Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века

Не было бы вообще никакой демократии, никакого разделения властей и этики, если бы человечество вновь и вновь не задавало самому себе вопрос о том, как все мы, каждый в каждом моменте своей жизни, могли бы поспособствовать моральному совершенствованию себя как индивидов и политическому – как политических сообществ. Учитывая обострившиеся ныне кризисы, не настало ли время для нового Просвещения? Далее речь пойдет не о чем ином, как о нем.

Я приведу аргументы в пользу того, что моральные ориентиры человеческого поведения существуют. Эти ориентиры шире культурных рамок, их действие универсально, и они являются источником для универсальных ценностей в XXI веке. Их значение не зависит от того, признает ли их большинство людей, поэтому в этом смысле они объективны. В этических вопросах есть истина и факты точно так же, как и в других областях человеческих размышлений и исследований, в этике факты также важнее любых мнений. Нужно, чтобы мы вместе отправились на поиски моральных фактов, которых мы до сих пор не учитывали. Ведь каждая эпоха предъявляет новые этические требования, и сложные кризисы еще только начавшегося XXI века можно этически преодолеть лишь с помощью инновационных инструментов мышления.

Эта книга представляет собой активную попытку привнести порядок в фактически существующий и действительно опасный хаос нашего времени. Поэтому я хотел бы создать философский ящик с инструментами для решения моральных проблем. Моя цель – придать новый импульс той идее, что задача человечества на нашей планете состоит в том, чтобы создать условия для морального прогресса через сотрудничество. Если нам не удастся посредством привлечения универсальных ценностей для XXI века – и вместе с тем всех людей – достичь морального прогресса, то мы окажемся в пропасти непредставимого масштаба. Социально-экономическое неравенство на нашей планете, усиливающееся коронавирусным кризисом, из-за которого многие миллионы людей, вероятно, скатятся в бедность, в долгосрочной перспективе неприемлемо. Поэтому мы не можем, например, использовать государственные границы, чтобы отстраняться от людей, испытывающих непредставимые страдания из-за последствий наших собственных действий. Такая стратегия замыкания морально предосудительна, а равно и обречена на экономический и геополитический крах. Хотим мы этого или нет, но все люди сидят в одной лодке, т. е. на одной планете, окруженной тонкой, хрупкой атмосферой, которую мы разрушаем неустойчивыми производственными цепочками и безответственными действиями. Пандемия коронавируса – это сигнал к пробуждению, как если бы наша планета активировала свою иммунную систему, она способствует именно тому, чтобы затормозить огромную скорость нашего самоистребления и хотя бы временно защититься от дальнейших напастей.

К сожалению, чистой правдой является то, что по крайней мере с финансового кризиса 2008 года мы оказались в очень глубоком ценностном кризисе. В ходе ощутимого регресса либеральной демократии в последние годы мы пережили стремительное распространение моделей авторитарного руководства государством, примерами которого являются Дональд Трамп, Си Цзиньпин, Жаир Мессиас (sic!)[14] Болсонару, Реджеп Тайип Эрдоган, Виктор Михай Орбан, Ярослав Александр Качиньский и многие другие главы государств. Сюда добавляются брексит, новые формы правого радикализма в Германии (которые сформировались у правого края АдГ[15]) и общее недоверие некоторых частей общества к естественнонаучной экспертизе в связи с отчасти вызванным человеком климатическим кризисом. Более того, реальную угрозу для мира труда представляют успехи в областях искусственного интеллекта, машинного обучения и робототехники, так что некоторые, к примеру легендарный предприниматель и миллиардер Илон Маск или недавно умерший физик Стивен Хокинг, даже предполагают, что нас, людей, превзойдет, подчинит себе или уничтожит грядущий сверхинтеллект, который таким способом возьмет на себя контроль над эволюцией на Земле[16].

Но не только вызванный прогрессом естественных наук и технологий климатический кризис представляет собой экзистенциальный риск, то есть угрозу существованию нашего вида через самоистребление, – обе мировые войны ХХ века также вызвали бурный рост вооружений в области информационных технологий, кодирования и декодирования сообщений, что привело к компьютеризации нашего жизненного мира начиная со Второй мировой войны. Последний этап компьютеризации, так называемая цифровизация, состоит в том, что смартфоны, социальные медиа, поисковые машины и системы управления нашей мобильностью (в автомобилях, самолетах, железнодорожном транспорте) определяют наши передвижения и паттерны мышления.

Этот процесс действительно угрожает нашему существованию, так как вся эта архитектура управления приводит к внедрению технологий искусственного интеллекта. При этом они способны вторгаться в наши мыслительные процессы, чтобы превосходить нас в них, как нынешние программы шахмат и го, против которых даже лучшие человеческие игроки уже давно не имеют никакого шанса. Так, несколько лет назад фирме DeepMind удалось разработать искусственный интеллект под названием Alpha Go, который наносит поражение лучшим игрокам в древнекитайскую настольную игру го, хотя она еще сложнее, чем шахматы.

Сегодня те, кто странствуют по социальным сетям, удерживаются у экрана новостными лентами, короткими сообщениями, картинками и видео, которые отбирает искусственный интеллект. Таким образом, мы, так сказать, играем в своего рода социальные шахматы против превосходящего нас противника, который забирает у нас все больше времени и внимания. Нас бомбардируют честными и фейковыми новостями[17], пока мы, возможно, полностью не утратим способность думать самостоятельно.

Отступление либеральной демократии и аналогового человека, который на данный момент еще может сопротивляться контролю через программное обеспечение и интересам бизнеса, скрывающимся за искусственным интеллектом и в нем, угрожает идеалу модерна, основанному на том, что прогресс естественных наук и технологий успешен лишь тогда, когда моральный прогресс идет с ним в ногу. В противном случае инфраструктура благотворного управления нашим поведением (к которому относится современное государство всеобщего благоденствия) превращается в антиутопический кошмарный сценарий, обрисованный в таких классических произведениях, как «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли и «1984» Джорджа Оруэлла, или – ближе к нашему времени – в научно-фантастических сериалах а-ля «Черное зеркало», «Электрические сны Филипа К. Дика» и «Годы».

Темные времена, в которых мы, по всей видимости, живем и о которых пойдет речь далее, характеризуются тем, что свет морального познания в некоторой степени систематически затмевается, к примеру, распространением фейковых новостей, политических манипуляций, пропаганды, идеологий и иных мировоззрений.

Против темных времен поможет Просвещение. Оно предполагает свет разума и, вместе с ним, моральное познание. Важным основанием Просвещения является мысль о том, что мы в действительности как правило знаем, чего морально требует от нас определенная ситуация. Сложные случаи, такие как этические дилеммы, редки. Этическая дилемма заключается в том, что у нас имеется несколько вариантов действий, которые, конечно, ведут к тому, что мы не можем осуществить морально надлежащее. Если мы в ситуации дилеммы делаем какое-то добро, то в таком случае мы автоматически отказываемся от какого-то другого добра и тем самым делаем что-то морально неправильное.

Там, где возникают подобные случаи, нам нужны ясные моральные познания из других ситуаций, чтобы не терять свои моральные ориентиры при серьезных вызовах нашей жизни. Если наш доступ к собственному моральному познанию в такие моменты оказывается закрыт, значит, вокруг нас сгущается мрак.

То, что мы живем в темные времена, ощущают, прежде всего, беднейшие люди мира, так как им часто не хватает самого необходимого. Пока мы привлекаем вирусологов, чтобы вместе с политиками и работниками здравоохранения ограничить распространение нового коронавируса, самые бедные – которые живут не только где-то далеко, но и, к примеру, заполоняют наши лагеря беженцев – остаются без защиты от коронавируса и многих других заболеваний. За это мы, богатые, несем часть ответственности, которую мы в повседневной жизни вытесняем, так как наши дела и потребительские привычки скрывают от нас то, что все мы находимся в одной лодке, на одной и той же планете.

Затемнение морального горизонта касается, однако, не только процессов во всемирной истории и экономике последних десятилетий, которые привели к жертвам в бедных странах, напротив, оно уже давно распространяется и у нас, выросших в ценностном каноне демократического правового государства, который никогда не смог бы появиться без первой великой волны Просвещения в XVIII веке. Пандемия коронавируса выявила глубинные системные слабости в наших системах здравоохранения и вместе с тем вскрыла моральные изъяны в том, как мы думаем друг о друге. Националистические политики, такие как Орбан, Си Цзиньпин, Путин и Трамп используют удобный момент, чтобы под предлогом пандемии достичь своих политических целей, которые до этого были бы немыслимы (к ним относится, например, закрытие границ США для европейских путешественников, на которое ЕС, со своей стороны, также отреагировал закрытиями границ). Политическое чрезвычайное и исключительное положение, обоснованное вирусологическим императивом о том, что мы должны разорвать инфекционные цепи и взять под контроль статистические графики, было во всех странах без исключения тем или иным образом использовано в политическом профиле отдельных политиков и партий, а равно и целых национальных государств. Германия, например, демонстрирует всему миру превосходное оснащение и организацию собственной системы здравоохранения – в том числе в рамках символической гонки вооружений, прежде всего с Китаем, который пытается прослыть совершенным кризис-менеджером, чтобы таким образом распространить свою модель капиталистической диктатуры, приукрашенной коммунистической риторикой.

Настораживает то, что и у нас в стране китайские меры вызывают восхищение и апробируется цифровой «надзорный капитализм», когда все мы в своей пространственной изоляции и social distancing[18] как никогда прежде производим данные и тем самым шаг за шагом отказываемся от своей приватности [19]. Ведь теперь почти все мы сидим целый день перед экранами. Рабочее место и приватный укромный уголок сливаются в новом образе Home Office[20], и можно ожидать, что многие предприятия воспользуются удобным моментом и ради сокращения затрат на содержание помещений будут вторгаться в частные домохозяйства и после кризиса коронавируса. Это сомнительные процессы, которые фактически продвигают новое «структурное изменение публичной сферы», полностью связывая последнее место приватности – квартиру, частный дом – с общественной сетью производства данных и товаров [21].

Такие крайние меры усиливают ценностный кризис либеральной демократии, который был не преодолен чувством солидарности в начале 2020 года, но лишь отложен. Регрессивные силы правого популизма уже поджидают нас у другого конца коронавирусного туннеля, и дело заключается в том, чтобы вакцинироваться от этой опасности сейчас, развив подходящие формы мысли, которые предоставят нам лучшее понимание того, что мы должны делать или от чего должны воздерживаться на моральных основаниях.

Модерн, наступивший под бой литавр Французской революции, покоится на утопии Просвещения, которая, по сути, состоит в идее о том, что наши институты – и прежде всего государство – должны стать инструментами морального прогресса, а это возможно только если наука, экономика, политика, а равно и каждый/ая отдельный/ая гражданин/ка [22] в своем повседневном поведении будут содействовать тому, чтобы мы разумно и добросовестно, индивидуально и коллективно стремились делать морально правильное. Во Французской революции утопия Просвещения казалась так близка, но тогда она ускользнула из-за резкой ответной реакции в основном националистических интересов – начиная с волн террора различных революционных фракций и последовавшего за ними наполеоновского деспотизма.

Разумеется, мы во многих отношениях ушли дальше XVIII и XIX века, как в хорошем, так и в плохом. Мы видели, в какую пропасть можно зайти, если двигать вперед научно-технологический прогресс, не продвигаясь так же быстро в моральном плане. Ведь из-за этого возникло, например, оружие массового поражения, которое в XX веке однажды уже точечно применяли к человечеству. А без свободного экономического прогресса, сопровождающегося современной техникой, нам не грозила бы климатическая катастрофа.

Мы сможем противостоять опасностям новой войны из-за усиления национализма, а равно и экологическому кризису, который угрожает сотням миллионов человек, только посредством морального прогресса. Насущная задача состоит в том, чтобы человек осмыслил свои моральные способности и начал осознавать, что только глобальное сотрудничество по ту сторону националистических эгоизмов позволит сдержать постоянно ускоряющееся движение в направлении всемирно-исторической пропасти.

Моральный прогресс состоит в том, что мы начинаем лучше понимать, что мы должны делать, а от чего – воздерживаться. Он предполагает познание и в целом состоит в том, что мы открываем моральные факты, которые частично были скрыты. То, что мы должны делать или от чего должны воздерживаться, связано с тем, как устроена действительность, то есть с фактами. Какие меры подходят для сокращения выбросов, вредящих окружающей среде, как диагностировать и лечить болезни, как справедливо распределять ресурсы, какие формы выражений нужно классифицировать как психическое насилие, как преодолевать сексуальные домогательства и другие формы гендерной дискриминации, пронизанной властью и насилием, как нам следовало бы регулировать эвтаназию – все это морально-правовые вопросы, на которые можно ответить, только если обратиться к действительности.

Как устроены неморальные факты, мы в идеальном случае можем определять, проводя исследования, объединяющие естественные, гуманитарные, социальные и технические науки, то есть давая университетам и другим исследовательским учреждениям задачу изучать действительность с оглядкой на насущные моральные вопросы нашего времени. Философия также зависит от естественных наук и технологий, она, конечно же, не может игнорировать то, что мы знаем о людях, других животных и окружающей среде, напротив, она должна встраивать это знание в философски информированный образ человека. И наоборот, столь же важно, чтобы представители естественных и технических наук, а также и экономисты, которые все больше высказываются на философские темы, принимали к сведению состояние исследований в философии. Без такого междисциплинарного сотрудничества, в котором все партнеры всерьез воспринимают познания других и переводят их на свой язык, идеал Просвещения обречен на провал.

Если мы хотим выяснить, что мы должны делать или чего должны избегать в виду опасного положения, примечательного в моральном плане и касающегося, возможно, всех нас, мы должны считаться с любой формой экспертизы, которая помогает нам как можно более точно учитывать неморальные факты. Сегодня мы должны, например, настоятельнее чем когда-либо принимать к сведению, какие масштабные экологические кризисы связаны с нашим потребительским поведением и нашими глобальными производственными цепочками, чтобы мы могли принимать соответствующие моральные, политические и социально-экономические меры. Больше или меньше ветроэнергетики нам нужно, чтобы как можно скорее достичь наших целей по климату, – играет решающую роль в вопросе о том, как много ветряков мы должны установить и где именно. В то же время мы должны учитывать и другие неморальные параметры, в равной мере затрагивающие окружающую среду (например, какие ураганы возникают в том или ином месте? как много леса мы можем выкорчевать ради ветряков, не разрушив тем самым зеленые легкие региона?), чтобы мы могли с помощью разумного сотрудничества науки, экономики, политики и гражданского населения уготовить своим уже живущим детям, а равно и еще не рожденным людям наилучшее возможное будущее.

Это притязание пошатнулось из-за вторжения постмодернистского произвола, который все еще пытается убедить нас в том, что в конечном счете вообще нет никакой объективной истины, никаких фактов, которые можно было бы вывести на свет с помощью соответствующих методов исследования, но всегда лишь сдобренные политикой мнения. Многие даже считают, что науку в конечном счете никак нельзя отделить от беспочвенной, политически мотивированной манипуляции общественным мнением, так что теперь, особенно в ведущих американских и британских университетах, распространено мнение, что университеты – это место разрешения конфликтов на основе политики идентичности.

В этом смысле постмодернистский социолог знания Бруно Латур утверждает на протяжении десятилетий, что существуют не факты (matters of fact), но лишь различные предметы беспокойства (matters of concern), которые изучают или производят в лабораториях. Говоря конкретно, он считает, что Рамзес II не мог умереть от туберкулеза, как это показали исследования, поскольку возбудитель туберкулеза стал известен лишь с XIX века [23]. Латур считает, что мы должны защищать окружающую среду не потому, что иначе мы подвергаем самих себя и других живых существ огромной опасности (что мы знаем благодаря естественным наукам), а потому, что существует «Парламент вещей», своего рода экологический бундестаг, в котором имеют право голоса дождевые леса, насекомые и озоновый слой [24]. Латур требует, как и многие другие первые постмодернистские теоретики с 1980-х годов, оставить факты без внимания и вместо этого социально вступиться за угнетенных, к которым, согласно ему, с недавних пор относится и окружающая среда.

Но эта форма политики идентичности – очевидная бессмыслица, так как она основывается на отрицании фактов. Если бы Латур со своей теорией науки был прав, мы могли бы избавиться от коронавируса, просто прекратив исследовать его в лабораториях, так как он оказывал бы эффект, да и вообще существовал бы, только если бы был открыт (или даже, скорее, изобретен). Это постмодернистская бессмыслица.

Не учитывая действительность, нельзя осмысленно ответить на насущные моральные вопросы. Все мы знаем это на собственном жизненном опыте: тот, кто слишком долго игнорирует факты и бежит от действительности, все глубже запутывается в жизненном кризисе. Кто-то должен обратиться к действительности и спросить себя, кто мы и кем хотим быть. Здесь уже не поможет постмодернистское отрицание действительности, фактов, познания и истины, как можно видеть почти по каждой речи нынешнего американского президента, который несомненно полностью согласен с постмодернистским мнением, что истины и действительности нет, а есть лишь выражение групповой принадлежности.

Постмодернистская политика идентичности при ближайшем рассмотрении настолько же разрушительна, как и ставшая дикой цифровизация, которая заигрывает с перспективой заменить государство всеобщего благоденствия, да и саму демократию китайской формой правления и безжалостно форсировать экономический рост посредством компьютеризации и автоматизации промышленных процессов.

Модерн как идеал Просвещения, который привел к демократическому правовому государству, находится под обстрелом со всех сторон, и все мы по-своему глубочайше возмущены этим потрясением. В противовес этой вялотекущей эрозии устоев демократического правового государства – которая тесно связана с постмодернистским произволом – я развиваю в этой книге основы нового Просвещения, которое я хотел бы назвать Новым Моральным Реализмом [25].

Как было сказано, в данный момент мы проживаем затемнение исторического горизонта. Глобально связанное друг с другом человечество на данный момент работает над своим собственным истреблением, которому отчасти способствуют глобализированные производственные цепочки порой ненужных потребительских товаров, которые производятся лишь из жажды прибыли за счет человечества. Никто так часто не нуждается в новом автомобиле, как те, кто каждую пару лет могут и хотят купить себе его, так как они восхищаются новым дизайном салона и технологиями. То же касается смартфонов, планшетов, одежды и многих предметов роскоши, которые мы покупаем себе и своим детям, не замечая, что мы тем самым вредим их будущему. Мы жалуемся на пластик и видим, что мы разрушаем им наши моря, в которых мы с радостью хотели бы плавать и рыбачить, и одновременно покупаем пластиковую игрушку, которая изображает морские виды.

Наше потребительское поведение насквозь противоречиво. Так, мы выступаем за цифровизацию, чтобы, к примеру, сократить объемы передвижений в мире экономики, но при этом легко забываем, что цифровизация в равной мере способствует экологическому кризису. На одном заседании, на которое я был приглашен и которое организовало министерство одной германской земли, чтобы рассмотреть угрозы социальных медиа для демократического правового государства, все гордились тем, что заседание транслировалось онлайн на YouTube. Считать социальные медиа проблемой и одновременно использовать их, чтобы оказать им противодействие, – это довольно очевидное противоречие.

Множество этих противоречий, которые ежедневно касаются всех нас, ни в коем случае не безобидны. Вопрос о том, достигнем ли мы морального прогресса, необходимого, чтобы направить в нужное русло потенциально опасный научно-технологический прогресс, начинается в нашей повседневности. Физика и химия создали современные инфраструктуры и водоочистку, но также и атомную бомбу, и химическое оружие. Научно-технологический прогресс так же, как и экономическое благосостояние, не гарантирует сам по себе, что люди будут делать и институционально воплощать морально правильное. Каждый из нас в каждый момент своей жизни призван к тому, чтобы делать добро, чтобы сокращать масштабы зла и опустошения. Ответственные действия вершатся не «где-то там» или «там наверху» среди влиятельных людей в политике, медиа и экономике, но каждым из нас.

В качестве примера мы можем привести вымышленное лицо, которое я назову Антье Кляйнхаус (в надежде, что никого так на самом деле не зовут). Антье живет в Пренцлауэр-Берге, она оформила опеку над африканским ребенком[26], жертвует в «Хлеб для мира»[27] и в целом сочувствует детям мигрантов, которых, как она видит вечером по телевидению, на Лесбосе притесняют части гражданского населения и европейская пограничная охрана. Она каждый день ужасается новостям о нынешних темных временах и пытается отговаривать своих знакомых от того, чтобы голосовать за АдГ, так как она за толерантность и открытость миру. В один прекрасный день ее маленькая дочь Луна хочет пригласить свою новую подругу из детского сада Аишу на день рождения в дом Кляйнхаус. Разумеется, Антье считает, что Аиша как-то не подходит для этого и что у нее, мол, совсем другая культура, ведь ее родители оба приехали в Германию из Турции, а Аиша говорит на ломаном немецком. К тому же будет пицца «Салями», а Антья не хотела бы встречать Аишу свининой. Во имя признания культуры Аишы ее в итоге не пригласят, так как в глазах Антье для самой Аишы лучше счастливо расти в своей среде, точно так же, как ее пожертвования для опекаемого ей африканского ребенка служат тому, чтобы он мог расти в Африке, на своей родине, и не должен был бы, например, держать тяжелый путь в Германию.

Эта форма лживости показывает, что у всех нас, даже у совершенно невинной на вид и, более того, несколько прогрессивной Антье Кляйнхаус, в некоторых случаях бывают опасные предрассудки. Тот, кто вздрагивает в метро, когда в поезд заходит кто-то, чем-то напоминающий «исламского террориста», тем самым проявляет потенциально расистский, во всяком случае ксенофобский предрассудок. Задайте себе, пожалуйста, вопрос о том, как выглядит типичный немец. Если вам кажется, что у вас есть на него ответ, то вы обнаружили имеющийся у вас расистский предрассудок – так как не существует ни типичного немца, ни тем более того, как типичный немец выглядит.

Все мы загрязняем окружающую среду, особенно немцы, к истории которых принадлежит изобретение Готтлибом Даймлером и Карлом Фридрихом Бенцем автомобиля, запускаемого двигателем внутреннего сгорания. В истории прекрасного Баден-Вюртемберга можно отметить не только основание партии Зеленые, но также и изобретение той формы передвижения, которое привело к тому, что нам вообще нужна экологическая политика.

Чтобы разрешить все эти противоречия, нам нужны не только большие глобальные и политические решения, одновременно с ними мы должны начать с самих себя, со своих собственных предрассудков и своих собственных поступков. Моральный прогресс возможен лишь тогда, когда мы признаем, что зло совершают не только «где-то там», например, янки, миллиардеры, саудиты, китайцы, русские хакеры или кто угодно еще, на чьи плечи пытаются возложить ответственность в темные времена.