Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

И Рокецкий правой рукой достал из внутреннего кармана пиджака банковскую карту «Руськарт» своей финансовой империи, а левой рукой показал на демонстрационный экземпляр аэромобиля.

Митингующие разразились приветственными криками в

поддержку своих кумиров. В руках они держали многочисленные плакаты, клеймящие позором «клику Лонского». Казалось, что от громовых раскатов рухнет древний собор Василия Блаженного.

– Вчера Лапотник и Рокецкий протащили национальный проект

«Дубль-А» через Федеральное Собрание, – глухо сказал Дик, выключая запись.

– А эти?…Зарукин и Лонской?

– Эти двое – лобби нефтегазового и металлургического капитала северного медведя. Они…Как это…«Прощёлкали» энергетическую революцию. Темпы роста при Зарукине в России упали, жизненный уровень плебса – тоже. «Но пипл хочет хавать», – так говорит Лонской. И если мы в России не посеем смуту, то это – не вариант для Америки.

– Да-а, как говорил шотландец Лермонт, надо немытую Рашу…это… – пощёлкал пальцами Маккой. – Мочить!

4

Если Маккой и Дик парили над Атлантикой, то Вован Палач в то же самое время, только за пять тысяч миль от недругов России, проводил экстренный ночной «разбор полётов». Он был вне себя от ярости! Он рвал и метал, потому что его «уркаганы» упустили из-под носа «фраера ушастого» с девкой, которые, несомненно, были связаны с Георгием Листратовым и Миленой Кузовлёвой. Вместе с ними оборвалась последняя реальная ниточка, выводившая Вована на сбежавшего должника.

Мало того, подручные Пакостина угробили дорогущий болид. К тому же, во время экстренного приземления погиб один из классных вовановских «отморозков».

– Сявки тупорылые! Снайпера слепошарые! – орал вожак воровской стаи, распекая «корешей». – И за что только я вам крутые бабки отстёгиваю? Ну, вот тебе, Щербатый, с какого понта отстёгиваю? – подскочил он к бандиту с очевидно выраженными дефектами зубного аппарата. – Чё, молчишь, несостоявшаяся эрекция?

Щербатому, бригадиру Вована, крыть было нечем: он в первую

голову проморгал в небе прыткого аса. Остальная «блатата» аналогичным образом виновато отмалчивалась и сопела «шнобелями».

«Щас Вован как расквасит мне сопатку вон тем новым

сифоном, – тоскливо размышлял Щербатый, – щас как разбросает носопырку по всей морде!…А потом глаз на задницу натянет, да при том плясать заставит. И на деревню дедушке не пожалуешься. И терпеть станешь заместо резиновой бабы…»

У Щербатого ассоциация с новым сифоном возникла отнюдь не случайно: не далее, как вчера, гоп-менеджер вдребезги разбил прежний сифон об голову банкира Клопова. Клопову, ведавшему отмыванием криминального «общака», оригинальное по форме внушение последовало за бестолково проведенную сделку.

Наконец главный «экс» малость поостыл и плюхнулся в кресло, в котором он смахивал на крючконосого злого колдуна.

– Чево деять будешь, Щербатый? – буркнул он, уткнувшись носом в грудь.

– По утьяне нацнём пьяцёсивать яйон, пьябьём номей боида…, – засуетился тот, памятуя о персональной ответственности.

– Чего-чего? – непонимающе уставился на него Змей.

– По утьяне нацнём…, – опять невнятно забормотал бригадир, потерявший последние передние зубы во время сумасшедших маневров за рокотовским «Витязем».

– Чего ты мне…кха…шоу шепелявых устраиваешь?! – свирепея, заорал главарь. – Базарь конкретно, звон дряблой мошонки!

– Да он базарит, что по утряне прочешем место приземления фраера, пробьём номер болида, – льстиво подсказал Вовану шпанистого вида «кореш» по «кликухе» Шелупонь. – В нашей базе данных по нему нет…

– Какое, нафиг, по утряне! – выплюнув от злобы стакан желчи, вздыбился Палач, взвившись с кресла. – По утряне фраер нам голый вассер покажет! Валите щас же туда. Наведите такой шмон, чтоб вертухаи с зоны от зависти пасти раззявили. Да помни, Щербатый: одна твоя голова – хорошо, а с туловищем – лучше!

И матёрые душегубы, за плечами которых числилась не одна загубленная жизнь, «сыканули» и, «поджав хвосты», молча

отправились на поиски – ведь вожак «гопоты» кругом был прав.

5

Отправив подручных прочёсывать парк, Пакостин в сто первый

раз принялся прокручивать в уме события недельной давности, что позволили ему «взять за сфинктер» Листратова. Тем самым Змей Вован надеялся нащупать зацепку, которая позволила бы «отловить» режиссёра.

«Воюя Москву» у «ссученных», Палач наперёд всего взялся за освоение «непаханой целины» – за вновь возникающий бизнес. Таким образом у него «на крючке» и завис видеосалон «Сюр-Реал». Присматривая за ним, Вован собирал дань с основного учредителя – предпринимателя Исаака Вайнберга, квалифицированно избегавшего законного налогообложения, но отнюдь не бандитского «наката». А вот Георгий Листратов поначалу Змея практически не интересовал, так как его доля в бизнесе с Вайнбергом была символической.

Листратов попал в орбиту внимания «гоп-менеджера» случайно и позже. Тогда банда Змея выслеживала известного американского репортёра Боба Сноу, снимавшего квартиру на 1-ой Тверской-Ямской. Сноу незаконно промышлял древнерусским антиквариатом. Понадобился месяц на подглядывание и прослушивание, чтобы нащупать подступы к логову американца, а также на выявление системы паролей, посредством которых Боб общался с охраной, снимая жилище с охраны.

«Эксы» успешно подловили репортёра, оглушив его в момент отпирания входных дверей. Затем нападавшие связались с караульной службой и подтвердили легальность проникновения. Однако, удача чуть-чуть отвернулась от разбойников: чуть-чуть в том смысле, что удар по голове Сноу оказался нерасчетливым и летальным – американец испустил дух дьяволу.

Впрочем, данная «неувязочка» не слишком расстроила «гопников». И пока рядовые бандиты шныряли по комнатам, экспроприируя ценности, их предводитель любопытства ради рылся в документах погибшего. Листая записную книжку Сноу, он натолкнулся на знакомую фамилию, начертанную буквами в английской транскрипции – Listratoy. Напротив фамилии красным гелем было выведено слово «отон», заключённое в овал и поставленное под жирный знак вопроса. А ниже значились любопытные циферки. По количеству знаков, числившихся в одной из строк, дотошный Змей тотчас предположил, что это номер международного телефона. Не мешкая, он тут же, «не отходя от кассы», решил проверить верность гипотезы. Благо, что «навороченный» мобильный телефон убитого им уже был реквизирован.

Набрав номер, после четырёх продолжительных гудков Вован услышал в трубке щелчок, иностранную фразу, из которой он разобрал только слово «рашен», а после краткой паузы вежливый мужской голос поздоровался с ним уже на русском языке с едва заметным акцентом. Потом тот же голос назвался Гансом Лебелем, уведомил абонента, что он служащий одного уважаемого швейцарского банка и предложил назвать код банковского счёта.

Не всякий умный – хитрый и подлый, но всякий подлый и хитрый – умный. Змей махом «просёк» что к чему. В записной книжке, напротив телефонного номера, он прочёл другой ряд цифр, а также слово «Антананариву». Вот эту запись он последовательно и воспроизвёл культурненькому Гансу Лебелю. В ответ банковский клерк озвучил ему такое! от чего бывалый Вован едва не выпал из кресла…

– На вашем счёте сто миллионов амеро, – пресно известил его Лебель.

– Сп-спасибо, – выдавил из себя организатор убийства Боба Сноу. – До-до свиданья.

И отключил связь.

Мало-мальски оклемавшись, бандит взглянул на записную книжку уже со священным трепетом. «Ларчик открылся». Сто миллионов «америкашек» – это сто миллионов, пусть и хиреющих день ото дня.

Так разбойное нападение вывело Змея на столь любопытное открытие, что он занялся Листратовым вплотную. «Накат» на изобретателя оказался результативным и сулил такие реальные перспективы, что когда Георгий «сделал ноги», Вован за его поимку

объявил для своих опричников ка-а-питальный «бакшиш».

Вот почему глубокой июньской ночью Пакостин, не переставая, скрежетал зубами из-за «слинявшего» у него из-под носа поганого инженеришки Жоры Листратова. Гоп-менеджеру приходилось смириться с тем, что его он не заполучит в одночасье. Оставалась надежда на то, что Листратов рано или поздно попадётся в криминальную сеть «гопоты», разбросанную по всей стране.

6

До жилища, соблюдая предосторожности, Рокотов и Лонская добрались далеко заполночь. Журналист втолкнул девушку в прихожую, осмотрел лестничную площадку и также юркнул за ней, захлопнув за собой дверь. Обретя кров, любители приключений обессилено свалились на пол, восстанавливая жизненную энергию столь оригинальным методом.

Первым зашевелился номинальный хозяин. Он поднялся, щёлкнул выключателем и распорядился:

– Диана, марш в ванную, а я пока подберу вам что-то типа накидки. Потом я приму душ, а затем – очень праздничный и очень поздний ужин, плавно перетекающий в очень ранний завтрак по случаю нашего спасения.

– О-о-о! – издала негромкий, но отчётливо радостный возглас студентка, словно смертник, которому виселицу заменили расстрелом. – Какие забытые слова: душ! ванна! ужин!…

– …вино! чистая постель! – подхватил журналист.

– Чьи это апартаменты? – вставая, окинула любопытным взором небольшую двухкомнатную квартирку Лонская.

– Родной тётки и её мужа, – пояснил Юрий. – Тёти Тани и дяди Федота Асеевых. Хотя…Хотя, это для меня они дядя и тётя, а для вас – старик со старушкой. Летом они выбираются на дачу, поближе к природе. Как шутит дядя Ваня: «Привыкаю к вечному поселению в земле». К себе я ехать не рискнул…Ну да ладно, вы – в ванную, я – на поиски бельишка.

Пока Диана плескалась в ванне, Рокотов разыскал-таки в гардеробе хозяев кое-что подходящее для гостей обоего пола.

Из ванной комнаты Диана вышла посвежевшая, в коротеньком, свободно ниспадающем халатике, напоминающем тунику, который для неё подобрал заботливый журналист.

– Ну, как? – подбоченясь, спросила она Рокотова.

– Долбануться! – изрёк её любимое словечко Юрий, непроизвольно обласкав взором ладную фигурку. – Можете меня оттаскивать бездыханным! – И тут же он вознаградил красотку заслуженными эпитетами: – Эллинка! Куртизанка! Гетера!…В лучшем смысле этих слов.

– То-то же! – снисходительно прищурившись, приняла комплимент «эллинка». – Ваша очередь мыться, а я пока полазаю в холодильнике, сымпровизирую очень поздний ужин, перетекающий в очень ранний завтрак. Что-то же там есть поесть?

Прохладный душ приятно остудил тело Рокотова, сняв усталость и нервное возбуждение. К нему вернулся аппетит. Накрытый в гостиной стол пришелся кстати. И пусть его полупустынный ландшафт разнообразили лишь яичница да бутерброды с сыром и маслом, но и он вызвал у мужчины приступ энтузиазма. Юрий с видом проголодавшегося едока вожделенно потёр ладони, а через минуту присовокупил к застольному убранству бутылку с настойкой, уместно извлечённую им из бара.

– Спартанский ужин от куртизанки, – повела рукой Диана, приглашая его к трапезе.

– Лучше меньше да лучше, – сглотнул слюну журналист. – Главное составляющее застолья не то, что на столе, а та, которая за столом.

Он откупорил бутылку, наполнил рюмки и задушевно провозгласил:

– За нас, Диана! За наше чудесное спасение! За наше второе рождение и за то, чтобы удача не покидала нас!

– Принимается, – снисходительно приняла тост та. – Cheers!8

Напиток разливался приятной тонизирующей теплой волной по

телу Рокотова. Вторая и третья рюмки, вкупе с яичницей и бутербродами, прогрели его до кончиков пальцев. На Лонскую же настойка подействовала ощутимее: глаза у неё заблестели и налились шальным желанием. Она облизнула кончиком язычка губы и томно проговорила:

– Голову кру-ужит…Будто снова падаю с небес. У меня просто крышу сносит. Поддержите, пожалуйста, – обозначила она попытку подняться со стула.

– О да! Конечно, конечно, – засуетился кавалер, выскочив из-за стола.

Следуя указующему жесту девушки, он с шутливой церемонностью подвел её к дивану и помог опуститься. Та, откинувшись на спинку, похлопала ладошкой по ложу дивана, давая понять тем самым, чтобы Юрий присел подле неё, томно вымолвив: «Komm zu mir».9 Журналист с готовностью исполнил пожелание дамы.

– Тело ломит, – пожаловалась Диана. – Я же ударилась при этих диких небесных виражах.

Она взяла прохладную руку Юрия и прижала её к ушибленному локтю, промолвив:

– У-у-у, до чего роскошно!

– Рад стараться, – невесомо касаясь ссадины подушечками пальцев, отреагировал Рокотов. – Может быть, изволите что-нибудь анестезирующее?

– А вы можете что-то предложить? – усомнилась Лонская.

– Тэк-с, если я не ошибаюсь, у тёти Тани в мебельной стенке была аптечка, – ответил Юрий, подходя к шкафу и выдвигая соответствующий ящичек. – Ага, кое-что есть…Скажите мне какие резервы снадобий у вашей тёти, и я скажу, насколько она здорова. Впрочем, и от ушибов кое-что присутствует. Тэк-с, «Троксевазин-плюс», – прочёл он наименование мази. – Не ахти что…Бывает и поэффективнее. Однако, за неимением гербовой, пишут на простой.

Он протянул тюбик студентке и проинструктировал её:

– Мазь втирается легкими движениями, практически без прикосновения к травмированному месту. Лекарство интенсивно впитывается в ткани автоматически. Говорю это как бывший профессиональный лётчик.

– Неужели вы не поухаживаете за больной, Юрий Сергеевич? –

кокетливо закатила глаза Лонская, точно впадая в предобморочное состояние. – Если вас, разумеется, не затруднит.

– Ну, что вы! Что вы! – ответил Рокотов. – Буду рад, если моя…м-м-м…пальпация, как принято говорить у медиков, окажется кстати, мадемуазель.

– Именно, – лукаво улыбнулась «мадемуазель», закидывая свои стройные загорелые ноги на диван и укладываясь на живот. – Лечит не столько лекарство, сколько душевное сострадание. Вы постарайтесь втирать мазь в мои локотки, – пощёлкала она пальцами, выбирая нужное слово.

– Невесомо, эфемерно, – подсказал ей Юрий.

– Видите, какой вы находчивый, – последовала похвала.

– Большая профессиональная практика, – констатировал доктор-неофит.

– Ну, так проявите многогранный талант и на лечебном поприще.

– Попробуем, – передразнивая жестами девушку, пощёлкал пальцами Рокотов. – Откуда начнём?

– Отсюда, – подставила больная локоть. – Хотя я ударилась и ещё кое-чем…

Рокотов ласкающими прикосновениями обрабатывал женские локоточки, втирая мазь, а Диана меж тем рассказывала об ощущениях во время полёта:

– Я так перепугалась, что перестала соображать, а вы не растерялись…Вы такой отважный, Юрий Сергеевич! Любого перспективняка за пояс заткнёте! Правда, вы тоже чуть-чуть оказались не в своей тарелке…Сразу после приземления…Ведь так?

– Да нет, я был в норме.

– Оказались-оказались, – посмеивалась проказница. – Когда мы обнимались…

– Хотите сказать: ещё ничего не сделал, а уже ничего не

получилось?

– Ха-ха-ха!…А вы бы как это назвали?

– Ну-у…Согласен, что минута слабости простительна женщине, но она же непростительна мужчине, ежели он ею не воспользуется, – как мог, отбиваясь на ходу, сочинил «дохленький» афоризм ас эфира.

– Но сейчас-то мы адекватны?

– Как вы могли усомниться!? – деланно возмутился кавалер.

– Так охладите же поцелуями мои припухлости, чтобы облегчить страдания.

– Со всемерным расположением! – засуетился Рокотов.

– Ну, так не теряйтесь же…Учтите, у меня от влечения к совращению до отторжения – путь весьма короткий.

Юрий краешками губ стал поочередно притрагиваться к сгибам рук Лонской и ощутил, что несколько виртуальное желание контакта с юным созданием, переживаемое им и ранее, успешно трансформируется в конкретику сугубо мужской готовности. Той самой готовности, кою застали врасплох в парке.

– Теперь помассируйте мне икры, – тем временем уже инициативно распоряжалась Лонская. – Они у меня тоже ноют.

– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, – попробовал беспечно усмехнуться доморощенный эскулап, но его губы инстинктивно подёргивались, а хрипотца баритона выдала страсть нетерпения.

Он нанёс тонкий слой мази на ушибленные места и нежными движениями произвёл втирание в упругие, тугие икры.

– Ну? – требовательно произнесла Диана. – А охладить?

И Рокотов с хищной плотоядной полуулыбкой-полуоскалом приник к её ногам, выполняя ритуальную целительную процедуру.

– Теперь тут, – абсолютно вошла во власть гегемон положения.

И она приподняла подол туники, обнажив наполовину ягодицы, которые не в состоянии были хоть как-то прикрыть свежевыстиранные плавочки-стринги. Загорелая и смуглая от природы кожа девушки, белоснежные плавки и ярко-желтая накидка-туника создавали причудливый живописный колорит, услаждающий мужскую эстетику.

– Приступайте, приступайте, – стимулировала Лонская наступательный порыв мужчины.

Юрий бережно притрагивался к бархатистой поверхности тела

пациентки, но когда его пальцы входили в соприкосновение с полоской ткани в области промежности, где она плавно сменялась кудрявящимся пушком и особо нежной кожей, он усилием воли отстранял руку.

При очередном таком избегающем маневре Диана прихватила его пальцы своей горячей рукой, прижала к ложбинке между ягодицами и потребовала, сдерживая трепетное дыхание:

– Лечите без…пробелов!

– Трусики…мешают, – не то прохрипел, не то прорычал Рокотов, перевоплощаясь в гориллу-самца.

– Снимите. Доктору можно, – последовало милостивое разрешение.– Come on!10 – нетерпеливо добавила красотка.

Она с разрешающей манкостью выпятила попку кверху, и Рокотов до коленей приспустил плавки, которые девушка с ловкостью прелестной обезьянки одним движением ноги сбросила прочь.

И когда Диана, разводя ноги, не то чтобы допустила мужчину, а сама притянула его руку к запретному обнаженному лону, Юрий перестал себя контролировать. Он развернул живое воплощение молодёжного секс-символа к себе, жадно нащупал девичьи груди и с силой, до крови поцеловал девушку в губы.

Мигом позже Диана, отвечая на его тискающие, порывистые и поглощающие движения своими будоражащими «клеящимися» поцелуями, опалила его знойным шепотом: «Тебе можно всё! Ведь ты такой смелый! Только знай, что там у меня, куда ты так хочешь…Три маленьких дырочки…Между попочкой и писюлькой – ещё…одно влагалище…Так получилось. Таким уродился твой птенчик. А теперь тебе можно всё! Всё!»

7

Если в Москве короткая (а для некоторых ещё и очень бурная) летняя ночь была на исходе, то в безвестном вятском селе уже

минул рассвет, и наступало утро.

Георгий Листратов лежал навзничь на широкой деревянной кровати, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок деревенской избы. Рядом, уложив голову ему на плечо, спала Милена. Настенные часы-ходики показывали половину шестого, однако сон упрямо не брал беглеца. Страх не давал безмятежно сомкнуть веки. И прежде всего страх за любимую, которая, прижавшись к нему животиком на восьмом месяце беременности, даже сонная не выпускала его руки. А сверх того – переживания за ту новую жизнь, что зародилась и мерцала внутри женщины его мечты.

Милену Кузовлёву Листратов впервые увидел два года тому назад. К нему в «Сюр-Реал» она пожаловала в сопровождении Дианы Лонской. Из приёмной в кабинет первой вошла бойкая подружка, а уж за ней – Милена. С Лонской Листратов прежде «пересекался» на светских тусовках, и та, пользуясь знакомством, заранее условилась о визите – в противном случае для девушек столь короткий путь к востребованному режиссёру был заказан.

Всякая женщина – ходячая оферта, то есть коммерческое предложение о приобретении самого востребованного товара особого рода. Вопрос в цене и качестве товара. Если Лонская обладала по южному броскими прелестями, которые назойливо просятся в глаза покупателя и набивают цену, то на Милену нужно было взглянуть самому. Георгий взглянул, и навсегда влюбился в её ненавязчивую и исконно славянскую красоту. Его покорили огромные серо-голубые очи незнакомки, её безукоризненно чистая белая кожа, тонкий профиль и нежный овал лица, обрамлённый льняного цвета локонами. Ну и, конечно, его не могли оставить равнодушным по-женски смышлёная внешность и та воспитанность, что сквозила в каждом жесте, в мимике, во взоре гостьи. Сквозь умненькую миловидность Милены светилась загадочность – тайна особого рода, которая подобно путеводной звезде влекла её к какой-то благороднейшей цели. Но эта цель была ведома исключительно ей, а посторонним доступ был закрыт.

Посетительницы разнились и внутренне. Диана (и это режиссёр мигом уловил) принадлежала к экстраверткам, кои, не задумываясь, из врождённого кокетства демонстрируют полный ассортимент бугристых поверхностей и заманчивых изгибов, рождающих в мужчинах ощущение падения в бездну. Вот и в тот раз сексапильная фемина выгодно преподнесла едва прикрытые ноги, пышную грудь и прочие прелести. У Милены же под его пристальным взглядом порозовели щёчки, она потупила взор и, наоборот, фигурку расположила вполоборота, оставив для восприятия минимум эротической информации. Тем самым скромница окончательно обольстила мужчину.

Листратов был видным молодым человеком. Вместе с тем, до обретения звёздного статуса, он не интриговал «столичных штучек» уровня двух посетивших его красавиц. Зато стоило ему «зазвездиться», как подле него их запорхал целый рой. Посему Георгий великолепно научился распознавать тех, кого влекло его положение. В Кузовлёвой и намёка на это обстоятельство он не заметил.

Лонская меж тем изложила цель их посещения, из которой вытекало, что её подружка желала бы сделать заказ на изготовление нейропсихологического модуля Юрия Гагарина.

– Гагарина? – уточняя, удивился режиссёр, обращаясь непосредственно к Милене. – Это первого космонавта планеты, что ли?

– Да, – кивнула девушка, вторично за посещение, взглянув на него.

– Отчего же именно он?

– Так, – последовал уклончивый ответ от вновь порозовевших щёчек. – Он…интересен мне в качестве исторического феномена.

– Надеюсь, вы понимаете, что качественное исполнение вашего заказа предполагает достаточную откровенность?

– Да-да. Понимаю, – спохватившись, прикусила губку Милена. – Видите ли, я учусь на психолога, – пояснила она. – Пишу курсовую работу о специфике заочного метода изучения личности. Мне необходимо окунуться во внутренний мир Гагарина и как космонавта, и как первого «гражданина мира», и как семьянина, и как спортсмена…И так далее. Познать и раскрыть его во всех социальных ракурсах. Разумеется, я отнюдь не претендую на то, на что претендуют другие ваши клиенты. Меня вовсе не прельщает копание в грязном белье. Мне нужно документально точное воспроизведение его «психологической голограммы». Без додумываний и фантазий.

Само собой, Листратов взялся за необычный заказ. И работал над ним, как никогда прежде. Ещё бы, в Кузовлёвой для него экспериментальный интерес сочетался с личным. Экспериментальная составляющая выражалась в том, что на ней он апробировал свой тайный шедевр, своё изобретение – резонатор, как Георгий его коротко именовал. Личный же стимул заключался в том, что впервые экспериментатор применил прибор на клиенте, вернее, на прекрасной мадонне, из любовных побуждений. И воздействие технических устройств подарило ему волшебный результат.

Впрочем, о подробностях этого увлекательного процесса – несколько позже и в другом месте повествования. Предварительно же достаточно отметить, что Листратов впервые в жизни полюбил. И Милена ему ответила взаимностью. Взаимностью, по сути, техногенно навязанной. О чём она не ведала и до настоящего утра.

Георгий был из детдомовцев, круглый сирота. И в детстве он был ничейным ребёнком. А одинокая личность – маленький неприкаянный мирок, чуждый этому гигантскому и холодному миру, помыкающему им.

И даже повзрослев, Листратов собой в полной мере не распоряжался, пока работал за гроши в так называемом «ящике» – в закрытом Институте нейрофизиологических проблем, функционировавшим под эгидой КГБ России. Лишь учредив «Сюр-Реал» на паях с Исааком Вайнбергом, он обрёл приличный социальный статус.

Вайнберг – крупный воротила в сфере шоу-бизнеса – оценил многообещающий проект и рискнул, вложив в него немалый капитал. Инвестиции талантливого, но малоимущего Георгия выразились в виде самих изобретений. Проект «русского доктора Фрейда» не оказался прожектом: «Сюр-Реал» быстро окупился, а филиалы салона начали распространяться по стране. Конечно, жадный спонсор по совместному бизнесу новатора беззастенчиво «нагрел», но, наряду с тем, Исаак Анатольевич дал тот минимум, чтобы его компаньон ощутил себя обеспеченным, а значит, и относительно свободным человеком.

И всё же, в самодостаточную личность Георгий превратился лишь с появлением Милены. Ему стало, для кого жить, творить и зарабатывать. С появлением любимой для Листратова солнечный свет заиграл всеми цветами радуги. И он решил подарить Милене радость вселенского масштаба. Но как реализовать эту идею без денег?