Разбегающиеся миры, или Вселенская толкотня локтями

– Прибыл на аудиенцию к Милене Кузовлёвой, а тут на тебе – вы, – обретая традиционно ироничное расположение духа, съехидничал Тихон, двусмысленно и чуть ли не по-приятельски подмигивая Гэ-Гэ. – Вам не снится её записка?

– Кстати, Заковыкин, а где, в самом деле, записка? – оживился представитель федерального органа.

– Какая записка? Не знаю я никакой записки, – поюродствовал паренёк, припомнив, как днями ранее Затыкин от послания Милены всемерно отбояривался. – Да ведь вы её и не признавали.

– Прекратите паясничать, Заковыкин, – строго одёрнул его следователь. – Я имею в виду записку, адресованную Кузовлёвой своей подруге Диане Лонской.

– Лонской? – изобразил непонимание Тихон, мигом сообразив,

что про Лонскую, о коей он прежде не был осведомлён, Гэ-Гэ сболтнул лишнего. – Если вы про записку, которую я давно выбросил, так там какая-то Милена писала какой-то Диане…

– Кончай дурочку ломать, – насупился Геннадий Геннадьевич. – А ну-ка, обшарьте его от и до, – приказал он громилам.

Последовал повторный личный обыск – теперь при дневном освещении и в большой комнате. На сей раз к методу похлопывания прибавились методы раздевания и беззастенчивого прощупывания, не возымевшие, впрочем, результата – собаку съевший в таких переделках «бабай с Урала» носил при себе минимум улик.

Зато, пока его крутили, будто белку в колесе, он огляделся и увидел на стене комнаты семейную голограмму. На ней было двое: старик, похожий на Станиславского, и смеющаяся девушка, доверчиво прильнувшая к его груди. На голограмме она была как живая. И девушка была не просто красива – она была прекрасна! «Милена!» – догадался Тихон. У него сердечко даже сделало перебой, а потом его кольнуло от глупой ревности по поводу того, что такую богиню целует какой-то земной Гоша.

Обыск завершился ничем, а голый, как пупс, Заковыкин всё стоял и стоял, недвижимо и зачарованно глядя на изображение Милены.

– Чево стоишь-то? Понравилось? – раздражённо осведомился у студента один из громил, только что ощупывавший его.

– Угу, – не глядя на амбалов, со вздохом признался им Тихон.

– Извини, но продолжения не последует, – разведя руки, поскабрезничал разговорчивый мордоворот под хихиканье сотоварищей. – Может того…Сам оденешься?

Только тогда до Заковыкина дошло, что над ним насмехаются.

– Что, скушали?! – придя в себя, не без дерзости осведомился парнишка, надевая одежду. – Нашли золото партии?

– Ах, даже так?! – нешуточно осерчал на Тихона Затыкин, выходивший во время поисков записки в другую комнату. – Ничё-ничё, пим с уральского улуса, сейчас мы тебя доставим куда надо. Там ты запоёшь по-другому. Я тебя закрываю на десять суток по закону о борьбе с терроризмом!

Глава восьмая

1

Если Георгий Листратов прошедшей ночью совсем не сомкнул глаз, если Тихон Заковыкин встал непривычно рано, то Рокотов с пассией «изволили почивать» до полудня. И разбудил Юрия вовсе не солнечный лучик, заглянувший в окно, а ощущение беспокойства. Рождено оно было интуицией, предупредительно шепнувшей ему: «Подъём! Хватит валяться. Приведи себя в порядок, мужик – моложе Кощея Бессмертного, но старше Бабы-Яги. Ты должен выглядеть тип-топ».

Юрий открыл глаза и медленно перевёл взгляд налево от себя: Диана ещё спала, прикрывшись простынёй лишь до колен. Она лежала нагая, навзничь, чуть повернув голову. Посмотреть было на что! «И эта роскошная девушка сегодняшней ночью…Нет, не так…И эта роскошная девушка с неповторимыми пикантненькими атрибутиками сегодняшней ночью принадлежала мне? – недоверчиво подумал журналист. – Долбануться!»

Он бесшумно поднялся с ложа, подарившего ему непередаваемые мгновения, ощущая себя добрым молодцем из сказки, и на цыпочках засеменил в ванную. Настенное зеркало махом отрезвило его. «Ну и рожа! – констатировал он, увидев собственное отражение. – Можно предположить, что на ней черти справляли бесовскую свадьбу». Насыщенный предшествующий день и бурная ночь высветили и его морщины, и усталость, и бледность, выдавая подлинный возраст.

Потому Рокотов в течение получаса скоблил щетину дядиной бритвой, мылся, с ожесточением чистил зубы и вообще всячески освежался, восстанавливая относительно приличный вид. Добившись маломальского отличия от мертвеца с людоедского кладбища, он пробрался на кухню и приготовил кофе, который и принёс на подносе в спальню.

Диану он вернул в чувство не слишком уверенным поцелуем в щёчку, держа поднос с кофейными приборами обок от постели. Она с лёгким и томным стоном разомкнула глаза, повернула к нему лицо и размягчённым от сна сопрано с хрипотцой попросила его: «Поставь, кофе, пожалуйста». Недоумевая, Юрий опустил поднос на тумбочку. И в ту же секунду проказница схватила его за ягодицы и резко потянула на себя. Чтобы не опрокинуть чашечки, мужчина спешно разжал пальцы и неуклюже, мешком свалился на девушку. А той только того и надо было: она сильной и ловкой самкой выскользнула из-под него, оседлала и принялась выделывать с ним такое, что Юрий сам себе показался детсадовским шалунишкой, которого решила совратить многоопытная воспитательница.

Никогда Рокотов не позволял женщинам держать верх в любовных играх. Точнее, не то чтобы не позволял, а просто выполнял природой предписанную миссию лидера. Видимо, настала пора, когда самка командовала им, напитывая его избыточной энергией. И скоро тень мимолётной неловкости оставила его – он с наслаждением подчинился Диане. И в тандеме они получили то, что жаждали. И всё у них было хорошо, как написали бы в сказке со счастливым финалом. Так что, в конце концов, Юрию почудилось, что за эти несколько минут счастья он проделал путь от наивного мальчонки до мужчины в самом соку.

Понемногу возвращаясь из животного царства чистой физиологии, они, как бы уже скатываясь с вершины Эвереста по пологому склону, ведущему к подножию, периодически истомлённо целовались, трогали друг дружку за те сверхчувственные места, что подарили им фейерверк услады, и болтали непристойности. Болтали непристойности в том смысле, что отпускали комплименты и превозносили причинные места друг друга, называя их пошлыми, вульгарными словами. Вряд ли со стороны зрелище выглядело пристойным, но ещё не отошедшим от спаривания божьим тварям оно дарило усладу.

Первым в посюстороннюю реальность вернулся Рокотов. В его мозгу вдруг возникла мысль о том, что он не возражал бы относительно перевода таких отношений в постоянную плоскость. А начальная ступенька рассуждений закономерно привела его к следующей, которая родила в нём тревогу: что будет дальше с Дианой, что станет делать она сегодня, завтра и послезавтра, какие ответные меры предпринимает её…собственник?

И Юрий, уподобляясь пьяному мужику, у которого что на уме, то и на языке, приподнявшись на локоть, стеснительно спросил у возлюбленной:

– Милая, какие у тебя планы…на будущее?

– Ты меня гонишь? – лениво приподняла изогнутую соболиную бровь красотка. – Я тебе надоела?

– Ну что ты, Ди! – упрекнул девушку Рокотов. – Я…Я переживаю за тебя. Спору нет, ты куда как лучше знаешь…м-м-м… Лонского, но и я неплохо представляю, что это за тип. Он способен тебе жестоко отомстить за…за непослушание, мягко выражаясь…

– …и за ветвистые развесистые рога, грубо говоря, – улыбаясь, подхватила та.

– Зря ты веселишься. Я вполне серьёзно.

– Уймись, Юра из юрского периода, – урезонила его своенравная девица. – В первый раз, что ли? Побесится пару недель и простит.

– А до того?

– До того…До того мне надо где-то перекантоваться.

– У меня есть…м-м-м…влиятельный покровитель, – подобрал обтекаемую формулировку журналист, не решаясь прямо назвать фамилию Рокецкого. – Он может припрятать тебя на этот срок в недоступной берлоге. Хотя…

– Хотя, что?

– Хотя две недели – промежуточный вариант. Мне же хочется, так сказать, устаканить наши с тобой отношения в долгосрочной перспективе.

– Ты можешь говорить яснее?

– Яснее, – глубоко вдохнул воздух Юрий, набираясь духу. – Я

был бы не против, взять тебя в жёны.

– Ты – меня?! – теперь уже и Диана приподнялась на локоть, глядя на него дерзкими блестящими очами.

– Я всё понимаю, – смутился новоявленный женишок, – предложение неожиданное, по-казацки лихое…

– Ой! Ой, держите меня! Ой, не могу! Ха-ха-ха! – звонко расхохоталась смазливая бестия, упав на подушку. – Да из всех казаков мне нравятся только яицкие! Ха-ха-ха!…Юрочка, милый, думай, о чём говоришь! Тебе что, тоже не терпится заполучить рога? Желаешь также изойти на желчь, что и Лонской? Так в твоём возрасте это вредно. Ну, посмотри на меня…Разве я похожа на дуру набитую, готовую на верность до гроба? А ты прикинул, во что обойдётся тебе моё содержание?…Я же избалованная! Всех твоих праведных сбережений хватит, максимум, на неделю…Ха-ха-ха!

И она, увидев, как посерел лицом и сник её партнёр, резко оборвала свой смех. В напряжённом молчании текли минуты. Потом студентка тронула Рокотова длинным холёным пальчиком за подбородок:

– Ты обиделся?

– Да нет…Что ты, – пожал плечами он.

– Ну, прости меня, – в несвойственно мягкой манере произнесла девушка, обняв его. – Ах ты, зверушечка моя реликтовая! Я же правду сказала. Не злись, но головка у тебя работает лучше головы. Так и быть, я согласна пару недель провести с тобой «в берлоге», пока тот придурок перебесится…А там видно будет. Договорились?

– Договорились, – кивнул, ставший непривычно отходчивым Юрий.

– Ну и славненько, – взъерошила ему волосы на голове и везде, где попало, взбалмошная девица. – Мир?

– Мир, – вздохнул Рокотов. – …Знаешь, милая, что меня в тебе пуще всего удивляет? – срезая «острые углы» и идя на компромисс, сменил он тематику общения.

– Знаю: моя развязность.

– Бе-бе-бе! А вот и не угадала! – по-детски дразнясь, показал ей язык Рокотов. – Хотя я не против фривольности, ибо от неё и мне перепадает лакомая клубничка. Нет, поражает нечто другое…Вот ты эгоцентричная, зацикленная на самоудовлетворении, и вдруг проявляешь такую трогательную заботу о подружке. Парадокс, не так ли?

– А вот и нетушки, – последовало возражение со второй половины кровати. – Не вижу противоречия. Ведь противоположности притягиваются. Милена – это я наоборот. Она очень добрая! – потеплели красивые, но дерзкие карие очи балованной стервы. – По некоторым причинам, частично тебе ставшим понятными, – вздохнула Диана, – мне не дано стать матерью. И Миле тоже, вроде бы, не дано: из-за сердечной недостаточности она может умереть, не дотянув даже до родов… Тем не менее, она и забеременела, и отказалась от всяких реторт и суррогатных матерей. Вынашивает сына. Дурочка!…Единственная дурочка, которую мне жаль в этой идиотски устроенной вселенской толкотне локтями…

– Толкотня локтями? – чисто профессионально подметил журналист. – Образно сказано, Ди! – одобрил он.

– Сказано образно, но не мной. И не Миленой. Так её отец говорит, – потянувшись как-то по-русалочьи, от кончиков волос до пяток, проговорила Лонская. – Юр, давай минуток на пять впадём в отключку. Йес? Я после актика люблю вздремнуть. Потому что соснё-ёшь, и опя-яать захочется а-актика, – уже в полудрёме проворковала она, поворачиваясь на бок и закрывая глаза.

И любовники «разбрелись» по разные половинки ложа…

Беспечность и сонная вальяжность Дианы была напускной – она вовсе не уснула. Про себя она всерьёз озаботилась тем, что ей делать дальше. Если в принципиальном плане побег от Лонского был делом решённым, то сам момент разрыва был выбран ею не слишком удачно. Поспешно. Под влиянием эмоций. Равно как и многие другие поступки импульсивной по природе «манкой вещички».

Спровоцировало её на спонтанное бегство то, что она завладела компроматом на Лонского. О добыче порочащих сведений она заранее условилась со своим любовником Коданским. Оплошность же заключалась в том, что в настоящее время Коданский находился с визитом в Китае. И до его возвращения Диане надо было «как-то перебиться». Оттого она и ухватилась за «соломинку» в виде предложения Рокотова.

Лонская осторожно взглянула на Юрия: тот мерно сопел носом. Она протянула руку к тумбочке и взяла с неё свою дамскую сумочку. Оттуда Диана извлекла гигиенический тампон, в котором прятала миниатюрное электронное устройство в виде мушки-дрозофилы – технический носитель компромата. В мушку был вмонтирован микропроцессор с записывающей камерой, настроенный на автоматическое включение и видеопоиск при звучании голоса Льва Лонского. Девушка особым образом поместила мушку в тампон, который затем ввела в полость, расположенную между крайним влагалищем и анальным отверстием. Древнекитайские мудрецы пафосно окрестили бы эту полость «розовеющим ущельем». Более прагматичная и знающая себе цену студентка данное «пикантное вместилище» про себя называла «Сезам-2». И Сезам-2 принял и укрыл то, за что Лев Максимович Лонской без колебаний раскошелился бы очень и очень щедро.

2

Восстановив тонус в квартире Асеевых, Рокотов и Лонская после «семейного совета» отправились в резиденцию Рокецкого. Диану охрана пропустила только до приёмной магната. Непосредственно «к высочайшему телу» допустили одного Рокотова. Да и то не сразу. «Вадим Юрьевич занят», – играя глазками, шепнул журналисту «бывшая фаворитка» босса секретарь Зиновий Пунькин, которого в финансовой компании звали «секритутка Зинка».

Магнат всероссийского значения Рокецкий Вадим Юрьевич не спешил принять творческого лидера своего медиа-холдинга. Он крутился в кабинете перед трельяжем, замазывая тональным кремом прыщик на кончике носа. Трельяж был изготовлен по индивидуальному заказу и подогнан под рост и вес Рокецкого, равнявшихся, соответственно, ста пятидесяти трём сантиметрам и ста одному килограмму.

Покончив с прыщиком, магнат чуть подбриолинил волосы и расчёской аккуратно подправил проборчик. Наводя заключительные штрихи в причёске, он поправил кокетливый чубчик и освежился дорогими французскими духами. Священнодействуя над собой, Вадим Юрьевич напевал музыкальную фразу из английского шлягера: «Возьми меня скорее, милый!», и предвкушал, как это с ним проделает грядущим вечером активный (ну очень активный!) телохранитель Сёма Бакулин.

В свете сказанного становится более или менее ясным, почему в

высшем свете одни звали Рокецкого Полуметросексуалом, а вторые – Сладеньким Мерзавчиком. Лонской же относительно Вадима Юрьевича кратко замечал: «Личность, педерастическая во всех отношениях».

Почти завершив макияж, Полуметросексуал заметил, что тональный крем несколько вульгарно выделяется на кончике носа, и принялся припудривать его. И в этот наиболее ответственный момент в кабинет «на полголовы» заглянул Зиновий:

– Вадим Юрьевич, прошу прощения, вы не забыли про Рокотова?

– Ну, ла-адно, прос-си-и уж! – ещё не вполне выйдя из образа, капризно отмахнулся Полуметросексуал.

Когда Юрий вошёл, то кабинет магната уже был привычно погружен в полутьму, и только приставной стол, за которым предстояло разместиться журналисту, освещался узким направленным лучом света, падавшим от настольной лампы. Такой антураж объяснялся обычаем большого капиталиста иметь всё на виду, но самому при том оставаться в тени. От порога Рокецкого невозможно было разглядеть, однако Юрий знал, что тот сидит за письменным столом, в чём и удостоверился, сделав полтора десятка шагов вперёд.

– День добрый, Вадим Юрьевич! – энергично обозначил лёгкий поклон журналист хозяину кабинета и некоторой части подлунного мира.

– Хэллоу, Юрик! – колыхнулся тот в обширном мягком кресле дебелой тушей, из интереса и уважения обозначив тем самым, что хочет, но не может привстать.– Есть сенсэйшн, как всегда?

Рокецкий занимал высокое общественное положение, достиг финансового процветания, но о полной умиротворенности говорить не приходилось, так как абсолютная реализация его амбиций предполагала: первое – захват доминирующих позиций в политической системе страны; второе, и тоже несбыточное – отдаться всем «пра-а-ативным мужчинкам мира».

В общем и целом вальяжный магнат умел держать себя «в рамках», его мало что могло вывести из равновесия. Однако на всякое правило имеется исключение. И такое исключение Рокотов

знал: Лонской – его ярый враг.

Вот почему взамен словесного ответа журналист перво-наперво продемонстрировал на компьютере запись с «флэшки» о ночной погоне подручных Вована Палача и дал развёрнутый комментарий к ней, припасая «сенсэйшн» напоследок.

– Занятный материалец, – поощрительно кивнул Вадим Юрьевич, выслушав его. – Пустим его в эфир в прайм-тайм. Ну, а болид, уж не взыщи, я у тебя, на всякий случай, изыму. У тебя всё?

– Почти, – сделал невинную оговорку Рокотов. – Есть кое-что о нашем общем знакомом…

И он привнёс в уже изложенную историю сюжетную линию, связанную с Дианой Лонской и с желательностью обеспечения её неприкосновенности. Личные моменты им, естественно, были опущены.

– Вау! – воскликнул богатей, едва замолчал его наёмный работник. – Вау! Я, конечно, мечтал подложить хар-рошую свинку этому живодёру, но чтоб такую грязную…, – колыхнулся он упитанной биомассой. – Это ж тебе не шпильку в задницу засунуть, это война…Це дило трэба разжуваты, – внезапно перешёл он на украинскую «мову». – Хым-м, заманчиво…

И Рокецкий задумался. От безделья Юрий успел про себя наизусть прочитать главу из «Евгения Онегина», прежде чем шеф вывел его из состояния «творческого простоя».

– Умаслил ты меня, Юрий Сергеич, – зашевелил Вадим Юрьевич полненькими, словно сардельки, пальцами. – Уж больно красиво я умою Лонского. Будь по-твоему, припрячу я его зазнобу. И тебя не обижу – воздам сполна. Но…Баш на баш: ты мне за

услугу отквитаешься той же монетой.

– То есть?

– Х-хе, не зря, Юрочка, говорят, что на ловца и зверь бежит, – впал в фамильярность Рокецкий. – Попал ты со своей Дианой, словно яичко к Христову дню: срок в срок. Н-да…Ты Корейко помнишь?

– Корейко? – с недоумением напрягся собеседник. – Что-то я…

– Да Корейко же! С которого Остап Бендер выдоил миллион.

– А, вон в каком смысле! Корейко из «Золотого телёнка», -

сообразил, наконец, Рокотов, что речь идёт о нетленном произведении классиков литературы Ильфа и Петрова. – При чём же тут Корейко?

– При том, что объявился взамен Бендера новый великий комбинатор. С той разницей, что он хочет подоить меня.

– Что вы говорите…

– Ага. Детектив из Перми. Собрался через меня сделать гешефт.

– И товар того стоит?

– Если подлинный – стоит. Понимаешь ли, он тоже наскрёб чернуху на Лонского. Подлинность документов и юридическая сторона сделки – не твоя забота. За тем едут мои юристы и эксперты. Твоя печаль – состряпать гламурненький материальчик. И перед выборами мы и выкинем на всероссийский прилавок дурно пахнущий товарец с гнильцой. Мелодрамку с Дианкой также обыграем. И Лонской – в клоаке.

– Вадим Юрьевич, но чтоб девушку не подвести.

– О чём ты говоришь, Юрочка!

– И как скоро подвезут этого пермского детектива?

– Да не подвезут. Ты же сам меня поучал, Юра, что настоящий репортаж – с места события. Придётся тебе с командой сгонять в Пермь.

– Хо! А чего этот пермский фрукт такой капризный?

– А того, что, заполучив лакомый кусман, он сваливает в ту степь, где его не достанут длинные лапы Лонского.

– А-а-а…

– Ага.

– И сколько же мне отводится на сборы?

– Завтра.

– Завтра! Не-е-е…Мне же надо собраться. И Диану…того… устроить…

– Я сказал: завтра, значит, завтра! – перебил его Рокецкий. – А о бабе Лонского я позабочусь. Или ты на неё, Юрий Сергеич, имеешь особые виды? – с хитрецой прищурился он. – Или меня к ней ревнуешь?

– Скажите тоже, Вадим Юрьевич, – смутился Рокотов.

А про себя с брезгливостью выдал: «Ага, грыз орех один

беззубый!»

Глава девятая

1

Капличная Ольга Николаевна готовилась к приёму высокого гостя – председателя КГБ Крутова. Ведь Григорий Иванович в финале совещания «Антитеррор» отнюдь не спонтанно помянул её мужа – тот был у генерала армии, что называется, на слуху и в оперативной памяти. И сегодня час рандеву пробил.

К назначенному сроку Ольга Николаевна сделала генеральную уборку в маленькой однокомнатной квартирке. Порядок был практически наведён, когда она заметила гвоздик, торчавший из вешалки в тесной прихожей. Хозяйка ахнула: что будет, если высокий гость зацепится за него? Женщина заторопилась, выдирая непокорный металлический стерженёк старыми плоскогубцами, и, что и случается в спешке, сильно поранила палец. Хлынула кровь, но Капличная, вместо того, чтобы прижечь рану йодом и перевязать палец, беспомощно сползла на пол и беззвучно и обессилено заплакала.

Она плакала очень тихо потому, что боялась напугать шестилетнего сынишку Егорку, который в комнате играл на компьютере. А просто плакала потому, что очень устала быть фактической вдовой при формально живом муже.

А как замечательно складывалась её семейная жизнь, когда Ольга, обучаясь в университете, вышла замуж за студента Евгения Капличного. За симпатичного парня Женьку, который, на условиях страшной клятвы, смеясь, рассказал ей, как его вербовали в шпионы. Вернее, его вербовали в разведчики – для наших, но в шпионы – «для ихних»…

Пути Господни неисповедимы. Вот и студент четвёртого курса Московского высшего технического университета Женька Капличный помыслить не мог, что станет резидентом. Он учился компьютерному делу настоящим образом, специализируясь по системам управления базами данных. В качестве наиболее перспективного студента он был привлечен академиком Данишевским в экспериментальную группу, где исследовал выдвинутую самим же Капличным проблему самопрограммирования электронных систем. Для него академик загодя зарезервировал место аспиранта, когда Женьку вызвали в деканат.

Заместитель декана Игнатьев Валентин Тимофеевич вкрадчиво сказал ему:

– Женя…Евгений Ильич, к вам проявила внимание…кгм …весьма уважаемая инстанция. Сейчас ты…Сейчас вы зайдёте в кабинет декана. Там никого нет, кроме одного человека. Его зовут Даниил Петрович. Вы с ним поговорите, а вот о содержании разговора…Впрочем, Даниил Петрович сам вас проинструктирует. Не подведите нас: мы на вас надеемся.

От такого вступления Женька не то чтобы оробел, но, во всяком разе, вошёл в кабинет декана, готовый столкнуться хоть с архангелом Михаилом, хоть с чёртом рогатым и лысым. Там он и вправду встретился с человеком, на голове которого имелись обширные залысины. Однако тем сходство незнакомца с виртуальным посланником ада и заканчивалось. В прочем же он был довольно невзрачен: невысок, худощав, с невыразительными чертами лица и возрастом где-то за сорок.

Незнакомец пожал студенту руку и пригласил присесть за стол. Когда Капличный пристроился на краешке кожаного сиденья, мужчина последовал его примеру.

– Меня зовут Даниил Петрович, – представился он. – Я работаю

в комитете государственной безопасности, – проговорил он столь

обыденно, словно трудился банщиком в женском отделении.

– Женя…, – назвался парень. – Евгений Капличный, – поправился он, стараясь преодолеть оторопь и одновременно придать себе солидности.

– Да-да, мы знаем, – снисходительно улыбнулся собеседник, и «мы» в его речи прозвучало до того весомо, что студенту почудилось, будто за спиной Даниила Петровича выстроился целый легион людей в серых штатских костюмах. – Прежде чем организовать это мероприятие, извините за столь казённое словечко, мы, Евгений Ильич, досконально познакомились с вами заочно. Ещё раз прошу простить покорнейше, но такая у нас работа…

Женька слушал «гэбиста», а параллельно, «по второму каналу», напряжённо перебирал собственные пустяковые шалости, за которые его могло бы «зацепить» КГБ.

– …А посему, Евгений Ильич, мы просили бы обдумать наше предложение о сотрудничестве, – совсем в ином ракурсе завершил монолог его новый знакомец.

– Мне!? С вами?! – опешил студент. – Этим…сексотом?

– Ну почему обязательно сексотом? – несколько покоробило Даниилу Петровича.

– Так вы же меня того…вербуете.

– Я вам предлагаю обдумать наше предложение о том, чтобы по окончании вуза стать штатным сотрудником комитета. То есть, профессиональным чекистом.

– Да какой же из меня чекист?! – вопросительно выставил руки студент. – Я же в этих…в ваших делах дуб дубом, – искренне признался он. – К тому же, я недавно женился. И у нас с Олей…И у нас с женой сын родился.

– Замечательно. Торопиться и не стоит, – наставительно возразил комитетчик. – Впереди полтора года учёбы. В течение этого срока мы конфиденциально будем вас готовить к будущему поприщу. А чтобы сделать из вас профессионала, вы после института пройдёте специальную двухгодичную подготовку в одной из наших школ.

– Не-е-ет! – решительно отмёл инициативу сотрудника КГБ

Капличный. – Я люблю кибернетику, понимаете?