Артистическая фотография. Санкт Петербург. 1912

скачать книгу бесплатно

Все привлекало Наташу на Большом проспекте. В сущности, этот проспект представлял собою весь ее мирок. Иногда Зина вдруг прерывала свой беспрерывный обзор местности и кричала: «Наташенька, не бегай! Наташенька, не простудись! Наташенька, закрой рот!» (чтобы не попал холодный воздух!) Во всем остальном девочка была предоставлена сама себе и, по примеру своей наставницы, с живым интересом разглядывала происходящее вокруг.

Если сравнить окружение той маленькой Наташи с атомом, то, конечно, саму себя она представляла центром, ядром этого атома. Самым ближним кругом к ней была собственно ее семья: папа, мама, Илюша, тетя Катюша и Зина. Далее шел расширенный семейный круг: дяди, тети, двоюродные и троюродные братья и сестры. В послевоенные годы кровное родство, семейная близость были превыше всего. Семьи, разрушенные войной, от которых остались лишь осколки, стремились объединиться вновь и черпать тепло и силу из союза с теми, кто уцелел. Так же было и в Наташиной семье. Все выжившие сблизились по-особому. А потому и ее, родившуюся после войны, любили по-особому – возможно, если говорить высоким стилем – как новый побег, дающий надежду на будущее.

После войны в живых остались в основном родные мамы, причем почти все они жили в Ленинграде, и с ними можно было встречаться. Старшая мамина сестра, тетя Рита, и трое ее детей, Лиля, Валентин и Наум, дядя Лева, его жена тетя Тамара и их сын Павел, или Павлик, родившийся еще во время войны, в 1944 году – со всеми они виделись часто. Только дядя Соломон, его жена тетя Роза и их дочь Людмила, или Буся, жили на Урале, в городе Суксун, и редко появлялись в их доме. Выжили в блокаду еще две маминых двоюродных сестры: одинокая Рахиль и вдова Эмма с сыном Леонидом.

Из родных папы остались только две сестры – Лея или Люся, младшая, которой к этому времени было всего 23 года, и старшая Фейгл или Фаня, которой исполнилась 39 лет. Родители Наташи сумели разыскать их только после войны – в маленькой деревне, в республике Мордовия, где они проработали всю войну. В письме сестры с благодарностью вспоминали водителя, который на шестой день войны отвез их насколько мог дальше от занятого фашистами Минска. Они и десятки таких же, как они, женщин набились тогда в кузов его машины и сердились на неудобства. Если бы они знали тогда, что этот «грубый мужлан», который недостаточно вежливо побросал их в кузов, спасал их тогда от неминуемой гибели. Он выгрузил их на дороге и поехал назад, вероятно, надеясь вывезти следующую группу евреев.

А дальше они целый месяц шли пешком, как были, налегке. Летние босоножки быстро износились, и они пошли босиком, на ободранных в кровь ногах. Обе потом всю жизнь жаловались на больные отекшие ноги. Они остановились в первой деревне, в которой их приняли на работу. Там они и проработали всю войну наравне с колхозницами, приспособились к крестьянскому труду и, подобно Саниной семье, ничего не знали о судьбе родных в Негорелом. Они тоже посылали многочисленные запросы в Негорелое, но ответов оттуда не получали. Лишь после войны они узнали о трагической судьбе семьи, а Фаня узнала еще и об участи своего 15-летнего сына Осика.

Как уже говорилось, в начале лета 1941 года она, как обычно, отправила сына на лето к родителям в Негорелое, а сама продолжала работать вместе с мужем в ожидании совместного отпуска, чтобы в июле встретиться всем вместе в семейном гнезде. Однако когда немцы захватили Негорелое, они услали ее Осика и еще несколько крепких подростков из их городка в Германию на каторжные работы. Очевидно, он там погиб, но она продолжала бесплодные поиски сына по всей Европе до последнего дня своей жизни.

Саня вызвал сестер в Ленинград, так как своего жилья у них теперь не было нигде. Но сначала приехала одна только Люся, и поселилась в семье брата все в той же узкой и тесной комнате на Гатчинской улице. В это время Саня жил там один: сама Фирочка лежала в больнице на сохранении беременности. Катюша увезла Илюшу в загородный лагерь, чтобы не пострадал его летний отдых во время отсутствия матери. Так что брату и сестре было о чем поговорить, после разлуки длиною в целую войну. Годы спустя, мама рассказывала Наташе, что когда они с папой вернулись из родильного дома, ее поразила внешность папиной младшей сестры: ей навстречу вышла молодая красавица с вьющимися светлыми локонами и прекрасными голубыми глазами. Тетя Люся первой взяла новорожденную Наташу на руки, приоткрыла одеяльце и, смеясь, сказала: «Ой, какой мопсик!» С тех пор они считали ее «крестной матерью» Наташи.

А две недели спустя именно она участвовала в спасении жизни девочки, которая захлебнулась маминым молоком и уже задыхалась. Тетя Люся мчалась по улице к телефонной будке, чтобы вызвать скорую помощь, упала, разодрала ногу до крови, но врача вызвала. А папа тем временем взял младенца в свои уверенные руки и сделал дочке искусственное дыхание. Когда пришла врач, девочка спокойно спала, врач посмотрела на нее, сказала, что с младенцами все бывает, бывает, что и умирают, и ушла.

А потом с тетей Люсей, как раз в их доме, произошел счастливый эпизод, перевернувший всю ее дальнейшую жизнь. В гости к Сане с Фирочкой пришел Сеня Гласс, их старинный друг из довоенной компании. Он недавно вернулся с фронта, узнал, что у них гостит Люся, и пришел специально для нее, чтобы сообщить ей радостную весть. Выяснилось, что он служил на фронте вместе с Гришей из соседнего с Негорелым городка, Кайданова. Люся с Гришей встречались до войны, но им пришлось расстаться настолько внезапно, что они потеряли всякую связь друг с другом.

Гриша разыскивал Люсю всю войну, но не получал от нее писем. Сразу после войны он поехал в Негорелое, но там ему сообщили, что вся семья расстреляна. Сейчас, рассказывал Сеня, Гриша живет в Москве, и работает. Сеня может дать его адрес. Никто и не заметил, как Люся, в течение почти пяти лет считавшая, что Гриша убит, упала в обморок. Пришлось Сане приводить в чувство и ее. Потом были слезы, смех, счастье, поездка в Москву, встреча с любимым Гришенькой и – замужество.

В результате всех этих счастливых изменений, Фаня тоже решила поехать в Москву. Ведь сестры так сроднились за время долгих военных лет работы в мордовской деревне, что уже не представляли себе жизни друг без друга. Так и сложилось, что в Москве после войны поселились две Санины родные сестры – «наши москвичи», так стали их с любовью называть.

Еще одна Санина сестра – двоюродная, дочь его расстрелянной тети Мэри, тоже по имени Лия, оказалась женщиной героической. До войны она успела окончить медицинский институт, и по счастью, была сразу призвана на фронт, поэтому не успела приехать к родителям в Негорелое, как планировала. Иначе ее судьба сложилась бы совсем иначе. Всю войну она работала военным врачом на передовой, получила ранение в голову, но справилась с травмой и вернулась в строй. Войну она закончила в звании майора. Перед самым окончанием войны она вышла замуж, а после демобилизации, уехала в Ригу по месту жительства мужа. Так образовался еще один клан Саниных близких родственников – «наши рижане».

Из эвакуации в Свердловске вернулась и Роза, жена младшего Саниного брата Рувима – Ромика, вместе с дочерью Региной. Перед уходом на фронт Ромик поехал навестить жену и маленькую дочь, которые уехали из Ленинграда в эвакуацию в самом начале войны, но по дороге в Свердловск поезд был обстрелян, и Ромик пропал без вести. Не сохранилось ни свидетелей, ни документов, ни вещей – ничего. Долгие десятилетия тетя Роза искала мужа и не верила в его гибель.

Наташа помнила, как приходили к ним в гости тетя Роза и Регина. Тетя Роза была полная, ласковая, она называла ее «ласточка моя» и всегда дарила ей что-нибудь небольшое, но очень приятное. А однажды она подарила ей маленьких глиняных зверюшек, с которыми Наташа полюбила играть перед сном. Регина была худенькая, стройная девочка, ровесница Илюши. Она была очень красивой – у нее были большие карие глаза с длинными прямыми ресницами и косички, которые казались кудрявыми, потому что ее кудри пробивались сквозь эти косички, хотя это и трудно представить.

Так же она помнила, как приходила тетя Рита – одна, или со своими детьми. Это не были официальные визиты с длительными подготовками. Можно было просто так заскочить на часок-другой, посидеть рядом, попить чайку и побеседовать. На стол подавали то, что было в доме, а было не так уж много: сахар, баранки, да и то не всегда. Это сейчас принято подавать самые лучшие и дорогие продукты, долго сидеть за переполненным столом. Но тогда, после войны, когда совсем недавно отменили продуктовые карточки, и все жили скромно, внутрисемейные связи были чистыми и не столь материальными. Не угощение, а человеческие близость и тепло были важнее всего.

Но, конечно, и тогда происходили большие семейные сборы, когда собирались все семейные ветви, и Фирочке с Зиной приходилось заранее думать о том, что подать к столу. Из тех далеких дней, когда Наташино детство еще было счастливым, ярче всего она помнит большие семейные приемы гостей. Наташа с нетерпением ждала этих событий. Она обожала праздничную атмосферу, которую приносили с собой гости: их шутки, смех, подарки. Эта атмосфера разбивала сонную рутину ее повседневной жизни. Гости редко собирались в их тесной комнате, но Наташа четко запомнила праздничные сцены.

Они с Зиной активно участвовали в покупках: стояли в длинных очередях за мукой, сахаром, яйцами. И не всегда было легко купить все необходимое, потому что в магазинах постоянно чего-нибудь не хватало, и даже наличие продуктовых карточек ничего не гарантировало. Если какого-нибудь важного, с точки зрения Фирочки, продукта не оказывалось в их микрорайоне, то Зина с Наташей отправлялись «дышать свежим воздухом» в соседний район. Там они отстаивали очередь, например, за апельсинами и гордые и румяные возвращались домой.

Однако сама по себе подготовка к празднику начиналась только вечером накануне, перед самым приходом гостей, когда все уже было куплено заранее. Тогда мама начинала разводить тесто, Зина долго месила его и беспрерывно ворчала при этом. Готовили фаршированную рыбу, обычно щуку, ее подавали на стол на длинном блюде, на котором были вытеснены черные кленовые листья. Каким-то чудом до сих пор уцелели два удлиненных блюда из «кузнецовского» сервиза, который был подарен на свадьбу Фирочке и Сане. Оба сейчас находятся в семье Илюши.

Всегда готовили студень. Фирочка и Саня готовили его вместе. Можно сказать, что они священнодействовали: клали небольшие кусочки мяса в красивые глубокие тарелки, сверху покрывали мясо колечками нарезанных яиц, посыпали мелко нарезанным чесноком и заливали горячим бульоном, который немедленно застывал. Вечером, когда готовили уже непосредственно к праздничному столу, дети шли спать, окутанные соблазнительными запахами. Все хранилось на подоконниках или в тазах с холодной водой. В самый же день приема Фирочка готовила салаты и другие скоропортящиеся блюда, ведь холодильников тогда не было.

На следующий день приходили гости. Первой обычно появлялась тетя Рита, старшая мамина сестра. Невысокая, намного меньше мамы, кругленькая, очень женственная. Она уже приближалась к 50 годам, но сохранилась хорошо. Ее темные волнистые волосы были красиво завернуты в большой пучок. Она начала седеть последней из сестер, хотя и была старшей. У тети Риты были тонкие и деликатные черты лица, карие «фамильные» глаза, излучающие доброту.

В будние дни Рита приходила навестить семью Фирочки поздно вечером, «на последней сеанс», как она сама говорила в шутку. Она входила, вешала пальто на вешалку, подсаживалась к круглому столу, брала с этажерки первую, попавшуюся в руки книгу, надевала большие очки, говорила: «Фирочка, не беспокойся, не обращай на меня внимания, продолжай заниматься своими делами» и принималась читать. Наташа всегда передразнивала ее с огромным удовольствием – нацепляла на нос огромные очки, хватала книгу и шевелила губами, изображая чтение. Она не помнит, чтобы ее когда-нибудь наказывали за это, только смеялись вместе с ней. По сути дела, в этом и состоял визит тети Риты в будний день – мама с тетей Ритой почти не разговаривали, только перекидывались несколькими словечками, сидели рядышком, смотрели друг на дружку, пили чай и расходились. Они были настоящими сестрами – хорошо чувствовали друг друга и не нуждались в словах.

Но в праздничные дни тетя Рита приходила первая. Выглядела она усталой, как всегда. Все же она была вдовой и матерью троих детей. Дети были уже взрослые, но никто из них, даже старшая Лиля, не торопились выпорхнуть из семейного гнезда, зато все трое требовали забот. Тетя Рита сразу укладывалась на Илюшин диван, укрывалась его «зайчиковым» одеялом (тонкое шерстяное одеяло с вытканными на нем зайчиками) и немедленно засыпала. Наташа садилась около нее, чтобы охранять ее сон. Она любила тетю Риту и хотела погладить ее, но стеснялась. По плечу? Но там недалеко находится грудь, и она может обидеться. К тому же однажды на даче тетя Рита стоя мылась в большом тазу в Наташином присутствии, и Наташа видела гигантские размеры ее груди – нет, это не годится! По талии? Но там недалеко находятся «другие места». Таким глупым детенышем была тогда Наташа, что так и не решалась погладить тетю Риту.

Ее сомнения прерывает приход других гостей. Почти всегда это была семья старшего маминого брата Наташи – дяди Левы или, как его с любовью называли, Левушки, его жены тети Тамары и их сына Павлика. Дядя Лева невысокий, но статный, красивого и крепкого телосложения, потому что он, как и папа Илюши и Наташи, был отличным спортсменом в молодости. Дядя Лева красивый, кудрявый, его волосы уже начинают седеть, но он подвижный, веселый, у него открытое, умное лицо. Он входит в комнату с шутками, анекдотами, остроумный и веселый, как всегда.