Сущность

В мозгу плясали образы последних ночей: вспыхивающие огни, вкус ткани во рту, болезненное ощущение того, чего Карлотта больше не могла определить. Это не было ни сном, ни явью. И кто в квартире, да во всем Лос-Анджелесе, может сказать ей, что произошло?

* * *

Следующий день прошел хорошо. Карлотта прогуляла курсы. Вместо этого они с Синди пошли по магазинам. Синди купила кожаную сумку на Олвера-стрит, где вдоль древней мощеной дороги выложили мексиканские товары ручной работы, окруженные пиньятами и цветной керамикой. Они вернулись домой и играли в нарды, пока Карлотте не пришло время ехать на запад Лос-Анджелеса, чтобы забрать детей. В общем, приятный день. Расслабляющий. Осеннее солнце пошло Карлотте на пользу, почти как лекарство. Почти свежий воздух, крики детей и праздничная мексиканская музыка – и ей снова стало весело. Маленький камешек все еще лежал на дне ее сознания, но они о нем не говорили.

Но с наступлением ночи Синди увидела, как прямо у нее на глазах меняется личность. Карлотта стала нервничать, бояться. «Она о чем-то умолчала? О чем-то большем, чем просто видения в темноте?» – гадала Синди.

Потом Джордж вернулся домой. На рубашке под мышками виднелись кольца из пота. Он замешкался, увидев Карлотту. Затем, не сказав ни слова, направился в ванную. Послышался шум труб, а затем заревел душ. Звук казался яростным.

– Он на меня злится? – прошептала Карлотта.

– Нет, Джордж всегда такой, – ответила Синди.

– Слушай, если я мешаю…

– Вовсе нет.

– Я серьезно…

– От вас нет проблем. Оставайтесь, сколько хотите.

– Но похоже, Джордж…

– Забудь о нем. Он родился нахмуренным.

Синди ухватилась за возможность. Она указала на дверь, едва заметно кивнув. Карлотта не поняла.

– Нам нужно поговорить, – сказала Синди. – Давай выйдем.

Они вышли и закрыли за собой дверь.

Синди посмотрела Карлотте в глаза.

– Ты не все мне рассказала, – начала Синди. – Что случилось?

– Я рассказала все.

Синди заметила, как уклоняется от ответа Карлотта. Что бы это ни было, оно ее пугало. Но до какой степени можно давить на своих друзей?

– Я хочу лишь одного, Карли, – сказала Синди, – чтобы ты взяла себя в руки. Ты мне веришь?

– Конечно верю.

– Но если ты не хочешь, я не смогу помочь.

– Клянусь богом, Синди. Я говорила правду.

Но глаза Карлотты скрывали темную истину, и Синди придется вытаскивать ее силой.

Синди потянула Карлотту подальше от двери. Внизу журчала вода, имитирующая гавайский водопад. По красной черепице крыш переулка позади здания пробежали две кошки, шипя и ворча. Солнце садилось, далекий оранжевый шар плыл сквозь дымку. Карлотта вздрогнула от странного и внезапного ветра.

– Ты на наркотиках? – тихо и испуганно спросила Синди.

– На наркотиках? Я? Конечно нет!

Синди посмотрела Карлотте в глаза и быстро их изучила.

– Люди принимают наркотики, а потом им мерещится всякое, – сказала Синди. – Даже если они этого не хотят.

– Бог мне свидетель, Синди. Да я пальцем к ним не притронусь.

– Франклин Моран сидел на них.

Карлотта надулась. Воспоминание об этом грубом лице с мальчишеской улыбкой всплыло у нее перед глазами. А также тошнотворно-странные ночи, за которыми следовали сладко-грустные утра…

– Но я не принимала, – тихо возразила Карлотта. – Даже в руки не брала. Именно это и встало между нами. Ну, первым, – добавила она с оттенком горечи.

Синди замешкалась.

– Тогда в чем дело?

– Ни в чем. В смысле я не хочу об этом говорить, – ответила Карлотта.

– Я не собиралась давить, Карлотта, но нельзя скрывать все вечно, иначе ты сломаешься.

Карлотта попыталась зажечь сигарету, но холодный ветер постоянно тушил спички. Когда она подняла голову, в глазах у нее стояли слезы.

– Меня изнасиловали, – сказала Карлотта.

Рука Синди на автомате прикрыла рот. Она была в шоке.

– Изнасиловали, – попыталась повторить Карлотта, пока незажженная сигарета дрожала у нее во рту, но слово получилось почти беззвучным.

– Боже правый, – прошептала Синди.

Карлотта отвернулась. Неужели ее уже никогда не покинет чувство, будто она прогнила? Ей снова казалось, что ее очернили с ног до головы, опустили, и ей уже никак не отмыться.

– Господи боже, – все, что могла сказать Синди. Слезы наполнили и ее глаза, она мягко потянулась и дотронулась до плеча Карлотты. Затем они обнялись. – Прости… я не знала… даже не догадывалась… солнышко! – Синди могла выдавить только это.

– О, Синди, – плакала Карлотта. – Это было… меня словно… сломали… сломали изнутри…

– Моя хорошая… о господи! Как такое могло случиться?

– Я была одна в комнате, и меня что-то схватило… задушило… я почти отключилась… все почернело…

Карлотта отстранилась от Синди. Ей было до странного холодно. Ночной ветер развевал ее волосы, мягко поднимал со лба, ее темные глаза вдруг стали очень далекими и холодными.

– Ты не понимаешь, да? – спросила Карлотта.

– Конечно же я…

– Я не врала о том, что выходит из стен.

Синди могла только смотреть.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – прошептала Синди.

– Вот видишь? Это было и этого не было… Меня изнасиловали и избили, но никто не приходил… Я чуть не умерла, но когда включили свет, я была одна.

Синди не могла понять.

– Ты вызвала полицию? – наконец прошептала она.

– Синди, Синди, моя логичная Синди! Я была одна в кровати… когда включили свет. Этот… мужчина, чем бы он ни был, исчез, пропал, как плохой сон…

Рука Синди неподвижно лежала на горле – поза человека, который не может понять простейших деталей самого необычного явления, даже когда их объяснили.

– Я не понимаю, – сказала Синди. – Тебя… избили или нет?..

– Конечно да. Он напал на меня. Почти задушил. Потом использовал меня, и отвратительно. А когда включили свет, он исчез, словно… словно его и не было.

Синди прислонилась к перилам. Она видела, что Карлотта говорила правду. Понимала по тому, как Карлотта избегала прямого взгляда, прятала красивое лицо из чувства стыда и унижения, само воспоминание о нападении все еще жгло ее, а глаза светились страхом. Карлотта повернулась к Синди.

– Видишь? Ну? – потребовала Карлотта. – Ответа нет, так ведь? Это правда и неправда. Это произошло и не произошло. Я сошла с ума! Я сошла с ума, Синди! Дважды!

– Это случилось снова?

– Следующей же ночью! Как думаешь, почему я сбежала, когда услышала то же самое в третий раз?

– Но сейчас, пока ты со мной?..

– С тобой все хорошо. Но я не знаю, сколько это продлится. Я боюсь идти домой. Боюсь оставаться одна.

– Конечно, – сказала Синди, явно пораженная. – Я тебя не виню.

Долгое время они обе молчали. Хоть и было холодно, женщины стояли в тишине. Синюю ночь теперь освещали красные и зеленые огоньки на пальмах. Карлотта тряслась от холода. Синди, обычно такая умная и логичная, потерялась в бесконечном лабиринте мыслей. Это просто нельзя было объяснить. Невозможно.

– Тогда оставайся здесь, Карлотта, – сказала Синди. – Столько, сколько нужно.

Карлотта кивнула. Она смотрела в пустоту, заставляя мозг сосредоточиться. Затем высморкалась в маленький платок. И пригладила волосы, разметавшиеся от холодного ветра.

– Но я думаю, – продолжила Синди, – тебе надо к психиатру.

– Я не смогу его оплатить.

– Можно пойти в бесплатную.

– Там не лечат голову.

– Конечно лечат. Можно обратиться в клинику при университете. Оплата всегда добровольная, а если ты на соцобеспечении, то цена еще и смешная.

Карлотта кивнула и улыбнулась.

– Думаешь, я свихнулась? – спросила она.

– Не знаю. Но меня это пугает.

– Ладно. Может, зайдем в квартиру?

Синди кивнула. Женщины, держась за руки, повернулись, подошли к двери и разжали пальцы, когда заходили.

– Не говори Джорджу, – попросила Синди. – Он в этом плане не продвинутый.

– Я бы в жизни никому не сказала, кроме тебя, – прошептала в ответ Карлотта.

– Хорошо. Улыбнись. Заходим.

И Синди открыла дверь. Билли и девочки подняли головы. «С подозрением», – подумала Карлотта. Вглядываясь в ее лицо в поисках скрытых признаков. Казалось, они инстинктивно понимали, когда она думала об этом ужасе, будто читали ее мысли, а затем вернулись к игре на кухонном столе. Вошел Джордж со сложенной газетой, бросил взгляд на Карлотту, затем на Синди.

– Здесь вообще будет еда? – спросил он.

– Через минутку, Джордж, – ответила Синди.

– Господи, – пробормотал он.

Джордж взял в руки пульт от телевизора. Билли уронил на пол несколько карточек. Карлотта порылась в сумке в поисках книжки, села и притворилась, что читает. Казалось, каждый раз, когда она говорила или думала об этом, все происходило снова, захватывало ее жизнь, весь ее мир, подобно густому туману. Злобному. Вонючему. Единственным звуком радости было пение Синди на кухне.

Прошел четверг. Пятница. В вечернем воздухе появился запах озона. Он давил на Карлотту.

Джули и Ким спали на диване. Билли спал у стены рядом с телевизором. Джордж ворчал, когда переступал через Билли по утрам. Ужин был тихим и угрюмым. Джордж брал вилкой горошек и сминал ножом.

Карлотта не пошла к психиатру. Проблема становилась все более далекой. Мир превращался во что-то менее страшное, более дружелюбное. Физически она чувствовала себя хорошо. Спать на полу было полезно для спины. И Синди положительно на нее влияла. Жизнь снова стала целостной.

Днем она старательно работала за огромной пишущей машинкой в школе секретарей имени Картера. Высокий, худощавый мистер Рейц, чьи волосы стали значительно тоньше с давно минувших дней юности, расхаживал взад и вперед с секундомером в руке. Кабинет переполнял стук сорока работающих машинок.

– И… стоп! – скомандовал мистер Рейц. – Тридцать слов. Кто успел напечатать тридцать за минуту? Тридцать пять? Отлично. Сорок. Кто-то успел сорок?

Карлотта подняла руку. Мистер Рейц подошел ближе и просмотрел ее работу.

– Следи за заглавными буквами, – посоветовал он. – Надо сильнее. Четко и сильно.

В соседнем ряду другая девушка ответила за подругу.

– Хуанита, – сказала она. – Хуанита напечатала сорок слов, сэр.

Мистер Рейц подошел к столу и нахмурился.

– Скажи ей, что у нее все еще слабый мизинец, – заметил он. – Не надо поворачивать кисть. Надо нажимать резко и твердо.

Его слова перевели на испанский. Мистер Рейц вернулся к главному столу. Курсы финансировал округ Лос-Анджелес. Большинство веселых, хихикающих девочек здесь получали пособие, некоторые снова забеременели.

Карлотта выглянула в окно. Несколько долговязых подростков в прыжке забрасывали баскетбольные мячи в кольцо на соседнем асфальтированном дворе. Их лица блестели от пота. Стоял ленивый, жаркий день, внутри пахло старым домом, немного плесенью и мелкой пылью, которая невесть откуда оседала на столы и окна.

«Как прекрасна жизнь», – подумала Карлотта. Кто бы мог подумать, что дочь священника из Пасадены будет счастлива отбивать заглавные буквы ради социального обеспечения? И все же она была счастлива. Ей нравились девочки, угловатый мистер Рейц, такой нелепо формальный и в то же время рассудительный, ей нравилось совершенствоваться день ото дня, получать оценки. «И все-таки, – подумала Карлотта, – жизнь наполняют простые вещи». В это верил Боб Гарретт и научил этому ее. Маленькие детали, которые можно вышить на богатом полотне чувств.

Кошмар последней недели превратился в неуловимое облачко, все дальше и дальше уплывающее к горизонту сознания, а вместе с ним уплывала и мысль о психиатре.

Карлотта боялась психиатров. Тем, кто к ним обращался, никогда не становилось лучше. Здесь, с Синди, она была в безопасности. В этой крепости с толстенными стенами. У нее было время тщательно все обдумать, восстановить события. Она лежала в ванне, и мягкий свет проникал сквозь комнатные растения, развешанные на окне, отбрасывая прохладные лучи на сверкающую пену.

В каком состоянии ее дом? Возможно, сейчас там лишь обугленные руины, из почерневших обломков торчат только унитаз и холодильник. Она прямо видела, как мистер Гринспан мечется в пижаме, пытаясь руководить пожарными. Толпы людей стоят и наблюдают, как горят кирпичи и трубы. Но эти мысли казались неправдоподобными. О таком могут думать душевнобольные во время самых сильных припадков. Мир был не таким. Карлотта ощущала себя гигантской птицей, которая кружит и кружит, снова мягко приближаясь к земле. Теперь все вернулось в фокус, к реальности, и фантазий не осталось.

Карлотта вылезла из ванны и вытерла плечи огромным желтым полотенцем. Она нахмурилась, когда подумала, что нужно все выяснить. Съездить домой. Может, подождать, пока Билли не вернется из школы, чтобы сходить вместе? Или лучше поехать сейчас, когда высоко в небе солнце еще светит? Она надела лифчик и трусы. Уже в спальне она надела рубашку и джинсы, позаимствованные у Синди. Здесь не было ее одежды, а денег на новую у нее не было.

Карлотта причесалась. В зеркале ее лицо снова казалось красивым. Спокойствие вернуло мягкость ее маленьким чертам. Она почувствовала, что к ней возвращается уверенность. И поэтому вышла за дверь с ключами от машины в руке.

Карлотта остановила машину прямо перед тупиком на Кентнер-стрит. Со стороны дом выглядел абсолютно нормально. Какое-то время женщина смотрела на него. Ни одна деталь не изменилась. Потом она вышла из машины.

Когда она открыла дверь, ее обдало сухим жаром, наполнившим дом. Угнетающий, удушающий, от него перехватывало дыхание. Она подошла к термостату. Видимо, его задели в ту ночь, когда семья убегала, потому что температура была настроена на 33 градуса. Карлотта его выключила. Было тихо. Несколько мух жужжали над немытой посудой у кухонной раковины.

Одна тапочка Джули лежал на полу в прихожей; видимо, она упала той ночью. Карлотта заглянула в спальню девочек. Только плюшевые мишки, несколько книг и белье на стуле. Она достала из шкафчиков их одежду. Стояла тишина. Не доносился даже шум улицы. Затем Карлотта вышла в коридор и уставилась на закрытую дверь своей спальни.

Осмотрела дверь. Никаких трещин. Никаких следов пожара. Ничего. Она приоткрыла ее ногой. Внутри были сброшенные с кровати простыни. На полу лежала лампа, абажур погнулся. Карлотта распахнула дверь пошире. На деревянном полу лежал флакон духов. В комнате пахло фиалками.

Карлотта сделала несколько шагов. Здесь оказалось немного холоднее. Окна были открыты. Это она их оставила? Теперь она заметила, что ночной столик был опрокинут к стене, штукатурка поцарапана. За комодом виднелось еще несколько флаконов лосьона. А где же содранная штукатурка, вмятины на стенах, взорванный потолок? Все выглядело лишь как последствия паники одного человека. Кто-то вскочил с кровати, опрокинув ночной столик, врезался в комод и оттащил простыни на полпути к двери. Вот и все. Пораженная, Карлотта медленно обошла комнату.

Все выглядело так обыденно. В том смысле, что не было никаких признаков потустороннего. Карлотта очень ясно видела, что тут произошло. Ей было почти жаль того испуганного человека, в которого она превратилась. Она медленно закрыла и заперла окна.

Карлотта распахнула дверцу шкафа. Внутри было темно. Маленькую металлическую цепочку для лампочки было не видно, поэтому ей пришлось наклониться, вглядываясь в темный лабиринт из юбок, джинсов и платьев. Она достала несколько и осторожно перекинула через руку.

А затем услышала отдаленное рычание.

Карлотта выпрямилась. Прислушалась. Ничего. Обернулась. Ничего. Напрягла все чувства. Принюхалась. Ничего. Подождала. Из куста на улице чирикнула птица. Мимо проехал мальчик на велосипеде. Она осторожно повернулась к шкафу. Раздался далекий звук, низкий металлический гул, от которого завибрировала оконная рама. Карлотта снова повернулась и отошла от шкафа. Звук усилился, стал гортанным. Он будто с большим трудом пытался изображать человеческую речь. Карлотта попятилась к закрытой двери. Пошарив за спиной, она нащупала ручку.

Рычание стихло. Карлотта приоткрыла дверь и прислушалась. Звук шел из коридора? Она боялась выходить из спальни. Затем медленно закрыла дверь, прислонилась к ней и прислушалась, приложив ухо к двери. И вот он снова – низкий, рокочущий, отрыгивающий звук, который колебался и менял высоту, но в котором не было никакого смысла.

Карлотта подбежала к окну. Высоко над головой два белых следа изгибались дугой над Саутлендом, самолетов не было видно, но их рев, похожий на двойной, безумный раскат грома, от которого сотрясалось окно, становился все громче и громче.

Карлотта посмотрела на бесконечное голубое небо. Оно казалось таким чистым. Таким глубоким. Как бесконечный сон. Следы пара медленно рассеивались, оставляя перистые волны, исчезающие в бледно-голубых глубинах. Солнце тепло и дружелюбно согревало лицо.

«Это были самолеты. А не голос. Нет никакого голоса. Я сама его придумала. Я сплю? Или я проснулась?»

Карлотта отошла от окна и зашла в комнату Билли. Взяла несколько футболок, трусов, джинсов и клетчатых рубашек. Отнесла кучу одежды в машину и сложила на заднем сиденье. Стройные деревья оживленно покачивались на свежем ветру, когда она уезжала.

Когда Карлотта с детьми зашла в квартиру, то сразу почувствовала, что у подруги было что-то на уме. Но Синди сказала лишь:

– Отлично выглядишь.

– Да, – ответила Карлотта. – Я и чувствую себя хорошо.

– Отлично. Это здорово.

В воздухе повисла неловкая пауза. Синди неуверенно улыбнулась Карлотте, потом повернулась, чтобы вытереть руки полотенцем, висящим на крючке, и начала тереть сыр.

Позже этим вечером Билли спросил:

– Мам, а когда мы уедем?

Карлотта пыталась проигнорировать вопрос, но Билли не уступал.

– У меня в гараже куча вещей. Я не могу просто их там оставить.

– Мы здесь не навсегда.

– Но когда мы вернемся?

– Скоро, – вздохнула Карлотта.

Той ночью Карлотта лежала на спине и смотрела в потолок. Тонкая нитка пыли, повисшая рядом с хрустальной люстрой, колебалась в потоке воздуха. Карлотта услышала приглушенные голоса из спальни. Она повернула голову. Там все еще горел свет, хотя дверь была закрыта.

– Но почему ты ей не сказала? – проворчал Джордж.

– О, Джордж, – застонала Синди. – Я не смогла.

– Я предупредил, Синди.

– Ей некуда пойти, Джордж.

Карлотта приподнялась на локте, прислушиваясь. Последовало невразумительное мычание.

– Ш-ш-ш! – зашипела Синди.

– Мне плевать, если она услышит, – сказал Джордж.

Синди начала шмыгать носом.

– О боже, – пробормотал Джордж.

– Прости, Джордж, – захныкала Синди.

– Господи.

– Видишь? Я не плачу.

Синди еще несколько раз шмыгнула. Затем высморкалась. Комната погрузилась в тишину. Потом выключился свет. Карлотта поняла, что защита квартиры Синди таяла, как утренняя дымка.

– Ты знаешь, что делать? – спросил Джордж.

– Да.

– Когда?

Синди что-то пробормотала.

– Когда? – повторил Джордж.

– Завтра, – ответила Синди. – Утром.

– Только не забудь.

– О, Джордж.

– Мне вставать в семь. Некоторые из нас ходят на работу, знаешь ли.

Наступила тишина. Карлотта снова легла на одеяла, взглянула на потолок и прикусила губу. «Какого черта? – подумала она. – И что теперь?»

Утренний свет бил сквозь грязное ветровое стекло, заставляя Карлотту жмуриться на знакомых улицах западного Лос-Анджелеса. Билли молча сидел сбоку. Сзади шумели Джули и Ким.

– Эй, хватит, – попросила Карлотта через плечо. – Не ссорьтесь.

Она вздохнула с облегчением, когда высадила их на углу у школы. Но облегчение было окрашено виной за то, что она так портит им жизнь.

Она опоздает на утренние занятия, но ничего не поделаешь. Сначала нужно разобраться с Синди.

Синди гладила, когда Карлотта вернулась в квартиру. Она поздоровались как-то вынужденно, неестественно. Затем Карлотта сказала:

– Я хотела поблагодарить тебя, Синди. За все, что ты сделала.

– Не за что. Ты же знаешь.

– Нет, мы же были тут целую неделю. Я и не думала, что мы настолько задержимся. Правда.

– Слушай, Карлотта, я хотела бы…

– Мне снова хорошо. Наверное, эти кошмары больше не повторятся. Пора нам уезжать.

– Даже не знаю. Если ты чувствуешь себя хорошо…

– Да. Правда. Отлично.

– Потому что вы можете остаться…

– Да. Я знаю. Но прошло много времени. Дети скучают по дому. Господи, я же не собиралась переезжать.

– Просто у Джорджа свои заморочки…

– Джордж очень мил, раз позволил нам остаться. Передай ему. Мы очень благодарны.

– Я передам.

Последовала новая пауза. Карлотта явно не хотела вставать и собирать детские вещи. Синди помешала свой кофе, хотя он наверняка остыл.

– Поедешь домой? – спросила Синди.

– Думаю, так будет лучше.

– Не знаю. Я все думала, Карли. Может, вам надо переехать.

– Это невозможно.

– Почему?

– У меня договор. Если его разорвать, не будет соцобеспечения.

Синди покачала головой.

– Значит, вы там застряли? – спросила она.

– Думаю, проблема не в доме. А во мне.

– А я вот не уверена. Здесь целую неделю ничего не случалось. Все было спокойно.

– За что я благодарна, Синди. Ты дала мне возможность прийти в себя.

– Я все равно за тебя переживаю, – вздохнула Синди.

– Все будет хорошо. А знаешь, пожалуй, мы парочку дней поживем с мамой.

– С твоей мамой? Карлотта…

– Да. Несколько дней в Пасадене. У нее большой дом. Детям будет где поиграть. Джули и Ким даже не знакомы с моей мамой.

– Я знаю.

– Пару дней. Поедим всей семьей завтраки на балконе. Сама знаешь. Как раз то, что нужно.

– Ну, – неуверенно отозвалась Синди, – тебе виднее.

Снова повисла тишина. Но на этот раз Синди смотрела мягко. Она точно знала, что Пасадена значит для Карлотты. Синди высморкалась.

– Прости, Карлотта. Хотела бы я просто…

– Забудь, Синди. Я правда расслабилась с тобой и Джорджем, но теперь пора ехать. Вот и все.

– Да, хорошо, – ответила Синди, отворачиваясь и кладя подбородок на руки, а затем отвлеченно повторила. – Да, хорошо…

Карлотта встала из-за стола. Она посмотрела на груду позаимствованных у Синди и Джорджа пижам, которая сейчас казалась на диване до безумия большой. Мысль о переезде наполнила женщину ужасом.

– У спального мешка не было чехла? – спросила Карлотта.

– Был, в шкафу. Сейчас достану.

Синди подошла к шкафу. Часы на стене пробили скорбный час. Обе молчали. Карлотта почувствовала, как погружается в депрессию.

4

В пятнадцати минутах от Пасадены Карлотта начала узнавать старые поместья, сухие холмы с их странной, пожухлой коричневой травой и высокие бетонные насыпи, увитые плющом. Ночь словно сгустила странный туман, из-за которого дома казались призрачными. По мере того как автострада с грохотом проносилась под машиной, Карлотте все больше и больше казалось, что темнота смыкается над ней, будто тьма над дорогой образовывала туннель.

Карлотта знала, что на четвертом съезде дорога делает изгиб над влажным от тумана бетонным мостом. Темная и узкая, дорога вела к бульвару Оранж-Гроув. Затем она расширялась, и по обеим сторонам вырастали нелепые, внушительные дома, широкие лужайки и огромные пальмы. Она почти чувствовала во влажном воздухе запах этих горьких жизней, неуклюжих, неуверенных призраков с неуловимыми и двусмысленными улыбками.

До нее донеслись запахи, когда в памяти всплыли темные комнаты, тяжелые шторы, коридоры, ведущие из комнаты с роялем во внутренний дворик, а затем, с другой стороны, к розариям. Ночью в розариях пахло пылью и химическими аэрозолями. Ее мать работала в саду по ночам, руки в перчатках разбрызгивали по розам белый яд. Карлотта тогда не понимала, почему мама ждала вечера, чтобы ухаживать за розами. Она возвращалась домой, только когда отец уже храпел – тихо и сипло. Мама никогда не ложилась спать раньше него. И они не разговаривали. Их жизни были так же безмолвны, как лунный свет, отражавшийся от улиток и шипов.

Но они общались жестами. Резкими, беспорядочными, нервными жестами. Разбитые тарелки и осколки стаканов сообщали о каком-то таинственном напряжении, которое рекой разливалось по дому. И это всегда была вина Карлотты. По какой-то причине все тени лежали на ней, вокруг нее смыкалась тишина, и горечь безмолвно кричала: это все из-за тебя.

Сверкающий белизной лиможский фарфор на столе, уотерфордские графины – гордые символы унаследованного богатства матери. Сияние в солнечных лучах! Воскресное утро наполняло пение птиц и болтовня на лужайке. И Карлотта, одетая, как подсолнух, в желтое клетчатое платье, разносила дамам закуски на оловянных тарелочках. Она кланялась, очаровательно улыбалась (у нее были ямочки на щеках), и все восхищались каждым ее движением. Механическая кукла. Бледная плоть редкого фарфора движется в совершенном соответствии с официальными, неторопливыми манерами, а нежный смех мягок, как летний бриз. И голоса мужчин! Как тихий гром, звучный и далекий – боги в облаках. И тот мужчина – не верится, что он действительно ее отец, – открывал Библию и читал из нее: «Он будет тебе отрадою и питателем в старости твоей… который любит тебя…» Музыкальный голос, слегка хриплый, но глубокий, похожий на скрученный металл, гремящий на ветру. Таким далеким он казался от них всех, словно тень, которая боится падающего на всех солнечного света. Каждое воскресенье они встречались, стильные дамы и господа, некоторые известные, некоторые богатые, и выполняли ритуал вылизанного изящества. Карлотта в него не верила. Все казалось таким фальшивым. И все же она не смела ничего говорить.