Поездка в Хиву

Русские солдаты, похоже, не слишком осведомлены о том, что они делают в Средней Азии, а генерал Кауфман предпочитает об этом не распространяться. Судя по тем отзывам, которыми в дальнейшем делились со мной очевидцы тамошних событий, я не могу удержаться от мысли, что генерал, пожалуй, не уступил бы в находчивости даже неверному управителю из Евангелия от Луки.

Ближе к вечеру я нанес визит секретарю американской дипломатической миссии в Петербурге мистеру Скайлеру. Он прежде уже бывал в Ташкенте и Бухаре, добравшись вместе с энергичным корреспондентом газеты «Нью-Йорк Геральд» мистером Мак-Гаханом до Форта N2 1. В ходе своих путешествий мистер Скайлер сумел собрать много весьма полезных сведений. Насколько я знаю, он единственный дипломат, которому русские позволили посетить свои восточные владения. Он обладает пытливым умом и дотошным вниманием к деталям, русский язык его превосходен. Анализируя положение дел в Туркестане, он сумел проникнуть в самую суть вещей там, где взгляд любого другого наблюдателя ограничился бы поверхностным обзором. Отчет его был отправлен в Вашингтон, где его впоследствии опубликовали в так называемой «Голубой книге», являющейся правительственным вестником. Русская администрация Туркестана осталась не очень довольна этим отчетом, поскольку мистер Скайлер не стал в нем скрывать неприятные для нее детали. Однако во всех других отношениях он одобряет российскую политику в Средней Азии. Укрепление русских в этом регионе он находит полезным для интересов Соединенных Штатов, поскольку оно ограничивает британское влияние на Востоке.

Мистер Скайлер дал мне несколько полезных советов относительно моего грядущего путешествия. Он был занят работой над книгой, посвященной его собственным поездкам. Русский язык он стал совершенствовать с первого дня своего прибытия в Петербург, считая, что дипломат, попавший в страну, где он не способен прочесть газету или вести разговор, если это понадобится, с представителем любого социального слоя, напоминает рыбу, вынутую из воды, и жалованье свое получает не вполне заслуженно.

Нынешний канцлер Германии, кстати сказать, придерживался того же мнения. Оказавшись много лет назад в прусском посольстве в Санкт-Петербурге, первым делом он взялся за изучение русского языка, который в итоге довел до совершенства. Пример Бисмарка заслуживает подражания, однако, боюсь, до тех пор, пока экзамен по языку не станет обязательным для всех кандидатов в сотрудники нашего МИДа, дела в британском посольстве в Санкт-Петербурге будут вестись через переводчика.

Некоторое время спустя я нанес визит брату графа Шувалова, на имя которого граф любезно предоставил рекомендательное письмо, однако тот оказался за границей, о чем меня известил его слуга, и, следовательно, письмо не пригодилось.

К этому времени я уже начал немного тревожиться по поводу того письма, которое я оставил в доме военного министра генерала Милютина – особенно с учетом того, что я не удосужился дать его швейцару на чай. Как меня проинформировал один давно проживавший в Петербурге англичанин, это было большое упущение с моей стороны. Он также добавил: «В России ничего не делается без хорошо продуманной раздачи подарков. У всякого тут своя цена – от швейцаров до любовниц тех самых чиновников, которые раздают подряды на строительство железных дорог. Золото, а точнее, его эквивалент в бумажных рублях – это настоящий “Сезам, откройся” в любом уголке Российской империи».

Должен отметить, что со своей стороны я не разделял этого мнения насчет продажности швейцара. Тем не менее, написав генералу с вопросом о возможной чести ему представиться и не получив на это никакого ответа, я вознамерился написать еще одно письмо с изложением своей просьбы следующим образом:

«Военному министру, генералу Милютину.

Сэр, надеюсь на ваше снисхождение по поводу той вольности, с какою берусь писать вам без надлежащей чести быть вам лично представленным.

Мне бы хотелось получить разрешение на проезд в Индию – через города Хива, Мерв и Кабул. Однако перед своим отъездом из Лондона я прочел в нескольких английских газетах, что российское правительство издало указ, запрещающий англичанам путешествовать по Русской Азии, поэтому я счел необходимым обратиться к российскому послу в Лондоне графу Шувалову. Он мне сказал: “Лично я не в силах ответить на ваш вопрос; но по прибытии в Санкт-Петербург официальные лица предоставят вам самую исчерпывающую информацию”. Прежде чем покинуть Лондон, я получил от графа Шувалова письмо, информирующее меня о том, что он официально обратился к министру иностранных дел в Санкт-Петербурге по поводу моего путешествия. Граф также приложил рекомендательное письмо к своему брату и пожелал мне счастливого пути. В свете вышеизложенного, сэр, мне бы очень хотелось знать – могу ли я рассчитывать на подобное разрешение. В случае отрицательного исхода милостиво прошу написать мне пару строк с прямым ответом – Да или Нет. Если ответ будет «Нет», я покину Санкт-Петербург немедленно, поскольку отпуск мой подходит к концу и мне бы не хотелось оставаться здесь долее, чем этого требует ожидание вашего ответа.

Честь имею, и т. д., и т. п.».

Отправив депешей это послание, я несколько успокоился. Мне не думалось, что генерал, являвшийся, согласно общему мнению, человеком самым благородным, станет намеренно затягивать с ответом. Я и до этого предполагал, что ответ будет нескорым. Тем временем, в ожидании решения своего вопроса, я прилагал максимум усилий, чтобы собрать как можно больше информации о хивинском маршруте.

Глава III

Волга замерзла – Конец навигации на Каспийском море – Граница России на Востоке – Изобилие мнений в России – Кляп во рту прессы – Забота генерала Милютина о моей безопасности – Неосведомленность служащих на вокзале – Ящик с патронами – Повстанцы в Герцеговине – Пожертвования – Англия занята стяжательством – Союзничество Австрии и Англии – Прибалтика – Ненависть русских к Австрии и Германии – Политика Бисмарка – Консул ее величества в Москве мистер Лесли

Наилучшим путем до Хивы мистер Скайлер считал морскую дорогу из Астрахани по Каспию до Красноводска[3], а далее – по степи верхом до точки назначения. Вне всякого сомнения, этот маршрут являлся кратчайшим и самым простым. Однако прочтенная мною в тот вечер газетная статья напрочь перечеркнула этот вариант. В статье сообщалось о затруднении навигации на Каспии вследствие скоплений льда, а также о том, что Волга уже замерзла.

Я попытался собрать кое-какую информацию у нескольких русских офицеров, с которыми волею случая свел знакомство, но попытки мои пропали втуне. Они сами ничего не знали. Они говорили о почтовой связи с Хивой, куда верховые татары доставляли корреспонденцию, но были не совсем уверены в точке отправления – то ли из Оренбурга, то ли из Ташкента.

К тому моменту я для себя решил, что в случае положительного ответа генерала Милютина на мое письмо отправлюсь в Оренбург и всю дальнейшую информацию буду искать там. Если же ответ генерала Милютина окажется отрицательным, я собирался поехать прямиком в Персию, откуда, обогнув российскую границу, попасть в Индию через Мерв и Бухару.

Подобная поездка обещала быть интересной, если не учитывать ту малость, что граница в некоторых местах, как я уже упоминал ранее, не всегда была отмечена пунктиром даже на новейшей штабной карте Туркестана, датированной 1875 годом, – факт, демонстрирующий некоторые сомнения в голове офицера-картографа касательно того, насколько простирается российская территория в этом направлении.

О генерале Кауфмане, исполнявшем должность генерал-губернатора Туркестана, циркулировали самые различные сведения, касавшиеся в том числе и того, что он будто бы запросил отставки. В то же время говорилось и о том, что совсем недавно за свою службу он был удостоен усыпанного драгоценностями личного оружия, как и один из его подчиненных. Уверенным же можно было пребывать лишь в одном: генерал выехал из Ташкента и направлялся в Петербург. Однако явились ли тому причиной недавние беспорядки в Коканде, или генерал Милютин призвал его для обсуждения дальнейшего продвижения на Кашгар, – оставалось предметом споров. На самом деле, возможно, в целой вселенной не найдется другой такой страны, как Россия, где точки зрения были бы столь многообразны. Газеты здесь по большей части безмолвствуют с кляпом во рту из-за строжайшей цензуры. Поэтому царствуют сплетни. Услышав новость от своего соседа, каждый спешит ее приукрасить, и все это в итоге принимает такие масштабы, каким позавидует даже автор нашей английской баллады про трех воронов, известной в бесчисленных вариациях.

Письмо мое к генералу Милютину произвело тот самый эффект, которого я, собственно, ожидал. Результатом явился ответ, присланный, как это ни странно, в британское посольство, хотя в письме своем в качестве адреса я вполне ясно указал отель «Демут». Меня ставили в известность о том, что командование в Русской Азии получило приказы способствовать мне в моем путешествии по территории, находящейся под их контролем; однако отмечалось, что имперское правительство не в силах распространить свою добрую волю касательно моего предприятия за пределами российской территории, поскольку власти не имеют возможности отвечать за безопасность и сами жизни путешественников, покидающих владения императора.

Заявление это показалось мне столь очевидным, что я не на шутку удивился серьезности, с какой оно было сделано генералом Милютиным. Ну ясно ведь, что российское правительство не могло отвечать за мою безопасность за пределами имперских владений – ровно так же, как правительство ее величества не могло бы нести ответа за жизнь путешественника, пересекающего колонию Наталь в направлении Центральной Африки.

Мерв и Герат принадлежали российскому императору не более, чем Центральная Африка – королеве Великобритании; тогда каким образом имперское правительство в Петербурге могло взять себе в голову, что оно ответственно за все происходящее со мною вне российской территории?

Из этого письма следовало ровным счетом два вывода: либо генерал, известный своим добросердечием, ценил мою жизнь в большей мере, чем я сам (что было, конечно же, крайне любезно с его стороны), либо по каким-то военным и политическим причинам он не желал моей поездки в Среднюю Азию.

Должен сказать, я был весьма удивлен самой манерой этой попытки удержать меня; быть может, русские офицеры сильно отличаются от английских, если один только факт возможного риска способен прервать их начинание.

Мне бы очень хотелось задать генералу Милютину один вопрос, а потом выслушать ответ на него (причем не в той торжественной форме, в какой российский канцлер дает свои обещания, но лицом к лицу, как солдат солдату): развернулся ли бы он сам, будучи, положим, как я, в чине капитана, и отправился бы домой в Петербург всего-навсего по той причине, что некое иностранное правительство сообщило ему о своей неготовности быть ответственным за его безопасность? Лично мне так не кажется; и я достаточно высокого мнения о русских офицерах, чтобы допустить мысль об их неспособности продолжить путь, приведи им кто подобный аргумент в похожих с моими обстоятельствах.

Тем не менее в письме все это было прописано черным по белому. Мне оставалось лишь ответить генералу с благодарностями за позволение путешествовать по Русской Азии, после чего я прибавил в постскриптуме, что, возможно, вернусь через Ташкент или Тегеран. Оказавшись на персидской территории, я намеревался из Хивы перебраться в Мерв, а оттуда в Мешхед. Потом я планировал попасть в Шикарпур через Герат и Боланский проход, а затем вернуться в европейскую часть России – либо через Кашмир, Кашгар и Ташкент, либо через Кабул, Бухару и Казалинск.

Вскоре я завершил свои дорожные приготовления, отослав домой в Англию всю лишнюю одежду, купив на случай холода высокие войлочные сапоги, широко известные в России как valenki, и отправившись вечером следующего дня на вокзал, откуда в восемь часов намеревался отбыть по направлению к Оренбургу. Служащие билетной кассы проявили замечательную неосведомленность, когда я спросил их, до какого, собственно, пункта проложены железнодорожные пути, ведущие в сторону этого города. Доходят ли они до Самары? Нет. Могу ли я взять билет до Оренбурга? Нет. Какова самая отдаленная точка, куда можно добраться поездом? Ни один из них не смог мне ответить. В итоге я купил билет до Пензы, которая, как мне было известно, располагалась на моем пути, после чего проследовал на регистрацию багажа.

Внимание сотрудника, стоявшего рядом с весами, привлек мой ящик с патронами.

– Это что же такое может быть? – озадачился он, с подозрением оглядывая мой груз. – Весит уж больно много.

Он был совершенно прав; четыре сотни патронов, составлявшие мой боеприпас и сопровождавшие меня до самой Хивы, а потом обратно, действительно были очень тяжелыми и часто служили источником серьезной досады как для меня, так и для моих верблюдов.

– Это такие маленькие штучки, которые содержат немного свинца, – ответил я.

– А! Инструменты, содержащие свинец, – сказал он.

– Да, – кивнул я, – очень полезные инструменты. Умоляю, будьте с ними поосторожней.

Он выписал мне квитанцию, и мы расстались.

Вагоны поезда, курсирующего между Петербургом и Москвой, оказались даже еще более просторными, если такое вообще возможно, чем те, которые ходят от столицы до границы с Германией. К тому же в них наличествуют купе со спальными местами, что позволяет путешествовать с тем же комфортом, как если бы вы находились на борту круизного парохода компании «Кьюнард».

Стоило мне занять свое место, как в вагоне появились две дамы, облаченные во все черное и предлагавшие пассажирам поучаствовать в подписке на пожертвование для раненых повстанцев Герцеговины.

– Надеюсь, что-то из этих денег пойдет не только больным, но и здоровым, – заметил один из моих спутников. – Этим несчастным оружие необходимо как воздух.

– Все бы отдал, только б избавиться от турок, – откликнулся его приятель, вынимая пухлое портмоне и отсчитывая крупную сумму.

Его примеру последовали все остальные русские в вагоне. Не желая привлекать к себе внимание своим неучастием в подписке, я тоже добавил какую-то мелочь, на что мой визави тут же сказал:

– Спасибо, братец. Это не даст ране затянуться; чем раньше падет турок, тем лучше. Какой нам прок от Черноморского флота, если мы не можем взять Дарданеллы? Чем дольше в Герцеговине продлится нынешняя заварушка, тем больше у нас шансов на Константинополь.

– А что англичане скажут на это? – поинтересовался я.

– Ах, Англия! Да она теперь вообще не у дел, – ответил он. – Она так занята барышничеством, что без хорошего пинка в драку ни за что не ввяжется. Судите сами: Англия даже пальцем не шевельнула, когда Горчаков отверг договор по Черному морю.

– Верный момент он для этого выбрал, – добавил его спутник. – Это же как раз после Седана случилось.

– После Седана или до Седана, – продолжал первый мой собеседник, – все одно; Англия похожа на перекормленного быка, который забыл, как рогами-то пользоваться.

– А как же британский флот? – подал я голос.

– Да на что он годится? – прозвучал ответ. – Ну, блокируют англичане Балтику – так мороз то же самое делает на целых шесть месяцев каждый год. Или, к примеру, перестанет Англия покупать зерно из наших южных губерний – и что? Да просто хлеб в Лондоне подорожает. В Крыму они больше не высадятся, это уж поверьте.

– Да хоть бы и высадились, – сказал второй. – У нас теперь до Севастополя железная дорога имеется.

Тут я отметил, что Англия вряд ли объявит войну, не имея союзников.

– Однако вдруг Австрия или Германия сделаются таковыми?

– Что до этих свиней германцев, так рано или поздно мы обязательно с ними повоюем, – откликнулся первый мой собеседник. – А когда наследник станет императором, даст Бог, всыплем им хорошенько, и всю немецкую сволочь – из России вон! Жируют на нашей земле, уселись на шею.

– А вдруг они возьмут верх?

– Ну и что с того? В России они закрепиться не смогут, даже если хватит им духу на нас напасть. А мы по старинке опять сыграем – немного отойдем. Россия большая, отступить места хватит.

– Они могут взять Прибалтику, – отметил я.

– Да пусть берут! Надеюсь, Горчаков долго раздумывать не станет и сам отдаст ее Бисмарку, а с немцами договорится, чтоб не мешали, когда мы пойдем на Константинополь, – сказал второй мой собеседник.

– Договариваться с Бисмарком! Да лучше уж с самим чертом! – воскликнул первый. – Он же заберет все, что сможет, а нам ничего не даст. Он злейший из наших врагов – если, конечно, не считать тех, что сидят в Вене! Впрочем, без чехов и венгров, которых у них не счесть, австрияки не так уж сильны; пора бы им тоже всыпать по первое число.

– Какую войну народ поддержал бы охотней – против Австрии или против Германии? – поинтересовался я.

– Против Австрии, – был единодушный ответ. – Поскольку до Вены мы дойдем без малейших усилий. Для Германии же мы еще не готовы; наша армия пока не столь хорошо организована, чтобы противостоять войскам Мольтке. Нам надо выиграть время. К тому же император слишком симпатизирует своему дядюшке. А вот когда наследник сядет на трон, тогда можно и воевать. Бисмарк сейчас ведь тоже не хочет драки. В его интересах, чтобы Россия воевала с Англией, Австрией и Турцией; а старый лис будет сидеть тихо и ни в чем не участвовать; но если мы одолеем австрияков, он заберет Вену и Голландию как свою часть пирога и в качестве награды за свои усилия; если же нас побьют, он отхватит Прибалтику.

– А вы, кстати, часом, не немец? – вмешался другой пассажир.

– Нет, я англичанин, – был мой ответ. – Ия крайне признателен вам за весь этот интереснейший разговор.

Ранним утром следующего дня мы прибыли в Москву. Выяснив, что поезд на Пензу отправится только после полудня, я уселся в сани и решил нанести визит консулу ее величества мистеру Лесли, знакомство с которым свел во время предыдущего визита в Москву. Должность его сугубо почетная, однако я полагаю, ни в одном другом европейском консульстве не встретишь такого гостеприимства по отношению к соотечественникам. Мистер Лесли вследствие своего долгого пребывания в России хорошо знаком с природой людей, с которыми ему приходится иметь дело, и потому является весьма ценным сотрудником нашего МИДа.

Москва с ее широкими улицами, огромными расстояниями от одной части города до другой, с ее всемирно известным Кремлем, с дворцами знати, отличающимися гигантскими залами и жилыми помещениями, а также паркетными полами и почти восточным великолепием, так часто была описана различными путешественниками, что я не стану затруднять своего читателя описанием этого города. Если бы я взял себе за труд все-таки сделать это, у меня бы вышел скорее отчет о том, что я видел во время предыдущих визитов, но не в течение нынешней моей поездки. На сей раз у меня едва хватило времени на краткое посещение друзей в консульстве, стакан чая в московском трактире, а также на то, чтобы услышать памятный мотив старенькой фисгармонии в этом почтенном заведении, и вот я уже снова мчусь по улицам на вокзал, а мой полупьяный возница, напоминающий своею стремительностью библейского Ииуя, вопит во весь голос: «Beregis! Beregis!»

Характерно, что он продолжал выкрикивать это предупреждение даже после того, как налетел на санки своего собрата-Ииуя. Последний же в ответ на столкновение прибегнул к тем особенным оборотам речи, которые свойственны отнюдь не только русским извозчикам.

Глава IV

Начальники станций – Задержки поездов – Мошенничество на железной дороге – Крепостной дух – Идеи социализма и нигилизма – Император Александр и религиозное влияние в России – Церковная вертикаль могущественней царя – Залы ожидания в Ряжске – Суеверие и грязь – Сызрань

Я снова в дороге, однако на этот раз в купе оказался один, пока ко мне не подсел некий чиновник, чья обязанность состояла в инспектировании ветки между Москвой и Рязанью. Он выявлял случаи несанкционированных задержек на станциях, поскольку в последнее время начали поступать многочисленные жалобы на опоздания поездов. Предполагалось, что виноваты в том сами начальники станций, нерадиво относившиеся к своим обязанностям и служившие основной причиной задержек.

– Я бы легко вывел их на чистую воду, – заметил инспектор, – если бы не треклятый телеграф, который просто сводит меня с ума. Негодяи в сговоре один с другим, и стоит им увидеть меня на платформе, как тут же телеграфируют об этом своей братии далее по маршруту.

В нашем разговоре выяснилось, что в России на железных дорогах прежде было много мошенничества, совершаемого кондукторами. Дождавшись какого-нибудь пассажира у кассы, где он собирался купить билет, они спрашивали: «Каким классом поедете?» И если человек хотел в первый или во второй класс, кондуктор обыкновенно предлагал: «Возьмите билет в третий. Дадите мне пару рублей, и я вас пересажу в первый. Я работаю на том поезде». Однако теперь, согласно словам инспектора, эта порочная система изжита. В результате прибыль железных дорог возросла, хотя говорить о возврате инвестиций, вложенных в это большое дело, еще очень и очень рано. От инспектора я также узнал, что мне следовало купить билет до Сызрани. Именно там на данный момент находится временная конечная станция в направлении Оренбурга. Оплачивать разницу было уже слишком поздно, поэтому по прибытии в Пензу мне предстояло потратить некоторое время на приобретение нового билета и переоформление багажа.

Несмотря на всю нашу меховую одежду, той ночью мы сильно замерзли. В Рязани, где при смене поезда пришлось прождать целый час, один русский дворянин, подсевший до этого в наш вагон на промежуточной станции, устроил скандал старику, отвечавшему за печку. Тот почему-то забыл подбросить дров. Дворянин вышел из себя и бранил старика последними словами. Провинившийся дрожал от страха и плакал, будто его наказывали кнутом.

Много времени потребуется русским на то, чтобы до конца избавиться от крепостного духа. С момента освобождения крестьян минул уже не один год, но рожденные и воспитанные в рабстве люди до сих пор не могут избавиться от чувства благоговения в присутствии тех, кто выше их по статусу. Возможно, это и к лучшему. Для России наступили бы горькие времена, если бы идеи социализма и нигилизма, набирающие сейчас популярность в крупных городах, распространились и в деревенской среде. Русское крестьянство в настоящий момент объединено такой любовью к императору, которая может сравниться, пожалуй, только еще с одним таким же всеобъемлющим чувством. Эта преданность Батюшке, как они называют своего царя, вполне им заслужена, поскольку император Александр пошел на огромный персональный риск, одним росчерком пера отменив рабство в своих владениях. Подобный шаг с его стороны, несомненно, требовал колоссальной нравственной отваги. Не много найдется на свете императоров, которые бы рискнули столь кардинально задеть интересы высших классов своей страны для совершения акта справедливости по отношению к низшим.

Возможно, единственным влиянием наумы крестьян, сравнимым по значимости с их привязанностью к царю, служит вера в Бога. Ни в одной стране мира, наверное, кроме России, это явление не имеет такой силы. В религии, крепко замешанной на суевериях, заключена здесь такая мощь, какая могла бы противостоять даже воле самого императора Николая. Церковная вертикаль тут определенно могущественней царя. Веками эти два начала в России взаимодействуют как рука с перчаткой. Что, в общем, и хорошо, поскольку любой раздор между ними неизбежно привел бы к революции.

В зале ожидания на станции в Ряжске официанты торопливо разносили стаканы с горячим чаем, который охотно заказывали все пассажиры. Для иностранца, кстати сказать, объемы этого напитка, потребляемые русским человеком, кажутся поистине ошеломляющими. Наша классическая английская прачка, таланты которой в этой области считаются исключительными, не имела бы ни малейшего шанса, вступи она в состязание с любым из подданных русского царя. На столике для закусок стоял большой samovar (латунная емкость, похожая на урну). Вода в нем поддерживалась в кипящем состоянии отнюдь не при помощи спиртовой горелки, как делается это у нас в Англии, а посредством дымовой трубы, помещенной внутрь этой самой урны и наполненной раскаленным древесным углем. Некоторые путешественники, очевидно, придерживались режима экономии. Вместо того чтобы положить сахар в стаканы, они держали небольшой кусочек во рту, подслащивая таким образом обжигающий напиток.

Решив использовать с толком наше промедление в Ряжске, я отправился изучать другие станционные помещения для проезжающих. Они были переполнены пассажирами третьего класса. Причудливое зрелище являла собой вся эта мешанина из разных народностей, набившаяся сюда подобно овечьему стаду и расположившаяся в самых разнообразных позах прямо на полу. В одном углу, например, крепко спал татарский купец, облаченный в длинный пестрый халат и сапоги с высоким голенищем. Голову его покрывала маленькая желтая феска. Он крепко прижимал к себе спящую женщину, лицо которой скрывалось под непроницаемой белой вуалью, а подле этой пары закутанный в тряпки ребенок играл с родительской меховой шапкой. Носовой аппарат звучно сопевшего рядом с ними мужчины характерными очертаниями указывал на несомненную принадлежность своего владельца к племени Израилеву. Время от времени обладатель шумного носа порывисто нащупывал небольшую кожаную сумку, предательски выглядывавшую из-под засаленного черного пальто и даже во сне остававшуюся предметом его тревоги. Зычным руладам иудея слаженно вторили раскинувшиеся в живописных позах ладно скроенные крестьяне в тулупах из грубой кожи, туго подпоясанных узкими кожаными ремнями с украшением в виде медных и серебряных пуговиц. Напротив печи, подогнув под себя ноги, в полудреме сидел старик бухарец в просторном халате. Судя по его виду, он находился под воздействием опиума и грезил, наверное, о райских гуриях и грядущем блаженстве. Парнишка со смышленым лицом, приходившийся с учетом сходства между ними, очевидно, ему сыном, старался отодвинуться, насколько это было возможно, от остальной груды тел, явно не слишком радуясь неожиданно тесному соседству с русскими крестьянами.