Черное облако

– Я думаю, будет лучше, – начал Марлоу, – если я построю свои объяснения в хронологической последовательности. И начну со снимков, которые вчера вечером привез ко мне домой Кнут Йенсен. Когда я покажу их вам, вы поймете, ради чего была организована эта экстренная встреча.

Эмерсон вставил в проектор слайд, который Марлоу изготовил из первого снимка Йенсена, сделанного ночью 9 декабря 1963 года.

– Прямое восхождение центра этого темного пузыря, – продолжал Марлоу, – 5 часов 49 минут, склонение составляет 30 градусов и 16 минут. По крайней мере, насколько я могу судить.

– Отличный пример глобулы Бока, – заметил Барнетт.

– Насколько она большая?

– Примерно два с половиной градуса в диаметре.

Некоторые астрономы ахнули от удивления.

– Джефф, можете оставить бутылку виски себе, – сказал Гарри Смит.

– И ящик, который вы мне обещали, также, – добавил Билл Барнетт посреди всеобщего смеха.

– Думаю, вам еще может понадобится виски, когда вы увидите следующий снимок. Берт, прокрутите туда и обратно первый и второй слайды, чтобы мы могли их сравнить, – продолжал Марлоу.

– Фантастика! – воскликнул Роджерс. – Такое ощущение, будто облако окружает кольцо осциллирующих звезд. Но разве такое возможно?

– Невозможно, – ответил Марлоу. – Это я сразу понял. Даже если мы примем во внимание совершенно немыслимую гипотезу о том, что облако окружено ореолом из переменных звезд, они в любом случае не могут осциллировать синхронно: одновременно вспыхивать на первом снимке и гаснуть на втором.

– Нет, это противоречит всякому здравому смыслу, – вмешался Барнетт. – Если мы поверим в то, что у снимков нет никаких дефектов, значит, существует лишь одно возможное объяснение. Облако движется в нашу сторону. На втором слайде оно ближе к нам и поэтому заслоняет собой далекие звезды. С каким интервалом были сделаны эти два снимка?

– Меньше месяца.

– В таком случае с фотографиями точно что-то не так.

– Вчера вечером я примерно так и рассуждал. Но я не смог найти никаких изъянов на фотографиях, поэтому самым очевидным решением было сделать новые снимки. Если за месяц, прошедший между первым и вторым снимками Йенсена, произошли такие серьезные изменения, значит, и через неделю эффект должен быть заметен. Свой последний снимок Йенсен сделал 7 января. Вчера было 14-е. Поэтому я поспешил в обсерваторию Маунт-Вилсон, прогнал Харви от его 60-дюймового телескопа и всю ночь фотографировал очертания облака. Теперь у меня целая пачка новых снимков. Сделаны они, конечно, не в том же масштабе, что у Йенсена, но вы все равно хорошо сможете рассмотреть происходящее. Берт, покажите их все по очереди, а потом вернитесь к снимку Йенсена, сделанному седьмого января.

На следующие четверть часа воцарилась гробовая тишина, все присутствовавшие на встрече астрономы осторожно сравнивали звездные поля по краям облака. Под конец Берт сказал:

– Сдаюсь. Насколько я могу судить, теперь уже не остается и тени сомнений в том, что облако движется в нашу сторону.

Было ясно, что он выразил точку зрения всех собравшихся. Звезды по краям облака постепенно меркли по мере того, как оно приближалось к Солнечной системе.

– В самом деле, здесь нет никаких сомнений, – продолжил Марлоу. – Когда сегодня утром я обсуждал это с доктором Герриком, он вспомнил, что у нас есть фотография той же части неба, снятая двадцать лет назад.

Геррик показал фотографию.

– У нас не было времени сделать из нее слайд, – уточнил он, – поэтому придется передавать ее из рук в руки. Вы можете увидеть на ней темное облако, но оно совсем маленькое, как крошечная глобула. Я отметил ее стрелкой.

Он передал снимок Эмерсону, который затем отдал его Харви Смиту и сказал:

– Действительно, за эти двадцать лет оно невероятно выросло в размерах. Даже страшно представить, что может случиться еще через двадцать лет. Похоже, оно может заслонить собой все созвездие Ориона. И совсем скоро астрономы останутся без работы.

В этот момент слово в первый раз взял Дэйв Уайчарт:

– Мне хотелось бы задать два вопроса. Первый касается расположения облака. Насколько я понял из того, что вы сказали, облако увеличивается в размерах, поскольку оно приближается к нам. Это понятно. Но мне хотелось бы узнать следующее: остается ли центр облака в том же самом положении или же он смещается в какую-либо сторону относительно звезд?

– Очень хороший вопрос. Судя по всему, за последние двадцать лет центр облака не менял своего положения по отношению к звездным полям, – ответил Геррик.

– В таком случае это означает, что облако направляется точно к Солнечной системе.

В сравнении с обычными людьми Уайчарт обладал чрезвычайно острым умом, и когда он понял, что не всем удалось осознать сделанный им вывод, он подошел к доске.

– Я сейчас нарисую схему, чтобы вам стало яснее. Вот это Земля. Давайте для начала предположим, что облако движется в нашу сторону вот так, из точки А в точку В.

Затем в точке В облако уже выглядит больше, но его центр находится точно там же. И это полностью соответствует данным, полученным в результате наблюдений.

Послышался одобрительный ропот, и Уайчарт продолжил:

– Теперь давайте предположим, что облако движется не совсем к нам, а немного в сторону, и будем считать, что скорость движения в обоих случаях одинаковая. Тогда облако будет выглядеть следующим образом. Если вы рассмотрите его перемещение из точки А в точку В, вы увидите два любопытных эффекта: облако в точке В будет казаться больше, чем в точке А, как и в предыдущем случае, но теперь его центр переместится. И он окажется под углом АЗВ (где З – Земля), который составит примерно тридцать градусов.

– Если центр и сместился, то не больше чем на четверть градуса, – заметил Марлоу.

– В таком случае его угловое отклонение составляет не больше одного процента от направления к нам. Складывается впечатление, что облако летит к Солнечной системе словно пуля, выпущенная по мишени.

– Значит, по-вашему, Дэйв, велик шанс, что облако достигнет Солнечной системы или пройдет в непосредственной близости от нее?

– Если основываться на полученных фактах, я бы сказал, что облако должно попасть точно в яблочко, прямо в середину мишени. Не забывайте, его диаметр уже составляет два с половиной градуса. Поперечная скорость должна составлять где-то около десяти процентов от скорости радиальной, только в таком случае облако пролетит мимо нас. А это значит, что угловой сдвиг центра должен быть значительно больше того, о котором сказал нам доктор Марлоу. И у меня еще один вопрос. Почему облако не заметили раньше? Я не хочу показаться грубым, но очень странно, что никто не обратил на него внимания, скажем, лет десять назад.

– Разумеется, это было первое, что пришло мне на ум, – ответил Марлоу. – Меня это настолько потрясло, что я сначала не поверил в подлинность снимков Йенсена. Но затем мне стали понятны причины. Если бы в небе вспыхнула яркая новая или сверхновая звезда, ее бы тут же заметили тысячи обычных людей, не говоря уж об астрономах. Но здесь речь идет не о ярком, а о темном объекте, его не так просто разглядеть – темному пятну легко затеряться на небе. Разумеется, если бы облако заслонило какую-нибудь действительно яркую звезду, это сразу бы привлекло внимание. Исчезновение яркой звезды не так легко отследить, как появление новой, однако множество астрономов, как профессионалов, так и любителей, все равно заметили бы это. Но так оказалось, что все звезды, окружающие облако, видны исключительно в телескоп, это звезды не выше восьмой звездной величины. И это первая причина нашего промаха. К тому же вы знаете, что ради хорошей видимости мы предпочитаем работать с объектами, находящимися практически в зените, тогда как облако висит низко над горизонтом. А мы, как правило, избегаем этой части неба, если только на ней не обнаружится какой-нибудь интересный материал. В данном случае, и это стало второй причиной нашей неудачи, ничего подобного не произошло (если не считать появления облака). Для обсерваторий, расположенных в Южном полушарии, облако находится высоко в небе, это так. Однако обсерваториям Южного полушария сложно было заметить его из-за того, что персонала там немного, а им приходится решать важные проблемы, связанные с Магеллановыми Облаками и ядром галактики. Рано или поздно облако должно было привлечь к себе внимание. Но случилось это поздно, хотя его могли разглядеть и раньше. Пока это все, что я могу сказать.

– Сейчас уже не время переживать об этом, – сказал директор. – Наша следующая задача – определить скорость, с которой облако к нам приближается. У нас с Марлоу был долгий разговор на эту тему, и мы считаем, что это возможно. На снимках, которые Марлоу сделал ночью, видно, что облако частично закрывает звезды, которые находятся у него по краям. Их спектры покажут нам области поглощения, возникшие под воздействием облака, а доплеровский сдвиг поможет рассчитать скорость.

– После этого у нас появится возможность вычислить, через какое время облако доберется до нас, – поддержал Барнетт. – Честно говоря, мне это совсем не нравится. Судя по тому, как сильно увеличился угловой диаметр облака за последние двадцать лет, оно может накрыть нас через пятьдесят или шестьдесят лет. Как думаете, сколько нам потребуется времени, чтобы определить доплеровский сдвиг?

– Примерно неделя. Это несложная работа.

– Извините, но я всего этого не понимаю, – вмешался Уайчарт. – Зачем вам нужна скорость облака? Вы можете прямо сейчас выяснить, когда облако доберется до вас. Давайте я попробую. По моим предположениям, на это потребуется гораздо меньше пятидесяти лет.

Уайчарт во второй раз встал со своего места, подошел к доске и стер предыдущие рисунки.

– Покажете еще раз cлайды Йенсена?

Когда Эмерсон вывел их на экран: сначала первый, а затем и второй, Уайчарт спросил:

– Вы можете приблизительно определить, на сколько выросло в размерах облако на втором слайде?

– Я бы сказал, что оно стало процентов на пять больше. Данные могут колебаться, но примерно в этом диапазоне, – ответил Марлоу.

– Верно, – продолжил Уайчарт, – давайте для начала определимся с основными обозначениями.

После довольно долгих расчетов Уайчарт объявил:

– Итак, вы видите, что черное облако окажется здесь к августу 1965 года или, может быть, раньше, если текущие прогнозы будут впоследствии скорректированы.

Затем он отошел от доски и еще раз проверил свои математические выкладки.

– Выглядит действительно правдоподобно, я бы даже сказал, что это очевидно, – заметил Марлоу, выпуская из трубки большие клубы дыма.

Более подробно выкладки Уайчарта на доске выглядели следующим образом:

α – текущий угловой диаметр облака, измеренный в радианах,

d – линейный диаметр облака,

D – расстояние между облаком и нами,

T – время, которое требуется облаку, чтобы достичь Солнечной системы.

Для начала очевидно, что α = d/D.

Производная функция по отношению ко времени будет dα/dt = –d/D2 dD/dt.

Но V = – dD/dt, поэтому мы можем написать, что dα/dt = d/D2 V.

Все получается даже проще, чем я думал. И ответ уже готов: D/V = T; dα/dt = d/DT; T = α dt/dα.

И последний шаг: аппроксимируем dt/dα конечными интервалами, Δt/Δα, где Δt = 1 месяц, то есть равно тому времени, которое прошло между двумя снимками, сделанными доктором Йенсеном. И, судя по расчетам доктора Марлоу, Δα составляет примерно 5 процентов от α, то есть α/Δα = 20.

Таким образом, T = 20 Δt = 20 месяцев.

– Да, расчет абсолютно верен, – ответил Уайчарт.

После того как Уайчарт завершил свои поразительные вычисления, директор счел благоразумным предупредить всех, чтобы они держали в тайне их встречу. Независимо от того, был ли Уайчарт прав или заблуждался, они не могли обсуждать это за пределами обсерватории, даже со своими домашними. Одной искры информации могло оказаться достаточно, чтобы она распространилась со скоростью лесного пожара и оказалась на следующий день во всех газетах. Газетные репортеры никогда не давали директору повода составить о себе высокое мнение, в особенности это касалось такого качества, как научная точность.

С полудня до двух часов дня он сидел у себя в кабинете, пытаясь разобраться с той сложной ситуацией, с которой ему пришлось столкнуться. Геррику совершенно не хотелось сообщать обо всем общественности или предпринимать какие-либо шаги на основе полученных результатов, пока эти результаты не пройдут самую тщательную и доскональную проверку. Но имел ли он право хранить молчание еще полмесяца или даже больше? На исследование всех фактов по этому делу уйдет не меньше двух, а то и трех недель. Мог ли он располагать этим временем? Геррик уже, наверное, в десятый раз изучил расчеты Уайчарта. И не увидел в них никаких изъянов.

Наконец он позвонил секретарю:

– Пожалуйста, свяжитесь с Калифорнийским университетом и попросите их купить мне билет на ночной рейс в Вашингтон. На тот, который вылетает около девяти вечера. А потом соедините меня с доктором Фергюсоном.

Джеймс Фергюсон был значительной фигурой в Национальном научном фонде и контролировал всю деятельность этого фонда в области физики, астрономии и математики. Когда днем ранее ему позвонил Геррик, его это сильно удивило. Обычно Геррик никогда не назначал встречу всего лишь за один день.

– Представить себе не могу, что заставило Геррика примчаться в Вашингтон, – сказал Фергюсон за завтраком жене. – Но он был очень настойчив! И так взволнован, что я согласился даже встретить его в аэропорту.

– Разгадывать загадки бывает полезно для здоровья, – заметила его жена. – Скоро все узнаешь.

По дороге из аэропорта в город Геррик вел пустую светскую беседу и перешел к делу, только когда они оказались в кабинете Фергюсона.

– Полагаю, здесь нас никто не услышит?

– Господи, вы это серьезно? Подождите минуточку.

Фергюсон снял трубку телефона и сказал:

– Эми, пожалуйста, проследите, чтобы меня никто не беспокоил… нет-нет, никаких телефонных звонков. В течение часа, может, двух. Я точно не знаю.

Затем Геррик тихим голосом спокойно и логично изложил ему всю ситуацию. После того как Фергюсон изучил фотографии, Геррик сказал:

– Теперь вы видите, в какой затруднительной ситуации мы оказались. Если мы обнародуем эти сведения и окажемся неправы, то выставим себя дураками. Если же потратим месяц на изучение всех деталей и в итоге выяснится, что мы правы, нас обвинят в нерешительности и затягивании ситуации.

– Это точно, как ту старую несушку, которая высиживает испорченное яйцо.

– Послушайте, Джеймс, я всегда считал, что вы хорошо умеете взаимодействовать с людьми. Мне казалось, я могу обратиться к вам за советом. Скажите, что мне делать?

Фергюсон задумался и наконец сказал:

– Я понимаю, что дело действительно может оказаться очень серьезным. И я, так же как и вы, Дик, не люблю принимать серьезные решения, поддаваясь сиюминутному порыву. Поэтому предлагаю следующее. Вы вернетесь в отель и ляжете спать – не думаю, что вам удалось нормально выспаться сегодня ночью. Потом мы можем снова встретиться за обедом, к тому времени я уже успею все обдумать и попытаюсь прийти к какому-либо выводу.

Фергюсон был человеком слова. Когда вечером они с Герриком встретились в тихом ресторане, который выбрал Фергюсон, он начал разговор следующим образом:

– Кажется, я достаточно хорошо во всем разобрался. Я не вижу смысла тратить еще один месяц на подтверждение ваших предположений. Дело, похоже, верное, хотя стопроцентных доказательств вам все равно не удастся собрать, в лучшем случае вместо девяноста девяти у вас будет девяносто девять целых и девять десятых уверенности. Но ради этого не стоит терять время. С другой стороны, вы пока не готовы к обращению в Белый дом. По вашим словам, вы и ваши сотрудники потратили на всю работу меньше суток. Без сомнения, вам предстоит решить еще много вопросов. Например, как скоро облако доберется до нас? К каким последствиям это может привести? И тому подобное.

Советую вернуться в Пасадину, собрать вашу команду, и в течение недели подготовить доклад, в котором вы обрисуете ситуацию так, как ее видите. И пусть все ваши люди подпишут его, чтобы потом не возникло никаких слухов о свихнувшемся директоре. А вот после этого возвращайтесь в Вашингтон.

Я же пока постараюсь подготовить почву. В таких случаях бессмысленно начинать с низов и нашептывать разные сведения на ушко кому-нибудь из конгрессменов. Единственный путь – сразу обращаться к президенту. И я постараюсь организовать вам эту встречу.

Встреча в Лондоне

Четырьмя днями ранее в Лондоне, в здании Королевского астрономического общества, произошла одна примечательная встреча. Причем организатором выступало не само Королевское астрономическое общество, а Британская астрономическая ассоциация, которая состояла преимущественно из астрономов-любителей.

Крис Кингсли – профессор астрономии Кембриджского университета – приехал на поезде в Лондон в начале дня, чтобы принять участие во встрече. Теоретик до мозга костей, он обычно не удостаивал своим присутствием собраний дилетантов. Однако ходили слухи о необъяснимых расхождениях данных в расположении Юпитера и Сатурна. Кингсли не верил, что такое возможно, и все же считал, что даже для его скептицизма должны быть веские основания, поэтому решил выслушать все, что намеревались рассказать эти ребята.

Когда он приехал в Берлингтон-Хаус как раз к четырехчасовому чаю, то, к своему удивлению, обнаружил там немало профессионалов, включая Королевского астронома. «Никогда еще Британская астрономическая ассоциация не привлекала к себе столько внимания. Вероятно, те слухи запустил их новый агент по связям с общественностью», – подумал про себя Кингсли.

Когда через полчаса он вошел в зал для переговоров, то заметил свободное место в первом ряду около Королевского астронома. Не успел Кингсли занять место, как доктор Олдройд, выступавший в роли председателя, начал собрание следующими словами:

– Леди и джентльмены, сегодня мы собрались, чтобы обсудить новые и удивительные результаты. Но прежде чем пригласить первого докладчика, я хочу сказать, что мы очень рады видеть здесь так много выдающихся гостей. Я уверен, что то время, которое они согласились нам уделить, не будет потрачено впустую и мы еще раз продемонстрируем, какую важную роль играют в астрономии любители.

При этих словах Кингсли мысленно усмехнулся, а еще несколько профессионалов заерзали на своих стульях. Доктор Олдройд продолжил:

– Я с большим удовольствием хочу пригласить сюда мистера Джорджа Грина.

Джордж Грин вскочил со своего места в среднем ряду и устремился к кафедре, сжимая в правой руке большую стопку бумаг.

Следующие десять минут Кингсли с вежливой учтивостью слушал мистера Грина, который сопровождал свое выступление демонстрацией слайдов с фотографиями личного телескопического оборудования. Но когда прошло уже четверть часа, Кингсли начал ерзать на стуле, а следующие полчаса он изнывал от скуки, закидывал одну ногу на другую, затем менял их местами и каждую минуту оборачивался, чтобы взглянуть на стенные часы. Все бесполезно: мистер Джордж Грин закусил удила, и его невозможно было остановить. Королевский астроном взглянул на Кингсли, и на его губах появилась легкая улыбка. Другие астрономы-профессионалы сидели и тихонько злорадствовали. Они не сводили глаз с Кингсли и прикидывали, когда же он не выдержит и взорвется.

Но взрыва так и не последовало, так как мистер Грин внезапно вспомнил о цели своего выступления. Он перестал описывать свое любимое оборудование и начал делиться результатами наблюдений с остервенением собаки, отряхивающейся после купания. Грин наблюдал за Юпитером и Сатурном, тщательно измерял их положение и обнаружил несоответствие с «Морским астрономическим ежегодником». Подбежав к доске, он написал следующие данные, после чего сел на место.

Кингсли охватила настолько сильная ярость, что он даже не услышал грохота аплодисментов, которыми аудитория наградила мистера Грина за его выступление. Кингсли приехал на встречу, ожидая услышать о расхождениях в крайнем случае в несколько десятых долей секунды. Это он мог списать на неточность в расчетах или непрофессионализм при проведении измерений. Не исключались также и статистические погрешности. Но числа, которые написал на доске мистер Грин, были просто абсурдными, фантастическими, настолько огромными, что несоответствие смог бы увидеть даже слепой, и это говорило о какой-то вопиющей грубейшей ошибке, совершенной мистером Грином.

Кингсли не относился к тем интеллектуальным снобам, которые из принципа выступают против любительской астрономии. Менее двух лет назад в том же самом зале он выслушивал доклад совершенно неизвестного оратора. Кингсли тогда сразу отметил высокий уровень компетентности в проделанной работе и первым похвалил выступавшего. Некомпетентность всегда очень раздражала Кингсли, особенно если она проявлялась не в частной беседе, а на публике. Причем это в одинаковой мере относилось не только к науке, но также к живописи или музыке.

Однако в ту минуту он весь кипел от возмущения. В голову сразу пришло столько идей, как ему прокомментировать услышанное, что он не мог выбрать одну – так жалко было расставаться с остальными. Но прежде чем он принял решение, доктор Олдройд преподнес неожиданный сюрприз.

– Я с большим удовольствием, – сказал он, – хочу пригласить следующего докладчика – Королевского астронома.

Изначально Королевский астроном намеревался говорить коротко и по-существу. Но теперь не смог побороть соблазн и пуститься в долгие рассуждения, просто чтобы полюбоваться выражением лица Кингсли. Еще одно выступление в духе мистера Джорджа Грина стало бы для Кингсли особенно мучительным, и Королевский астроном воспользовался такой возможностью. Он начал с демонстрации слайдов с оборудованием Королевской обсерватории и наблюдателями, работающими на нем, показал, из каких деталей это оборудование состояло; а затем стал подробно объяснять принцип его работы, используя такую терминологию, словно он разговаривал с умственно отсталыми детьми. И все это время Королевский астроном в отличие от вечно запинающегося мистера Грина говорил спокойным уверенным тоном. Где-то минут через тридцать пять он испугался, что Кингсли станет плохо и придется звать врача, поэтому наконец перешел к делу.

– В общих чертах наши результаты подтверждают сказанное мистером Грином. Юпитер и Сатурн изменили свое местоположение, и показатели примерно совпадают с теми, которые предоставил мистер Грин. Есть небольшие расхождения между его данными и нашими, но в основном они совпадают. Кроме того, мы в Королевской обсерватории наблюдали, как Уран и Нептун тоже изменили свое положение, отклонение не настолько сильное, как у Юпитера с Сатурном, но достаточно значительное. Наконец, я хочу добавить, что получил письмо от Гроттвальда из Гейдельберга, в котором он говорит, что в Гейдельбергской обсерватории получили примерно такие же результаты, как и в Королевской обсерватории.

С этими словами Королевский астроном вернулся на свое место. Доктор Олдройд сразу же обратился к собранию:

– Джентльмены, сегодня вы узнали о результатах наблюдений, которые, смею предположить, чрезвычайно важны. Эта встреча станет значительной вехой в истории астрономии. Я не хочу больше отнимать ваше время, тем более что вам самим наверняка есть что сказать. В особенности, я думаю, это касается наших теоретиков. И я начну нашу дискуссию с обращения к профессору Кингсли. Не желает ли он как-нибудь прокомментировать услышанное?

– Вряд ли. По крайней мере до тех пор, пока действует закон о клевете, – шепнул один из профессиональных астрономов другому.

– Господин председатель, – начал Кингсли, – пока два предыдущих оратора выступали перед нами, у меня имелась масса времени, чтобы самому провести подобные расчеты.

Двое профессионалов улыбнулись друг другу, Королевский астроном улыбнулся про себя.

– Мое заключение, возможно, заинтересует присутствующих. Я пришел к выводу, что если данные, представленные нам сегодня, верны, и я хочу особенно подчеркнуть слово «если», то это говорит о существовании неизвестного тела в непосредственной близости от Солнечной системы. Причем масса этого тела должна быть сопоставима или даже превышать массу Юпитера. Немыслимо даже предположить, что предоставленные нам результаты были получены вследствие обычных погрешностей в измерениях, – этот момент я опять же хочу подчеркнуть, – но точно так же немыслимо, чтобы тело с такой большой массой находилось в пределах Солнечной системы или на ее периферии и при этом до сих пор оставалось незамеченным.