скачать книгу бесплатно
Он сел напротив, я тут же обернулся, нашел глазами официантку, оказавшуюся неподалеку на расстоянии слышимости.
– Двойной эспрессо, пожалуйста, – попросил я.
Мне не нужно было повышать голоса, она и так меня услышала. Моя чашка кофе на тот момент так и осталась нетронутой.
– Спасибо, – отозвался юрист и положил на стол кожаную папку, цепляясь взглядом за мои руки. – Вы помните.
Я кивнул.
– Должен же я знать, как вас задобрить, чтобы вы долго не мучили меня вопросами.
Грей хохотнул, по-прежнему не отрывая взгляда от моих кистей, лежащих на столе.
– Что у вас с руками?
– Так, недоразумение, – небрежно бросил я, стараясь ответить как можно естественней. – Ничего страшного.
Грей вздохнул. Наверное, он думает, что я вены резал… Или по пьяни со сцены на концерте свалился.
Как только ему подали кофе, он расстегнул папку тремя отточенными движениями.
Я ощущал пристальный взгляд официантки в затылок.
– Мне стало известно, что вы приобрели старинный музыкальный инструмент начала восемнадцатого века, и…
Я издал страдальческий стон, уронив голову на подставленную руку, закрыв лицо.
Истолковав по-своему мою реакцию, мистер Грей продолжал:
– …вы знаете, что в мои обязанности входит ведение учета всех ваших финансовых операций во избежание различного рода инцидентов. Мне все равно, на что вы тратите свои деньги, – он внимательно посмотрел мне в глаза, стараясь понять, слушаю ли я его. – Однако то, какой именно инструмент вы приобрели, вызвало у меня недоумение.
Я приподнял бровь. Грей, очевидно, ожидал, что я как-то прокомментирую его реплику… Или ожидал иной реакции.
Я молчал.
– Мне стоит напомнить историю вашей семьи, мистер Райхенберг?
Я и без него все помню. Только какое это имеет значение? Неужели, он тоже собирается рассказывать сказки про волшебную скрипку моих предков?
Я поджал губы.
– У меня есть все основания считать, что скрипка…
– Принадлежала графу Владану, моему дальнему родственнику из Восточной Европы, – закончил я за него, разочарованно отклоняясь на спинку дивана.
Юрист кивнул.
– Да, мистер Райхенберг. Фон Райхенберги – единственные наследники графа Владана. Скрипка – часть вашего наследства.
Я хлопнул ладонями по бедрам от досады, боль отозвалась в руках. Красивая небылица про редкую пропавшую скрипку – не более того. Даже Бафомет подтвердил, что приобретал инструмент, чтобы играть, а не показывать фокусы!
О родах с громкими фамилиями, в современности упраздненными титулами уже без приставки «фон», испокон веков сочиняли фантастические истории. На протяжении последних лет меня и так пичкали этой религиозной чушью про Вселенную Расщепленной Звезды, а теперь еще и эта скрипка Архитектора…
Другая легенда гласит, что граф в замке изучал алхимию – мне и в это верить? Если бы он не занимался ерундой, то странствующий архитектор, гостивший в его владениях, не украл бы скрипку.
– …документы, подтверждающие мои слова, и покупку придется оспорить. Однако это не просто скрипка, мистер Райхенберг, это особенная скрипка – все, что уже произошло, имеет смысл. Тот, кто украл скрипку, был талантливым музыкантом, он…
– Да, я знаю, скрипка была волшебная, и она очень понравилась архитектору… – я перебил Грея и насмешливо скривился. – Архитектор хотел стать архитектором. Я помню эту историю. В детстве я не раз слышал все это.
Детством я называл пятнадцатилетний возраст.
– Тогда вы должны понимать, скрипка попала к вам в руки не просто так! Вы единственный наследник инструмента. Я вижу, вы настроены скептически и не желаете меня слышать, но…
Он вдруг замолчал, затравленно оглядываясь по сторонам. Чуть наклонившись вперед, юрист сказал на полтона тише:
– Все, что говорят о скрипке, правда. Она, как и Звезда, в каждой мультивариантной вселенной, она позволяет постигнуть задумку Архитектора, показывает инварианты – чтобы игрок мог знать свою судьбу. Замок графа Владана был единственным местом, где можно пользоваться скрипкой – потому что в замке ничего не происходит. С тех пор ваша семья владела скрипкой в течение столетий, постигала правила игры, и демоны служили им…
Да он, оказывается, сектант! Челюсть ощутила силу гравитации.
– Мистер Грей, я никак не мог ожидать от вас уверования в Расщепленную Звезду, вы меня приятно удивили, но позвольте узнать, зачем вы мне об этом напоминаете?
Словно пожалев о своих словах, собеседник поспешно застегнул папку.
– Это все глупости, мистер Райхенберг. Не берите в голову. Ваша покупка скрипки – я подчеркиваю, покупка – была лишней. Я все сделаю, как полагается, скрипка ваша по праву наследования, сделка будет оспорена, деньги будут возвращены.
Я хотел возразить, но мистер Грей уже встал и протягивал руку для прощального рукопожатия. Как только он покинул кафе, я залпом осушил давно остывший кофе и попытался привести мысли в порядок.
Это был абсолютно бессмысленный разговор, не принесший ничего, кроме новых вопросов.
Я не желал признавать скрипку своей. Она мне не нужна, пусть служит Бафомету, и пусть демонами повелевает он, а не я.
10. Демоны
В коридоре на меня налетели двое: козлиная голова на месте человеческой выдавала Кафца, а его спутником оказался басист Белиал – с волчьей мордой с рубиновыми глазами, сверкающими в полумраке – его привычным сценическим образом. Мужчины в масках сунули мне в руки бутылку с водой, что-то невнятно пробормотали и торопливо ускользнули в противоположную сторону.
Ни одно музыкальное мероприятие не начинается вовремя. До выхода – полчаса… Главное, чтобы вернулись – и желательно трезвые.
Мефистофель – клавишник и диджей – увлеченно читал художественный роман известного автора, сидя на стуле, вытянув ноги поперек гримерной. Он кивнул мне рассеянно, не отрываясь от книжного сюжета, я перешагнул через его ступни.
В детстве и подростковом возрасте книги были чуть ли не единственной отрадой: я проглатывал от корки до корки все, что попадалось в руки – и английскую классику, и глупые бульварные романы, и исторические справки и географические атласы, – не имело значения. Я давно уже ничего не читал.
Спустя пару минут вошел ритм-гитарист Асмодей – и, прихватив с собой инструмент и медвежью голову-маску, тут же покинул комнату, даже не поздоровавшись. Мефистофель не оторвался от чтения, лишь перелистнул страницу. Мне вдруг стало завидно: я тоже был не прочь сбежать от тусклой обыденности.
Я не успел присесть ни на одну горизонтальную поверхность в захламленной в гримерке – в дверь с гоготом ввалились Бафомет и барабанщик Вельзевул. Продолжая визгливо хохотать над шуткой, известной только им двоим, они начали ходить кругами по комнате.
Мефистофель не обратил на их появление внимания.
– Что ищете? – поинтересовался я, отступая в сторону, наблюдая, как они наклоняются и заглядывают под стул с неподвижно сидящим книголюбом.
– Наушник потерял…
Вельзевул заржал, как только в поле зрения ему попал хихикающий Мет.
– Я говорил тебе: всегда нужно играть с метрономом – тогда бы наушник не исчез! – прохрипел Бафомет, давясь от хохота. – Когда гитаристы лажают, у них тоже исчезают медиаторы – я клянусь!
Он знает, где мониторный наушник. Я не разделял их веселья от фокусов с исчезновением предметов, подобный трюк Бафомет проделывал часто и со всеми, кроме меня.
Поиски не увенчались успехом, Вельзевул фыркнул, подхватил стоящую в углу на полке кабанью голову и направился к двери. Уже протягивая руку, чтобы открыть створку и демонстративно выйти, он обернулся ко мне.
– О, а вот это мне пригодится!
Он указал на бутылку с водой у меня в руках – и несколько секунд спустя уже выливал содержимое себе на бритую голову.
Когда барабанщик покинул гримерку, вернув мне полупустую бутылку, подал голос Мефистофель:
– Господа демоны, нам пора.
И он, надев на себя голову-маску плешивого зайца, кивнул нам, приглашая следовать за ним.
Я поймал Бафомета за рукав, испачканный канифолью.
– Это ты взял наушник? Когда же ты прекратишь?
Он осуждающе поцокал, как будто я в чем-то виноват. Я развел руками, чуть не пролив остаток жидкости из открытой бутылки. Бафомет надел на голову морду гигантского кота, поеденного молью, и вышел из комнаты.
Перед тем как выключить свет и покинуть гримерную, я вынул из ящика свою маску.
Семь демонов снова будут играть под дьявольский аккомпанемент скрипки.
11. Она моя
Мне снились ее темные глаза и бледное лицо. Я не мог прикоснуться к ней, но она была близко, я чувствовал ее теплое дыхание. Она не произнесла ни слова, в них и не было нужды – я мог понимать без слов.
Мне казалось, что я всегда понимал ее без слов.
Ее руки тянулись ко мне, ее глаза были печальными и ласковыми, но нас словно разделяла невидимая стена, и нам просто не суждено было встретиться. Просто не суждено. Я это понимал.
Я уговаривал себя терпеть, я сдерживался, чтобы не кричать от безысходности, я ждал, что сейчас эта невидимая преграда исчезнет, и я смогу заключить ее в объятия, вдохнуть аромат ее волос.
Почему-то мне казалось, что я знаю, как пахнут ее волосы – солью для ванн и ванилью, какими-то колдовскими травами. Я ждал, вглядываясь в ее красивое лицо, и дышал только для того, чтобы дождаться.
Вдруг черная тень, появившаяся из-за ее спины, закрыла весь свет, и желтые глаза заслонили мир, прожигая тьму. Тень окутала ее, и длинные руки в черных перчатках обхватили за плечи – как будто хотели сделать ее частью себя. Клубы мрака, оплетая мои ноги и ее ноги, как длинный и широкий плащ, струились вокруг высокого черного силуэта.
Желтые глаза торжествующе сощурились, и он притянул ее к себе, уводя прочь. Я не мог пошевелиться, я не мог помешать ему забрать ее у меня – тело сковал мертвенный холод. Я кричал ей, умоляя не поддаваться ему, но она лишь виновато посмотрела на меня и сделала шаг назад.
Черная тень увлекала ее все дальше и дальше. Я бился о невидимую преграду руками, срывая голос, но мои истошные вопли тонули в нарастающей мелодии траурной мессы – странной, незнакомой и одновременно знакомой. Чем яростней я старался сломать стену, тем громче звучала дьявольская скрипка. Тень хохотала надо мной, и от его издевательского, злобного смеха было больно.
Я должен помешать ему… Она моя, моя!..
Я догнал их – они стояли передо мной. Его фигура – фигура черного человека без лица – возвышалась над нами, и тело, которое он обнимал черными щупальцами, казалось хрупкой фарфоровой статуэткой.
Я протянул к ней руки – чтобы защитить от этой тени – но они тут же оказались далеко впереди. Он играл со мной, посылая одну иллюзию за другой. Его леденящий душу хохот снова прорезал звенящую тишину.
Развернув ее лицо к себе, держа за подбородок черными длинными пальцами, он приблизился к ней. Он знает, что мне не достать их, он знает, и я проиграл…
Он наклонился к ее губам и запечатлел на них поцелуй. Густая тень окутала их, и все исчезло.
Проснувшись от собственного крика, я сел на кровати, хватая ртом воздух.
12. Осенняя безысходность
Желтые и коричневые сгустки масляной краски складывались в неровные, грубые слои и стекали по холсту вниз. У меня было впечатление, что я нахожусь не в галерее, а в общественном туалете.
Я оторвался от созерцания картины под названием «Осенняя безысходность», от безысходности никуда не деться. Мне почему-то все время хотелось вымыть руки, выставка «Искусство отчаяния» в новом музее современного искусства на Бауэри оказалась не такой, как я ожидал.
Мое отчаяние, как правило, черно-белое… Я без сожаления отступил на два шага назад, и толпа незамедлительно протиснулась на мое место. Все желали поглазеть на безысходность, а я недоумевал, почему люди так похожи на слетающихся мух.
Я покинул зал в надежде, что в следующем помещении мне повезет больше – однако и там ожидало разочарование и прежние мотивы. Даже кошки – беспроигрышный вариант – были в оттенках коричневого. Жаль, что я не могу предложить свою версию: как кошка, следуя лейтмотиву выставки, сошла с ума от осенней безысходности, перепутав миску с туалетом!
Возможно, я просто отстал от жизни.
– Как он тут оказался?
Чей-то голос вторгся в мои размышления. В углу зала, лишенном оживленности, где мне удалось притаиться, чтобы отдохнуть от давящей темы безысходности, обнаружилась собеседница. Возраст ее колебался от пятидесяти до бесконечности, но она была из тех, кто носит Прада и со снисхождением смотрит на новое поколение богемной тусовки.
– Удачно поймал волну, – отозвался я.
И чуть не добавил: «Из канализации».
Я не разбирался в современных художниках, Нед Эверглейд с его «Жизнь боль, а после нее смерть», несмотря на громкое название – как и у всякого концептуального искусства – висел на стене будто бы не к месту.
От него единственного не было ощущения тотальной безысходности.
– И потому он справедливо висит в углу, – покачала женщина головой.
Она сказала это без огорчения.
– Он подражатель? – догадался я.
– Да, причем такой, который понимает, что делает.
– Зачем?
Она глядела на меня снизу вверх – я был на голову выше нее.
– Искусство отчаяния об искусстве продавать свою боль за деньги и славу.
– У него же ничего не болит.
