скачать книгу бесплатно
Махота бросился обратно к постоялому двору. Мчался, не разбирая дороги, и отчаянно надеялся, что старший возничих ворот и два его воина, которые после ночного караула за стенами начали вливать в глотки подогретое вино, еще не упились настолько, чтобы свалиться со скамьи. И, когда распахнул дверь общей комнаты в харчевне и увидел широкую спину Мевы, крепко сидящего на скамье, то перевел дух, расправил плечи, двинувшись спокойным шагом к сидящим с полными кувшинами стражникам.
– Мева, – позвал он. – Отойдем. Разговор есть и дело срочное.
– Обождешь, – тот даже головы не повернул. – Ну, Гаркун, отошел ты до ветра. Дальше, что было?
– А то, – один из стражников поплевал через плечо и постучал костяшками по столу. – Нечисть этого принесла, не иначе. Зыба мне рассказывал. Он его на переправе первый встретил и хорошенько рассмотрел. Глаза, что угли, морда страшная и на ярлыке у него чуть ли не перстень Некраса вдавленный. Говорит из Лани ехал. А туда, как попал, если не видел его раньше никто? Тут сынок Бородая, что на Ясельде путников переправляет на тот берег, в Стоходе кстати оказался. Тоже не слышал о таком. Таился, значит, гость странный наезженных дорог. Где-то вплавь через Скриву рванул. А обратно, как паломник благочестивый, мол, доски писчие Мурашу везу. Ярлыком своим перед Берестом тряс, не страшился, что проверят. И мешок у него чудной. Никто эту поклажу пощупать не рискнул. Отчего так?
– Берест его пропустил! Ты-то о чужих приказах чего печешься? – нетерпеливо зарычал Махота и потряс Меву за плечо. – Дело, говорю, срочное.
– А ты мне не указ. Сам свои дела уладить попробуй, – недовольно заворчал тот и пнул Гаркуна ногой под столом. – Это все я знаю. Сам, что хотел сказать?
– Вышел я, значит, – стражник опасливо покосился на Махоту, – до ветра. Темно еще было. А в слободке огонек блеснул. У Шепетухи. Тут не спутаешь. В этом проулке от возничих ворот одно ее крыльцо просматривается. У остальных хат только самый край окошка увидишь. Верховой от нее отъехал и на Герсику повернул, а следом второй. Я пробежался через лесок до торгового тракта. Как раз за спиной спутника этого гостя и выскочил к канаве. Шагов десять до них было. И мешок видел. Человека туда спрятать, как камень в колодец бросить.
– Мне почему не сказал?
– А вдруг и в самом деле нечисть?
– А сам чего не спросил?
– Боязно, – буркнул Гаркун. – Не один он был, да и меч у него.
Воины нервно захохотали.
– Эх!
Махота размахнулся, чтобы отвесить по оплеухе каждому, но стиснул зубы и швырнул на стол свой кошель.
– Два десятка серебряных. Не какие-то резаны – куны полновесные, что у султана чеканят!
– Да что ж тебе так припекло? – Мева недоуменно поднял одну бровь и повернулся. – Ведь за медяк удавиться готов.
– Верхового догнать надо, – старший Южной башни скривился, заметив испуг в глазах разговорчивого Гаркуна. – Да не этого. Пришлый тут один девку Бахаря увез, а мне никак отлучаться нельзя.
– Ага, – старший караула понимающе осклабился. – Девка тебе – кошель, лошадь и пришлый нам. Двадцать серебряных, говоришь?
– Не веришь – пересчитай! – обозлился Махота.
– Зачем тебе меченая?
– Жениться на ней хочу.
– Вот те на, – ухмыльнулся Мева, выпрямился огромным телом и подмигнул: – А я слышал, что от этой невесты у тебя одна рвота. Как целовать-то ее станешь?
– Не твое дело.
– Пришлый этот откуда? – спросил Гаркун, поднимаясь следом за старшим.
– У него и спросишь, как через час догонишь.
Гаркун передернулся и скользнул в дверь, а Махота схватил его кувшин и осушил до дна одним длинным глотком. Отдуваясь, вышел во двор, долго смотрел в спины удаляющихся воинов, рванувших лошадей с места в галоп. Мрачнел лицом с каждым ударом копыта: не кошель с серебряными жалко было – о себе самом сожалел, что не сможет своими руками этого молодца прикончить, да и Лагоду где-нибудь поглубже прикопать. Затем повернул голову, прислонил ладонь ко лбу, разглядывая открывшиеся ворота обители Мураша. Сначала монахи вывели несколько оседланных лошадей. Потом вышел и брат Пяст, вокруг которого толпились балахонники. Тут же крутились и монастырские стражники. Он уже начал почесывать затылок, соображая, следует ли ему немедленно вернуться в Южную башню и отправить проследить за хольдом отца Тримира парочку воинов, которые не станут задавать лишних вопросов. Однако тут же и передумал. Как бы ему не хотелось узнать подноготную странного гостя от него самого, но лучше уж у старой ворожеи эти сведения выбить вместе с зубами. Не тот человек первый хольд тайного сыска, чтобы безнаказанно тащиться у него за спиной. Заметит – завтра же в канаве с перерезанным горлом окажешься. Вздохнул и поплелся к главным воротам Стохода, волоча ноги по грязи. Пора уже доложить корту о возвращении.
Хрупкая на вид светловолосая девчушка в мужском облачении, отвернув голову назад, что-то говорила смеющемуся, подставляющему ветру пряди длинных волос, молодому воину. Она первая и заметила преследователя. Вскрикнула испуганно.
– Стража!
– Так, – протянул Стожар.
– Стой!
Мева еще издалека, до поворота, по стуку подков на лошадиных копытах понял, что перед ними те, за кем мчались уже десяток верст, и расслабленно отпустил поводья, когда верховой обнял девку и придержали лошадь.
– А ну, слезай с лошади! – рыкнул старший возничих ворот.
– Ты бы туда, где падальщики кружатся, ехал. Путникам на дороге спокойнее было бы, – произнес чужак.
Старший возничих ворот опешил от такой наглости, а Стожар одним легким движением соскользнул на землю, положил ладонь на бедро Лагоды, задержал руку и ободряюще улыбнулся ее испуганному лицу. Мева ухмыльнулся. Неторопливо покинул седло, потянулся огромным телом, широко расставив ноги, будто дуб посреди леса встал – не выкорчевать. Он был выше пришлого воина на полголовы и раза в полтора шире в плечах. Поставь этого парнишку вместе с девкой за его спиной, как на лавке сидеть будет, так никто и не разглядит. Высморкался в рукав, показав полное пренебрежение. Сказывают, что и среди тощих бывают знатные воины, да хоть Береста с паромной переправы через Скриву возьми. Но Мева, который два года назад без единой царапины выстоял против ляхов Болеслава при осаде Полоты – не за каменной стеной прятался, а с деревянного заборола не слезал! – был уверен в своей силе. И еще никому из живых не удавалось поколебать эту уверенность. А мертвые? На то они и мертвые, раз уронили свои головы перед ним.
Навий воин с интересом посмотрел на огромные кулаки стражника, на тяжелый шипастый кистень за поясом, на толстые пальцы, поросшие пучками рыжеватого волоса, и на кривой нож с резной костяной рукоятью. Лагода охнула, прикусив пальцы – похожее на это лезвие и вогнал упырь Махота ей под ребра. А Стожар нахмурился, сделал пару шагов ближе, стоял, покачиваясь с носка на пятку, большие пальцы обеих рук за ремень всунул рядом с латными рукавицами и молчал. Слова не сказал Меве, а как в самое нутро тому плюнул.
Стражник пригнулся, встряхнулся, как цепной пес, только что сорвавшийся с привязи и перемахнувший забор перед одиноким путником. Выбирал место, куда широкое лезвие вонзит. Как бы не был хитер и коварен незнакомый противник, но и с клинком в руках он ему не соперник. Подбадривая себя чем-то средним между рычаньем и уханьем, он направился к Стожару, неподвижно ставшему посреди дороги и загородившему девку на лошади. Тот разве что слегка развернулся боком, и не сдвинулся с места даже тогда, когда Мева все-таки размахнулся и нанес удар. Молодец не дрогнул, отклонился чуть в сторону с презрительной усмешкой. Стражник несколько мгновений недоуменно смотрел на собственные руки, которые едва не упустили меч от удара о землю, после чего зарычал и ударил еще раз. И снова тот отклонился и позволил концу широкого лезвия черкнуть по песку за пядь от своих сапог. И тогда Мева взбеленился, крутнул мечом, попробовал подсечь противнику ноги, тут же кольнул в грудь и в шею. Не достал, а тот даже приблизился, заставив отступить на шаг. Стражник был ошеломлен такой неуязвимостью, но пройдя многие сечи, знал, что умелого, даже с одним ножом противника так просто, наскоком, не возьмешь. Сколько костей таких самонадеянных лежит по лесам да болотам? Однако он и представить не мог, каково это – не управиться с безоружным. Решил прикончить сразу. Завертел тяжелым лезвием перед собой, быстрее, быстрее. И нанес стремительный удар: меч выплюнул из сверкающего железного круга смертоносное жало. Во всю мочь, всем огромным телом, во всю силу рук. И еще. И еще. И снова. Тоненько заскулила Лагода, крепко зажмурив глаза, когда ее суженый исчез, пропал в неистовом вихре сокрушительных ударов, каждый из которых был способен рассечь их лошадь вдоль хребта. А как открыла вновь, то увидела только чудовищный оскал на мокром от пота лице старшего возничих ворот, спутанную бороду и могучее плечо, двигавшееся в ритме стремительных ударов. А Меве руку уже сводила судорога, едкий пот заливал, слепил глаза, все труднее стало махать тяжелеющим мечом, все медленнее выпады. Силы он был неимоверной, а вот мастерству ратному и выносливости звериной для долгой сечи не довелось обучиться – всегда на единственный удар, что никакой доспех не останавливал, уповал. Противника он так и не срубил, точно туман резал, лишившись разума. Вспомнил через злобу, что подмога, рядом, только кликни. Заорал:
– Гаркун!
Остановился на миг, полнее вздохнуть, расправить изнемогшие уже члены, как железные пластины латной рукавицы врезались ему между глаз, проламывая нос, швырнули на землю. Он выплюнул обломки зубов, поднимался страшный в крови, безумно крутил головой, выглядывая своих спутников. Зарычал, бешеным вепрем кинулся вперед рубить в куски, жаждал нанести удар, хоть один, но последний. Не достал. Тяжеленный удар в висок подкосил колени, а затем второй кулак вогнал осколки костей носа до самого мозга, опрокинул на спину. Его противник, так и не обнаживший клинок, задрал стражнику всклокоченную бороду кверху, накинул хрипящему кровавыми пузырями его же собственный пояс на шею. Мева выгибался дугой и сучил ногами, пока не хрустнула крепкая шея. Лагода вздрогнула от треска костей, а Стожар приподнял за пояс обмякшее тело и столкнул в канаву. Девушка, едва пережившая безумный страх за своего будущего мужчину, захлестнувший ее с головой, вздохнула облегченно и, брезгливо посмотрела на мокрую дорожку на песке.
– Умереть и то не смог по-людски, – угрюмо бросил Стожар, – а гонору-то было у выродка.
Он замер, прислушался, выхватил из-за спины арбалет и первой же стрелой выбил из седла всадника, вылетевшего из леса на дорогу. Вторую заряжать не стал, просто шагнул навстречу следующему, в этот раз обнажив меч.
Брат Пяст уже потерял остатки терпения, когда в полдень на дороге к скромной обители в дубовой роще, укрывшей за своими стенами десяток дряхлых старцев, застучали копыта. Трое всадников появились из-за огромных стволов и остановились за сотню шагов от монастырских ворот. Их доспехи были прикрыты черными плащами, а лица скрывались за низко надвинутыми капюшонами. Первый из троицы, двинул лошадь на пару шагов ближе.
– Вы не торопились, – раздраженно пробурчал хольд.
Он спешился и остановился перед прибывшими верховыми. Задрав голову, вглядывался ближнему в смуглые черты лица под капюшоном.
– Сказано было в полдень, – глухо прозвучал голос второго всадника, и брат Пяст понял, что не ближний, а тот старший, повернулся к нему.
– В полдень, – подтвердил он.
– Мы не опоздали. Где они?
– Пропали, будто туман с дороги слизнул, – ответил хольд, покрутил головой и хмуро добавил: – Что-то мало вас.
– Не твоя забота. Иларис?
– Донесли, что на хуторе Спыха гости были утром. Недолго были. Может, и желтоглазая, – он развел руками. – А, может, только ее спутники. Как с утра вестника вам отправил, так и не видел никто их больше. Один из ее воинов ту девку, что знак подала, с собой увез. Соглядатай из слободки сообщил, что сартовы стражники за ним увязались. Этого искать не стоит. Прикончат.
– Встретила его стража, – кивнул всадник. – Сегодня корту Стохода придется раскошелится на плотника и искать новых охотников сдохнуть за серебряный в неделю.
– Ушел? – поразился брат Пяст. – От Мевы?
– Молись своему богу, что сам следом не кинулся, – усмехнулся собеседник.
– Пошарьте по окрестностям и найдите мне этого ублюдка Уло, нечисть его раздери, – попросил хольд.
– Неужели покойники нынче в такой цене, что нас сюда через Волму за ними отправили? – удивленный голос из-под капюшона прозвучал отрывисто и зло. – Куда он направился?
– На Вилоню, – похолодел брат Пяст. – Если уж не его тело, так хоть весть какую о его судьбе разнюхайте.
Всадники молча развернули лошадей, а он чертыхнулся, бросился к монастырю и загромыхал ногой в калитку ворот. Ждать ему пришлось долго. Наконец где-то в отдалении послышались шаркающие шаги, загремел один запор, потом другой. Равнодушный голос спросил:
– Кого там нечисть принесла?
– Открывай, – он зло прищурился в приоткрывшееся окошко, забранное частой решеткой.
– Кому? – равнодушия в голосе не убавилось.
– Герсике!
– Зачем?
– Спросить хочу.
– О чем?
– О жизни твоей, Вербен, – завопил брат Пяст.
Он врезал кулаком в дерево ворот. Белое лицо, иссеченное черными полосками теней, отшатнулось от решетки. Следом вновь громыхнули запоры. Скрипнули петли. Из-под седой брови на него вытаращился подслеповатый глаз.
– Пяст?
– Он, милостью Тримира, – хольд расплылся широким лицом в вымученной улыбке.
Старик в длинной рубахе до колен, переступил босыми ногами, распахивая дверь полностью, почесал бок.
– Смотри ты, – буркнул удивленно. – Не прикончили еще.
– Жив еще, Вербен. Жив, – он нетерпеливо потянул створку двери на себя.
– Хотел чего?
– На один простой вопрос ответ нужен.
– Их у тебя в последнее время прибавилось, – хмыкнул тот. – Один другого проще, а ответы на них с каждым разом страшнее. Есть у меня подозрение, что именно этот и будет твоим последним.
– Не кличь беду, старый хрыч. Накаркаешь еще.
– Входи, чего уж там, поговорим.
Разговор Пяста с седым старцем был долгим, и закончился только на следующее утро. Посланцы из-за Волмы ждали его у ворот. Один из них протянул ему обрывок бересты с небрежно нацарапанными линиями.
– Уло? – спросил второй. – Мешок с телом у него был с собой?
Старший тайного сыска испуганно кивнул, разглядывая странный рисунок.
– Карта, – третий верховой отбросил капюшон и окинул хольда насмешливым взглядом. – Заберешь его, если похоронить захочешь.
У Пяста подогнулись колени. Едва троица скрылась за деревьями, как он с позеленевшим лицом развернулся обратно к обители и загремел кулаком в дерево ворот. Вербен выпучил на него глаза.
– Когда ты уже угомонишься? – завопил со злостью.
– Заткнись! – коротко бросил Пяст. – Забыл спросить кое-что. Это точно последнее. Всечета помнишь? Который в Герсике наставником у послушников был.
– Ну, – задумался старец, поглаживая бороду. – Помню. Давненько о нем вестей не слышал. Помер, наверное, в монастыре Тепта.
– Мог он мне лгать?
– Тебе? – Вербен прищурился через решетку. – Я бы удивился обратному.
Солнечный свет проклюнулся сквозь утренние сумерки, когда Петера добралась до старой гати на окраине Пограничья. Проход над бездонной трясиной, различимый только для наметанного глаза лесного жителя, еще скрывался в серой пелене. Она надеялась, что точно помнила, где через каждые пять десятков шагов над шевелящимся под ногами зеленым ковром мха торчала вешка. Многие из них перегнили и лежат, укрытые поверху накопившимися слоями прелой растительности, но если найти первую и знать порядок поворотов по остальным, то пройти не составит большого труда. Главное, не спешить, иначе булькнет под сандалиями бочажина, сомкнется над головой черная жижа и не сыскать никому, где болото тело спрятало.
Девушка осмотрелась, выискивая знакомые приметы. Прошла вдоль трясины влево, затем вправо, вздохнула облегченно, разглядев в мутной серости утра перекрученную из трех стволов березу. В двух саженях за ней должна быть первая вешка. Она не успевала пройти к следовым камням, что лежали на берегу Чарны, обычными путем, поэтому рискнула пересечь гиблые топи заброшенными тропками. Пойдет в обход, так чуть ли не день потеряет. Задержалась не по своей воле, но то, что она узнала, искупит эту задержку с лихвой. Лишь бы Войдан, обратный вестник от которого разбудил ее вчера уже за полночь, дождался. Она подняла слегу и, не раздумывая, шагнула вперед: некогда ей ждать – туманы здесь могли стоять неделями.
Петера обогнула истлевший осиновый ствол, покрытый пятнами осклизлой белесой плесени. Нащупала гать и осторожно двинулась в серую мглу, укрывшую ее с головой. Болото захолодило ступни, забрызгало струйками ледяной воды, а длинные, острые побеги травы полезли между пальцами, цеплялись за ремешки сандалий, так и норовя остановить. Иногда она оскальзывалась на сгнивших прутьях невидимой дороги, проваливалась по пояс в чавкающую грязь и с трудом выбиралась обратно, со страхом вслушиваясь в чьи-то жуткие крики в глубине трясины, и едва не растеряла всю решимость в тумане, заполненном неизвестными, пугающими до смерти звуками. И уже потом, на твердой земле лесной прогалины, покрытой росной травой, вздрагивая от пережитого ужаса, отстирала одежду в безымянной речушке и немного отогрелась на утреннем солнце. Теплая, как в полдень, ласковая вода мягко обнимала ее ступни. Густой лес на другом берегу приветливо шумел могучими кронами. Невидимые в ветвях птицы заливались трелями, деловито жужжали мохнатые шмели, перелетая с цветка на цветок. И тропка, поднимаясь наверх прямо из воды, вилась между деревьями – солнечная, чистая, манящая тут же вступить на нее. Пряный запах цветущих трав возбуждающе пьянил, ласкал ноздри, вызывая странные чувства родства с этим местом. Петера, снова озябшая под влажной тканью, побежала через этот лес, чтобы рубаха и штаны быстрее просохли, и влетела в мастерски состряпанные колдовские насторожи…
Щупальца тумана ползали у подножия двуглавого холма, холодные звезды отражались в стоячей воде озера, над которым не проносилось даже слабое дуновение ветерка. Слева от груды битого камня немая кладбищенская дорога упиралась в полуразрушенную стену, а справа чернел безмолвный старый пруд с осколком луны посередине. Из темноты у дальнего склона холма, сплошь заросшего колючим кустарником, выехала на лошади женщина со столь отталкивающей внешностью, что у Петеры подкосились ноги. Всадница покрутила головой, задрала острый подбородок вверх, неуловимым движением выхватила арбалет и выпустила стрелу в черноту над головой. Покрутив перед широким носом маленькую летучую мышь, пронзенную стрелой, она засунула ее за пазуху и дернула поводья, приближаясь. Остановив худую кобылу на том месте, где дорогу обрывала каменная стена, она отвязала чересседельные торбы и легко спрыгнула из седла на землю. Размалывая сапогами камень в крошево, добралась до огромной черной проплешины. Расшнуровала торбы, достала лопату и поставила по обеим сторонам тропки два человеческих черепа с вставленными в глазницы свечами. Затем сбросила пояс, зазвеневший мечом о камень, подобрала вверх, завязав тяжелым узлом, волосы, что были чернее самого черного мрака, плюнула на ладони, похожие на старые плоские корни с кривыми отростками, и принялась расчищать дорогу, размеренно махая лопатой. Тихий стон дуплистой вербы, склонившейся над водой пруда, пополз внутрь девушки леденящим страхом. Испуганно закрутились в водовороте мысли, то поднимая ее на крыльях, то жаля беспощадными шершнями, и она одной рукой схватилась за грудь, пытаясь унять гулко застучавшее сердце, второй крепко вцепилась в ствол дерева, и вскрикнула, едва не задыхаясь от ужаса, накатившего волной, а женщина обернулась, принюхалась и вдруг рассмеялась, подняв уродливое лицо в беспросветное небо.
– Она здесь, – яростный шепот, слетевший с искривленных усмешкой губ, ударил в уши.
Еще три тени появились в тумане, подобрались к ней ближе, проплыв над ломким бурьяном и не касаясь стеблей ногами, уплотнились, превращаясь в призрачные уродливые фигуры. Тонкие руки поднялись, указывая пальцами прямо на нее. А чудовищная женщина потекла страшным лицом, сбрасывая кожу, будто вместе с волосами сняла ее с голого черепа, и протянула к ней обе руки:
– Я так хочу обнять тебя.
Ласковый голос матери возник прямо в голове, согрел нутро горячим травяным отваром, застил глаза слезами. Петера потянулась навстречу женщине и выпала из морока, услышав стук копыт…
– Ты смотри, – удивленно протянул кирвенский мечник, вгоняя обнаженный меч обратно в ножны, и крикнул за спину: – Тешин! Глянь, кого встретили.
Глава 5
Керана сидела на поваленном ветром стволе дерева. Все утро, расспрашивая Лагоду одной половинкой разума, она одновременно плела во второй колдовской наговор. Нащупала, зацепила на дороге в Вилоню двух всадников, подчинила своей воле одного, отправив ему жесткий приказ. И сейчас, с трудом скрывшись от Хорлая и Гальсы, она прислушивалась к лесным шорохам и ждала посыльного Пяста с таким же нетерпением, как неделю назад его ждал хольд Тримира. И большеголовый Уло, глухо рыча от ярости, искал встречи с иларис. Тащила его чужая воля в это заболоченное урочище. Волокла вместе с лошадью, и как ни упирался, как ни противился, только что зубами за дорогу не цеплялся, а шаг за шагом двигался обратно к Стоходу.
У неприметной развилки Уло свернул в лес. Спешился сразу за первыми деревьями. Постоял за глубокой канавой обочины, наполненной доверху гнилой водой, обнажив меч. Затем выдернул второй рукой из-за пояса нож, на котором еще не застыла кровь сопровождающего его монаха, и осторожно ступая, направился туда, куда его так настойчиво звали. Через десяток шагов за сплетением корней огромного выворотня, выдернутого бурей из мокрой земли, заметил девку в доспехе. Та сидела, не шелохнувшись, будто ничего не слышала в шелесте листвы над головой: так и торчала пнем, уставившись себе на сапоги. Понял, что она его звала, что достиг нужного места, прищурился озлобленно, обжег ее взглядом, еще крепче сомкнул тонкие губы на уродливом лице, чтобы ненависть, клокотавшая внутри, не выплеснулась яростным криком наружу. Он обошел яму от выворотня, стараясь, чтобы ни один сучок под ногами не хрустнул, сделал маленький шажок ближе, затем еще один, пока не оказался на расстоянии броска ножа и пригнулся. Его плотно сжатые губы раздвинулись в кривой усмешке. Он даже поднял одну бровь от нежданного сочувствия. Пригнулся, примеряясь, где рубануть мимо доспеха, чтобы не сдохла сразу, оставив немного времени на развлечения, и прыгнул вперед, отводя клинок для удара. Соблазнился близкой целью, полоснул мечом ненавистную девку, а ее на поваленном стволе не оказалось. Керана, рванувшись в сторону за миг до чужого удара, прикусила нижнюю губу и спокойно проделала все то, что вбивал в нее Наслав на воинском дворе. Крутнула свой короткий меч кистью, одновременно прокрутив в голове затверженные за столько лет движения, скользнула слева от размашистого удара, оказавшись за спиной противника. Вскинула клинок, и почти без замаха потянула его на себя, опуская лезвие на беззащитную спину. Хорошие мечи ковал Браним в Оружейной башне. Возможно, что и лучшие среди всех. Он враз вспорол железо пластин доспеха, рассек хребет, достал до сердца, покрывшись дымящейся кровью, и порыв ветра взметнул ее волосы, хлестнув по бледным щекам. Мгновение она рассматривала поверженного врага, затем повернулась и твердыми шагами направилась к его лошади, оставленной неподалеку.
Час спустя, разглядывая из мелколесья вспухшую после дождей Волму, Керана выругалась про себя, Этого следовало ожидать, и она сознательно шла на такой риск, решив не переправляться через реку на просматриваемых даже безлунной ночью вдоль и поперек бродах. А тут и погода с утра наладилась – все, как на ладони. Она отлично усвоила наставления корта, что не из всех навьев следует лепить воинов. «Помни, – мягко говорил он, гладя ее ладонью по слипшимся от пота прядям волос, когда она выла от боли, скорчившись в пыли, и с трудом удерживала слезы после подлого удара, – не то лезвие смертоноснее, которое острее, а то, о котором не знают. Кому-то же надо быть и дозорным, и лазутчиком, и соглядатаем». Теперь иларис смотрела в мутный, пенящийся поток, несущий обломанные ветром ветви, а то и целые стволы, а видела перед собой сжатые о одну линию губы Войдана, и его сведенные вместе брови над злыми глазами, когда она, гордая своим бесстрашием, впервые добралась на рассвете до стоянки его отряда. В том, что быть дозорным настоящее искусство, она убедилась через мгновение. Старшина распахнул полог небольшого шатра, где ее ждал горячий завтрак и чистая постель. «Не отвлекай нас больше, госпожа, – скривился он. – Тебя уже несколько часов, как заметили. Костер пришлось жечь, а он в темноте ни к чему».
Она поправила на спине лошади мешок Уло и почувствовала себя так, словно тайно пробиралась по чужому дому, где смертельно опасные обитатели никогда не спят. Если Дарьяна узнает, что в этом мешке… Она поежилась, ощутила, как стали ледяными кончики пальцев и остро заныл низ живота. Стоит только первой навке Анлора что-то заподозрить, как она перетряхнет все Пограничье в ее поисках, и вряд ли ее мастерство фехтования на мечах станет для нее преградой, когда они встретятся. Она подняла голову, втянула ноздрями едва уловимый запах лесных цветов с того берега и поморщилась. Не такая уж и наивная девица Дарьяна Анлор, чтобы позволить возможной сопернице свободно разгуливать по своим землям. Каждый скажет, что в прекрасной голове дочери Мораны сплелось в клубок больше болотных гадюк, чем можно было встретить во всех болотах Пограничья и за год. Более злобной и мстительной навки эта земля еще не носила. Если, конечно, не считать ее собственную сестру. Однажды та сказала, что только сумасшедший может перейти дорогу Дарьяне. Захочет заметить – переступит, чтобы не раздавить. Не разглядит под ногами – так слизью по земле и размажет, и подошву о траву вытрет без сожаления. Не верить Нисаре оснований не было – она была единственной, кто мог на равных потягаться с янгалой Анлор. Хоть в колдовском могуществе, хоть в красоте тела. И старшая дочь Озары тронула поводья, направляя лошадь к топкому берегу реки.
Высоко в прозрачном небе беспечно щебетала птаха. Солнечный свет заливал крохотную поляну, поросшую буйным разнотравьем, и вместе с ним вниз изливалась птичья трель, будто пляска отдаленных струй весеннего ручья. Сонная, умиротворенная тишина старого леса, казалось, была ее единственным слушателем. Да еще ветер, заблудившийся в верхушке одинокой высоченной ели среди осиновых стволов, осторожно теребил иголки на ее разлапистых ветвях, словно боясь спугнуть пернатого певца. И только россыпь камней, покрытых прядями старого мха, как редкими волосами, была безразлична и холодна к пению жаворонка. Так же бесконечно холоден к птичьим трелям был и старший анлорского дозора Тешин. Его внимательный взгляд скользнул по трухлявому пню, в котором шипела раздраженная чужим запахом змея, пробежал по скрытым в листве дуплам, зацепился за свежие следы подков на корнях вековечных деревьев и остановился на мокрых сапогах мертвеца. Он стиснул зубы. Предупреждали ведь, за стремя хватали, за поводья – не верил, отмахнулся небрежно. Вчера утром, уже далеко за межевым столбом Темеши встретили Петеру, немую дочку Голва. Каждого навья из Пограничья Тешин знал в лицо, помнил и эту грустную девчушку из Мереса. Удивился еще, что она за столько верст от дома делает в чужом лесу, но виду не подал. Вытянул из чересседельной торбы завернутый в чистую рубаху сахарный леденец, что неожиданно для самого себя несколько дней назад купил на пристани Крени у лоточника. Замер на миг: девчушка-то в девицу давно превратилась. Хоть и на мальца-подростка больше коротко остриженным волосом смахивает, но лицом вышла на загляденье, а красота тела и через мокрую рубаху просвечивает. Петера едва заметно приподняла брови от удивления, приняла подарок, но стремя не отпустила, вцепилась пальцами и смотрела так жалобно, что он не выдержал и рыкнул:
