скачать книгу бесплатно
Диалог
– Суета… суета одолела тебя.
Вот и всё: этот Круг завершается.
– Я хотел быпокой.
– Новый Круг, дорогой.
Это всё, что тебе причитается.
– Но когда же и где, отчего же и чем
Завершится моё наказание? —
Лишь молчанье в ответ…
Верно, это был бред…
Не стена – бесконечностьмолчания…
Приходили подробности со знакомыми и неизвестными сжимающими сердце словами: белая асфиксия, вакуум, тугое обвитие пуповины (еле сняли), нарушение мозгового кровообращения третьей степени, пневмония, тетрапарез, 20–40 (60) минут не дышал, нет (слабый) сосательного рефлекса, судороги, внутричерепное кровоизлияние.
Дома, оставаясь один, я метался от глубокого пессимизма к слабому оптимизму и от обоих – к неизвестности. Будет ли Малыш жить? Если да, то будет ли здоров? Если нет, то будет ли ходить, не будет ли полным инвалидом, и если не будет ходить или будет полным инвалидом, то будет ли всё это понимать?..
И лишь только одно я уже знал наверняка: эту кроху я люблю-жалею и, пока я жив, никогда, ни за что не смогу его покинуть.
Мишутке становилось то лучше, то хуже (хуже – по странному совпадению – всегда после приезда в роддом тёщи).
Через 14 дней, после очередного ухудшения, Мишульку с женой отправили в Одессу, в областную больницу (вот деление патологии новорождённых).
Круги продолжались: это была та самая больница, где лежала мама, где её забыли под рентгеновским аппаратом (врач сказал: «Можете подавать на нас в суд»), откуда она приехала полумёртвой лежачей и уже больше никогда не смогла ходить.
Я ехал вместе с ними и только теперь впервые увидел Мишушку.
Маленькое существо спало, чмокало губками и дышало кислородом из подушки. Чёрные бровки, верхняя губка выступает над нижней – вот и всё, что я запомнил с того времени.
И ещё жалость. Безмерную жалость-любовь, которая звенит во мне и до сегодняшнего часа, когда я пишу эти строки.
Потянулись горестно-длинные дни, в которые, приехав в больницу или позвонив по телефону, яс пульсирующим сердцем ждал, что скажет мне жена.
Тёща с какой-то ещё родственницей повадилась тоже ездить в Одессу.
Мишулику опять становилось то хуже (в том числе, из-за вспышек пневмонии), то лучше.
Иногда я слышал, как он плачет: басом, словно медвежонок.
В один из дней врач сказал, что нужна моя кровь, чтобы перелить Мишуньке. Я опять увидел моего сына: чёрную головку, бледное личико. Мой Человечек плакал: ему было больно, так как переливали в вену его височка мою кровь.
Сердце вновь разрывалось от любви-жалости. Слишком часто и слишком рано моему мальчику было так ужасно больно.
Бывая в этой больнице, я узнавал от жены о страданиях и смертях других детей, так же или по-другому больных.
Душа наполнялась горечью. Я не знал, что так много и так часто страдают дети.
После переливания крови Мишунтику стало лучше. Его посмотрел невропатолог и поставил диагноз: паралич всех четырёх конечностей. Говоря мне это, жена заплакала, а у меня в очередной раз заледенило душу.
Я не знаю – есть ли Рай, но Ад, безусловно, есть. Это та ирреальная реальность, в которой я «имею счастье иметь несчастье» жить. Правда, некоторые и даже очень-очень неглупые, вплоть до гениальности, люди считают, что жизнь – это прекрасный подарок.
Но ведь иногда то, что у одних вызывает боль, другим – приносит наслаждение.
Тост
(По мотивам произведений Омара Хайяма, Льва Толстого и кинофильма «Кавказская пленница»)
Будь весел!
Этот мерзкий мир —
лишь сна короткий бег.
Настанет смерти день —
проснёшься, человек.
Как хорошо, что не рождаются навечно!
Какое счастье, что живём короткий век!
Так випьем же за то, чтобы, не дай Бог, не
нашли средство для продления жизни!
* * *
В дебрях усталости вязнет наш ангел
раскаянья.
О безысходность усилий бьётся со стоном
душа.
Где же вы? Где же Ты? Суд и Мессия
страдания.
Явишься ль, Боже, скалы сомненья
круша?
Но вращаешь рулетку
Ты
Непоспешно.
И, видать, не дождёмся
Их,
Что потешно.
* * *
Боже! Сколько сказано слов!
Сколько спето!
Но кому, для чего, почему?..
Ты Молчун: не даёшь никакого ответа…
И не дашь?.. Никогда?.. Ни за что?..
Никому?..
* * *
Всё сказано уже. Добавить невозможно.
Когда покажется, – родил ты
новость-мысль,
Со стула встань, оденься осторожно
И к психиатру обратись.
Наконец настал день (24.08.1976 года), когда Малышика выписали из больницы, и мы приехали домой.
Махрюнтик очень плохо спал, нервничал: сопел носом и делал плавающие движения руками. Мы по ночам и днём качали его на руках. Давали ему бром, глютаминовую кислоту. Я видел, что Черноглазик очень болен, но верил, что теперь, когда он дома, и мы будем лечить его, ему будет становиться лучше и лучше. Он ел очень мало: ему было тяжело глотать (паралич горла), часто срыгивал, рвал, и, из-за всего этого, плохо набирал вес.
Когда мы начали его подкармливать (с трёх месяцев) молочными смесями, Маняшка немного поправился. Личико у него стало кругленькое, даже щёчки появились, хотя тельце худенькое оставалось (гипотрофия второй степени).
Фигурка же у Мишутки красивая, чисто мужская: таз узкий, плечи широкие, всё пропорциональное. Спинка и ручки волосатенькие (таким и родился).
Вот и теперь, когда я, наконец, нашёл время описать всё, что произошло, мы продолжаем лечить Мишульку.
Я завёл дневник его лечения.
То ли начался новый круг мучений, то ли старый продолжается: тестя засудили на десять лет за приписки.
Ко мне он относился хорошо, и я его уважал, но был мне непонятен и не вписывался в мои представления о евреях (несмотря на все предупреждения Люсика): любил выпить, покутить, «пошершеляфамить».
Написал письмо в Москву. Брежневу. С описанием нашего положения и просьбой помиловать тестя.
Вызвали в военкомат. Думал – заберут на сборы. Но завели в какую-то комнату с интеллигентно слащавым мужиком, который мягко предложил мне: или «стукачество» для КГБ, или то же самое. Короче, совершенно свободный выбор.
Что интересует КГБ? Да пустяки: всё подозрительное ну и, в том числе, если, может, кто в Израиль засобирался. Потом отпустил недолго подумать.
Вот думаю. И думаю я так: «Если скажу правду, то меня расстреляют, а если неправду – то повесят. Буду себе молчать. Может, забудут?».
Не забыли. Что-то я не припомню, чтобы Штирлиц что-либо забывал. Позвонили. Голос ещё интеллигентней стал:
– Ну что?
Я говорю:
– Да вот, думаю.
А голос:
– Ну-ну. Приходи завтра в военкомат, вместе подумаем.
Опять думаю. И думаю я так: «Откажусь?.. А как же мой маленький больной мальчик без меня?! Подозрительного у нас, – как точек в континууме теории множеств: вон даже воробьи подозрительно свободно чирикают (недаром их приличные люди из моей прошлой абитуриентской жизни «жидами» называли)… А про Израиль… Могу я хоть что-нибудь забыть, в конце концов?! Не Штирлиц же… Вдруг сумею повесить клипсы на КГБушки?.. Из «лапши»… При случае, может, и за тестя попрошу».
Пожар был на заводе. Говорят, что какой-то пьяный идиот забыл сигарету потушить… Жутко подозрительно: ведь в нашей стране пьянство и проституция уже давно искоренены (остались только умеренно трезвые и бл…ди)… Яи «настучал» про это… Всё было, словно у порядочных: на бумажке с подписью. «Начальники» молча взяли бумаженцию и, видимо, потом долго молча же материли меня. До такой степени, что я почувствовал себя матёрым внештатным агентом КГБ и стал думать, чего бы ещё нафантазировать…
…Видимо, отвязались. Уж очень долго не звонят. Может, поняли: судя по фильмам, там неглупые пацаны? А может быть, случайно, порядочный кто попался?.. Или ветры каких-то перемен задули?.. Или еще припомнят?.. Если до Троцкого добрались… На меня не то что ледоруб – маникюрную пилку пожалеют… Старой калошей прибьют…
…Тестя так и не помиловали.
Я сегодня ударил ладонью по щёчке моего Малыша! Он не открывал рот для еды. Сжал губы, и всё вылилось на него и на пол.
Мишулька горестно заплакал, и я ужаснулся тому, что сделал. Такое – Б-г-Мироздание никогда не простит!.. И я себе не прощу!.. Что это?.. Что это?! Само действие – это древний инстинкт ярости. Но что за монстр заставляет меня терять контроль над яростью?!
Махрюнтик начал гулить! Я игрался с ним. Вдруг он засмеялся в голос и сказал сначала: «Бу-у!». А потом: «Гу-у!». Я был вне себя от радости. Вновь затрепетала маленькая свечечка надежды.
Женя вышла замуж и уехала в Ленинград. Папе с мамой теперь одиноко. И тяжелей.
Получили квартиру от завода. Девятый этаж. Но к дарёному «бал-коню» можно и на иногда работающем лифте подняться.
Теперь, когда родилась у Жени с Мишей дочка Зоя, родители повеселели.
28 ноября 1979 года. 10 часов 20 минут. Сегодня родилась дочуля Анна (Анюля, Анюха). Слава Богу! Здоровая! Вес 3100 грамм.
И стала тоже повелевать она сердцем моим, и умудрила его.
Возможно, метод Мироздания-Б-га – это метод проб и ошибок… Мы так же виноваты в наших поступках, как заяц из старого анекдота «Ия, и не я» (или «Кто разбил окно в туалете?»). Заяц, которым волк разбил окно лесного туалета.
Сидел кормил Мишунтика. Вдруг раздалось страшное шебуршание и сопение. Пока я соображал, что бы это могло быть, приползла на четвереньках Анюха и радостно стала глядеть на нас. Мишутка тоже смотрел на неё своимиудивлёнными маслинами. Было хорошо.
На улице Мишулька нервничал. Все мышцы его задеревенели. Люди смотрели на нас. Мне стало стыдно, и я насильно согнул ему ножку…
Опять этот жуткий монстр! Кажется, я начинаю догадываться, кто он…
Но тогда Мишутка вдруг успокоился.
Перешёл на другой завод: родич предыдущего.
Тесть умер в тюрьме. Он был сердечник. Жена поехала за телом. Я остался с детьми.
Мама плохо себя чувствует. Вода в лёгких. Вчера, когда уходил домой, она, изнемогая в кресле, исподлобья, с помутившимся от боли взглядом, выдохнула мне:
– Убейте меня!..
…Мама умерла… Мамаумерла!..
Плачу сам и опять вижу, как плачет папа. Второй раз… Второй ли?.. Последний ли?..
* * *
Но страданияне напрасны:
Ранят мерзость равнодушья
Ядра горечи прекрасной.
Мама, мама, мы не плачем…