скачать книгу бесплатно
Безмолвие цвета Green
Михаил Форр
Расследование неожиданной смерти, проведенное Степаном Жимолостью по прозвищу Стэн, внезапно переплелось с любовной историей времен Ивана Грозного. Степан – человек с редчайшей профессией фитопсихолога. Он не только воздействует на людей с помощью растений, но и каким-то загадочным образом слышит «голоса» цветов, которые многое могут рассказать. Вот они-то и помогают приоткрыть одну почти мистическую тайну лекаря русского царя – голландца Эйлофа. Его тайная и самая большая любовь – боярская дочь, зеленоокая красавица Евдокия украдена опричниками для царских утех. Эйлоф решается на месть.
Михаил Форр
Безмолвие цвета Green
"Фразы без контекста…". Вместо пролога.
Эта книга появилась необычно. Не как остальные – с любви. Здесь же все началось с того, что мой близкий приятель – физик-ядерщик – не стал открывать новые свойства элементарных частиц, а тихо сошел с ума. Впрочем, немудрено при такой-то усидчивости.
И с этого момента он утверждал, что может дистанционно поговорить с любой исторической или самой прозаической личностью вне времени и пространства.
И расспросить их о чем-то важном. Самом главном. А чтобы его знания не пропали, он мне, оказывается, ближе к вечеру и позвонил.
Я был в это время на симпозиуме в другом полушарии и видел девятый сон. Его голос тогда показался мне анонсом десятого. Тут приятель урывками и начал выдавать что-то наподобие стенограммы, состоящей из обрывков бесед, эмоций и событий.
Без всякого контекста. А еще через пару часов домой пришли его родные и вызвали медиков. Вернувшись, я его потом навещал.
Однако ни сразу в тот момент, ни позже, ни даже до сих пор мне не стало очевидно, болен ли он или просто гений. Серьезно. Ведь, некоторые его фразы подтвердились фактами, о которых мой друг никак не мог знать.
В общем, я не рискнул выкинуть ни строчки из этой записи, и весь его монолог так или иначе вошел в эту книгу. А начинался он с нескольких малопонятных абзацев, не привязанных ни к каким событиям:
Крылья мелькали в такт мыслям. «Сейчас прямо, затем налево. Промах.
Нет, тепло не оттуда. Чуть назад и вправо». Вот то, что нужно.
Сейчас только присесть на изголовье кровати, хоботок на изготовку. «Ой, куда это меня отбросило-закрутило?».
– Мамка, ну зачем ты на нее тряпицей машешь? Она же живая.
А я? Я поправлюсь?
– Конечно, мой лапушка. Это просто муха-жигалка[1 - Осенняя жигалка – кровососущая муха.]. Все норовит кровушки нашей попить.
Тебе получше? Ну, Бог милостив.
Я уж молюсь ему денно и нощно. Захворал ты, мой хороший, сильно.
Да и не мудрено. Вон, что кругом в палатах царских деется…
***
Перезвони, плохо тебя слышно. Ну что ты опять взбесилась? Ну не я же виновата, что все, кто нам нравится – это мужики. Тянут из нас время, как жилы. Укорачивают с каждой минутой. А ведь это наша жизнь, не их…
***
Это или ограбление, или просто бытовуха, по-твоему? А почему тогда мне разные начальники из главка опять звонят? И дело на личном контроле у Самого. Оборотень в погонах? Ты-то хоть ерунду, что в интернетах пишут, не повторяй. У нас оборотней и без погон достаточно…
***
Растения знают про нас такое, в чем мы никогда не признаемся. Наши мысли и впечатления у цветов в каждой клетке.
Это ведь не просто высокий уровень хлорофилла[2 - Зеленый пигмент, окрашивающий растения в зеленый цвет.] – это наша эмоция. Порой, тот, кто молчит, чувствует стократ сильнее…
***
И пошла она в сторону Владыки Леса. Но вдруг прямая дорога запетляла среди деревьев. Сбилась женщина с пути, и не знала куда повернуть.
Лишь только Сердце неба в тот момент было ей указателем. Лес окружал ее плотным строем. Обреченно утих ветер, замолчали сладкоголосые птицы.
И пришло Зеленое безмолвие…
***
Правда, предполагая, что я в этот момент нахожусь где-то в Северной Америке, приятель по телефону сказал мне последнюю фразу на какой-то странный русско-английский манер:
Безмолвие цвета Green…
Часть I. "Между прочим"
Глава 1. "Царские беседы"
– Фу-ты, какая плаксивая! Что ревешь-то, корова? Сильно спужалася? – Царь сделал большой глоток из кубка и внимательно вгляделся в лицо гостьи. От его неожиданно доброго голоса та внезапно замерла. Даже дрожать перестала. Затем робко подняла голову. И на царя уставились два пронзительных с зеленью глаза. Голос девицы был скромен, но убедителен: – Отпусти меня, государь!
– Легко сказать «пусти»! Ты чья такая будешь? – помазанник лукаво глянул на свою новую игрушку. Время от времени, изредка или чаще доставлял ему Богдашка новую усладу. Когда поговорить, а когда и потешить.
Хватал прямо на улице. И ведь ни разу не ошибся в выборе, стервец. Неизменно приходились они венценосному по сердцу статью и ликом. А вот с норовом или без – уж как повезет.
Впрочем, все реже были такие визиты – сильно сдал государь в минувший год. Хворал больно часто. Обессилел.
Правда сейчас наступило долгожданное облегчение – зря что ли лучшие лекари стараются. Грех с пользой не воспользоваться. Или попользовать со грехом.
– Прости меня, государь, если провинилась в чем. Я – Евдокия, Дионисия Шеметовича дочь. Младшая.
– Никогда прежде тебя не встречал. А «Воробья» – тятьку твоего помню. Давно не видал. Верный сын боярский. Думаю, что худого про меж нами не будет и впредь.
– И я верю в это, государь! – с надеждой почти крикнула Евдокия. Да, видимо, почувствовала, что этим только дерзит Божьему помазаннику и упала на колени. – Прости! Не губи!
Государь приподнялся с груды наваленных на ложе подушек и устало зажмурил глаза:
– Люблю таких, смиренных… Эй, люди, принесите нам еще хлебного вина! О, как натопили печку, морды ефиопские – пот в три ручья! А тебе не жарко? – и снова повернулся к испуганной девушке с загадочной улыбкой:
– Сядь, дуреха! Выпей со мной! Впрочем, бабам пробовать сего напитка совсем не сто?ит. А вот тебе нынче можно. Давно ли велел нам «Стоглав»[3 - Сборник решений Стоглавого собора – Церковного и Земского собора 1551 года, состоящий из ста глав.] «Пить вино во славу Божью, а не во пьянство»?
И на Руси с тех пор всяко также пить не умеют. Но стараются изо всех силенок. Даром что ли по русских градам стоят царевы кабаки?
А скажи-ка, милая, как ты к любови относишься? Сладилась с кем-то? Ладно, не конфузься – не выдам. Тятька не поколотит. Коли сама не сболтнешь. Любовь – штука зело дивная. Вот вдругорядь[4 - Как-то, недавно.], болтали мы про схожее на трапезе.
Помню еще в год моего восшествия на престол двух монахов к ликам святых причислили. Были они сродственниками моими по крови от Ярослава Мудрого[5 - Великий князь киевский (XI век).].
Князь[6 - Давыд Юрьевич – князь Муромский (XIII век)] и княгиня из Мурома. Песню про их жизнь и смерть благочестивую инок Ермолай сочинил и миру явил …
В этот момент Евдокия, хотя все также и чувствовала беду на сердце, но уже достаточно пришла в себя. И, наконец-то, смогла внимательно осмотреть царев облик на дальности в два аршина[7 - Аршин равен расстоянию в 0.71 метра..]. Не таким она представляла венценосца по разговорам домашних и слухам на площади.
Стать и мужская красота государя была слегка преувеличенной. Скорее уже сильно одряхлевший, чем грозный или мудрый. Проплешина, огромный живот! Да и прескверный запах.
А еще усталый и немного звериный взгляд – вот что, прежде всего, бросалось в глаза. Бурчал, как старик, а самому-то еще недавно только полвека с чутком и минуло:
– Да я сейчас не про святые их деяния – про любовь. Про их сближение человечье. Лечила, значит, девица его, а взамен обещанье взяла замуж ее взять. Только не сдержал тот свое слово княжеское. Этак часто бывает.
Но лекарица все же принудила его к алтарю, до конца болячки не изгнав. Будто знала. Иначе говоря, женила на себе под угрозой скорой его кончины[8 - Имеет ввиду «Повесть о Петре и Февронии Муромских» – литературном памятнике XVI века, историческая основа которого вызывает у специалистов много вопросов.].
Всегда ли так любовь с обмана начинается? Про мирскую любовь говорю, не о духовной речь. Возлюбить Святой дух порой много легче, чем выбрать на твой век спутника. Верно?
А может и не стоит о том сильно думать? Как говорится «Яко же сладок мед на сердце легком», – царь устало покачнулся.
Казалось, что собственный премудрый монолог показался ему в тягость. Но не привык государь дело на полдороги бросать. Лишь только хмель понемножку убавлял громкость еще недавно столь звучного ораторского баса:
– Вот боюсь, что при этой неразберихе за давностью лет совсем забудут, как на самом деле с этими иноками из Мурома было. Да еще и празднование какое по их светскому житию устроят.
Или того хуже – по сказочке, присочиненной от слагателя Ермолая. Как думаешь? Может и ошибаюсь.
Голос государя уже еле-еле доносился до ушей гостьи. Будто засыпал, уморившись. На тот момент совсем не осталось у нее страха животного.
Не то, чтобы успокоилась. Были мысли всякие. Благо давал родной батюшка ей возможность не слепо по «Домострою»[9 - Сборник правил и наставлений по всем направлениям жизни русского человека XVI века.] подчиняться, а частенько и самой порассуждать да подумать. А другие бы «строптивицей» прозвали.
Но не зря же Евдокия у тятеньки любимой дочерью слыла. И даже грамоту какую-то девке преподал, что по тем временам другие отцы и для отроков своих не мыслили…
Отвлеклась было Евдокия, а тут громкие слова царевы будто рекой неистовой вновь на нее хлынули:
– Любовь – это вера безоглядная. Вот вел я разговоры с посланником Папы римского – хитрющим Антошкой Поссевино[10 - Иезуит, посланник Папы римского Григория XIII ко двору Ивана IV.], что прибыл нас с поляками мирить. А на самом-то деле хотел он наших святых с латинянскими объединить. Эко чего выдумал! Не солоно хлебавши и убрался восвояси ни с чем. Обвели мы «зверя» вокруг пальца… – государь с рассказом чуть замедлился, казалось, забыл с чего начал. Размышлял.
Потом цепко оглядел гостью с головы до пят, задерживая взор на аппетитно выступающих местах ее наряда. И определенно вызывающих у хозяина чрезмерную возбужденность. Произнес в сердцах: – Да где эти виночерпии-то?
Наконец, отвлекся. Как будто ангела вспомнил. И с охотой продолжил: – А, по сути, что? Хотели эти глупцы в рясах соединить наше истинное учение с латинянским, бесовским.
Вроде повествования в них схожи, а мысли ведь временами совсем другие. Словами-то благими начали, но на деле затеяли они нашу веру изломать-перекупить. Заменить на двоедушие. А как в вере без искренности? Также и в любви.
Загляделась Евдокия, как государь в задумчивости светлые и темные фигурки резные на гладкой доске переставляет. Туда-сюда. Снова передвинет, на место вернет. Будто вспоминает, как правильно.
А доска тоже диковинная: из темных и светлых чушек квадратных набранная. Впрочем, видала она такую же в светлице у тятеньки. И даже тайно до самых высоких фигурок дотрагивалась.
– Ну а ты сама-то слышала про любовь летописную? Или читала? Грамоте обученная? Да что я спрашиваю… Одно слово – девка. Что молчишь?
Вот и вино доставили. Гришка, посылай тебя за смертью. А ведь когда-нибудь так и сделаю, – посмотрел царь на слугу так, что тот и замер – ни живой, ни мертвый.
При последних фразах собеседника Евдокия опять зримо заколотилась-задрожала, словно одолеваемая мелкими бесами праведница. Поняла, что вот и начинается что-то совсем злое. А помазанник за один присест уж поспел осушить целый кубок. И двигал его теперь в сторону Евдокии. Опять до краев полный.
– Пей! Прямо из моей чаши! Да, не бойся – не отравлю. Вот самая страшная тайна государева, – царь вертел в руках что-то, напоминающее маленькое каменное зернышко необычной расцветки. Или, скорее, этакую зеленую бронзовку – блестящего полевого жучка. Которого и кинул прямо в свой сосуд: – Смарагд[11 - Изумруд (устар.)] это бесценный. От всех ядов помогает! Пей!
Ведь будто видела она уже нечто подобное. Да не просто случаем обошлось, а давно уже знакома была с этим амулетом каменным. Переменилось что-то во взгляде девушки. Как молния зеленая в глазах отразилась.
Мелькнула и исчезла опять в грозовых тучах. Только брови сошлись-схмурились. Да и кончики пальцев чуть пошевелились. Еще немного и, казалось Евдокии, что сейчас в ее стискивающихся кулачках засвистит сжатый с нечеловеческой силой воздух. Так уж озлилась.
– Не чурайся ласки царской. От государя – это как от Небес. А все, что вопреки воли Господа – гордыня и не более. Согласна? – и хмельной государь без предупреждения душевно затянул короткий отрывок из давно понравившегося ему гусельного напева:
– А соко-о-ольники[12 - Чин служащего ловчего приказа в Русском государстве.] твои-и из Суздали-и… Что молчишь? Ты девка хорошая, скромная. Только молчуньи мне не надобны – своих вдосталь. Поднесите ей чарку! А пить не захочет – насилу потчуйте! Пусть язык сам и развяжется.
Уж чего-чего, а Евдокия две вещи в своей жизни делала хорошо: быстро думала и громко кричала. Нет, знала она, конечно, много чего разного, да, и бесспорно, иными навыками всяческими обладала. Но сейчас вот понадобилось явить миру именно эту пару умений.
Поняла она это в тот момент, когда служивые уже грубо хватали ее руки и сильно тянули в сторону стола. Чтоб вопреки любой помехе исполнить каждую волю хозяина. И, знать, это только начало. Видать, не впервой старались, хотя Евдокия и билась как горлица в плетеной ловушке.
Сначала молча. Но ведь визг женский – второй главный раздражитель, подобранный матушкой природой для уха человечьего. После наипервейшего – младенческого рева. Об этом Евдокия знала не понаслышке – полон дом племянников. Ну и своим голосом Господь не обидел.
Акустическая волна женской ненависти в первый момент даже чуть отбросила-задержала нападавших. Но лишь на миг – разве могут бывшие грозные воины опричнины[13 - Здесь: особые царские отряды, призванные наводить в государстве новый порядок (1565—1572 г.г.).] остановиться перед бабским визгом. Наоборот, только раззадорились.
Знать, только сам царь от неожиданности опешил-озадачился. И кубок свой на пол из рук выронил. Наверное, именно это государя прогневало.
Словом, сам пытался крикнуть что-то в ответ, да только голос венценосный в один момент даже в хрип перешел. А ведь нужно, чтобы все осознали особо – с царем-то шутки не шутят:
– Сдурела девка! Кому нужна такая припадочная? Заткните ей рот и в мешковину. Пусть там надрывается. Чтобы духу ее здесь через мгновенье не было. Крикните Бельского[14 - Богдан Бельский – ближайший сподвижник Ивана IV Грозного, племянник Малюты Скуратова.] – этот все обустроит. Швырните мешок в трясину, что на Балчуге[15 - Район Балчуг (топь – перевод с татарского).]. Там топь даже на Крещение никогда не стыла. Таким лоскоту?хам[16 - Особый вид русалок, заманивающих неосторожных путников.] здесь самое место.
На дне и охладится. Не желаю слышать о ней более…
Глава 2. "Жирнован"
Татьяна уже минут сорок старательно искала огрехи в последнем отрывке. Почти готовый текст она обычно распечатывала, брала в руки простой карандаш и по старинке отмечала найденные неточности.
Очень Таня не любила читать свои переводы прямо с экрана. И почему-то обожала работать по утрам. В этом случае все рутинные процессы шли у нее куда веселее.
Сегодня профессиональное вдохновенье пришло особенно рано, и уже к одиннадцати часам Татьяна с опережением своего обычного графика успела накидать очередную главу:
«Владыка ГульШинАльба пришел к женщине Лошмак и сказал, что должна она стать ему странной навсегда. И повиновалась она. И пошла она на отречение от своего лика. И направилась она туда, где впадает слюна бога Так в край Незаметной Дали…»
Несмотря на успехи, Таня чувствовала себя крайне неуютно – ну как можно переводить то, в чем ты совсем не разбираешься. Словом, текст содержал понятия и образы недоступные для современного человека со смартфоном.
Что такое Незаметная Даль, куда впадает чья-то слюна? И о чем эта просьба «стать кому-то странным»?
Впрочем, люди так редко бывают адекватны друг другу, что скорее всего женщина Лошмак для выполнения задания ГульШинАльба ничего специально не делала и могла оставаться сама собой. Такой же замороченной, как и большинство из нашего ежедневного окружения.
Перевод текстов индейцев майя, записанных в свое время монахами-конкистадорами уже на более привычном испанском, давались Татьяне с большим трудом. Особенно в сочетании с первой беременностью.
Видимо, будет все-таки девочка. Таню не тошнило и чувствовала она себя прекрасно. Только очень быстро уставала и гораздо хуже соображала.
Впрочем, текст одного из памятников потерянной культуры с кричащим о своей абсурдности названием «Жирнован», и без ссылки на трудное положение переводчицы, был совсем непрост. Прежде всего для осмысления.
Для верного перевода самим монахам нужно было чувствовать себя на месте коренных жителей Мезоамерики. Но покорители диких, по их мнению, племен вряд ли погружались глубоко в психологию насильно окормляемых народов.
