Безмолвие цвета Green

скачать книгу бесплатно


– Знать не доберемся мы до этого места никогда. Да и много изумрудов – еще не счастье. А этот смарагд мне отдай.

– Конечно, он уже твой, dominus. Камень иссушает силы ядов. Всегда пей, кинув его в кубок…

…Помотал головой государь из стороны в сторону. Вроде отпустил его этот сон-наваждение. И ведь все, как наяву, снова увидел. Вот уж правда колдовские камни. Или просто хмель былая опять вернулась?

– Лекарь твой приехал, государь! Джованни… Пущать? – известие от слуги, и впрямь, всколыхнуло душу царскую. Как же лекарь вовремя появился. Только вспомнил, а тот уже на месте.

Вот он по лестнице поднимается в глубокой задумчивости – видать разглядел мешок шевелящийся, который слуги ему навстречу к возку тащили. Не каждый день такие картины узреешь.

– Проходи-проходи! Как поживает мой любимый врачеватель? И я жив, спасибо Господу! Вот видишь, что-то жарко мне стало, совсем рассупонился. Печь натоплена больно сильно. Да ведь жар костей не ломит.

Выпьешь что-нибудь? А я еще попью. Теперь почти без всякой опаски могу глоток делать, ведь снабдил ты меня своим камнем от всяких ядов. Кидаю в кубок и осушаю без сомнений.

Эйлоф с почтение слушал царскую речь. Выглядел его пациент много бодрее, чем вчера. Но все же не стоило сегодня сразу предаваться таким хмельным чрезмерностям. О чем лекарь не преминул царю со смирением напомнить:

– Ну ты бы, государь, все равно себя поберег. Ведь камень может только снизить эффект от ядов, а не совсем их искоренить. А тем более, если количество самого пития будет принято сверх всякой меры, – Эйлоф учтиво поклонился.

Но хмельной царь был известным знатоком дискуссий. Как и каждый из нас в схожем состоянии, знал, когда поставить шах королям вражеским.

Тут помазанник и раскрыл ладонь, на котором лежали два зеленых «огонька» – подарок лекаря и сегодняшняя находка:

– А я теперь, видишь, уже два камня могу пользовать – так оно в моем случае надежнее. Еще лучше от яда оборониться можно. И от пития излишнего.

Эйлоф на секунду даже остолбенел. Это была одна из двух сережек, что он специально сделал для своей Евдокии. Лишь пара камней из дедовской горсти изумрудов, а ведь всю жизнь их когда-то перевернула.

И история тайной любви с его милой Дуняшей в момент пробежала перед его глазами. Ни одна живая душа про их чувства встречные и не знала. Ну, пожалуй, кроме подмастерья, который весточки между любящими сердцами переносил.

Понял лекарь, что произошло с ней какое-то страшное несчастье. Нутром почуял – ведь это она была в том шевелящемся мешке. Слышал эскулап, что случались такие истории во дворце царском с девками и бабами, насильно на улице схваченными.

Что де некоторые с наградами постыдными к мужьям и семьям возвращались. А те, кто понесговорчивее или поболтливее, так и вовсе пропадали.

Как камень в воду. Или мешок, что недавно видел. Словом, таким образом, что никто потом и разыскать вовек не сумел… Спросить бы. Но как тут поинтересуешься. Да только государь сам прервал его размышления:

– А говоришь, вроде как ты последний камень мне вручил. Негоже царю врать. Пошто только один отдал – силу камней уменьшил?

Нужно что-то сказать в ответ. Да что тут за такой короткий срок надумать:

– Ан нет, государь! Нечетное число камней, собранных воедино, дают эффект совсем обратный!

Усмехнулся царь. Решил не гневаться:

– Ты ученый муж, тебе виднее! Хотя, как по мне, чем больше – тем и лучше. Вот ты магии повелитель, а, видать, не всегда знаешь свой «предмет». Такие камни как лучшие женщины: чем крепче яд, тем крепче любовь их. И память.

Женская память-то ничего не забыла, не стерла, память просто ждет. Может нового дня, а может какой-то блошки, которая вовремя, с самого утра укусит ее правую ногу. Чтоб она ступила с другой – левой. И все вспомнила. Память в этот момент и возвращает долги. И я их всех помню.

Словом, камням и женщинам неважно, чет-нечет. Не угадаешь. Уж я-то знаю. Вижу, что возразить хочешь? Не сегодня – устал я. Ладно, ступай…

Не вышел Эйлоф из покоев царских – выбежал. Почти впрыгнул в возок и погнал лошадей, что есть силы. В надежде догнать слуг государевых с их драгоценной поклажей. Искал он Евдокию по дворам и улицам, под мостки заглядывал, да только нигде следов ее не сыскать.

Вечерело. Прознал лекарь, что и Дунины домашние хватились дочку на закате. И весь следующий день провели в поисках. Только все без толку. Никто на царя ведь не укажет и с людей его не спросит.

А еще поговаривают, что кидают таких неугодных в Гнилую топь, которая из-за газов болотных и в самые лютые морозы готова завсегда новую жертву в себя впустить. Откуда такое известно? Все просто: тайну ведь люди оберегают. Да только они и сами порой не готовы ее хранить вечно.

Ведь факт знания секрета возвышает человека, делает его особенным и значимым в своих же глазах. Млеет тогда тайнохранитель, ох как радуется!

Ну а может ли человек не поделиться своим восторгом? Правда-не правда – не умолчит. Вот так секреты великие на поверхности и оказываются. До всех добираются.

Второй день в неустанных поисках. Валится Эйлоф с ног. Вот она дорога черная до места ненавистного. Снега выпало по пояс, но дороги-то проторены. И грязюка еще по пути туда начинается – везде белый след от саней, а в направлении на Болото – сразу буро-черный. Словно сама земля путнику об опасности напоминает.

Добрался до места ненасытного, где люди и звери бесследно исчезают – да что толку? Топь – она и есть топь. Тихо и пусто, как на зимнем погосте. Только ветер завывает, да местами камыш сухой топорщиться. И кустарник над снегами чернеется.

Вот тогда затмила ненависть окончательно, почти задушила сознание Эйлофа. Считал он царя-помазанника своим покровителем и отцом родным.

Был лекарь ему преданным спасителем, хранителем тайн и даже советчиком. Сколько раз вместе дела делали.

А теперь принес ему государь беду, доставил тьму в самое сердце. И не важно знал царь или нет про чувства своего Джованни. Уверен был лекарь, что даже если бы государь и ведал – все равно с задуманного безобразия не свернул.

Уж такая участь царская. А, значит, достоин тот смерти. Но не простой, а соответствующей своему званию высокому.

Ближние бояре давно и так, и этак к царскому здоровью подбирались. Самое время для них пришло, свое влияние с царя на наследника его блаженного в безраздельную собственную власть преобразить.

Оставалось только государя-отца извести. И лишь лекарь совсем недавно был для них непреодолимым препятствием. Поил врачеватель владыку земель русских различными противоядиями, хотя бы от немедленной беды отводящими.

Царь пусть болел, но держался. Умри государь мгновенно – кто в его окружении ближе всего к царской плахе? Было бы кому Джованни убийцей назвать. Ну хотя бы для того, чтобы от себя подозрение отвести. Знать, смерть царя должна наступать не сразу. И произойти, когда на лекаря никто и подумать бы не смог.

До сих пор Джованни такого еще не делал. В основном ведь поднимал на ноги, а не умертвлял. Вот и решил тогда Эйлоф у царя в дорогу отпроситься.

Сначала, чтобы найти нужные составляющие будущего напитка. А затем уж и снова отъехать, чтобы в момент ухода царя на тот свет рядом не присутствовать…

Именно сегодня царь был в настроении. И предложение нового лекарства от Эйлофа – Эликсира молодости, что вспять годы поворачивает – воспринял с преудовольствием.

А вот идея долгого отсутствия врачевателя была обречена. Даже для поиска «див-травы» – необходимой добавки в чудо-средство, никак царь не хотел надолго отпускать любимого Джованни в северные края. Мол, сходи-ка ты прежде в Запретный дом.

Запретный дом на Балчуге мрачным своим видом полностью оправдывал и свое название. И вот уже который год пугал обывателей града Московского. Темная хоромина[24 - Дом, жилое здание, обычно с высоким забором] за высоким забором, где каждый находил свое вдохновение для собственных страхов..

Вот уж поистине внешний облик полностью соответствовал содержанию. Именно сюда свозили государевы слуги для потребы самого царя сильнейших колдунов и вещих людей с окраин Московии.

Мало находилось желающих, кто решался пройти хотя бы рядом с оградой, а уж внутри и подавно бывали единицы. Стрельцы, что охрану несли, да ближайшие царевы соратники. А последнее время и тех вовсе поубавилось.

Лишь Богдан Бельский – ближний царев слуга, что всем этим хозяйством ведал, регулярно терем навещал и допрос его странным насельникам учинял. Узнавал у них как каждый день для государя сложится. Что звезды, кости и духи про будущее скажут. И без задержки с докладом во дворец.

Узнал, что Эйлофу дорога в Запретный дом назначена, и тут же его к себе вызвал. Долго и хмуро смотрел на лекаря, будто подозревал его в чем-то.

И наконец строго-настрого наказал врачевателю: не дай бог, кому рассказать про то, что он сей хоромине увидит. Даже царю. Зачем же государя столь страшными сказками от дел великих отвлекать…

Глава 4. "Любовь и прочие сложности"

Предстоящая командировка Стэна на Международную сессию фитопсихологов в Вене не предоставляла заговорщикам дополнительного времени для долгого рассусоливания и обдумывания.

Но и промахнуться мимо цели было не в правилах этих мужчин. Стэн, согласившийся на странное и авантюрное предложение приятеля, воспринимал причуду Гены, как какую-то вынужденную меру:

– Ты только, и правда, не увлекись. Как в прошлый раз?

– В прошлый раз? Какой? О чем вы? – Гена и совершенно искренне удивлялся.

– Ладно, не мое это дело, – казалось, что довольно отвязанный Стэн в вопросах чужой личной жизни действительно испытывает неловкость: – Я тебе помогу. Но назад пути не будет. Просто будь осторожен – все-таки отбиваешь чужую жену, понимаешь?

– Даже и в мыслях не было, – Гене казалось, что ему, и правда, верят: – Наоборот, соединяем любящие сердца. Это же театр. Не взаправду.

– Ну нет, так нет. Я без занудства: человеку дается рай свыше, а ад «сниже». Но и туда, и сюда ему требуется время, чтобы добраться. И если бы у него была вторая жизнь, то поверь мне, он успевал в оба места.

Уж больно любит всякий индивидуум новые впечатления. Согласен? Ну а раз жизнь одна, то и выбор за тобой. Все еще уверен, что стоит продолжать? Тогда только вперед. Приступаем…

…Миловидная незнакомка – этакая неуловимая помесь скандинавки и японки-полукровки совершенно неожиданно обратилась к Видане в магазине нижнего белья: – Ах, простите, пожалуйста… Сможете меня выручить? Вы не подержите этот букет?

А то на работе подарили, а он из таких красивых, но очень хрупких цветов – никогда раньше не встречала. Еще вот и конверт дали, вместо подарка на День рождения.

Как всегда в офисе, вы же знаете… когда не понятно, что подарить. А моя слабость – дорогое белье. Вот я в обед сюда и сбежала.

Видана улыбнулась в ответ – она тоже обожала бюстгальтеры этой фирмы. И как-то сразу прониклась к девушке доверием:

– Ой, это поразительно! У меня завтра тоже день рождения. Какие же чудные цветы! Никогда таких не видела. И пахучие. Даже голова закружилась. Удивительно приятное сочетание. И для глаз, и для носа.

– У вас завтра день рождения? Не может быть! Вот совпадение! Мы одного знака зодиака. Такие противоречивые – сами знаете. Но очень женственные, – «японка» обезоруживающе улыбалась: – И я очень хочу вас поздравить, не отказывайтесь!

Давайте поделим подарки: себе я куплю белье, а у вас будет этот букет. Тем более он вам так понравился. Вы только не спорьте со мной. У меня-то праздник уже сегодня. И это мой каприз новорожденной.

А ваши грезы все будут выполнять только завтра, – и девушка с хорошим чувством юмора и ворохом бюстгальтеров в руках гордо «поплыла» в сторону примерочной.

Видане букет, и на самом деле, приглянулся. Она принесла охапку домой с таким блаженным видом, что ее муж Роберт даже не решился спросить, откуда цветы. И, наверное, не рискнул ревновать.

А дома хозяйка и вовсе сошла от них с ума. Ей казалось, что эта композиция, как выключатель моментально повышает настроение. И неуклонно заполняет пространство всепроникающими нотками со странным сочетанием клубники и апельсина, мускуса и луговых колокольчиков из детства.

Запахи изредка повторялись и задумчиво кружились. И как будто медленно поворачивались к Видане то одной, то другой гранью такого эфемерного и несколько подзабытого ею привкуса настоящего женского счастья.

Душа желала ярких эмоций, раскрывалась навстречу миру, хотелось мурлыкать знакомые мелодии. Голова была легка, а сердце, напротив, полно предчувствий чего-то самого-самого и только наилучшего. И даже ее день рождения, последние годы проходивший, как почетная обязанность, воспринимался уже с энтузиазмом.

Вообще, именинница давно не испытывала чего-то подобного. Разве что в детстве. Впрочем, там успела хлебнуть лиха. Ведь именно таким образом весь свой ранний возраст и прожила девочка с именем Вика.

Дело в том, что ни старшее поколение родных, ни отец никак не признавали экстравагантности ее матери. Которая дала ей странное имя Видана и, вильнув крутыми бедрами, умчалась навстречу новым ощущениям.

В общем, ушла к другому. А может и другим – нельзя точно сказать, сколько было у нее мужей после папы. Больше родные «вертихвостку» не видели.

А Вика выросла под присмотром бабули – отец всегда на работе или у других женщин. И иногда даже пропускал ее дни рождения. Вот почему эти праздники она не очень любила.

А в момент совершеннолетия «сирота» вопреки логике и здравому смыслу все-таки переназвала себя именем по метрике – Видана. Мстила, наверное, за что-то. С тех пор на обращение «Вика» и настойчивые звонки отца она не отзывалась.

Да и в более поздние годы праздники по поводу очередных прожитых лет, у Виданы порой проходили неважно. Так на одной из работ попалась ей начальница с какой-то торжественной фамилией Царская.

Как ее предки в годы сурового военного коммунизма и прочей идеологической дурости сумели пронести такое вражеское прозвище до наших дней – уму непостижимо.

Но женщина и правда была властная и, видимо, приходилась десятой воде на киселе кому-то из старинного рода Салтыковых . Уж больно замашки у нее были, как у известной барыни-садистки[25 - Салтычиха или Дарья Салтыкова – русская помещица, за издевательства и убийства приговоренная к пожизненному заключению в монастырской тюрьме.], что в конце восемнадцатого века несколько десятков крепостных извела «вусмерть».

И особенно, как и прежней своей исторической наставнице, нравилось ей изводить свой секретариат да бухгалтерию. Где концентрация женского пола традиционно много выше.

Прямо порой трясло Царскую от существования кого-то еще, кроме нее на этом свете. Особенно, если этот «кто-то» – «в юбке». И не дай бог моложе.

Но как у любого настоящего палача, были и у той минуты слабости. Не могла она день ото дня отходить ко сну с грехами, не отмоленными и никем толком не отпущенными. Вот и устраивала порой Царская себе отдохновение. Зайдет бывало к подчиненным в любой отдел на чей-то день рождения и поднимет торжественную здравицу за именинника. И не запрещала ведь праздновать. Тоже человек.

Правда от тоста этого простодушного все за столом стоящие так и норовили раствориться в окружающих стенах. Чтобы начальница не заметила именно его или ее. А затем, не мешкая, Царская бросала через плечо что-то типа «Ладно, празднуйте» и резко выходила.

И беда, если еще на минуту останавливалась. Потому что произносила она в эти мгновенья свое тихое и роковое, обращаясь обычно к имениннице-женщине: – Лапочка, а зайди-ка ты ко мне!