скачать книгу бесплатно
Я как раз героически пыталась победить тригонометрические функции, когда явился мой фан-клуб (так я их про себя начала называть, после того, как они взяли на себя работу с письмами моих читателей).
– Лида! Ты не представляешь! – с порога заявила Репетун и я напряглась.
– Да! – кивнула Максимова и я, мысленно плюнув на все эти тангенсы и тождества, отложила учебник и задала провокационный вопрос:
– Что случилось?
Шлюз открылся и на меня хлынул информационный поток. В общем на обычные письма Максимова и Репетун отвечали вполне прилично, но попадались вопросы, которые ставили их в тупик.
– Ну, вот, смотри, – горячилась Репетун, лихорадочно роясь в толстой пачке раскрытых писем, – Вот оно! Ольга М. из деревни Зюзино спрашивает, «…если я каждый вечер буду мазать «Одуванчиковый» крем для рук, мой Васечка вернется?». И вот что ей я должна отвечать?
– Пиши, пусть чередует с «Ромашковым», – продиктовала я, а Максимова сдавленно хрюкнула.
– А вот слушай, что у меня. Пишет читательница Нина А. из села Муляка, – хмыкнула Максимова:
– «…Доброго дня, дорогая редакция. Я доярка, у меня трое детей. Замужем не была. Я использую, как вы и советовали, репейниковый шампунь, чтобы волосы не секлись. Поэтому волосы у меня стали очень густыми и красивыми. Но Федя все равно жениться не хочет. Что мне делать?..».
– Пусть попробует «Пихтовый», – пожала плечами я и вздохнула.
– Смотри, Лида, тут тебе даже мужчины пишут, – улыбнулась Репетун и помахала измятым конвертом.
– Их тоже крем для рук волнует? – удивилась я.
– Да вроде нет, – хихикнула Репетун и зачитала, – какой-то Сергей Л., спрашивает: «Здравствуйте! Я пользуюсь кремом для бритья «Мыльный» от фабрики «Свобода» и одеколоном «Саша». Но женщины меня все равно не любят и, к тому же, мстят. Вот недавно наш директор похвалил одну бабу с третьей бригады, хотя я работаю лучше. Ей дали Почетную грамоту, а мне – нет. Но я ей ничего не сказал. Борьба с сисястыми соперницами за похвалу самого главного – не моё. И в жизни, и на производстве! Я пишу это в надежде, что в своей рубрике вы развернетесь и начнете давать больше советов нам, мужчинам. А еще я пишу стихи о писателях. Могу прислать почитать…».
– Мда.., – вздохнула Максимова.
– Так что ему ответить? – повторила Репетун с досадой.
– Напиши так, – задумалась я, – «Сергей, вы, конечно, большой молодец, писать стихи – это хорошо. И одеколон «Саша» – тоже хорошо. Но попробуйте понять, что каждому – свое, перестать обижаться на женщин и винить их во всех своих неудачах».
– Погоди, это не все, – Максимова зачитала еще какое-то письмо. – Письмо от Маши О. «…месяц назад мы с Алёшей поженились и живем у его родителей. Квартира двухкомнатная, там еще живут его старшая сестра и бабушка. Я делаю маски для роста волос из натертого лука, а они говорят, что воняет. Уважаемая редакция, как мне убедить их, что это полезно?..».
– Пусть попробует чесночный ополаскиватель и через три дня они ее сами попросят вернуться к луковым маскам, – закатила глаза я.
– Тебе всё шуточки, а человек, между прочим, совета спрашивает, – укоризненно посмотрела на меня Максимова.
– А переехать в отдельную квартиру Маша с Алёшей не пробовали? – зависла я и Репетун с Максимовой взглянули на меня, как на дурочку. И тут я поняла, как много об этом времени мне еще предстоит узнать…
Наше совещание продолжалось добрых полчаса: поток жаждущих «волшебных» знаний, которые моментально решат все их проблемы, не иссякал. Наконец, все затруднения читателей мы преодолели, на письма ответили, коллеги ушли, а я задумалась. Машинально раскрыла учебник, но мысли витали далеко и от синусов, и от косинусов.
Из мечтательно-созерцательного состояния меня вывел приход Зои Смирновой.
– Лида! – сказала она, многозначительно посмотрела на меня и протянула коробку с каким-то хламом. – Вот!
Я удивилась:
– Это что?
– Календарики, настенные календари, тематические значки, статуэтки и сувенирные альбомчики для рисования… много всего, в общем…
– Зачем?
– Мы же с тобой вчера про делегацию на Олимпиаду говорили, – надулась Зоя и прижала коробку к груди.
– И что?
– Вот я тебе первой все и принесла! Выбирай. В счет зарплаты.
Я окинула все это «богатство» взглядом. Выбирать было откровенно нечего. И не потому, что плохо исполнено, просто я копить лишнее барахло не люблю.
Еще в моей прошлой жизни, когда мы только-только начинали ездить в Египетско-Турецкий туристический округ, мы там с азартом гребли все подряд: магнитики, чашки с видами пирамид, какие-то статуэтки с котиками и богом Ра. Все это добро мы с упоением коллекционировали, дарили родственникам и знакомым. Считалось неприличным вернуться из отпуска из-за границы и не привезти коллегам по магнитику. И вот в один прекрасный момент концентрация этой дряни у нас дома достигла критического уровня, я разом сгребла все в кучу и вынесла на помойку.
Жить стало легче. А уборка квартиры перестала быть адом.
И вот теперь все заново.
Я заглянула в коробку, среди кучи календариков с олимпийской символикой, карандашиков и пластмассовых игрушек особо выделялись деревянный свисток-дуделка болельщика и ЗиКовская декоративная тарелка «Олимпийские игры-80».
Я посмотрела на барахло грустным взглядом, потом на Зою и сказала:
– Мне каждого, по 10 штук.
– Зачем так много? – округлила глаза Зоя. – Да и дорого.
– Ничего, – вздохнула я, – цель оправдывает средства.
– Слушай, Лида, – сказала вдруг Зоя, – а ты знаешь, чем футбол отличается от гандбола? Или греческая борьба от вольной борьбы?
– Ну… – попыталась ответить я. – Там есть нюансы… какие-то…
– Вот, – вздохнула Зоя, – не знаешь.
– И что с того?
– А то, что ты всем этим вообще не интересуешься, – продолжила развивать тему Зоя, – И все остальные также… и ты знаешь, Лида, мне иногда кажется, что большинство так рвется на эту Олимпиаду, чтобы посмотреть на иностранцев, а не на игру.
Я не нашлась, что ответить.
Зоя ушла, а я вернулась к учебнику Колмогорова, но сосредоточиться не могла, мысли разбегались. Взгляд зацепился за высохший фикус на подоконнике, поливать было лень. За окном пели птички, светило солнышко, в общем, всем было хорошо, только у меня на душе было как-то не по себе.
Когда на душе досада, как говорила моя бабушка, нужно выпить стакан крепкого сладкого чаю и все пройдет. Я налила в чашку воды, опустила туда кипятильничек, включила в розетку и попыталась понять, что же меня так бесит? Прогнав все события сегодняшнего утра в голове, поняла – я категорически не хочу поступать в политех. Понимаю, что это идеальный вариант – но вот не хочу и всё! И учиться там будет сложно и мне не интересно, и в карьере это мне не сильно поможет. По старой привычке, я люблю делать что-то так, чтобы за раз получать сразу несколько результатов. Ибо человек ленив, а значит, должен мыслить стратегически, дабы лишний раз не напрягаться.
Припомнив разговоры с фан-клубом, я поняла, куда надо поступать: на психолога. Эта ниша в нынешние времена почти не занята, то есть советская медицинская психология, конечно же, рулит, а вот обычная, социальная – в глубоком пролете. Информацию люди почитать в интернете не могут, а что делать – не знают. Отсюда такие глупые вопросы в письмах, неумение простых людей анализировать и выделять в проблемах главное от второстепенного.
Я задумалась, где же я могу выучиться на психолога? Поступать в мед Лидочке с ее тройками и железнодорожным дипломом не светит, да и не хочу я работать в психушке, там через пару лет сама бросаться на стены или на людей стану – профдеформация и все такое.
Остается единственный для меня вариант – у нас в городе есть пединститут. Там в том числе учат разным психологиям, и довольно много. Я пролистала справочник абитуриента: так, в нашем педыне четыре факультета. Исторический сразу отпадает – ездить на практику по раскопкам и откапывать мумии эпохи энеолита – не мое. Биофак тоже мимо: собирать всяких пиявок и паучков – боюсь, а сажать цветочки лениво. Вон у меня даже фикус на подоконнике засох. Физмат – не осилю. Остается дошфак, т.е. – начальное образование. Ну, а что, учиться там легко, можно даже экстерном попробовать, диплом получу быстро, и сразу примусь делать карьеру с вертикальным взлетом! А работать в депо «Монорельс» с дипломом пединститута вполне можно, карьере это не помешает.
Вот так я размечталась, пока не прибежала запыхавшаяся Галка с пачкой приказов по планированию перевозок…
Рабочий день закончился, и я вышла из здания депо «Монорельс», свернув на параллельную улицу. Путь мой был не близок и лежал к дому дражайшей лидочкиной свекрови – Элеоноры Рудольфовны.
Пришла пора разобраться с Горшком.
Дом, где жила Элеонора Рудольфовна был старинный, добротный, еще дореволюционной постройки в стиле псевдоампир. Я вошла в просторный, пропахший торжественными ароматами вестибюль, поднялась по монументальной лестнице из белого мрамора на второй этаж и застыла перед обитой темным добротным дерматином дверью.
Подавив малодушное желание убежать, я надавила на кнопку звонка. Где-то внутри квартиры раздалась переливистая птичья трель. Через пару мгновений дверь распахнулась, и я получила удовольствие лицезреть Элеонору Рудольфовну лично.
Увидев меня, лицо лидочкиной свекрови перекосилось и она, схватившись за грудь, закричала:
– Ты!
– Да, это я, – скромно кивнула я. – Здравствуйте, Элеонора Рудольфовна.
– Да как ты посмела?! – заверещала хозяйка квартиры, проигнорировав элементарную вежливость.
– Валерия позовите, – сказала я, но похоже мое появление произвело на нее столь неизгладимое впечатление, что она продолжила орать:
– Мерзавка! Пришла! В мой дом!
– А ну, тихо! – тоном прапорщика Петренко рявкнула я.
От неожиданности Элеонора Рудольфовна заткнулась и наступила тишина.
– Горшков где? – спросила я, и, не став дожидаться ответа, отодвинула ошалевшую лидочкину свекровь и прошла в гостеприимно распахнутую дверь.
Внутри резиденция лидочкиной свекрови напоминала скорее нору хомяка. Остро пахло валерьянкой, кошачьей мочой, куриным бульоном и духами «Пиковая дама». Я чуть не задохнулась, поэтому дышать пришлось ртом, а не носом.
Бесконечно натыкаясь на какие-то то ли коробки, то ли торшеры, я прошла сквозь темный узкий коридор, и распахнула первую попавшуюся дверь.
Это оказалась спальня. На огромной кровати, среди нагромождения подушек и подушечек, с видом Принца Датского, возлежал лидочкин супруг – Валерий Анатольевич Горшков. Меня он сперва не заметил, так как сосредоточенно вкушал черную икру маленькой ложечкой из хрустальной розетки.
– Горшков, – сказала я просто, не здороваясь.
Вместо ответного приветствия, лидочкин супруг вдруг закашлялся, подавившись черной икрой.
Глава 7
Горшков кашлял, отплевываясь черной икрой, а я смотрела на его багровое от натуги, округлившееся лицо, на туго обтянутые сатиновой пижамой стати, и было противно. Одна нога его была в гипсе. Вторая – в вязаном носочке в розовую и синюю полоску.
Наконец, откашлявшись, Горшков вдохнул воздух, брезгливо отбросил мельхиоровую ложечку, и с натугой просипел:
– Ты-ы-ы…?
Отрицать очевидное было глупо, поэтому я просто кивнула.
– Что-о тебе надо?! – возмущенно вскинулся лидочкин почти бывший супруг и взмахнул пухлыми парафиновыми руками.
– Развод. – Жестко припечатала я.
– Эм-х-м-х-м…, – сокрушенно промычал Горшков и с внезапной надеждой покосился мимо меня.
Поневоле я обернулась: за спиной торчала встревоженная Элеонора Рудольфовна, чутко прислушиваясь к нашему разговору.
Встретившись со мной взглядом, лидочкина почти бывшая свекровь осознала, что ее засекли и ринулась спасать Горшка с отчаянием курицы, которая защищает цыплят от злобного коршуна (в данной аллегории роль злобного коршуна, однозначно, отводилась именно мне).
– Мерзавка! Посмела прийти! Вон отсюда! – заверещала она.
– Так! – сказала я, сграбастала ее за шиворот стеганного халата и вытолкнула за дверь.
Дверь со стуком захлопнулась, и из коридора донеслись возмущенные крики. Потом забарабанили.
Мне было уже плевать.
Окончательно поправ этикет и пренебрегая родственными чувствами, я круто развернулась и нависла над Горшковым, который все это время глупо хлопал глазами и не делал никаких попыток разрулить ситуацию хоть как-то.
– Горшков! – гаркнула я.
Горшков икнул и затравленно посмотрел по сторонам.
Но на этот раз никто не пришел ему на помощь, и я продолжила давить, еще более грозно:
– Ты зачем, скотина, заявление о разводе забрал?!
Горшков побледнел и сник.
– Ты почему меня в известность не поставил, гад?!
Горшков покраснел и машинально подтянул одеяло повыше, к подбородку.
– С какой стати ты единолично принимаешь решение, за меня?!
Во время этой тирады лицо Горшкова менялось от бледно-синеватого до ярко-пунцового и обратно, словно у пугливой камбалы или хамелеона. Отвечать он явно не собирался, поэтому я продолжила, с нажимом:
– Горшков, мы все равно разведемся, хочешь ты этого или нет. Не желаешь по-хорошему – пойдешь через суд. Осознай своей тупой башкой – для тебя это хреновый вариант! Это плохо повлияет на твое вступление в Партию! Уж я прослежу!
(о своих партийных планах я скромно умолчала).
Горшков побледнел опять.
– Так, – я раскрыла сумочку и вытащила блокнот. Горшков наблюдал за мной с все возрастающим беспокойством.
Выдрав из блокнота листок, я швырнула его в Горшкова:
– Пиши!
– Что? – дернулся почти бывший лидочкин супруг.
