скачать книгу бесплатно
– Не смотри на меня своим глазом жестоким
– Передай лучше милому на тот берег привет.
(текст подлинный)
Странник попытался прихлопывать в ладони, но руки уже не очень слушались, хватало только сил подносить к губам кубок. Тут неожиданно и Энеджеб, сделав громадный глоток, крякнул, утерся ладонью и неожиданно взревел вместе с другими мужиками:
– Улягусь я на ложе, как старая собака
– Улягусь я на ложе и притворюсь больным
– Лечить меня врачам, будет большая мука
– Такое вот заболевание, что неизвестно им
– А к вечеру поближе придет моя любимая
– Придет моя любимая и посрамит врачей
– Придет, и меня вылечит, подруга моя милая
– Лекарство и микстура, от моего недуга, известно только ей.
(текст подлинный)
Так весело, с песнями и танцами, обошли по дамбе разлившееся озеро Лотосов, прошли вдоль западного берега и подошли, наконец, к входу в подземелье.
Вся толпа сопровождающих встала по обе стороны.
Странник приподнялся и окинул взглядом всех пришедших проводить его, стараясь хоть на миг поймать взгляд каждого. Люди. Такие же, как и ты, такие же, как и в твое время. В чем же отличие? Они так же радовались своим пустяковым радостям – удачный улов сегодня, удалось подстрелить антилопу, можно с женой пойти к соседям выпить пива и спеть песни, Хапи принес обильные воды – голода в этом году не будет. С той стороны бездны их жизнь выглядела очень мрачной и безрадостной, но они, в своей недолгой жизни, умели радоваться малому и не очень печалиться невзгодам. Их было мало, очень мало. Во всей стране их было много меньше, чем в одном большом городе из будущего времени, но дела их были так удивительны, что и через тысячелетия их потомки с изумлением будут взирать на их творения, сочтя, что такое под силу только богам.
И каких только басен они о делах их не напридумывают. Особенно соплеменники вестника, которые ни о чем толком не знают, но обо всем желают судить. Это же намного проще выяснить, не то как это было сделано на самом деле, а проще доказать, что это сделать невозможно, хоть и строение это стоит. Вот оно стоит, а сделать его было нельзя. А ничего нельзя было сделать, ни пирамиды четвертой династии, хоть там саркофаги Хуфу, который был поставлен к погребальную камеру, до окончания строительства пирамиды, ибо он не проходит по внутренним коридорам. Никого не волнует саркофаг второй великой пирамиды с найденным внутри саркофагом Менкаура. Этот все неважно – пирамиды построили инопланетяне! Это надо же настолько неуважать себя и собственную цивилизацию, чтобы отдать все великие стройки древности хер знает кому, – пирамиды – инопланетяне, – пирамидные города ацтеков и майя – тоже инопланетяне, Тадж-Махал и Анкор – ну тут и вопроса нет, истуканы острова Пасхи, ну, есть ли вопросы? Борабодур, ну уж точно не люди, – да куды им на хрен, критская культура и разговора нет, – только инопланетяне. Микенская культура явно инопланетная. Осталось разобраться с тайской и китайской цивилизацией, и на земле ничего не останется сделанного человеческой цивилизацией. Дайте русскому мальчику, вечером, карту звездного неба и он утром вернет вам ее исправленной. И этих мальчиков становиться все больше и больше, не желающих учиться, желающих поучать.
Странник все же дождался светлого лика Гора – красный шар выплывал из-за желтых отрогов правого берега Нила, приблизительно в том месте, из которого он сам пришел в этот мир некоторое время назад. Небо над Египтом набирало густую синеву.
– Знаешь, друг, – сказал он кузнецу, – а у вас очень синее небо, я такого раньше и не видел.
– Разве небо бывает другим?
– Бывает. Бывает белесое, бывает серое, а бывает, что и вообще его нет.
Носилки понесли по ступенькам вниз. Танцовщицы-плакальщицы, за неявкой жрецов, все же запели погребальную песню, слова которой они знали не хуже отсутствующих служителей богов.
– Кто находится «там», тот подобен живому богу.
– Кто находится «там», тот будет стоять на солнце.
– Кто находится «там», для того больше нет препятствий.
(текст подлинный)
Вестника хоронили как царя, хотя не было на погребении ни одного высшего жреца, ни одного хем —нечера, и очень мало младшего жречества. Плакальщицы взяли на себя ответственность за слова предназначенные только царю.
Странник повернулся на живот и смотрел сначала на мир залитый солнцем, на людей, смотрящих на него, затем на синее небо, видневшееся в проеме входа, затем на уменьшающееся просто светлое пятно.
Затем носилки внесли в помещенье и поставили на пол, и странник повернулся вновь на спину и осмотрелся в подступившей темноте. Он уже плохо чувствовал руки и ноги, плохо ворочал языком и тяжело дышал. Пожалуй, именно вино дало короткую отсрочку, а теперь и она кончалась.
– Вот видите друзья мои. – сказал он склонившимся Хеприруре и Энеджебу. – Как все прекрасно получилось, вы первые, кто встретили меня в этом мире и вы последние кто меня проводят. Прошу вас воздержаться от плача, криков, воплей, так как скажу вам по секрету, что мне и без этого уж очень страшно, а я, вообще-то, намерен до конца вести себя достойно, как и положено порядочному парню. Теперь же обнимите меня быстро и идите и живите дальше. Живите, любите друг друга, размножайтесь.
Хеприрура все же дала волю чувствам обняв странника и расположившись на нем сверху терлась о него носом и шептала:
– О, Повелитель крокодилов, о, мой повелитель, о, крокодилов любимый повелитель.
Она хотела сказать «О, мой любимый», но запуталась в крокодилах и повелителях под воздействием нервного стресса. И, поскольку несчастная женщина, обняв свою несбывшуюся надежду, не собиралась, по-видимому, ее теперь отпускать, Энеджебу пришлось снять ее и отнести за порог входа в зал, где египтянка, не удержавшись все же от многотысячелетней привычки своего народа, упала лицом вниз и стала посыпать голову пылью. Кузнец вернулся, обнял странника и спросил:
– Что я могу еще для тебя сделать, друг мой?
– Оставь один мне факел.
– Может не один, а больше?
– Одного с лихвою хватит, как выйдешь из зала ударь что есть силы по той плите, где птица Бену, хорошо бы вот кувалдой. А снаружи вход завали камнями. Это все. Теперь прощай. А нет, еще не все. Вот как быть с этим? – вестник показал глазами на Хеприруру.
– Не волнуйся, я все понял. Эта маленькая женщина не будет знать нужды. – кузнец подумал, покрутил головой и с улыбкой добавил. – Ну, пока мы будем живы. Прощай дружище.
Однако кузнец тут же вернулся.
– Прости, что я надоедаю в такую важную минуту, но… скажи, что мне делать… ну что самое-самое,…а, то ведь я не знаю, что, же теперь нам делать дальше.
– Вот и славно, что не знаешь. А то ведь все те, что точно знали, как принести на землю счастье, принесли подземный ад.
– Но хоть что-то ты мне скажешь?
– Скажу. Скажу, как я это понимаю. Самое-самое это не давать одному смертному власти над другим, а для этого, постарайся не давать богатеть богатым и беднеть бедным и если не можете жить без власти, то пусть властвует один над всеми или большинство над меньшинством, но ни в коем случае не малая часть над всем. И еще одно – пусть дети получают почет за дела свои, а не за рождение.
Глава четвертая. Шаг в бесконечность
Через некоторое время после ухода Энеджеба гулко опустилась плита, закрывшая вход и отрезавшая окончательно от мира живых.
Вестник остался один на один с вечностью.
Там и только там сможет он найти свою прекрасную и жуткую любовь под именем царица Нейтикерт. Там она и пребывала все это время. Оттуда и позвала его на помощь, и он воочию увидел чудовищные события древней старины. Так все и должно было случиться, и так и должно было закончиться. Мир этот был почти реален. Но ведь настоящая реальность уплыла на барке времени уже к устью времени, как справедливо заметила царица. И все эти люди находятся в бездне Дуата. И если через тысячелетья он услыхал отчаянный зов, то, наверное, у Нейтикерт были к тому основанья. Вряд ли она испытывает там великое блаженство. Все, что происходило до сих пор, всего лишь краткий миг на пути в бесконечность.
Он так и не смог её спасти в этом мире. Теперь пришло отправиться в загробный мир и отыскать там свою возлюбленную.
Некоторое время он лежал, не шевелясь и совершенно без единой мысли, чувствуя лишь как немеет тело и вселенский холод охватывает его. Мысли, действительно, не было ни единой, но вместе с холодом вползал ужас от неизбежного грядущего. Вселенная чудовищным монолитом опускалась на его хрупкую и ничтожную человеческую сущность, своими размерами и тяжестью парализуя даже мысли о сопротивлении. Затем, когда убийца распоясался вовсю, решив, что вестник уже полностью в его власти, он ударил оставшейся волной жизни по могильному холоду и вышиб его из тела почти полностью.
– Не надо так спешить, дорогая гостья, хозяин еще здесь, – пробормотал он, – еще я не покинул свое тело, так что, постой пока что за порогом. Никуда я от тебя не уйду, но сейчас ты поспешила.
Но погружение в Дуат? Дуат не имеет места, там нет времени, там все чуждо привычному миру живого человека. И именно сейчас самый подходящий момент для погружения в его пучины. Сейчас, когда он между миром живых и миром мертвых. Причем намного ближе ко второму.
Впрочем, выбора особого у него и нет. Нет никакого – вход запечатан и коридор завален. Путь свободен только в сторону бесконечности. Туда он и пойдет. Главное удержаться и не взглянуть на саркофаг. Все так же, как и у Орфея, за малым исключеньем – ему нельзя себя со стороны увидеть. Если он увидит в саркофаге свое тело, то все станет на свои места и исчезнет последняя надежда считать себя живым и последняя возможность вернуться в мир реальный.
Он сделал попытку встать, и она оказалась безуспешной. Он попытался шевельнуть рукой, и это у него не вышло. Не шевельнулся даже палец. Ужас медленно и вкрадчиво вползал в сознание, пытаясь обхватить его липкими щупальцами. Каменные боги смотрели с суровым осуждением на жалкое человеческое существо, не желающее входить в вечность.
Нет. Он действует неверно. Он пытается действовать телом, отключив разум, но это не битва с живым врагом, а сражение с безразличием смерти. Здесь будет все наоборот. Здесь бесполезны физические усилия, ибо он идет в мир духов, мир ирреальности. И едва он об этом подумал, как тут же поднялся из саркофага и подошел к обозначенной на стене гробницы ложной двери, противоположной от входа.
Главное не смотреть назад. Пусть то, что находится в саркофаге, останется тайной. Если он сможет пройти по тропам преисподней, то через тысячелетья найдут эту гробницу и саркофаг со сдвинутой крышкой и посчитают, что гробница ограблена, мумия уничтожена, а сокровища похищены. Может, и он будет стоять рядом, и слушать предположенья, скрывая улыбку.
А если останется в бездне Дуата, то еще больше предоставит хлопот потомкам своим истлевшим телом нестандартной внешности.
Теперь надобно открыть дверь из гробницы в преддверие потустороннего мира. Он вспомнил слова из тайного древнего папируса бога Тота:
– Глаз не всегда видит то, что есть
– Можно увидеть то, что говорят
– Можно увидеть написанное раньше
– Можно не увидеть то, что пред тобой.
– Глаз не всегда видит то, что есть
– Воспользуйся зрением ока Уаджат
– Для этого дано тебе твое сердце.
(текст заклинания подлинный)
Он провел по верхней кромке двери и пальцы его передали то, что почувствовали, и он произнес древнее заклинание:
– Делающий – делает, ползущий – ползет, тот, чье лицо сзади, – остерегается Великой двери.
(заклинание подлинное)
И Дуат открылся. Нет, не открылась дверь гробницы, просто явилось еще одно измерение ее пространства, и он увидел путь и приготовился сделать шаг.
Сзади послышалось мерзкое хихиканье, перемежающееся мерзейшим подвизгиваньем.
Вестник обернулся – павианам надоело изображать из себя безмолвные изваяния – они соскочили со своих пьедесталов и теперь прыгали по гробнице, скалили с издевательским видом длинные клыки и прочие зубы и верещали.
Наглые животные носились перед вестником и лезли настырно прямо в лицо, один вообще вспрыгнул ему на плечи и начал трепать за волосы, рассерженный несолидным загробным поведением хозяин гробницы, стянул нахала за шкирку и стукнул по голове кулаком.
Наглые обезьяны с воплями повыпрыгивали в ложную дверь гробницы и скрылись с глаз, но тут зашевелилось черное изваяние Упуата и глянуло на вестника, ощерив пасть, а по стенам поползли черные тени похожие, на жадные, тянущиеся к нему руки. Этого вестник терпеть не собирался и шагнул вслед за ускакавшими в вечность павианами.
И ступив на порог в мир ушедших, он услышал женский голос, прокричавший над ним.
– Эй! Вестник, ты не ушел мертвым. Эй! Вестник, ты ушел живым. Ты очистишься в прохладном океане звезд.
(текст подлинный)
Вестник замер на месте, пораженный тем, что здесь в мире мертвых с ним заговорили. Но еще больше поразило его, что тут знают кто он.
Некоторое время никаких событий не происходило, затем тот же голос произнес, но уже не торжественным возгласом, а обычным голосом.
– Ну, может, что-нибудь ответишь? Хоть какое-нибудь заклинанье.
Вестник слегка приободрился и произнес необходимое заклинание.
– Приветствую тебя дочь Инпу, открой же для меня путь тайный, что б смог пройти его я до Ахета.
Невидимая дочь Инпу повздыхала и ответила:
– Ну, ладно – пусть хоть так. Иди же, что же с тобой делать.
Вестник шагнул в мир мертвых.
Путь в вечность за дверью выглядел, как черные клубы мрака во мраке. Для тех, кто ожидает в вечности небытия, это было самое подходящее место. Чернота жадно вцепилась в вестника и со вкусом принялась растворять, явно намериваясь вобрать в утробу все до последнего атома его существа.
Он шарахнулся в сильном испуге, скажем честно – даже в ужасе, обратно в уютную гробницу, но – увы! – ее и след простыл. Все заменила жадная жующая тьма. Нет – билась беспомощная мысль – надо сопротивляться. Но как – он не мог понять, а понимать надо быстрее, ибо сущность исчезала со скоростью обвала.
И тут… какой-то отдаленный и неясный шепот… нет, даже не шепот. Просто мысль, но она обозначила его сущность в сжимающей тьме, и он ухватился за нее, и тьма перестала втягивать его. Шепот обволок его, тем самым обособив от пожирающей тьмы. Чьи-то неясные мысли удержали его на краю бездны. О, Небсебек… любимый… о, боги, будьте милостивы… друг мой, да будет жизнь твоя …на полях Иалу… никогда …не забуду…
В верхнем мире за него молились Хеприрура и Энеджеб и тем обозначили его сущность в глубине Темного мира.
Теперь они с мраком небытия существовали отдельно друг от друга. Но существование в кромешном мраке все равно, что и небытие. Нужны какие-нибудь события и персонажи.
Первый тут же и явился – перед ним встала, извиваясь кольцами, кобра и зашептала нежно:
– Возлюбленный мой, зачем же ты скитаешься тут во мраке? Зачем же не лежишь спокойно в прекрасном саркофаге? Ведь я тебя так крепко поцеловала. Чего же еще тебе необходимо для вечного покоя?
– Просто я жизнь еще не всю закончил.
– А следует ли цепляться за жалкое существованье? Небытие спокойно и блаженно, а все, что кроме, может быть омерзительно и ужасно. Взгляни-ка.
Из мрака к вестнику поползла мерзкая нечисть с мохнатыми лапами, маленькими горящими глазками, ядовитыми клыками и липкой паутиной – вселенская жадная мерзость.
– Откуда столько гадости в этом запредельном мире? – возмутился вестник.
Огромная кобра приблизила голову прямо к носу собеседника:
– Сам же говорил, что в основе мирозданья самопожиранье, а хорошее – начало лишь отсчета для плохого, а оно, последнее, предела не имеет.
– Такая основа мирозданья меня возмущает. Почему бы не положить в его основу что-нибудь другое.
– Ш-ш-ш. – ответила змея, а следом за ней зашипела и мерзостная нечисть.
– Все, мне надоела нечисть, и я читаю священное заклинание: