Эверест. Дотянуться до Небес. Записки альпиниста

Эверест… Он забирал у тебя все: силы, время, покой. Но он же умел и дарить. Да, он был жесток, но в его жестокости была какая-то странная справедливость. Он дарил моменты, ради которых стоило терпеть.

Одна только мысль о вершине – она сводила с ума. Она пленяла, как наркотик, заставляла забыть о боли, о страхе, о сомнениях. Эверест всасывал тебя в себя, как воронка и ты, сопротивляясь из последних сил, все равно поддавался его власти.

Ты боролся. Боролся всеми силами, всеми фибрами души. Но чем больше сопротивлялся, тем яснее понимал: ты бессилен. И в какой-то момент ты просто сдался. Сдался ему, судьбе, всему этому безумию. Отдал себя целиком, без остатка.

А внутри… внутри все кипело, бурлило, как раскаленная лава. Эмоции рвались наружу, адреналин бил в голову, как ударная волна. Но сквозь этот хаос чувств пробивался страх. Да, страх.

Он был всегда рядом, тихий, почти незаметный, но разъедающий, лишенный резонанса. Он жил в тебе все эти дни, недели, месяцы подготовки. Он грыз тебя изнутри, как червь, точил душу, не давая забыть о риске, о цене ошибки.

И я до сих пор не знаю, был ли этот страх другом или врагом. Но именно он стал тем самым топливом, которое гнало тебя вперед. Именно он заставлял искать в себе силы, чтобы подняться после каждого падения, чтобы сделать еще один шаг, когда тело кричало: "Хватит!"

Вообще страх в горах – это не просто чувство. Это нечто большее, почти осязаемое. Он обволакивает тебя, проникает в каждую клетку, становится частью тебя, но при этом живет своей собственной жизнью.

Он как отдельное существо, которое дышит рядом, смотрит тебе в глаза и шепчет: «Ты не справишься». И ты понимаешь, что это не просто тень, а настоящий противник, с которым придется бороться. Не на жизнь, а на смерть.

Этот страх – особенный. Он не похож на тот, что ты испытываешь в обычной жизни. Он горный, дикий, первобытный. Он меняет форму, то сжимаясь в комок где-то под ребрами, то разливаясь ледяной волной по всему телу. Он материализуется, становится почти видимым. И ты знаешь: чтобы идти дальше, нужно сразиться с ним. Лоб в лоб. Без компромиссов.

И ты сражаешься. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Это битва на износ, где победа дается ценой неимоверных усилий. И когда ты в финале одерживаешь верх, понимаешь: это не просто победа над страхом. Это победа над собой. Она стоит тех же усилий, что и восхождение на саму вершину. Может, даже больше.

Для меня страх был главным испытанием. Не холод, не усталость, не отсутствие удобств. Нет. Именно он – этот всепоглощающий, давящий страх – был моим самым сильным противником. Я знал: если смогу его победить, все остальное покажется детской игрой. И это знание давало силы. Оно стало моим компасом, моей опорой.

Все началось еще на подходе к базовому лагерю Эвереста16 (БЛ). Неделя пешего перехода через ослепляющие, захватывающие дух пейзажи. Казалось бы, что может быть прекраснее? Но внутри бушевала буря. Мысли метались от восторга и предвкушения до отчаяния: «А может, все бросить? Зачем мне это?» Но ты идешь. Потому что назад дороги нет.

А потом – жизнь в базовом лагере. Казалось бы, это просто палаточный городок у подножия великой горы. Но нет. Это испытание на прочность. Каждый день, каждая ночь – это борьба с собой, с сомнениями, с тем самым страхом, что присосался к тебе как клещ.

И когда начинается само восхождение, ты понимаешь: это уже не просто борьба. Это война. Война, где тебе порой «сносит мозги», где ты теряешь опору, где кажется, что помощи ждать неоткуда.

Но именно в этом, наверное, и заключается магия Эвереста. Он не просто проверяет тебя на прочность. Он ломает, чтобы собрать заново. Он заставляет тебя чувствовать все: от безумного страха до экстатического восторга.

И когда ты проходишь через это, ты становишься другим. Сильнее. Выносливее. Мудрее. Ты закаляешь свой дух и понимаешь: теперь ты способен на большее. На максимум. На то, что раньше казалось невозможным.

Горы… Они всегда были для меня чем-то большим, чем просто камни и снега. У них своя душа, своя аура, своя карма, не похожая ни на что другое. Ее чувствуешь за версту, за километры, еще до того, как они появляются на горизонте. И когда ты приближаешься к ним, шаг за шагом, ты словно входишь в магический круг, заколдованный и вечный.

Ты чувствуешь, как незримая тяжесть обрушивается на тебя – давящая, плотная, будто сама тьма приняла форму. Она пробирает тебя насквозь, будто пытаясь проверить, достоин ли ты быть здесь. Воздух вокруг наполнен чем-то неуловимым, словно микроскопическое облако, витающее в пространстве. Оно пахнет… как? Сложно описать.

Этот запах – как отзвук удара молнии. Резкий, вяжущий, с металлическим привкусом на языке, будто язык лизнул батарейку. Он обжигает ноздри, но за ним тянется что-то приторное – сладковатый отзвук озона, будто сама стихия оставила после себя незримый шлейф силы. Его не спутать ни с чем.

Ближе к горам этот молниеподобный, острый аромат постепенно растворяется в других – теплых, нежных, дышащих жизнью. Цветы, травы, деревья… Они ковром расстилаются у подножия, будто природа сама пытается уравновесить суровость каменных гигантов мягким дыханием земли.

Алые розы, пышные рододендроны, кружевные гортензии, огненные маки, освежающая мята, терпкий можжевельник… Их ароматы не просто смешиваются – они танцуют в воздухе, сплетаясь в единую симфонию, столь же яркую и насыщенную, как сама жизнь.

Но чем выше поднимаешься, тем сильнее меняется мир вокруг. Воздух становится холодным и резким, почти стерильным, словно его пропустили сквозь ледяной фильтр. Снега и льды вытягивают из него последнее тепло, оставляя лишь кристальную чистоту и гнетущее безмолвие. А там, где начинается «зона смерти» – выше 8000 метров – исчезает все лишнее.

Здесь каждый вдох обжигает. Ледяной воздух впивается в легкие ледяными иглами, смешиваясь с колючей снежной пылью. Она проникает под кожу, выкорчевывает изнутри все мысли, все страхи, оставляя лишь голый инстинкт. Желание выжить. Жажду вершины, которая уже так близко – и все еще недостижима.

И все же, даже в этом царстве вечного холода, где ветер выдувает последние следы жизни, природа не сдается. Среди лезвий льда и скал, острых, как предательство, она находит способ напомнить о себе.

Изредка среди бескрайних просторов вечной мерзлоты встречаются крошечные островки зелени – будто капли жизни, затерянные в ледяном безмолвии. Эти упрямые растения, впившиеся корнями в скупую землю, словно бросают вызов самой природе.

Их цветы – вычурные, яркие, неприродные всполохи – пылают среди звенящей серости, словно живые искры упорства. Кажущиеся хрупкими, они не склоняются, а отвечают порывам ветра пластикой выживания, напоминая: жизнь пробивается даже там, где, кажется, восторжествовал лишь вечный холод.

А ночью… Ночью Эверест преображается. Небо, черное, как бархат, становится ближе, чем когда-либо. Мириады звезд зажигаются одна за другой, словно кто-то рассыпал алмазы по небосводу. Они так близко, что кажется, будто можно протянуть руку и коснуться их.

И в этом безмолвном мерцании, в гробовой тишине гор, есть что-то завораживающее, почти мистическое, ирреальное. Это момент, когда ты чувствуешь себя одновременно ничтожно маленьким и частью чего-то бесконечно великого.

Но если отбросить эту магию ночного неба, то остальное… Остальное – это вызов, брошенный самой природой. Выше снеговой линии, в так называемой «зоне смерти», ты словно теряешь связь с реальностью. Там, где воздух становится разреженным, а холод проникает в каждую клетку тела, остается только одна мысль: «Как бы унести отсюда ноги?»

Это место, где жизнь замирает. Ничего не растет, не ползает, не летает. Только камень, лед и вечная тишина. Это царство смерти и она здесь – полноправная хозяйка.

Она маячит перед тобой, как только ты переступаешь черту. И если ты оказываешься в ее власти, счет идет на часы, минуты. Ты должен успеть подняться на вершину и спуститься обратно, пока она не забрала тебя навсегда.

Это состязание со смертью, с самим собой, больше похоже на русскую рулетку. Ты собираешь всю свою волю, все свои силы и идешь вперед, не оглядываясь. И остается только надеяться: повезет – не повезет. Если повезет, ты вернешься живым, словно заново родившись. Если нет… Ну что ж, значит, судьба.

Ее лицо до сих пор стоит у меня перед глазами… Минуя отметку 8400 у скалы «Балкон», я заметил женщину. Голова ее бессильно упала на грудь. Снег намел на ее капюшоне целую шапку. Рядом, скрючившись в позе эмбриона, лежал другой – колени намертво вжаты в живот.

Два немых вопроса, застывших в небо. Ни пафоса, ни величия – только леденящее дыхание смерти и его жуткая, неприкрытая будничность здесь, на вершине мира. И тогда рассудок, этот бесстрастный бухгалтер, выдал холодный расчет: «Восемьдесят тысяч… За спуск одного… Проще бросить. Большинство так и остаются здесь. Навеки».

На подступах к Эвересту я уже был там – не телом, но душой. Мои мысли, словно альпинисты, карабкались вверх, прокладывая маршруты, штурмуя вершину за вершиной в моем воображении.

Я видел, как мои ноги ступают на эту легендарную вершину, как я стою на Крыше Мира, а где-то далеко внизу, в туманной дымке, остаются овации, восхищение и весь этот шумный, суетливый мир.

Я едва замечал, как проходил мимо многочисленных поселков и деревень, мимо местных достопримечательностей, которые, словно грибы после дождя, вырастали то тут, то там. Гигантская ступа Боднатх17 в Катманду?

Да, она была величественна, но для меня она оставалась лишь фоном, размытым пятном на пути к моей цели. Люди, их лица, их улыбки – все это сливалось в одну пеструю канву, которую я не мог разглядеть.

Гул толпы, смех детей, крики торговцев – все это было где-то далеко, за плотной стеной моих мыслей. Эти звуки, словно назойливые мухи, жужжали в ушах, но не проникали внутрь.

Мой слух улавливал их, но не слышал. Мое зрение фиксировало яркие краски, радужные отблески жизни, но чем ближе я подходил к Эвересту, тем больше эти краски тускнели, теряли свою силу.

Моя душа была уже там, на вершине, где царят тишина и вечность. Этот мир с его «изысканным лоском», с его суетой и блеском, не трогал меня. Я был мертв для него, глух к его соблазнам.

Даже здесь, в одном из самых роскошных уголков земли, я чувствовал себя чужим. Мое сердце билось в ритме ветра, который гуляет по склонам Эвереста, а не в такт этому шумному, яркому, но такому далекому миру.

Однажды, в Базовом лагере Эвереста, во время традиционного обряда Пуджа, я услышал слова молодого шерпы-проводника18, которые навсегда отпечатались в моей памяти. Они звучали как откровение, как тихий, но мощный голос самих гор.

Пуджа19 – это не просто ритуал. Это священный момент, когда буддийский монах читает молитвы, обращаясь к духам гор, прося защиты и благословения для тех, кто отважился бросить вызов вершинам. Это посвящение в мир, где судьба висит на одной веревке, где стихия диктует свои правила.

И вот, среди дымящегося благовония и шепота молитв, этот шерпа, едва замечая мое присутствие, произнес: «У многих людей с Запада есть одна беда. Они разобщены внутри. Их души рассеяны, словно ветер в ущельях. Они потеряли связь с тем, что делает человека цельным – с верой, с традициями, с чем-то большим, чем они сами.

Они не умеют контролировать свой ум, не могут абстрагироваться от суеты. Их взгляд блуждает, их мысли расфокусированы. Но в горах это смертельно. Здесь ты должен быть собран. Здесь ты должен быть цельным».

Его слова глубоко затронули меня, как удар колокола. Он был чертовски прав! Горы не прощают слабости. Они требуют не только физической силы, но и абсолютной концентрации, внутренней гармонии. Молитва, ритуал, вера – это не просто традиция. Это инструмент, который помогает настроить душу, как натянутый лук, готовый выпустить стрелу к цели.

И я слушал его, затаив дыхание. Я чувствовал, как его слова проникают в самое сердце, как будто сам Эверест говорит через него. Я принес в дар горам частицу своей души, с самого начала пути. И я сделал все, чтобы оставаться верным своей цели. Все: каждое дыхание, каждая мысль – все было подчинено одной мечте: достичь вершины. Во что бы то ни стало.

Я не отступал. Не сомневался. Не позволял себе ни минуты слабости. Эверест, этот гигантский громоотвод, впитывающий молнии и ветра, словно чувствовал мое упрямство. Он будто шел мне навстречу, испытывая, но не ломая. И я шел, зная, что только собранность, только целостность внутри позволит мне одержать победу.

Мы продвигались к Базовому лагерю Эвереста все выше и выше. Проверяя себя и свои легкие на прочность. Постоянный набор высоты все более сказывался на общем внутреннем состоянии. Горная болезнь не так сильно задела меня.

Можно сказать, что она прошла по периферии, вскользь. Оставив на мне еле различимый след в виде головных болей, пульсации в висках и сдавливаний в области сердца. Что сказать честно, было малоприятно. Тем более на такой высоте, где любая боль, болячка как приговор.

Из-за этого я периодически уставал, утомлялся и быстро терял силы. Поэтому по приходу в какую-нибудь лоджию или гостиницу, я практически сразу опрокидывался на постель и засыпал. Сон приводил меня в чувство, в норму, в полный порядок. И даже небольшой, кратковременный по своим меркам. Но все же. Эффект был на лицо.

Достаточно было просто посидеть. Вздремнуть на коленках. Покемарить пару минут. И вот ты уже стоишь при полной боевой выкладке, как ни в чем не бывало, готовый к дальнейшим трудовым будням и испытаниям.

По этой причине меня меньше всего интересовал весь этот наносной антураж и суматоха, которым поддаются незадачливые туристы, посещая те или иные места в горах. Хотя там, куда ступала моя нога, однозначно было на что посмотреть и чему подивиться.

На моем пути встречались места, навсегда отчеканившиеся в памяти. Они не просто впечатлили – они сразили наповал, оставив в душе неизгладимый след. И сейчас, вспоминая их, я словно снова там, среди этих красочных, фантасмагорических пейзажей, где новый изгиб тропы под пятой – это встреча с чем-то величественным и неповторимым.

Одним из таких мест стал подвесной мост Хилари. Он натянут над бурлящей рекой, чьи истоки берут начало у самого подножия Эвереста. Стоя на этом мосту, я чувствовал, как он слегка раскачивается под ногами, а внизу, в пропасти, ревет вода, несущаяся с бешеной скоростью.

Это было одновременно страшно и восхитительно – словно я оказался на границе между миром людей и миром гор, где природа диктует свои правила.

А Намче-Базар! Этот город шерпов, затерянный в распадке гор на высоте 3440 метров, – настоящий шедевр, созданный природой и людьми. Он напомнил мне Колизей, только вместо арены – бесконечные лестницы, спиралями уходящие вверх и вниз. След, оставленный временем здесь – это история, каждый камень – свидетельство жизни, которая кипит в этом суровом, но безусловно красивом месте.

Особенно запомнился Як-Отель. Снаружи он выглядел как кабак с Дикого Запада, но внутри был расписан в восточном стиле, создавая ощущение, будто ты попал в другой мир.

Главной звездой здесь, конечно же, был як – лохматое, величественное создание, которое стало предметом гордости хозяев и главным героем всех разговоров. Его спокойный, почти царственный вид заставлял задуматься о том, как гармонично человек и природа могут сосуществовать в таких условиях.

Но самый яркий момент – это рассвет в Тенгбоче. Представьте: крошечная деревня на полпути к Базовому лагерю Эвереста, вокруг – заснеженные вершины, а в центре – древний монастырь, самый крупный в регионе.

Когда первые лучи солнца коснулись вершин, весь мир вокруг заиграл золотыми и розовыми красками. Это было настолько красиво, что я замер, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть этот миг. В тот момент я понял, что такое настоящая гармония.

На перевале Ток-Ла-Пасс, на высоте 4900 метров, я столкнулся с чем-то, что тронуло до глубины души. Здесь, среди камней и ветра, стоят памятники погибшим альпинистам – Анатолию Букрееву, Скотту Фишеру и многим другим.

Читая их имена, я почувствовал, как комок подкатывает к горлу. Это место напомнило мне, насколько хрупка человеческая жизнь и насколько велика сила духа тех, кто решается бросить вызов горам.

А еще было высохшее дно озера Горакшеп. Почему-то именно оно запало мне в душу. Может, потому, что его пустынный, потрепанный вид так напоминал мое собственное состояние после долгого перехода.

Я стоял там, глядя на трещины в земле и чувствовал, как будто это озеро – отражение моей усталости и одновременно напоминание о том, что даже в пустоте есть своя красота.

И конечно, невозможно забыть армию вьючных животных, которые сопровождали меня на всем пути следования. Лошади, яки с их длинной густой шерстью, хайнаки – все они шли рядом, неся на себе тюки с провиантом и снаряжением.

Звон их колокольчиков стал для меня своеобразной медитацией. Он задавал ритм моим шагам, словно подсказывая: «Иди, ты сможешь». И я шел, чувствуя, как горы вокруг словно складываются гармошкой, открывая передо мной новые виды, новые горизонты.

Когда я подходил к Базовому лагерю, последние метры пути казались особенно трудными. Серпантин, заваленный огромными камнями, словно бросал мне вызов: «Сможешь ли ты?» Но когда вдали показались желтые и белые полотнища палаток, я понял – это окончание.

Окончание долгого пути, который привел меня сюда, к подножию Джомолунгмы «Богини-Матери всех гор». И в тот момент я знал: все трудности, все испытания стоили того, чтобы увидеть ее во всей ее величественной красоте.

Часть 7. Базовый лагерь Эвереста

Холод. Он не просто окружает тебя здесь – он въедается в кости, пропитывает каждую пору, становится частью дыхания. Первое, что чувствуешь, открыв глаза в тесной палатке под утро, это не свет, а именно холод.

Резкий, режущий, как лезвие старого кукри. Воздух на высоте 5364 метра – не воздух, а разреженный эфир, глоток которого требует усилия. Каждое движение, словно в замедленной съемке. Застегнуть спальник? Целый квест. Завязать шнурок? Геройство.

Я выползаю наружу и мир обрушивается. Грохот. Не тишина гор, о которой пишут в глянцевых журналах, а оглушительный, живой грохот. Это Кхумбу. Ледник. Где-то в его чреве трещат и рушатся тысячелетние льды, скрежещут глыбы размером с небоскреб.

Звук идет снизу, сквозь землю, отдается в грудине. Это не музыка. Это предупреждение. Рычание спящего гиганта, на чьей спине мы, мелочные соринки, осмелились разбить свой жалкий лагерь.

И вот он – Базовый Лагерь Эвереста или EBC (Everest Base Camp), как его тут величаво называют. Не место. Состояние. Беспорядочное скопище из ярких палаток, растянувшийся по серой морене, как заплатки на старой куртке.

И над всем этим – ОНА. Джомолунгма. Не просто гора. Исполин. Икона. Палач и мечта. Ее южный склон – черная, местами заснеженная стена – вздымается прямо отсюда, из лагеря в небо.

Утром она розовеет, днем ослепляет белизной, вечером пылает багрянцем, а ночью сливается с тьмой, ощущаясь лишь как гнетущая, холодная пустота над головой.

Она не враждебна. Она равнодушна. Совершенно. Мы для нее – муравьи, ползающие по склону в попытке доказать… что? Себе? Миру? Что мы можем? Она просто есть. Вечная. Немая. Подавляющая.

В ушах еще звенит гул самолета, доставившего меня в Лукла. В ноздрях – пыль и дымок доисторических ледников. В крови – коктейль из адреналина и первобытного страха. Я оглядываюсь. Этот «город» на высоте пяти с половиной тысяч метров.

Здесь пахнет пылью, дизельным топливом от генераторов, сладковатым дымком якского навоза (им топят печки в «чайных») и… амбициями. О, да, амбициями здесь пахнет сильнее всего. Они витают в разреженном воздухе, смешиваясь с запахом пота и страха.

Вот рядом бурно жестикулируют шерпы, их лица, словно высеченные из старого дерева, светятся невозмутимостью, которой мне не понять. Они основа всего. Двигатели этой безумной машины.

Они носят немыслимые грузы по ледопаду с грацией горных козлов и терпением яков. Их улыбки – теплые островки в этом ледяном море. Их сила – тихая, кованная из тишины и ветра. Они – настоящие хозяева этой высоты, мы – лишь временные гости, платящие дань их опыту и выносливости.

Видеть, как они несут по тропе смерти (Ледопад – это именно она, смерть под маской искрящегося льда) огромные балки для новой «чайной» или ящики с шампанским для чьей-то «VIP-экспедиции» – это одновременно восхищение и стыд.

Богачи в палатках-люкс: Да, есть и такие. Геодезические купола с коврами, обогревателями, спутниковым ТВ и столиками для покера. Запах дорогого латте и дорогих духов. Их подготовка? Оплаченный логистический монстр.

Они покупают не просто восхождение, а иллюзию комфорта на краю бездны. Смотреть на их вечеринки с икрой под грохот Кхумбу – сюр чистой воды. Грани миров сталкиваются здесь особенно жестоко.

Там – новички. Их сразу выдают ошалелые глаза и неуверенная поступь в громоздких ботинках. Хватают на память все подряд: ржавые баллоны, камни с молитвенными флажками, посиневшие ногти. Их смех – громогласный, нервный всплеск в тишине. Они еще не осознали, куда попали. Не согнулись под тяжестью этой горы.

Чуть дальше – ветераны. Их видно сразу. Взгляд – прищуренный, острый, сканирующий небо, склоны, лица. Движения – экономные, выверенные, как у хищника, берегущего силы. Они говорят мало, тихо. Знают цену каждому слову, каждому калорию.

Их палатки – не просто укрытие, а крепости, где идет тихая война за восстановление. Они ждут. Ждут окна. Того самого короткого затишья в бешеной пляске струйных ветров на вершине, когда Небо ненадолго приоткроет дверь…

А мы, наша группа, находились где-то посередине: мы уже миновали первый шок новизны, но, несмотря на имевшийся горный опыт, еще не обрели стоического спокойствия бывалых. Наше существование определяла не томительное ожидание, а интенсивная, выжигающая душу и тело учеба. Именно здесь, в этом хаотичном городе из разноцветных палаток, раскинувшемся у подножия величайшей горы мира, и началось мое подлинное преображение из простого смертного в альпиниста.

Первым уроком стала «Лестница». Две шаткие алюминиевые секции, переброшенные через имитацию ледниковой трещины – глубокую расщелину, скрывающую в своих синеватых недрах вековой лед. С виду – просто конструкция с строительной площадки.

Но для нас она была вратами в иной мир. Мир, где каждый шаг – вызов, а доверие к снаряжению – единственная нить, связывающая с жизнью. Я ступал на первую перекладину, и ледниковая трещина подо мной зияла голубоватой пустотой, обещая ледяное забвение.

«Не смотри вниз, смотри вперед!» – эхо инструктора растворялось в разреженном воздухе. Это был не просто переход. Это был танец с гравитацией, первый урок смирения и концентрации.

Затем нас поглотила шкала высоты. Скалодром из голого льда стал нашим полигоном. Здесь я познакомился с ними – жумаром и восьмеркой. Жумар, тот самый зубчатый зажим, что должен был стать моими когтями, впивающимися в веревку жизни. Первая попытка подъема была откровением собственной беспомощности.

Руки горели, ноги скользили по ледяной стене, а железный механизм с ленцой перемещался вверх по тросу. Но с каждым движением приходило понимание: это не про силу, это про ритм. Вдох – щелчок жумара, шаг ногами в петли, выдох – перенос веса. Ритм, повторенный сотни раз, пока мышцы не начали помнить его сами.

А потом – спуск. Доверить свою сотню килограммов живого веса, страха и надежды маленькому устройству в виде восьмерки. Откинуться назад, в пустоту, почувствовать, как веревка с шипением проскальзывает через карабин, и начать контролируемое падение вниз по ледяному фасаду.

Это был акт веры. Вера в веревку, в железо, в товарища, страхующего тебя на другом конце. В этом противоборстве с высотой рождалось новое чувство – не бесстрашия, нет, а уверенности, выкованной в знании и отточенном мастерстве.

Нас учили ходить заново. Надев кошки – эти стальные когти с двенадцатью зубьями, – ты становился неуклюжим ребенком. Первые шаги, когда зубья цеплялись за штанину или за соседнюю кошку, грозя падением.