скачать книгу бесплатно
Они идут сюда…
Смерть идет…
2013 г.
Неразрушенный город
Я тогда подумал, что он сошел с ума.
Главное, я тогда еще толком не знал, что с ума можно сойти. И что вообще есть какой-то ум.
Но тогда я сразу подумал – он сошел с ума.
Когда мой учитель прицелился в неё, легкую, воздушную, идущую к нам по тропе.
– Вы… вы что? – только и успел спросить я.
Он спустил тетиву.
Несостоявшаяся гостья упала с простреленным горлом.
– Вы с ума сошли – сказал я.
Вот это я хорошо помню, как сказал – вы с ума сошли. Сказал учителю, на которого раньше и взглянуть боялся, не то, что там что-то спросить.
Помню.
Её тоже помню – маленькую, хрупкую, как она шла к нам по тропинке, еще несла что-то, то ли корзину с фруктами, то ли еще какие-то подарки, цветы, что ли.
Говорила что-то…
– Ой, здравствуйте, насилу до вас добралась по буеракам!
Нет, не то.
– А можно к вам?
Тоже не то.
– А классно вы тут устроились!
И не так. Не знаю, как. Не помню. Голос помню, живой, звенящий, пропитанный солнцем – а слова теряются в прошлом.
А вот со словами учителя наоборот. Хорошо помню, как заворачивал её в простыни, как зарывал её в пустыне – все еще миловидную, все еще не утратившую своего обаяния – приговаривал мне:
– Никогда… никогда таких не подпускай к своему городу. Ты слышишь – никогда!
Я даже не спросил, почему. У учителя нельзя было спрашивать – почему. Там вообще нельзя было задавать вопросов.
Потому что город рождается в тишине.
Учитель…
Он учил меня строить города.
Нет. Не так. Невозможно научить строить город.
Я учился у него…
Тоже не так.
Я просто смотрел. Осторожно. Издалека. Из пустыни – боялся подойти к той невидимой границе, где кончается пустыня и начинается город.
Проще написать – он прогонят меня и бил меня палкой. Но это будет неправдой. Он просто сразу установил какую-то неуловимую границу между нами – границу, которую нарушать нельзя. Я научился чувствовать дни, когда работа у него не клеилась, и нужно было уйти подальше и не смотреть. Я также чувствовал дни, когда работа кипела ключом, и учитель сам хотел, чтобы кто-то наблюдал его труд.
Учитель…
Я не помню его лица.
Может, потому, что так ни разу и не взглянул в его лицо.
Память вообще скупа со мной, прячет от меня то, что мне важно, и выдает какие-то совершенно ненужные образы.
Например – мой первый город.
То есть, первый свой город я не помню – первые свои города люди строят еще когда только-только поднимаются на ноги, делают первые шаги, кладут камень на камень. Я имею в виду первый город, который не упал, не разрушился, не рассыпался в прах, как только дунуло на него беспощадное время.
Учитель видел мой первый город. Кажется, это был первый раз, когда учитель посмотрел на меня. И когда он подошел ко мне, первый раз нарушил какую-то неуловимую грань между нами. Поправил там, переделал здесь – и мой город ожил, заиграл новыми красками.
– Вам нравится? – спросил я.
И тут же зажал ладонями рот – город вздрогнул, вспугнутый моим голосом.
– Хорошо. Только…
Мастер не договорило, махнул рукой, мол, позже поймешь. Я просил его объяснить сейчас, сейчас, – тогда я не знал, что всему свое время, что я не понял бы и половины его объяснений.
Учитель…
Я так и не видел толком его лица – даже когда закрывал ему глаза в день его смерти.
Я сидел на пепелище своего города – города, в который вложил всю сою жизнь и всю свою душу. Я еще пытался восстановить что-то, еще выискивал что-то среди руин, вставлял в погнутые витражи оплавленные стеклышки, – которые выпадали вновь.
Странно, что в этот момент я меньше всего думал о городе.
Я думал о ней.
О том, что она ушла.
Пытаюсь вспомнить, как она пришла первый раз, как я пустил её в город. Да нет, не пустил, она никого не спрашивала, она вошла сама. Как перебирала башни, шпили, я все хотел ей сказать, то нельзя этого делать, не любят города, когда на них смотрят – не то, что трогают. Так и не сказал. Да она и не делала им больно, как-то умела она прикоснуться к городу, и не сделать ему больно.
– Слушай, классненько у тебя получается, а?
Слова в памяти.
Её слова.
Я перебирал остатки города – который невозможно было восстановить. Я уже знал это. Ставил камень на камень – и думал о ней.
Почему-то надеялся, что она вернется.
Надежда – столь же безумная, как надежда на то, что город отстроится снова. Даром, что уже сделала все, что могла, поиграла с моим городом, который разрушился от её прикосновений, вынула драгоценные камни из стен, сняла золотое солнце с самой высокой башни, надела себе на цепочку, как медальон.
Она бросила меня и мой город, нашла нового строителя – где-то там, по ту сторону пересохшей реки. Она вошла в его город – так же легко и смело, как входила в мой.
Слова учителя в памяти:
– Никогда… никогда не подпускай их… к городу.
– Воды испить можно?
– А?
– Воды-то хоть испить можно?
Он стоял возле руин моего города, – одинокий странник, пришедший из ниоткуда. Я показал ему то, что осталось от моей столицы, объяснил, что на обугленном пепелище не найдется ни глотка воды.
– И давно ты так… на руинах?
Я пожал плечами. Я потерял счет времени, – может, прошли года, а может, миллиарды лет.
– У меня тоже так было, – сказал он.
Я молчал.
– Тоже так было… хочешь, можешь всю жизнь так… хочешь, можешь заново…
Я объяснил, что у меня не хватит сил сделать что-то заново.
– Я тоже так думал… а потом ничего..
– Здесь? На руинах?
– Нет, лучше новое место найди…
Я не помню, как нашел новое место. Я не помню, как начал складывать камень на камень – потихоньку, шаг за шагом. Тогда всё было как во сне. Очень постепенно ко мне стала возвращаться жизнь, если это вырастание из пепла можно было назвать жизнью.
Я построил город.
Из пепла, из праха, из песка – я построил город.
Город получился даже лучше тех городов, что были у меня до того – чему-то меня научила эта история с погибшим градом. Да и видно было, что строил его не маленький мальчик, не отрок, не неопытный юноша – умудренный годами мастер. И все-таки город был чуть хуже. Не было в нем какой-то непосредственности, чистоты, какая бывает только в молодости, когда еще не знаешь, что кто-то может прийти и разрушить твой город.
Солнце отражалось на высоких шпилях, и часы на главной башне возвещали колокольным звоном полдень и полночь.
Я замер.
Я не верил своим глазам.
Нет. Никакой ошибки. Она шла ко мне по почти невидимой тропе, песок пустыни бережно хранил каждый её след. Шла, легкая, летящая, несла в руке корзину с чем-то манящим, махала мне рукой…
– Наконец-то до вас дошла… думала, и не найду вас…
Я натянул тетиву…
– Да вы что?
Никогда… никогда… – голос учителя, бережно сохраненный памятью.
– Да вы постойте, я…
…тетива рвется из рук, стрела вонзается в горло несостоявшейся гостье.
Мне дышит в спину город.
Спасенный город.
Заходит солнце, тянутся длинные тени за край земли.
А дальше нужно что-то делать, нужно рыть могилу очередной жертве. Укрывать могилу цветами, как делал учитель.
Иду к жертве. Почему-то хочется первым делом завернуть её в простыню, не видеть остекленевших глаз на бескровном лице.
Заворачиваю тело в простыню, что-то падает на песок.
Не верю своим глазам.
Ключ.
Еще утешаю себя, успокаиваю, ну и что, что ключ, мало ли, подумаешь, какой может быть ключ – но уже вижу.
Ключ.
От города.
Наклоняюсь, пытаюсь докричаться до той, которая меня уже не слышит.
Когда-нибудь я найду этот город.
