Я их всех убил

Было ли это простым совпадением или адресованным именно ему посланием, которое доставил странный субъект, твердящий свою извращенную мантру?

Молодая женщина, решив, что у коллеги, возможно, сейчас начнется паническая атака, крепко вцепилась в его плечо.

– Максим, ты в порядке?

Вместо ответа он покачал головой и схватил прозрачный пластиковый кармашек, в котором лежала визитка.

Не успела Эмма его остановить, он был уже далеко, перед дверью кабинета лейтенанта Ассии Ларше.

Пластиковый кармашек чуть не выскользнул из взмокшей руки; Максим сделал глубокий вдох и трижды постучал по деревянной панели.

– Войдите! – громко откликнулась Ассия.

Медленным, но решительным жестом Максим открыл дверь и оказался лицом к лицу с той, чьего взгляда избегал все утро.

Идеально гладкое, смуглое лицо Ассии хранило непроницаемое выражение, однако он заметил легкое подергивание век. Плохой знак.

Он нарушил молчание, начав спокойным голосом:

– Думаю, меня следует приписать к одной из групп, ведущих расследование.

Она, казалось, переварила эти его слова, потом уселась за письменный стол.

– Закрой дверь, если не возражаешь, – бросила она, небрежно махнув в сторону входа.

Он затворил дверь и подошел ближе. Ассия не давала ему разрешения сесть, так что он просто положил улику перед ней.

– У меня есть веские основания полагать, что я смогу получить сведения о нашем задержанном.

– Так передай их Павловски или Буабиду, – ответила она, не отводя своих черных глаз от его взгляда.

– Мне знаком этот логотип, я знаю, с кем может быть связан наш парень. У нас четыре потенциальные жертвы, действовать надо быстро. Позволь мне присоединиться к расследованию.

– И речи быть не может, – возразила она, не теряя хладнокровия. – Если тебе известны детали, способные продвинуть поиск, твой долг поделиться ими. Ты в курсе, чем рискуешь, если этого не сделаешь? Сегодня твой первый день в бригаде, постарайся его не испортить.

– Я должен участвовать в расследовании!

Его тон стал тверже, что не ускользнуло от Ассии, и лицо ее посуровело.

– Ты заявляешься этаким бодрячком и смеешь просить меня об одолжении? Максим, ты вернулся после нервного срыва, и я отказываюсь подключать тебя к столь важному делу, еще слишком рано. Если факты подтвердятся, то это крайне серьезно, у нас нет права на ошибку.

Он стиснул зубы, на лице резко обозначились скулы. Он медленно закрыл глаза и с трудом сглотнул.

– Это логотип секты, – снова заговорил он как можно спокойнее. – Секты, которая очень хорошо мне известна.

– Тогда отправляйся к Леруа или Павловски и расскажи им все, что знаешь: больше я ничего посоветовать тебе не могу.

Разговор прервался, зависнув в наэлектризованной тишине. Максим сжал пластиковый пакетик, потом, судорожно втянув воздух, произнес:

– Я прожил в этой секте десять лет, – к счастью, в четырнадцать меня оттуда вытащили. Там все меня знают. Подключи меня к следствию, это жизненно важно.

Если начальницу хоть немного взволновало упоминание о его прошлом, явно очень болезненном, то она ничем это не выдала. Ее тонкие черты лица остались словно высеченными из мрамора – темного мрамора.

– И почему ты считаешь, будто ты в этом деле компетентнее любого другого? – не сдавалась она.

– Они не станут говорить ни с кем… кроме меня.

Ассия Ларше несколько секунд раздумывала, потом вздохнула.

– В таком случае ты станешь работать с Павловски, – с явной неохотой сказала она, – и поступишь под его начало. Леруа присоединится к группе Буабида. А сейчас немедленно отправляйся к Борису и изложи все, что тебе известно.

Максим был не в силах выдавить благодарность – он не испытывал никакой радости оттого, что присоединился к расследованию. Напротив, это назначение открывало ящик Пандоры. Ему придется снова погрузиться в туманный мрак и столкнуться со старыми демонами. И рядом даже не будет Эммы, которая знала его лучше всех в бригаде и приносила успокоение одним своим присутствием. Неужели он сам запустил программу сошествия в ад?

5

В бригаде бурлила жизнь, а несмолкающий гул, похожий на дальний рокот океанских волн, еще спокойных перед бурей, иногда прерывался протестами в адрес тех, кто оставил открытой дверь центрального входа. Снаружи поднялся ветер, а столбик термометра пополз вниз к отметке минус пять. Было непривычно холодно, попросили включить отопление зданий казармы, но запросу предстояло пройти по всем административным излучинам, и, к несчастью, сработает он с большим запозданием, когда лето уже постучится в ворота города. Де Алмейда и Гора обсуждали смену полюсов Земли: наверняка они прочли несколько статей на сомнительных сайтах и в любом случае ничего в этом не понимали. Они довольствовались тем, что заглатывали предложенное им хлебово, и часто попадали впросак.

Когда в приотворенную дверь влетел порыв холодного воздуха, ближайшие к ней жандармы уже готовы были возмутиться, но осеклись, узнав Ассию Ларше.

В правой руке она держала досье, массивные часы на левом запястье подчеркивали ее хрупкость.

– У аджюдана Монсо имеется кое-что новое по текущему делу, – объявила она присутствующим. – Группы перестраиваются: Павловски и Монсо в группе А, Буабид и Леруа – группа Б, общая поддержка – Гора и де Алмейда в группе В.

Павловски и Максим переглянулись, а Эмма внутренне поздравила себя с тем, что оказалась не с ними. И в то же время ощутила легкую горечь, потому что Максим, ее всегдашний напарник, будет вести расследование параллельно с ее группой.

Она обожала Макса, воспринимая его скорее как старшая сестра. Брат Эммы умер много лет назад, и, хотя у ее коллеги не было ничего общего с тем веселым и обаятельным мальчишкой, каким был Люка, Эмма сумела различить в нем ту же чистоту души, которую считала уникальным даром.

Разумеется, у Максима был достаточно циничный взгляд на мир и куча разных маний, он обзавелся крепким, как сталь, панцирем и был не слишком разговорчив, но огромная уязвимость, которую он считал делом чести скрывать от окружающих, тронула ее. Хотя ее сердце могло воспылать только к представительницам женского пола, ей бы хотелось иметь такого друга, как Максим. С ним, конечно, совсем не просто, но она была готова бороться, чтобы доказать ему, что у мира есть светлые стороны.

Эмма посмотрела на Максима, который уже направился к столу Бориса, и с улыбкой пожала плечами. В ответ он выдал ухмылку, которая больше походила на гримасу боли. Она внутренне развеселилась.

Расслабься, Макс: с улыбками у тебя явно напряг, подумала она.

Борис молча покачал головой и вскинул брови, предоставив новому напарнику начать разговор. Увидев, что Максим не воспринял сигнал, он решил разбить лед:

– Похоже, у тебя появилась новая информация?

– Ты должен отвезти меня в дом первой жертвы, – ответил тот сухо, не оборачиваясь.

– Там криминалисты проводят осмотр, лучше пока проверить другие версии, так будет эффективнее, – бросил Борис, явно не в восторге от заявления Максима.

Тот двинулся к своему столу и схватил куртку, висевшую на спинке стула.

– Если хочешь, можем отправиться на моей машине, – сказал он.

Слегка обалдев от бесцеремонности, с которой тот обратился к старшему по званию, Борис вытаращил глаза и раздраженно засопел. Эмма, издалека наблюдавшая за сценой, подошла к нему и положила руку на плечо.

– Не принимай на свой счет, Монсо немного холоден, а главное, упрям. Методы у него довольно странные, но, уверяю, они дают результат.

Борис вопросительно глянул на молодую женщину.

– Вспомни о пользе сомнения, предоставь ему кредит доверия. Поезжайте туда. Я его знаю, ему необходимо начать свое расследование с нулевой отметки.

Павловски с недовольным вздохом смирился и последовал за Максимом.

– Машину возьмем мою, но поведешь ты, – обратился он к подчиненному, бросая ему ключи.

Вернувшись в Верье-дю-Лак, в квартиру Колина Вассарда, Борис и Максим облачились в белые цельнокроеные комбинезоны, шапочки и бахилы, чтобы не осложнять кропотливую работу криминалистов. Несколько знакомых приветливо окликнули Максима, и Павловски в очередной раз почувствовал себя чужаком в чужой стране, а нелепый костюм только усиливал это чувство. Когда же коллега достал из кармана повязку, похожую на те наглазники, которые выдают в самолетах, он тут же пожалел, что послушал Эмму. Для чего эта штука ему понадобилась?

– Ты должен провести меня по всем комнатам и описать мне их, – велел Максим спокойно, как будто в этом не было ничего особенного.

Агент, фотографировавший вход, навострил уши и, предчувствуя реакцию Павловски, попытался его успокоить:

– Вы в первый раз работаете с аджюданом Монсо? Не волнуйтесь, это выглядит странно, но получается чертовски эффективно.

Борис, загнанный в угол, скрипнул зубами. Теперь все смотрели на него, а он был не из тех, кто устраивает скандал прямо на месте преступления. Его совсем недавно перевели в этот регион, и он, можно сказать, влюбился в Анси, в его прозрачное озеро и величественные горы. Если цирковой номер Максима Монсо – это один из местных ритуалов, он не станет возражать – пока что, – но одно можно сказать с уверенностью: у него тоже имеются собственные методы и он твердо рассчитывает утвердить свой авторитет в бригаде, заставив с этими методами считаться.

Он медленно прикрыл глаза, словно успокаивая нервы, потом заставил себя положить обе ручищи на плечи Максима, чтобы его направлять.

– Так, – выдохнул он, – входной коридор ты, полагаю, видел, так что двинемся вглубь.

– А что слева? Похоже на какую-то пустоту.

– Тут небольшая лестница, ведущая в единственное помещение на нижнем этаже, в ванную, – ответил Борис самым невозмутимым тоном.

Как в тяжеловесном, неуклюжем балете, двое мужчин медленно двинулись к гостиной. Свет сюда проникал через три больших оконных проема. Бориса чуть ли не до глубины души тронуло зрелище озерной бирюзы, пробивающейся сквозь ветви огромных дубов, растущих в саду. Слева листву пронзала заостренная крыша старой башни, придавая пейзажу средневековый облик. Справа, на сколько хватало глаз, простирались холмы, поросшие изумрудной травой, подстриженной аккуратно, как на поле для гольфа. Пейзаж обрамляла длинная горная гряда – она напоминала прилегшего каменного колосса.

Техника визуализации, которой пользовался Максим, выглядела, конечно, нелепо, зато позволяла ему прочно запечатлеть в памяти место расследования. Прежде чем сделать зрительный снимок, он проникался запахами и звуками. Свое и без того уже достаточно развитое обоняние он ежедневно тренировал в предвидении ситуации, когда придется идентифицировать, классифицировать, а затем регистрировать все несущие запах молекулы, исходящие от места преступления. Все запахи архивируются в глубинах памяти; именно они вызывают из глубин детские воспоминания о завтраке в саду деревенского дома или же о минутах, проведенных на чердаке во время игры в прятки.

Впрочем, свет воспоминаний детства он сознательно загасил, в памяти остались только те, что касались мест, где были совершены зверские преступления.

Борис повел коллегу направо, вдоль стола, на котором выстроились в ряд четыре больших компьютерных экрана, что придавало комнате сходство с диспетчерской. Из-за повязки на глазах Максим их не увидел, но обоняние что-то подсказало ему. Он сделал осторожный шаг в ту сторону, где полстены занимала своеобразная барная стойка, потом нагнулся и опустил голову.

– Пахнет алкоголем. Виски?

Павловски рассмотрел бутылку с янтарной жидкостью и ответил:

– Вроде да.

– А сколько стаканов?

– Один.

Оба жандарма зафиксировали в уме информацию, и Борис уже собрался продолжить обход, но Максим снова нарушил молчание:

– Дай мне понюхать бутылку, пожалуйста.

Младший лейтенант потряс головой – все это было решительно смехотворно, – но просьбу выполнил.

Максим достал из кармана комбинезона и натянул латексные перчатки. Взял бутылку с виски, аккуратно открыл и вдохнул запах.

– Скотч. Хороший. Довольно старый.

Борис возвел глаза к потолку. У него было ощущение, что они только зря теряют время. К чему эти менталистские экзерсисы. Все можно прочесть на этикетке. Ну да, скотч, двадцатичетырехлетний «Балблэр».

Его напарник понюхал стакан и помолчал, словно роясь в памяти, чтобы извлечь различные оттенки ароматов.

– В этом стакане был виски, но есть следы и другого этилового запаха.

– Эксперты работают, все будет в их отчете, – вздохнул Борис, у которого кончалось терпение.

– Тогда продолжим.

На протяжении следующих минут они исследовали кухню и две спальни, не вызвавшие у Максима интереса; потом он зашел в комнату с закрытыми ставнями и скудной меблировкой.

Сильный запах ладана ударил ему в ноздри, и он замер, как охотничья собака, почуявшая дичь.

– Мы сейчас где? – спросил он тихо, словно боялся кого-то разбудить.

– Почти пустая комната таких же размеров, что и две другие спальни, – с отсутствующим видом сообщил Борис.

– Опиши мне ее.

– Тут почти ничего нет, в центре странный коврик, подставка для благовоний, в ней палочки, рядом колонка, подключенная к MP3-плееру, и что-то вроде низкого деревянного стола, на котором лежат колокол и колотушка.

Павловски сделал шаг в сторону, взял маленький молоточек и ударил по колоколу.

Пронзительная нота зазвенела в комнате, провисев в воздухе несколько секунд, и Максим согнулся пополам, словно от внезапной сокрушительной боли. Он закричал и тяжело упал на колени на плотное ковровое покрытие.

Борис нагнулся над ним.

– Ты нормально? – с тревогой спросил он.

Максим сорвал с глаз повязку и зажал ладонями уши, словно хрустальный звон, чье эхо уже заглохло, продолжал сверлить его барабанные перепонки.

Он раскачивался взад и вперед. Павловски в растерянности попятился.

Кто подсунул мне этого психа?

Не прошло и минуты, как Максим успокоился и встал. Он осмотрел коврик, потом колокол и наконец пробежался по трекам плеера.

– Это коврик-аппликатор, на нем колючки в форме цветов лотоса, – сказал он, поворачиваясь к Борису. – Здесь комната для медитации.

Павловски на мгновение оторопел. Всего несколько секунд назад его коллега бог весть почему корчился от боли, а теперь разговаривает как ни в чем не бывало. Или это тоже часть странного маскарада?

– Ты объяснишь, что с тобой случилось, или и дальше будешь прикидываться? – резко бросил он.

Максим сразу не ответил: подождал, не сводя глаз с Бориса, пока тихий ангел пролетит. Павловски едва не вздрогнул от озноба. В этих карих глазах словно сосредоточилась вся печаль мира, однако взгляд казался опустошенным, лишенным души.

– Не волнуйся, – успокоил его Максим. – Просто при звуке колокола всплыло дурное воспоминание.

Внезапно его брови изогнулись, а глаза расширились. Он вздернул подбородок, и Борису померещилась улыбка, скользнувшая в уголках губ.

– Запахло «Блюстар»[8] – коллеги явно что-то нашли.

В ванной на нижнем этаже среди многочисленных экспертов царило приглушенное возбуждение, не предвещавшее ничего хорошего. Один из них, одетый в такой же цельнокроеный комбинезон, что и оба жандарма, вынырнул из ультрафиолетового ореола; на какое-то мгновение сцена напомнила ремейк посредственного научно-фантастического фильма. Техник взбежал по лестнице и остановился перед Борисом и Максимом, которые только что спустились по лестнице.

– В ванной повсюду следы крови! Кто-то попытался их скрыть, все отчистив, но они совсем недавние.

Непосредственно после того, как лейтенанту Ларше было доложено о новых данных в расследовании, в отделение жандармерии прибыл лично заместитель прокурора Республики. Он наскоро удостоверился, что права задержанного соблюдаются, и дал разрешение на двадцать четыре часа содержания под стражей. Ввиду вероятного криминального характера дела и обнаружения следов крови на месте проживания одной из предполагаемых жертв он поручил курировать следствие судье Моллену.

Список был большим – четыре потенциальные жертвы, – что наводило на версию о серийном убийстве, а потому следовало поручить дело кому-то на уровне. Патрик Моллен был следственным судьей, который занимался самыми жестокими происшествиями в регионе. Дело семьи Флактиф, когда убийцей руководила чистая зависть, причем тела убитых были сожжены в лесу в близлежащих горах; бойня в Шевалине, где была расстреляна семья в их собственной машине, а также велосипедист, которому не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Тогда избежать жуткой смерти удалось только двум маленьким девочкам, скорчившимся за спинками сидений. А из более свежих— дело Нордаля Леландэ, еще не дошедшее до суда, но уже разраставшееся, как спрут.

Ассия вышла к подчиненным и торжественно объявила:

– Прокуратура только что назначила курировать следствие судью Моллена.

По комнате прокатилась волна голосов. Все поздравляли друг друга с решением зампрокурора, выбравшего идеальную кандидатуру для такого рода расследования. И действительно, судья обычно давал дознавателям карт-бланш, а сам вмешивался крайне редко, что предоставляло бригаде необходимую свободу и позволяло тщательно отрабатывать каждую версию.

Глава следственной бригады подождала, пока восстановится тишина, и продолжила:

– В ванной комнате Колина Вассарда найдены следы крови, их отправили на анализ. Я жду от вас максимальной сплоченности и быстроты действия: нам неизвестно, живы или нет указанные в списке люди. Возможно, наш подозреваемый держит их где-нибудь взаперти, возможно, у него есть один или несколько сообщников: нужна полная информация, и как можно скорее!

Эмма только что получила оцифрованные видеозаписи с камер, расположенных снаружи маленького жандармского участка в Силлинжи, куда по собственной воле явился незнакомец. На заднем плане, в верхнем правом углу кадра можно было ясно рассмотреть силуэт тощего мужчины, выходящего из автобуса. И найденный у него билетик это подтверждал. Но они не продвинулись ни на йоту.

Вдруг Ахмед оживился и повернулся к напарнице:

– Эмма, есть кое-что новенькое! Прямо шквал ответов на наши запросы, и теперь у меня есть все адреса из списка.

Она улыбнулась и, хорошенько оттолкнувшись ногой, подъехала в кресле к столу Буабида.

– Нина Грокис-Стейнер, – продолжил он, запнувшись на фамилии, – улица Сент-Клэр, дом шестнадцать, старый город. Потом Харл Коммегерлин, живет на улице Андре Терье в доме тринадцать, недалеко отсюда, и, наконец, Иони Превис, дом четыре, улица Птит-Пьер в Анси-лё-Вьё.

Молодая женщина приблизила лицо к экрану и нахмурилась. Всякий раз, когда она так делала, под скулой на ее левой щеке появлялась ямочка.

– Харл через Х? Не Карл? – удивилась она.

– Да, это странно; я тоже сначала подумал, что он сделал описку. То есть я хочу сказать: ты же видела этого субчика, у него явно мозги набекрень; ан нет, тот действительно Харл Коммегерлин. Через Х.

– В жизни такого не встречала, – пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к коллеге.

Она поблагодарила Ахмеда и направилась в кабинет Ассии, чтобы отчитаться по всей форме.

Получив разрешение войти, Эмма обвела взглядом помещение и отметила, что лейтенант Ларше по-прежнему не добавила в обстановку ничего своего. Она заступила на должность больше двух месяцев назад, а здесь не было ни единой детали, как-то связанной с ее личной жизнью. Она даже не постаралась как-то прикрыть следы множества рамок с фотографиями, которые ее предшественник Анри Саже развесил повсюду, стремясь увековечить путешествия, которые совершил за долгие годы.

Несколько секунд молодая женщина рассматривала начальницу. Та уткнулась носом в толстенное досье, содержание которого заставляло ее хмуриться. Эмма отметила, что Ассия не морщит лоб, и решила, что та крайне соблазнительна. Идеальный плод любви двух континентов, причем плод, в который Эмма охотно вгрызлась бы.

– Слушаю вас, – проговорила Ассия.

– У нас есть адреса, по которым проживают все, упомянутые в списке.

– Отлично, – бросила та, поднимая голову. – Распределите объекты между следственными группами и принесите мне как можно скорее отчет. Подержим нашего друга еще несколько часов на холодке, а потом ткнем его носом в улики, которые вы раздобудете.

– Да, если удастся найти что-нибудь конкретное.

– Само собой, аджюдан Леруа. – Ларше опустила голову и снова погрузилась в свои бумаги, что послужило для Эммы знаком завершения беседы.

6

Нина Грокис-Стейнер, второе имя из списка, жила в маленькой квартирке над популярной пиццерией в историческом центре Анси. Все вокруг было пропитано духом Средневековья, и, если абстрагироваться от нескольких деталей, напоминающих о сегодняшнем дне, легко было поверить в возвращение на несколько столетий назад: замки на холмах, вдалеке причудливые крыши старинных домов, тысячелетние камни мощеных улиц, лабиринт неглубоких каналов, из-за которых это место прозвали Альпийской Венецией.

Всякий раз, когда Эмма попадала в старый город, ее охватывала странная ностальгия по давно прошедшим временам, которых она не знала, но стоило закрыть глаза и хорошенько вслушаться, как она начинала различать цокот копыт лошадей, тянущих шаткие повозки по булыжникам улицы Сент-Клэр.

Ахмед связался с группой Павловски – Монсо, и те сообщили, что криминалисты уже спешно сворачивают оборудование. Если опасения подтвердятся, экспертов, вероятно, в самом скором времени опять призовут для сбора улик на новом месте.

Эмма раз за разом нажимала на звонок. Никто не откликался. Хлипкая деревянная дверь поддалась после первого же удара тарана, и дознаватели с оружием наготове быстро проникли внутрь квартиры. В ноздри ударил сильный запах пачулей. Эмма подумала, что Максим с его обонянием наверняка сумел бы определить мельчайшие оттенки. Ей не хватало его присутствия. До нервного срыва они с Максом были классной командой, и их не раз ставили в пример. Жилище Нины Грокис-Стейнер состояло из гостиной с открытой небольшой кухонькой и двух спален. Окно одной из них выходило на улицу, шум которой, едва смягченный обычным оконным стеклом, заполнял все пространство.

Постель с простынями из розового сатина, подушки в форме сердечек, ночной столик со стоящей на нем лампой и зеркальный шкаф. На первый взгляд в спальне не было ничего примечательного, а поиском неявных улик, вроде следов ДНК и отпечатков пальцев, займутся криминалисты.

А вот вторая спальня окунула жандармов в совсем другой мир, на тысячу километров отстоящий от образа благонравной девчушки из первой.

Вешалка на колесиках была заполнена десятками соблазнительных нарядов: платья из винила, латексные комбинезоны, рядом лежали пояс с подвязками, чулки в сеточку и прочая экипировка, со всей очевидностью предназначенная для удовлетворения любых фантазий. Кричаще-красная кровать отражалась в большом зеркале на потолке. Если бы у Эммы и Ахмеда еще оставались сомнения, выставленные напоказ на белом столике предметы развеяли бы их в один момент. Фаллоимитаторы различных размеров, форм и цветов теснились там, словно дожидаясь веселого часа.

Буабид прыснул, Эмма держалась невозмутимо. Она медленно подошла к прикроватной тумбочке, прикрепленной к кровати, и протянула руку к металлической коробочке с эмблемой старинной марки чая. Едва она подняла крышку, в голове у нее вспыхнул свет.

– Или ее соседка отличалась редкой сексуальной раскованностью, или наша Нина занимается проституцией на дому! – сказала она напарнику, указывая на пачку банкнот в коробке.

Вместо ответа он вытаращил глаза, словно пытаясь скрыть реакцию.

Продолжив обход квартиры, они нашли источник запаха ладана, пропитавшего все вокруг: между туалетом и ванной недалеко от входа была втиснута комнатушка, больше похожая на большой стенной шкаф.

Внутри заинтригованные дознаватели обнаружили коврик-аппликатор, колокол и портативную звуковую колонку.

– И для чего все это? – изумленно спросил Ахмед.

– Понятия не имею, – отозвалась Эмма.

Она нагнулась и дотронулась рукой до коврика.

– Ай! Черт, больно! Что еще за хрень? – вскрикнула она, и Ахмед вздрогнул.

– Похоже на мини-ковер факира, – предположил он.

– В любом случае не знаю, кто такая эта Нина Фигис-Стейнер, но что-то здесь нечисто, – сказала Эмма, выпрямившись.

– Ты так говоришь из-за «особой» комнаты? – спросил он, изобразив пальцами кавычки.

– Не только… – Она нахмурилась, сделав вид, что глубоко задумалась, потом продолжила: – Что-то здесь не стыкуется, и мне это не нравится. Интуиция…

– Знаешь, что я думаю об интуиции?

– Нет, но, чувствую, ты мне сейчас скажешь.

– Интуиция – это хорошо, но доказательства лучше. На интуитивных догадках дело не выстроишь, а уж тем более обвинение в убийстве.