Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи

скачать книгу бесплатно


Часть вины за этот жизнерадостный марш по тупиковому переулку в полной тьме случайным образом пала на Шервуда Андерсона[97 - Шервуд Андерсон (1876–1941) – писатель-самоучка, пришедший в литературу в сорокалетнем возрасте, близкий к традиции наивного примитивизма; принадлежал к кругу Гертруды Стайн, повлиял на Хемингуэя, Фолкнера, Стейнбека, Томаса Вулфа, Рэя Брэдбери. Главные произведения: сборники «Уайнсбург, Огайо» (1919), «Торжество яйца» (1921), «Кони и люди» (1923), романы «В ногу!» (1917), «Темный смех» (1925). В 1923 г. Фицджеральд опубликовал рецензию на его роман «Многоженство» (см. ниже). (Примечания А. Б. Гузмана).] – по причине странного недопонимания его творчества. По сей день критики выспренне рассуждают о нем как о писателе невнятном, разбрасывающемся, фонтанирующем идеями – тогда как он, напротив, владел изумительным, совершенно неповторимым прозаическим стилем, идей же у него, почитай, не было вовсе. Как проза Джойса в руках, скажем, Уолдо Фрэнка становится ничтожной и идиотической, чем-то вроде автоматического письма «канзасского теософа»[98 - …проза Джойса в руках, скажем, Уолдо Фрэнка становится ничтожной и идиотической, чем-то вроде автоматического письма «канзасского теософа»… – Уолдо Дэвид Фрэнк (1889–1967) – писатель и журналист, с 1914 г. соредактор журнала «Семь искусств», с 1925 г. главный редактор «Нью рипаблик»; практиковал вычурный орнаментальный стиль, был близок к социалистам, а также увлекался восточной мистикой, дружил с Г. Гурджиевым и П. Успенским. Под «канзасским теософом» имеется в виду плодовитый писатель Фрэнк Баум (1856–1919), написавший 14 детских книг о стране Оз и более 40 других романов и в 1892 г. вступивший в Теософское общество. (Примечания А. Б. Гузмана).], так и поклонники Андерсона отвели Джозефу Хергсхаймеру[99 - Джозеф Хергсхаймер (1880–1954) – американский писатель, начинавший в русле декадентского эстетизма, а затем пришедший к любовно-историческим романам, пользовавшимся большой популярностью. Также см. примечания и статью «Аукцион образца 1934 года» ниже. (Примечания А. Б. Гузмана).] роль антихриста, а потом бросились имитировать отступления Андерсона от его сложной простоты, понять которую они не в состоянии. И в этом тоже их поддержали критики, сумевшие усмотреть некие достоинства в том самом раздрае, который неизбежно навлечет на их произведения своевременный и не вызывающий сострадания конец.

Теперь все это в прошлом. Слишком часто раздавался крик: «Волк!» Публика, уставшая от околпачивания, возвратилась к излюбленным англичанам, излюбленным мемуарам и пророкам. Некоторые из недавних блистательных дебютантов ездят теперь в лекционные турне (причем в циркуляре я читаю, что большинству из них предписано говорить о «литературной революции»!), другие кропают всякую халтуру, некоторые просто расстались с писательской жизнью – они так и не смогли осознать, что материал, даже при самом пристальном наблюдении, – вещь уклончивая, как и момент, в котором он существует; закрепить их можно только с помощью безупречного стиля и страстно-эмоционального катарсиса.

Из всех произведений молодых писателей, вошедших в литературу с 1920 года, выживет только одна книга – «Огромная комната» Эдварда Эстлина Каммингса. Ее трудно назвать романом; действие там происходит не в Америке; автора заклеймили за посредственность, изолировали, забыли. Однако произведение его продолжает жить, потому что те немногие, кто поддерживает жизнь в книгах, неспособны даже вообразить себе, что оно умрет. Список произведений молодого поколения, которым, возможно, удастся уцелеть, замыкают еще два, оба о войне: «Через поля пшеницы» и «Три солдата», однако первое, несмотря на то что заключительные главы весьма хороши, недотягивает до «Деревянных крестов» и «Алого знака доблести», а второе подпорчено неистребимым духом злободневного негодования.[100 - Из всех произведений молодых писателей, вошедших в литературу с 1920 года, выживет только одна книга – «Огромная комната» Эдварда Эстлина Каммингса. Ее трудно назвать романом; действие там происходит не в Америке… Список произведений молодого поколения, которым, возможно, удастся уцелеть, замыкают еще два, оба о войне: «Через поля пшеницы» и «Три солдата», однако первое, несмотря на то что заключительные главы весьма хороши, недотягивает до «Деревянных крестов» и «Алого знака доблести», а второе подпорчено неистребимым духом злободневного негодования. – О романах «Огромная комната» Э. Э. Каммингса, «Через поля пшеницы» Томаса Александера Бойда и «Три солдата» Джона Дос Пассоса см. примечание выше. Об «Алом знаке доблести» Стивена Крейна см. примечание к «Деревянные кресты» (1919) – роман воевавшего в Аргонском лесу и при Ипре французского писателя Ролана Доржелеса (1886–1973), в том же году переведенный на английский. (Примечания А. Б. Гузмана).] Однако провозвестником того, что эта бессмысленная череда высоких надежд и унылых поражений хоть кому-то пошла на пользу, служит первое произведение Эрнеста Хемингуэя.

II

«В наше время» – это сборник из четырнадцати рассказов разной длины, между которыми вставлено пятнадцать очень живых миниатюр. Когда я пытаюсь вспомнить хоть какие-то современные американские рассказы, способные соперничать с «На Биг-Ривер», завершающим этот сборник, в голову приходят только «Меланкта» Гертруды Стайн, «Яйцо» Андерсона и «Золотой медовый месяц» Ларднера. Рассказ повествует о мальчике, который отправился на рыбалку: он идет через лес, ставит палатку, готовит ужин, ночует, а утром начинает удить форель. Ничего больше – но читал я его с замиранием сердца, равного которому не испытывал с тех пор, когда Конрад впервые заставил меня обратить взоры к морю.

Главный герой, Ник, появляется почти во всех рассказах, в итоге книга приобретает почти автобиографическое звучание; собственно, «Мой старик», один из двух рассказов, где элемент этот отсутствует, – самый неудачный во всем сборнике. В некоторых рассказах чувствуется чужое влияние, однако оно неизменно пропущено через себя и переработано, тогда как в «Моем старике» звучит ход мыслей Андерсона в его сентиментальных «историях про лошадей», которые четыре года назад положили начало его маститости, равно как и его закату.

А вот в «Докторе и его жене», «Что-то кончилось», «Трехдневной непогоде», «Мистере и миссис Элиот» и «Дома» сразу чувствуется некая новизна темперамента. В первом рассказе у доктора случается конфликт с индейцем-полукровкой и тот обливает его презрением. Унижение описано в тексте с такой силой, что читатель немедленно вспоминает все похожие случаи из собственной жизни. Без всяких комментариев и прямых указаний можно в точности понять все переживания маленького Ника, свидетеля этой сцены.

В следующих двух рассказах описаны переживания подростка на пороге взрослой жизни. Мы каждую секунду видим, как рвутся связи Ника с прошлым. В бессвязном, незрелом разговоре у костра слышно пробуждение того глубинного беспокойства, которое находит на всех чувствительных людей лет в восемнадцать. И здесь автор ни разу не прибегает к экспозиции. В «На Биг-Ривер» картина – четкая, пронзительная, ностальгическая – развертывается прямо у читателя на глазах. И едва она складывается полностью, как будто щелчком выключают свет – рассказ окончен. Нет здесь ни финала, ни внезапного изменения ритма в конце, который подчеркнул бы то, что было описано раньше.

Ник уходит из дома без гроша в кармане; мы видим его мельком – он лежит, раненый, на улице какого-то разрушенного итальянского города, а позднее – милуется с медсестрой на крыше миланского госпиталя. А потом, в одном из лучших рассказов, он вновь оказывается дома. Последний раз мы видим Ника, когда мать просит его – а в сердце у него весь безжалостный мир – преклонить рядом с ней в гостиной колени в пуританской молитве.

Любой, кто возьмется проглядывать короткие вставки, не удержится и прочтет и сами рассказы. «Сад в Монсе» и «Баррикада» – глубокие повествования об офицере-англичанине, написанные на обороте почтовой марки. «Чаепитие у греческого короля», «Расстрел министров» и «Ограбление сигарной лавки» нравятся мне особенно, как понравились тогда, когда Эдмунд Уилсон показал их мне в более раннем варианте, два с лишним года назад.

Проигнорируйте халтурно сляпанную аннотацию на обложке. Довольно и того, что здесь вас не станут кормить недоваренным обедом, какой подают в вагонах-ресторанах в Калифорнии и Висконсине. В лучших из этих блюд вовсе нет ничего лишнего. А многие из тех, кому надоели уже помыкания: «смотри на этого, смотри на того», почувствуют особый прилив восторга, читая эти рассказы, в которых Хемингуэй сворачивает за угол на новую улицу.

Принстон[101 - Эссе «Princeton» опубликовано в журнале «College Humor» в декабре 1927 г.]

В выпускном классе и до середины первого курса я очень переживал: сперва – что не стану поступать, а потом – что не стал поступать в Йель. Эта великая американская тайна пройдет мимо меня? У Йеля был лоск, которого не хватало Принстону; Принстон ходил в неделю не глаженном костюме и с волосами, растрепанными ветром. Ни одно мероприятие в Принстоне не проходило с таким блеском, как йельский бал первокурсников или выборы в общества старших курсов. От подковерной возни выборов в разные клубы, вгонявшей в души занозы снобизма и разбивавшей юные сердца, до неразрешимой загадки, встававшей перед вами в конце последнего курса: что же все-таки такое Принстон и что, помимо знаний и заносчивости, можно отсюда вынести, – Принстон никогда не представал в йельском ореоле несгибаемой, внятной, манящей лучезарности. Вот только когда вы предпринимали попытку вырвать из сердца кусок прошлого – такое однажды случилось и со мной, – вы понимали, что Принстон наделен даром вызывать глубокую и непреходящую любовь.

Принстонцы принимают Принстон за данность и чураются всякой попытки его анализировать. Еще в 1899 году Джесс Линч Уильямс был предан анафеме за то, что заявил: принстонское вино дарует золотые минуты.[102 - Еще в 1899 году Джесс Линч Уильямс был предан анафеме за то, что заявил: принстонское вино дарует золотые минуты. – Джесс Линч Уильямс (1871–1929) – американский писатель и драматург, совместно с Бутом Таркингтоном основавший клуб «Треугольник» (см. примечание выше); его пьеса «Зачем жениться?» (1917) стала первым лауреатом Пулицеровской премии в категории «драма». Здесь речь идет о его книгах «Принстонские истории» (1895) и «Приключения первокурсника» (1899), вызвавших в Принстоне скандал описанием студенческих гулянок с обширными возлияниями. (Примечания А. Б. Гузмана).] Если какому принстонцу приходила мысль объявить во всеуслышанье, что его альма-матер есть истинный цвет американской демократии, а также величайший и неподражаемый образец идеального поведения и успеха, он ехал для этого в Йель. Туда уже уехали его брат и многие его одноклассники. Он же из чувства протеста выбрал Принстон, потому что в семнадцать лет почувствовал, что фурии, подстегивающие американскую молодежь, что-то уж слишком распоясались. Его потянуло в место поспокойнее, поскромнее, попроще. Он чувствует, что уже вступил в надрывное соревнование, которое приведет его аж в сам Нью-Хейвен[103 - …приведет его аж в сам Нью-Хейвен… – То есть в Йельский университет, расположенный в городе Нью-Хейвен, штат Коннектикут. (Примечания А. Б. Гузмана).] и выбросит в расхристанном виде прямо в большой мир. Набор медалек, которыми награждают победителя каждого забега, конечно, греет душу, но наш герой взыскует благих пастбищ и той минуты, когда можно будет вдохнуть поглубже и осмыслить окружающее, прежде чем вступить в борения американской жизни. В Принстоне он обнаруживает других таких же и, соответственно, заражается принстонским презрительным и несколько саркастическим отношением к Йелю.

Гарварда для Принстона, по сути, и вовсе не существует. Гарвардцы для него – «бостонцы с нарочитым прононсом» или «этот недоделанный Исаак, которому непонятно с какой радости выдали стипендию». Всех спортсменов, какие в Гарварде есть, для Гарварда нанимают «Ли, Хиггинсон и компания»[104 - Всех спортсменов, какие в Гарварде есть, для Гарварда нанимают «Ли, Хиггинсон и компания»… – «Ли, Хиггинсон и компания» – бостонский инвестиционный банк, работавший в 1840–1932 гг. и обслуживавший главным образом местную «аристократию» (т. н. бостонских браминов). (Примечания А. Б. Гузмана).], но, сколько ни трудись на благо Гарварда, в «Муху» или «Порцеллиан» тебя примут только в том случае, если ты учился в Гротоне или Святом Марке[105 - …сколько ни трудись на благо Гарварда, в «Муху» или «Порцеллиан» тебя примут только в том случае, если ты учился в Гротоне или Святом Марке. – «Муха» и «Порцеллиан» – одни из старейших и престижнейших гарвардских клубов (первый учрежден в 1836 г., второй – в 1791-м). Гротон – элитная школа-пансионат в Гротоне, штат Массачусетс; учреждена в 1884 г. Святой Марк (Сент-Маркс) – элитная школа-пансионат в Саутборо, штат Массачусетс; учреждена в 1865 г. (Примечания А. Б. Гузмана).]. Подобные представления утешительны, пусть и далеки от истины, поскольку Кембридж очень далек – во всех смыслах этого слова. Гарвард представляет из себя набор спорадических отношений, то приязненных, то враждебных, – вот и все.

Принстон расположен в равнинной части Нью-Джерси, он восстает, подобно зеленому фениксу, из одного из самых уродливых ландшафтов в мире. Всего в нескольких милях к югу пыхтит и потеет угрюмый Трентон; к северу находятся Элизабет, железнодорожная ветка Эри и трущобные пригороды Нью-Йорка; к западу – унылые окрестности верхнего течения реки Делавэр. Но сам Принстон опоясан защитным кольцом тишины – здесь чистенькие коровники, огромные поместья с павлинами и оленьими парками, симпатичные фермы и леса, которые мы промерили шагами и нанесли на карту весной 1917 года, когда готовились воевать. Суета Восточного побережья уже отброшена, когда маленький поезд-подкидыш со знакомым дребезгом отъезжает от узловой станции. Два высоких шпиля, а потом вокруг внезапно возникает самая прелестная и беспорядочная россыпь неоготической архитектуры во всей Америке[106 - Два высоких шпиля, а потом вокруг внезапно возникает самая прелестная и беспорядочная россыпь неоготической архитектуры во всей Америке… – Имеются в виду башня Холдер-тауэр на Нассау-стрит и башня Кливленд-тауэр Высшей школы для аспирантов. Принстонский комплекс неоготических зданий был построен американским архитектором Ральфом Адамсом Крэмом (1863–1942). (Примечания А. Б. Гузмана).] – одна зубчатая стена цепляется за другую, один свод за другой, все это перерезано арками и увито виноградом, все это раскинулось причудливо и вольготно на двух квадратных милях зеленой травы. Здесь нет монотонности, нет чувства, что все это построено вчера по причуде новоявленного миллионера; Нассау-Холлу было уже целых двадцать лет, когда в стены его ударили пули гессенцев.[107 - …Нассау-Холлу было уже целых двадцать лет, когда в стены его ударили пули гессенцев. – Имеется в виду одна из битв Войны за независимость США – Принстонское сражение (3 января 1777 г.) между Континентальной армией (ополчением американских колонистов) и британскими войсками, немалую часть которых составляли немецкие наемники из области Гессен. Что до Нассау-Холла, то он был построен в 1756 г. (Примечания А. Б. Гузмана).]

Альфред Нойес сравнил Принстон с Оксфордом.[108 - Альфред Нойес сравнил Принстон с Оксфордом. – Альфред Нойес (1880–1958) – английский поэт и писатель, учившийся в Оксфорде, но не окончивший его. В 1914–1923 гг. преподавал английскую литературу в Принстоне. (Примечания А. Б. Гузмана).] С моей точки зрения, в них нет ни малейшего сходства. Принстон – худощавее и свежее, он не столь глубок и более уклончив. При всем своем богатом прошлом Нассау-Холл невзыскателен и неприукрашен – это не мать, которая выносила своих сыновей и хранит на теле шрамы от родов, но терпеливая старая нянька, ворчливая и любящая, воспитательница чужих детей, которые, будучи американцами, не станут своими нигде на свете.

Во дни романтической молодости я пытался вообразить себе Принстон Аарона Бэрра, Филипа Френо, Джеймса Мэдисона и Легкоконного Гарри Ли, чтобы, так сказать, привязать его к восемнадцатому столетию,[109 - …я пытался вообразить себе Принстон Аарона Бэрра, Филипа Френо, Джеймса Мэдисона и Легкоконного Гарри Ли, чтобы, так сказать, привязать его к восемнадцатому столетию… – Аарон Бэрр (1756–1836) – американский юрист, политик, третий вице-президент США, герой Войны за независимость. Филип Морен Френо (1752–1832) – американский поэт, публицист, редактор газет «Джерси кроникл», «Нэшнл газетт» и др.; во время учебы в Принстоне дружил с Джеймсом Мэдисоном (1751–1836), будущим 4-м президентом США (1809–1817). Легкоконный Гарри Ли – прозвище Генри Ли III (1756–1818), офицера кавалерии в Континентальной армии во время Войны за независимость, губернатора штата Виргиния и отца генерала армии Конфедерации Роберта Ли. (Примечания А. Б. Гузмана).] к истории человечества. Однако связь времен порвалась в годы Гражданской войны, которая стала выпавшим звеном в истории всей Америки. В конце концов, колониальный Принстон был всего лишь небольшой духовной семинарией[110 - …колониальный Принстон был всего лишь небольшой духовной семинарией. – Принстонский университет был основан в 1746 г. под названием Колледж Нью-Джерси шотландскими пресвитерианами для обучения священнослужителей, причем руководство колледжа и многие преподаватели приехали из Университета Эдинбурга. (Примечания А. Б. Гузмана).]. Принстон, который я знал и в котором учился, вырос в семидесятые годы из великой тени президента Маккоша[111 - Принстон, который я знал и в котором учился, вырос в семидесятые годы из великой тени президента Маккоша… – Джеймс Маккош (1811–1894), 11-й президент Принстона (1868–1888), провел масштабную реорганизацию и расширение университета в послевоенные годы, модернизировал учебную программу и т. д. (Примечания А. Б. Гузмана).], раздобрел на крупных послевоенных состояниях Нью-Йорка и Филадельфии, завел у себя садовые и пивные вечеринки, и позднейшее самосознание американцев, и клуб «Треугольник» Бута Таркингтона[112 - …клуб «Треугольник» Бута Таркингтона… – О «Треугольнике» см. примечание выше. Бут Таркингтон – см. примечание выше. (Примечания А. Б. Гузмана).], и смелые планы Вильсона об образовательной утопии[113 - …смелые планы Вильсона об образовательной утопии. – Вудро Вильсон (1856–1924), 13-й президент Принстона, лишь частично реализовал свои планы масштабной реорганизации университета; пост он оставил в 1910 г., выиграв губернаторские выборы в Нью-Джерси, а в 1912 г. был избран президентом США. (Примечания А. Б. Гузмана).]. В некоторой связи со всем этим находился и расцвет американского футбола.

Ибо в Принстоне, как и в Йеле, в девяностые годы футбол превратился в своего рода символ. Символ чего? Непреходящего насилия в американской жизни? Или вечной незрелости всей расы? Провала попытки поселить в принстонских стенах культуру? Кто знает? Сначала футбол стал чем-то желанным, потом – необходимым и прекрасным. Задолго до того, как ненасытные миллионы совместно с Гертрудой Эдерле[114 - Гертруда Эдерле (1905–2003) – американская пловчиха, прозванная «королевой волн», олимпийская чемпионка; установила пять мировых рекордов и стала первой женщиной, переплывшей Ла-Манш. (Примечания А. Б. Гузмана).] и миссис Снайдер[115 - Миссис Снайдер – то есть Рут Снайдер, совместно с любовником убившая своего мужа, Альберта Снайдера, и казненная на электрическом стуле; также упоминается в эссе «Отзвуки Века Джаза» (см. примечание ниже). (Примечания А. Б. Гузмана).] прижали его к своей груди, он стал самым напряженным и захватывающим зрелищем со времен Олимпийских игр. Гибель во Фландрии Джонни По, бойца «Черной стражи»[116 - Гибель во Фландрии Джонни По, бойца «Черной стражи»… – Джонни По-мл. – один из шести братьев, все из которых учились в Принстоне и играли там в футбол; ушел со второго курса, не справившись с академической нагрузкой. С началом Первой мировой войны записался в британскую армию, был зачислен в подразделение шотландской пехоты, известное как «Черная стража» (по цвету килтов), и погиб во Франции в сентябре 1915 г., когда Фицджеральд учился на третьем курсе. (Примечания А. Б. Гузмана).], вызывает у меня внутри грохот литавр и натягивает струны нервических скрипок сильнее, чем любое другое духовное приключение, какое мог предложить мне Принстон. Год назад на Елисейских Полях я разминулся со стройным темноволосым юношей с характерной расхлябанной походкой. Что-то внутри екнуло; я обернулся и посмотрел ему вслед. То был романтичный Базз Ло, которого я в последний раз видел в холодные осенние сумерки 1913 года: он выбивал мяч из своей зачетной зоны, а голова его была повязана окровавленным бинтом.[117 - …романтичный Базз Ло, которого я в последний раз видел в холодные осенние сумерки 1913 года: он выбивал мяч из своей зачетной зоны, а голова его была повязана окровавленным бинтом. – Эта игра между командами Принстона и Йеля состоялась в Нью-Хейвене 15 ноября 1913 г., когда Фицджеральд учился на первом курсе, и окончилась со счетом 3:3. (Примечания А. Б. Гузмана).]

Помимо красоты его башен и смуты его стадионов, еще одной важнейшей чертой Принстона является местная «публика».

Подавляющее большинство представителей золотой молодежи, способных воспринять хоть какое-то образование, устремляется в Принстон. Гулды, Рокфеллеры, Харриманы, Морганы, Фрики, Файрстоуны, Перкинсы, Пайны, Маккормики, Уоннамейкеры, Кьюдахи и Дюпонты слетаются туда на сезон. Имена Пелл, Бидл, Ван Ренсселер, Стейвезант, Шейлер и Кук щекочут воображение и папочек – богачей во втором поколении, которым еще мотыжить и мотыжить подступы к высшему свету Филадельфии и Нью-Йорка. Среднестатистический курс состоит из трех десятков выпускников таких мидасовских частных гимназий, как школа Святого Павла, Святого Марка, Святого Георга, Помфре и Гротон, ста пятидесяти выпускников Лоренсвиля, Гочкиса, Эксетера, Эндовера и Хилла и пары сотен выпускников менее известных частных школ. Оставшиеся двадцать процентов являются из государственных школ, и как раз из их числа и вылупляется большинство последующих лидеров. Для них поступление в Принстон связано с особенно отчаянными усилиями, как учебными, так и финансовыми. Они научены драться и готовы к этому.

В мои времена, то есть десять лет назад, в первую же зимнюю сессию происходил значительный отсев. Самые тупоголовые спортсмены, богатенькие мальчики с мозгами послабее, чем у предков, грудами отваливались на обочину. Случалось, что поступить им удавалось только в двадцать или двадцать один год, и то с помощью репетиторов, и все равно первый же экзамен оказывался им не по зубам. Обычно эти пятьдесят-шестьдесят человек, первые отчисленные, были симпатичнейшими ребятами. По ним потом долго скучали.

Сейчас подобной публики в Принстон поступает мало. В рамках новой системы приема их вычисляют заранее, когда они пыхтят и чешут в затылке на вступительных испытаниях, и дают им понять, что в Принстоне место только тем, у кого мозги нормального веса. Такая необходимость возникла несколько лет назад – понадобилось регулировать число поступающих. Рост уровня жизни в годы войны сделал высшее образование доступным для очень многих молодых людей, и к 1921 году число абитуриентов, удовлетворявших минимальным принстонским академическим требованиям, многократно превышало число мест.

Поэтому теперь, кроме прохождения вступительных испытаний, с каждого абитуриента стали требовать аттестат и рекомендации из школы, а также от двух выпускников Принстона; кроме того, ему требуется пройти психологический тест для определения общего уровня развития. В университет зачисляют около шестисот человек, которым удается представить все эти документы, а также произвести наилучшее впечатление на приемную комиссию. Иногда тому, кто слабоват в одном из предметов, удается обойти тех, кто получил приличные оценки по всем. Абитуриент с прекрасными оценками, скажем, по физике и математике и с плохими – по английскому языку получает преимущество перед тем, у которого неплохие знания по всем предметам при отсутствии особой склонности к какому-либо из них. Идея состоит в том, чтобы поднять общий академический уровень учащихся и оставить за бортом таких персонажей, как А., который в годы моего студенчества перепробовал четыре разных факультета, каждый раз оскорбляя академический здравый смысл.

Пока еще трудно сказать, оставит ли уже вошедшая в поговорку жестоковыйность старших преподавателей курсов за бортом новых Голдсмитов, Байронов, Уитменов и О’Нилов.[118 - …новых Голдсмитов… и О’Нилов. – Оливер Голдсмит (1730–1774) – англо-ирландский прозаик-сентименталист, поэт и драматург, автор романов «Векфильдский священник» (1766) и «Ночь ошибок, или Унижение паче гордости» (1773). Юджин О’Нил (1888–1953) – американский драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1936 г. (Примечания А. Б. Гузмана).]

Я еще не утратил надежды на то, что какое-то количество хулиганов все же просочится в эту соль земли. Чванство Принстону не к лицу. Помню, в мои годы средоточием его был клуб «Полити». Это было сообщество, которое раз в две недели величественно восседало у ног мистера Шваба[119 - Мистер Шваб – Чарльз Майкл Шваб (1862–1939) – президент ряда сталелитейных компаний: «Карнеги стил» с 1897 г., «Ю-Эсстил» с 1901 г., «Бетлехем стил» с 1903 г. (Примечания А. Б. Гузмана).], или Судьи Гэри[120 - Судья Гэри – Элберт Генри Гэри (1846–1927) – юрист, специалист по корпоративному праву, организовавший для Дж. П. Моргана компании «Федерал стил» (1898) и «Ю-Эс стил» (1901); прозвищем Судья Гэри обязан тому, что в начале своей карьеры служил окружным судьей в Уитоне, штат Иллинойс. (Примечания А. Б. Гузмана).], или еще какого-нибудь местного деятеля, призванного по случаю. Если бы эти вдохновенные плутократы раскрывали секреты своего ремесла или хотя бы оставались в рамках деловитого профессионального цинизма, действо еще сохраняло бы определенное достоинство, но в клубе «Полити» питались разогретым водянистым супчиком провинциальных штампов и разгильдяйского ханжества с легкой приправой из разглагольствований о «будущих лидерах». Я недавно просмотрел последний принстонский ежегодный бюллетень и не нашел там упоминаний о клубе «Полити». Возможно, теперь он служит более благим целям.

Президент университета Хиббен – это смесь «нормальности» с проницательностью, беззаветной приверженности статус-кво с тонкой терпимостью, которая почти равнозначна интеллектуальной любознательности. Я однажды слышал его речь, в которой риторические вопросы маскировали непроходимую посредственность; однако я не помню, чтобы в Принстоне он хотя бы раз занял нечестную, узколобую или недальновидную позицию. Трон он унаследовал в 1912 году, во времена реакции на идеализм Вильсона, и, как мне представляется, неустанно овладевая знаниями, сумел с тех пор расширить свой кругозор до изумительных пределов. Его положение во многом напоминало положение Гардинга десять лет спустя,[121 - Президент университета Хиббен – это смесь «нормальности» с проницательностью… <…> Трон он унаследовал в 1912 году, во времена реакции на идеализм Вильсона… Его положение во многом напоминало положение Гардинга десять лет спустя… – Джон Грир Хиббен (1861–1933) – священник-пресвитерианин, президент Принстона в 1912–1932 гг., сменивший на этом посту Вудро Вильсона (см. примечание выше). Уоррен Гардинг (1865–1923) тоже пришел на смену Вудро Вильсону, но уже на посту президента США (Вильсон занимал Белый дом в течение двух сроков, 1913–1921, Гардинг же умер через три года после победы на президентских выборах). «Нормальность» (в оригинале здесь безграмотное «normalcy» вместо положенного «normality») – слово из лексикона Гардинга, и, применяя это выражение к Хиббену, Фицджеральд, по сути, оскорбляет его. (Примечания А. Б. Гузмана).] однако, окружив себя такими фигурами, как Гаусс, Хеерманс и Александр Смит,[122 - …окружив себя такими фигурами, как Гаусс, Хеерманс и Александр Смит… – Кристиан Гаусс (1878–1951) – профессор современных языков в Принстоне, впоследствии декан; в Принстоне преподавал в 1905–1946 гг. Радклифф Хеерманс (1882–1958) преподавал в Принстоне английский язык и в 1922–1950 гг. возглавлял приемную комиссию. Юрист Говард Александр Смит (1880–1966) занимал должность исполнительного секретаря при президенте Хиббене; впоследствии был избран в сенат США. (Примечания А. Б. Гузмана).] он отказался от пассивной роли и сделался прогрессивным, а во многих отношениях и блистательным администратором.

Под его началом возникли прекрасный философский факультет, замечательное классическое отделение, основанное достопочтенным деканом Уэстом[123 - Декан Уэст – Эндрю Флеминг Уэст (1853–1943) – американский ученый-классицист, профессор латыни в Принстоне в 1883–1928 гг.; стал первым деканом принстонской Высшей школы для аспирантов, учрежденной в 1900 г. (Примечания А. Б. Гузмана).], естественнонаучный факультет, прославившийся именами Освальда Веблена[124 - Освальд Веблен (1880–1960) – американский математик, геометр и тополог, племянник известного экономиста Торстейна Веблена; в Принстоне преподавал в 1905–1932 гг. (Примечания А. Б. Гузмана).] и Конклина[125 - Конклин, Эдвин (1863–1952) – американский зоолог, в 1908–1933 гг. профессор Принстонского университета. (Примечания А. Б. Гузмана).], а также на удивление бесцветный факультет английской филологии, избыточно тяжеловесный, посредственный, успешно прививавший юному поколению отвращение к литературе. Доктор Спэт[126 - Доктор Спэт – Джон Дункан Спэт (1868–1954) – профессор английской филологии в Принстонском университете. (Примечания А. Б. Гузмана).], одно из немногих исключений, натаскивавший своих питомцев в дневные и утренние часы, умел пробудить интерес и даже энтузиазм у романтических поэтов – интерес, который потом успешно глушили в аудиториях, где джентльмены с налетом поэтичности пресекали всякую живость в обсуждениях, а самых видных литераторов называли не по фамилиям, а по именам.

«Нассауский литературный журнал» – самое старое университетское издание в Америке.[127 - «Нассауский литературный журнал» – самое старое университетское издание в Америке. – На самом деле – второе по старшинству (издается с 1842 г.). Значительная часть юношеской прозы и поэзии Фицджеральда была опубликована именно там, когда редактором журнала был его друг Джон Пиль Бишоп (см. примечание ниже). (Примечания А. Б. Гузмана).] В его анналах вы найдете первый рассказ о Крейге Кеннеди[128 - В его анналах вы найдете первый рассказ о Крейге Кеннеди… – Крейг Кеннеди – герой популярных и впоследствии экранизированных детективов Артура Бенджамина Рива (1880–1936), выпускника Принстона 1903 г.; первый рассказ о приключениях Кеннеди был опубликован в «Нассауском литературном журнале» в мае 1901 г. (Примечания А. Б. Гузмана).], прозаические и поэтические опусы Вудро Вильсона, Джона Грира Хиббена, Генри Ван Дайка[129 - Генри Ван Дайк (1852–1933) – американский писатель, поэт, богослов и педагог. (Примечания А. Б. Гузмана).], Дэвида Грэма Филлипса[130 - Дэвид Грэм Филлипс (1867–1911) – писатель и журналист из школы «разгребателей грязи». (Примечания А. Б. Гузмана).], Стивена Френча Уитмена[131 - Стивен Френч Уитмен (1880–1948) – американский писатель, популярный в 1910-1920-е гг.; три его романа были экранизированы. (Примечания А. Б. Гузмана).], Бута Таркингтона[132 - Бут Таркингтон – см. примечание выше. (Примечания А. Б. Гузмана).], Стразерса Берта[133 - Стразерс Берт (Максвелл Стразерс Берт, 1882–1954) – американский писатель и поэт. (Примечания А. Б. Гузмана).], Джесса Линча Уильямса[134 - Джесс Линч Уильямс – см. примечание выше. (Примечания А. Б. Гузмана).] – почти всех закончивших Принстон писателей за исключением Юджина О’Нила[135 - Юджин О’Нил (1888–1953) – см. примечание выше. (Примечания А. Б. Гузмана).]. К великому сожалению Принстона, студенческая карьера O’Нила завершилась, по собственному его желанию, на три года раньше положенного срока. Ежедневная «Принстонская газета» – издание весьма заурядное, хотя редколлегии порой случалось демонстрировать творческое здравомыслие, особенно когда ею руководили Джеймс Брюс, Форрестол и Джон Мартин, ныне сотрудник «Тайма»[136 - Ежедневная «Принстонская газета» – издание весьма заурядное, хотя редколлегии порой случалось демонстрировать творческое здравомыслие, особенно когда ею руководили Джеймс Брюс, Форрестол и Джон Мартин, ныне сотрудник «Тайма». – Джеймс Кейбелл Брюс (1892–1980) – выпускник Принстона 1914 г., в Первую мировую войну служил во Франции, впоследствии банкир и дипломат; в 1927 г., когда вышло данное эссе, работал в банке «Чейз нейшнл». Джеймс Форрестол (1892–1949), выпускник 1915 г., в Первую мировую служил в авиации ВМФ, в конце 1940-х гг. министр обороны США; сошел с ума на почве «красной угрозы» и выбросился из окна психиатрической лечебницы. Джон Стюарт Мартин (1901–1977), выпускник Принстона 1923 г., работал журналистом в Англии, в 1929 г. стал выпускающим редактором журнала «Тайм». Брюс и Форрестол совместно написали книгу «Университетская журналистика», выпущенную издательством «Принстон юниверсити пресс» в 1914 г. (Примечания А. Б. Гузмана).]. Юмористический журнал «Тигр», строго говоря, недотягивает до «Бездельника», «Летописи» и «Вдовы». Когда намечалась задержка с выходом очередного номера, нам с Джоном Биггсом случалось сочинить его от корки до корки между вечерней и утренней зарей[137 - Юмористический журнал «Тигр», строго говоря, недотягивает до «Бездельника», «Летописи» и «Вдовы». Когда намечалась задержка с выходом очередного номера, нам с Джоном Биггсом случалось сочинить его от корки до корки между вечерней и утренней зарей. – «Бездельник» («Lampoon»), «Летопись» («Record») и «Вдова» («Widow») – юмористические журналы, соответственно, Гарварда, Йеля и Корнелла; «Тигр» и «Летопись» также упоминаются в эссе «Отзвуки Века Джаза». Джон Биггс-мл. (1895–1979), принстонский друг и сосед Фицджеральда, редактировал «Тигр» в 1917–1918 гг.; впоследствии опубликовал два романа, работал адвокатом и судьей. В 1940-е гг., после смерти Фицджеральда, был одним из его литературных душеприказчиков. (Примечания А. Б. Гузмана).].

Клуб «Треугольник» (самодеятельный театр, пение, танцы) – самая типичная принстонская организация. Он был основан Бутом Таркингтоном (первым поставленным спектаклем стал мюзикл «Достопочтенный Юлий Цезарь» на его либретто) и каждый год в рождественскую пору блистает в десятке городов. Уровень его неожиданно высок, а под руководством Дональда Клайва Стюарта он сделался, в отличие от пенсильванского клуба «Маска и парик», чисто университетским заведением.[138 - Уровень его неожиданно высок, а под руководством Дональда Клайва Стюарта он сделался, в отличие от пенсильванского клуба «Маска и парик», чисто университетским заведением. – Дональд Клайв Стюарт (1881–1943), принстонский профессор драматургии, руководил клубом «Треугольник» в 1919–1934 гг. и набирал труппы только из студентов, тогда как клуб «Маска и парик» университета Пенсильвании в 1920-е гг. привлекал профессиональных режиссеров, а также исполнителей из числа пенсильванских выпускников. (Примечания А. Б. Гузмана).] Лучшие его времена связаны с годами учебы таких талантливых импровизаторов, как Таркингтон, Рой Дёрстайн, Уокер Эллис, Кен Кларк и Эрдман Харрис.[139 - Лучшие его времена связаны с годами учебы таких талантливых импровизаторов, как Таркингтон, Рой Дёрстайн, Уокер Эллис, Кен Кларк и Эрдман Харрис. – Рой Дёрстайн (1886–1962), выпускник 1908 г., был во время учебы президентом клуба «Треугольник» и выпускающим редактором «Тигра»; впоследствии стал репортером, затем директором рекламной фирмы, отвечал за работу с общественностью в предвыборном штабе и в администрации Ф. Д. Рузвельта. Уокер Эллис (1894-?), выпускник 1915 г., был президентом «Треугольника» в 1913–1914 гг., когда Фицджеральд учился на первом курсе, и выступил соавтором одной из его оперетт; впоследствии получил юридическое образование в Гарварде, работал адвокатом, затем пробовал выступать на сцене, в итоге стал маклером на хлопковой бирже в своем родном Новом Орлеане; послужил одним из прообразов Фрэнсиса Меларки – главного героя предварительного, незавершенного варианта романа «Ночь нежна». Кеннет С. Кларк (1882–1943), выпускник 1905 г. и редактор «Тигра», известен как автор песни «Все назад, в Нассау-Холл», которую поют студенты в романе «По эту сторону рая»; не путать с британским искусствоведом Кеннетом Кларком (Кеннет Маккензи Кларк, 1903–1983). Эрдман Харрис (1898–1985), выпускник 1920 г., сочинил стихи для ряда постановок 1917–1918 гг., написал музыку для оперетты «Безопасность превыше всего!», стихи для которой сочинил Фицджеральд, и в 1918 г. отстоял «Треугольник» от закрытия президентом Хиббеном, которого возмутило массовое пьянство при выезде труппы с рождественским спектаклем в декабре 1917 г., а также рискованные тексты и джазовая музыка постановок. (Примечания А. Б. Гузмана).] В мои времена он отличался некоторой расхристанностью, но теперь пьяные комедианты и репетиции, длящиеся всю ночь, отошли в прошлое. Это отличная площадка для все более многочисленных джазовых виртуозов, а солидный конкурс на места в труппе и хоре свидетельствует о его популярности и мощи.

Священной традицией Принстона является система сдачи экзаменов, основанная на доверии, – метод, который, к вящему изумлению сторонних наблюдателей, работает, одновременно искореняя и надзор, и подозрения. Это понятие как некая драгоценная часть человеческого наследия передается первокурсникам через неделю после поступления. Лично я ни разу не видел и не слышал, чтобы кто-то в Принстоне жульничал на экзаменах, хотя, как мне говорили, несколько случаев все-таки имели место и кары были решительными и бесповоротными. Сам я могу вспомнить десяток случаев, когда беглый взгляд на листок из конспекта в уборной мог превратить незачет в зачет, однако не припоминаю никаких нравственных терзаний по этому поводу. Такой выход просто не рассматривался – не приходит же в голову залезть в кошелек к соседу по комнате. Пожалуй, сильнее всего в довольно неудачном выпуске «Бездельника» за последнюю осень меня задело то, что эта система доверия упоминалась с издевкой и предубеждением.

Первокурсникам не дозволяется ходить по Проспект-стрит; существует восемнадцать клубов для представителей высшего класса. Впервые я узнал про них из статьи, написанной, кажется, Оуэном Джонсоном для «Кольерс» почти двадцать лет назад. «Плющ», «Коттедж», «Тигр» и «Шапка и мантия» улыбались с фотографий не как надгробья баронов-грабителей с Рейна, а как доброжелательные и изысканные пристанища, где и юные, и старые могут трижды в день питаться в полуприватной обстановке.[140 - Первокурсникам не дозволяется ходить по Проспект-стрит; существует восемнадцать клубов для представителей высшего класса. Впервые я узнал про них из статьи, написанной, кажется, Оуэном Джонсоном для «Кольерс» почти двадцать лет назад. «Плющ», «Коттедж», «Тигр» и «Шапка и мантия» улыбались с фотографий не как надгробья баронов-грабителей с Рейна, а как доброжелательные и изысканные пристанища, где и юные, и старые могут трижды в день питаться в полуприватной обстановке. – Имеется в виду статья Оуэна Джонсона «Общественная узурпация наших колледжей», опубликованная в журнале «Кольерс» 15 июня 1912 г. Также см. в романе «По эту сторону рая»: «Воображение его занимали студенческие клубы, о которых он летом не без труда почерпнул кое-какие сведения у одного окончившего Принстон: „Плющ“ – надменный и до ужаса аристократичный; „Коттедж“ – внушительный сплав блестящих авантюристов и щеголей-донжуанов; „Тигр“ – широкоплечий и спортивный, энергично и честно поддерживающий традиции подготовительных школ; „Шапка и мантия“ – антиалкогольный, с налетом религиозности и политически влиятельный…» (перев. М. Лорие). (Примечания А. Б. Гузмана).] Помню Проспект-стрит в тот момент, когда свет красных фонариков парада первокурсников метался по величавым фасадам зданий и белым манишкам представителей высших классов и поблескивал в кубках с шампанским, которые поднимали в честь уже успевших себя зарекомендовать моих однокурсников.

В Принстоне не существует студенческих сообществ; к концу каждого года восемнадцать клубов разбирают к себе примерно по двадцать пять первокурсников каждый, то есть семьдесят пять процентов всего курса. Оставшиеся двадцать пять процентов и дальше питаются в университетской столовой – эта ситуация уже не раз приводила к бунтам, протестам, петициям и бесконечным редакционным статьям в еженедельном «Выпускнике». Однако именно в клубы выпускники вложили два миллиона долларов – и клубы никуда не деваются.

Клуб «Плющ» был основан в 1879 году, и четыре года из каждых пяти он остается самым востребованным принстонским клубом. Не вдаваясь в детали, престиж его можно описать так: если туда пригласят по двадцать студентов каждого курса, пятнадцать обязательно согласятся. Впрочем, довольно часто там случается недобор. «Коттедж», «Тигр» и «Шапка и мантия» – эти три клуба, наряду с «Плющом», традиционно считаются «большими» – забирают к себе десять-пятнадцать студентов из тех, на которых положил глаз «Плющ», и последнему в итоге приходится довольствоваться жалкой дюжиной, что вызывает жгучую обиду по отношению к преуспевшим соперникам. Университетский клуб «Коттедж», внушающий страх и ненависть политическим кругам, успел провести несколько подобных рейдов. В архитектурном смысле «Коттедж» – самый роскошный из клубов; основан он был в 1886 году. Туда прибивается множество южан, в особенности из Сент-Луиса и Балтимора. В отличие от двух вышеописанных, «Тигр» насаждает у себя подложную простоту. Среди членов его по большей части спортсмены; претендуя на полное пренебрежение общественными различиями, он выделяется неоспоримой эксклюзивностью. Четвертый большой клуб, «Шапка и мантия», был основан как корпорация серьезных и до определенной степени религиозных молодых людей, но за последние десять лет исходный смысл был заслонен общественным и политическим успехом. Даже в современную эпоху, в 1916 году, президент клуба еще заманивал в свои ряды колеблющихся первокурсников развеселым лозунгом: «Вступай в „Шапку и мантию“ – и увидишь Бога».

Среди прочих клубов самыми влиятельными являются «Колониальный», старый клуб, переживший на своем веку много взлетов и падений, «Хартия», возникший относительно недавно, и «Квадрат», единственный клуб с отчетливым интеллектуальным уклоном. Один из клубов испарился в военной неразберихе. С тех пор были созданы два новых, они расположены в небольшом старом здании, видевшем рождение многих им подобных. Особые приметы клубов настолько разномастны, что описывать их – себе дороже. Один, члены которого в мои времена были вернейшими клиентами бара в «Нассау-инн»[141 - «Нассау-инн» – отель в Принстоне, открывшийся в 1769 г. в доме 1756 г. постройки; во время Американской революции там останавливались члены Континентального конгресса, проходившего поблизости, в Нассау-Холле. В 1937 г. при прокладывании площади Палмер-Сквер историческое здание было снесено, и годом позже расширившийся «Нассау-инн» открылся в новом здании неподалеку. (Примечания А. Б. Гузмана).], теперь, как я слышал, превратился в своего рода ресторан Общества филадельфийцев.