скачать книгу бесплатно
– Отличный колодец.
– Вы хотите сказать, что ванной комнаты в ней нет?
– Как таковой – нет.
– Поехали дальше, – сказали мы.
К полудню стало ясно, что вилл для сдачи внаем в Йере нет. Все они оказались слишком душными, слишком тесными, слишком грязными или слишком меланхоличными – выразительное слово, которое выражает ту мысль, что по комнатам по-прежнему шляется помешанный маркиз в своем саване.
– Да, вилл нынче нет, – с улыбкой подытожил агент.
– Шутка с бородой, – ответил я.[63 - – Да, вилл нынче нет, – с улыбкой подытожил агент. – Шутка с бородой, – ответил я. – Аллюзия на песню Фрэнка Сильвера и Ирвинга Конна «Yes, We Have No Bananas» («Да, бананов нынче нет») – большой хит 1923 г. (Примечания А. Б. Гузмана).] – А смеяться на такой жаре – увольте.
Одежда наша уже напоминала вывешенные на просушку полотенца, однако, когда я предъявил удостоверение личности в виде шрама на правой руке, нас впустили обратно в отель. Я решил спросить одного из застрявших тут англичан, нет ли где поблизости другого тихого городка.
Если вы задаете вопрос американцу или французу, ответ предсказуем – с той лишь разницей, что ответ американца вы в состоянии понять. А вот получить ответ от англичанина ничуть не проще, чем выпросить спичку у госсекретаря. Первый, к которому я приблизился, выронил газету, глянул на меня в ужасе и со всех ног рванул прочь. Я немного растерялся, но тут, по счастью, увидел человека, которого однажды прямо на моих глазах везли на коляске к ужину.
– Доброе утро, – обратился я к нему. – Не могли бы вы сказать мне…
Он судорожно дернулся, но, к моему облегчению, выяснилось, что встать на ноги он не в состоянии.
– Не знаете, нет ли тут города, где можно было бы снять виллу на лето?
– Не знаю таких, – ответил он холодно. – А и знал бы, так вам все равно бы не сказал.
Последнюю фразу он, правда, не произнес, однако она так и читалась в его взгляде.
– Полагаю, вы здесь тоже недавно, – предположил я.
– Вот уже шестнадцать лет провожу тут каждую зиму.
Я сделал вид, что усмотрел в его словах приглашение к беседе, и придвинул стул ближе.
– Тогда вы должны знать хоть какой-то город, – заверил его я.
– Канны, Ницца, Монте-Карло.
– Но там слишком дорого. Мне нужно тихое место, где можно много работать.
– Канны, Ницца, Монте-Карло. Летом там тихо. Других не знаю. А знал бы – вам не сказал. Мое почтение.
Наверху няня считала на ребенке комариные укусы, появившиеся за ночь, а жена вписывала их в толстую тетрадь.
– Канны, Ницца, Монте-Карло, – сообщил я.
– Очень рада, что мы уедем из этого душного городка, – заметила няня.
– Мне кажется, лучше попробовать Канны.
– Мне тоже, – произнесла жена с воодушевлением. – Говорят, там очень весело… в смысле, какая же экономия жить там, где ты не можешь работать, а виллу, похоже, мы так и не найдем.
– Поплыли опять на большом кораблике, – ни с того ни с сего предложило дитя.
– Тихо! Мы приехали на Ривьеру, здесь мы и останемся.
Мы решили оставить няню с ребенком в Йере и съездить в Канны – более фешенебельный городок, расположенный дальше к северу на побережье. Если вам нужно куда-то «съездить», вам требуется автомобиль, поэтому на следующий день мы приобрели единственное новое авто в городе. Мотор у него был в шесть лошадиных сил – возраст лошадей не оговаривался, – а размерами оно было так мало, что мы возвышались над ним, будто гиганты; этакую малявку на ночь можно было запросто загонять под веранду. В нем не было ни замка зажигания, ни спидометра, ни рычага переключения передач, а цена, включая доставку, составила семьсот пятьдесят долларов. На нем мы и отправились в Канны, и – если не считать жарких выхлопов, с которыми нас обгоняли другие машины, – путешествие прошло в относительной прохладе.
Все европейские знаменитости провели в Каннах хотя бы один сезон; Железная Маска – и тот проторчал двенадцать лет на острове совсем рядом. Здешние роскошные виллы выстроены из такого мягкого камня, что блоки из него не высекают, а выпиливают. На следующее утро мы осмотрели четыре такие виллы. Все были компактными, чистенькими, аккуратными – прямо как в пригородах Лос-Анджелеса. Сдавали их за шестьдесят пять долларов в месяц.
– Мне нравится, – твердо сказала жена. – Давай одну из них и снимем. Судя по виду, хозяйство там вести очень просто.
– Мы приехали за границу не за тем, чтобы просто вести хозяйство, – возразил я. – Как я могу писать, если за окном… – Я посмотрел за окно и увидел великолепный вид на море. – Если мне слышно каждый шепот?
Тогда мы отправились смотреть четвертую виллу, изумительную четвертую виллу, память о которой по-прежнему не дает мне уснуть по ночам, – мне все кажется, что настанет светлый день, когда я там окажусь. Беломраморная, она вздымалась над высоким холмом, подобно дворцу, подобно древнему замку. Даже таксомотор, который нас туда доставил, не обошелся без романтической истории на переднем сиденье.
– Обратили внимание на шофера? – спросил агент, наклоняясь ко мне. – Раньше он был русским миллионером.
Мы уставились на это диво через стекло – тощий унылый мужчина, жестами истинного аристократа переключавший передачи.
– В городе их полно, – сообщил агент. – Они с радостью берутся за любую работу – шоферами, дворецкими, официантами, а жены их работают горничными в отелях.
– А почему бы им не открывать чайные, как это делают американцы?
– По большей части они вообще ничего не умеют. Нам их очень жалко, но… – Он нагнулся и постучал по стеклу. – Вы не могли бы прибавить ходу? У нас времени в обрез!
– Вот, смотрите, – сказал он, когда мы добрались до дворца на холме. – Рядом – вилла великого князя Михаила.
– В смысле, он там служит дворецким?
– Нет-нет. Он при деньгах. Просто уехал на лето к северу.
Мы вошли через узорчатые латунные ворота, которые отчетливо скрипнули, как и полагается воротам, когда они впускают короля, а когда отдернули шторы, оказались в высоком центральном зале, увешанном древними портретами рыцарей в латах и придворных в атласе и парче. Очень напоминало съемочную площадку. Мраморные лестничные пролеты величаво уходили вверх, образуя галерею, куда свет падал сквозь голубое витражное стекло и просачивался на мозаичный пол. Тут все было вполне современным – просторные чистые постели, образцовая кухня, три ванных и покойный, почтенный кабинет с видом на море.
– Раньше вилла принадлежала русскому генералу, – поведал агент. – Его во время войны убили в Силезии.
– И сколько?
– На летний сезон – сто десять долларов в месяц.
– Идет! – сказал я. – Давайте прямо сейчас напишем контракт об аренде. Мы с женой прямо сейчас съездим в Йер забрать…
– Минуточку, – вступила в разговор упомянутая жена, хмуря брови. – Сколько прислуги потребуется в этом доме?
– Ну, я бы сказал… – Агент бросил на нас проницательный взгляд, а потом заколебался. – Человек пять.
– А на мой взгляд, человек восемь. – Она обернулась ко мне. – Лучше уж поехали в Ньюпорт и снимем там дом Вандербильта.[64 - …поехали в Ньюпорт и снимем там дом Вандербильта. – Имеется в виду летний особняк Брейкерс, построенный в 1893–1895 гг. в Ньюпорте на Род-Айленде железнодорожным магнатом Корнелиусом Вандербильтом II (1843–1899), внуком основателя династии Корнелиуса Вандербильта (1794–1877), по проекту архитектора Ричарда Морриса в стиле итальянских палаццо XVI в. (Примечания А. Б. Гузмана).]
– Вы не забывайте, – напомнил агент, – что слева от вас живет великий князь Михаил.
– А он зайдет в гости? – поинтересовался я.
– Обязательно зашел бы, – пообещал агент, – вот только он, видите ли, в отсутствии.
Мы устроили дискуссию прямо там же, на мозаичном полу. Моя теория состояла в том, что в маленьком доме я работать не смогу, а сюда деньги вкладывать как раз стоит, потому что вилла послужит источником вдохновения. Теория жены состояла в том, что восьми слугам потребуется куча еды и вообще все это ни в какие ворота. Мы извинились перед агентом, уважительно пожали руку таксисту-миллионеру, выдали ему пять франков и в самом подавленном настроении вернулись в Йер.
– Вот счет за проживание, – сказала жена, когда мы уныло побрели ужинать.
– Слава богу, всего пятьдесят пять долларов.
Я вскрыл его. К моему изумлению выяснилось, что к упомянутой сумме добавилась бездна налогов – федеральный налог, городской налог, десятипроцентный налог на еще одни чаевые для прислуги, а также особый налог для американцев, – в результате пятьдесят пять долларов выросли до ста двадцати семи.
Я тоскливо посмотрел на кусок безымянного мяса, вяло лежащий в безжизненном соусе на моей тарелке.
– Полагаю, это козлятина, – предположила няня, проследив направление моего взгляда. Потом повернулась к моей жене. – Вы когда-нибудь пробовали козлятину, миссис Фицджеральд?
Но миссис Фицджеральд никогда раньше не пробовала козлятину; миссис Фицджеральд просто сбежала из ресторана.
На следующий день я в отчаянии бродил по отелю, уповая только на то, что наш дом на Лонг-Айленде пока не сдали и мы сможем на лето вернуться туда – и тут мне бросилось в глаза, что помещения опустели сильнее прежнего. Старых выпусков «Иллюстрированных лондонских новостей» вокруг оказалось даже больше обычного, пустых стульев – тоже. На ужин снова подали козлятину. Обводя взглядом пустой ресторан, я внезапно сообразил, что последний англичанин прихватил свою клюку и остатки разума и сбежал в Лондон. Неудивительно, что нам подали козлятину, – если бы подали что-то другое, это стало бы истинным чудом. Управляющий не закрывал отель в двести номеров только ради нас!
III
В Йере становилось все жарче; мы пребывали в тумане беспомощности. Теперь мы поняли, почему этот курорт так любила Екатерина Медичи. Месяц, проведенный здесь летом, – и она возвращалась в Париж, а в голове у нее шкворчали десятки святых Варфоломеев.[65 - В Йере становилось все жарче… Теперь мы поняли, почему этот курорт так любила Екатерина Медичи. Месяц, проведенный здесь летом, – и она возвращалась в Париж, а в голове у нее шкворчали десятки Святых Варфоломеев. – Аллюзия на Варфоломеевскую ночь – массовое убийство гугенотов, устроенное католиками в ночь на 24 августа 1572 г., в канун Дня святого Варфоломея; только в Париже погибло 2 тыс. человек, а по всей Франции – около 30 тыс. Принято считать, что спровоцировала резню Екатерина Медичи (1519–1589), мать французского короля Карла IX. (Примечания А. Б. Гузмана).] Вотще совершали мы поездки в Ниццу, на Антиб, в Сен-Максим – мы не на шутку разволновались: четверть нашего запаса в семь тысяч долларов уже растаяла. И вот однажды утром, ровно через пять недель после отбытия из Нью-Йорка, мы слезли с поезда в городке под названием Сан-Рафаэль, о котором раньше и вовсе не думали.
Городок этот красного цвета, стоит у самого моря; веселенькие домики под красными крышами, повсюду дух приостановившегося карнавала – карнавала, который еще до ночи наверняка выплеснется на улицы. Мы сразу поняли, что с удовольствием бы тут поселились, и спросили у местного жителя, где находится агентство по недвижимости.
– Ну, про это лучше спросить у короля! – воскликнул он.
Монархия! Второе Монако! А мы и не знали, что на французском побережье их два.
– А есть тут банк, где можно обналичить аккредитив?
– Об этом тоже лучше спросить у короля.
Он указал в сторону дворца, располагавшегося в конце длинной тенистой улицы; жена торопливо достала зеркальце и принялась пудрить лицо.
– Но у нас вся одежда в пыли! – робко заметил я. – Как вы полагаете, король…
Он призадумался.
– Насчет одежды я не знаю, – последовал ответ. – Но я полагаю… полагаю, что король вам и с этим поможет.
Такого я, честно говоря, не ждал, тем не менее мы поблагодарили его и с внутренним трепетом обратили свои стопы в сторону королевских покоев. Через полчаса, когда королевские башни так и не вырисовались на фоне неба, я остановил еще одного прохожего.
– Не могли бы вы указать нам дорогу к королевской резиденции?
– Чего?
– Мы хотели бы получить аудиенцию у его величества – его величества короля.
Слово «король» вроде бы показалось ему знакомым. Он понимающе раскрыл рот и указал на вывеску у нас над головами.
– «У. Ф. Король, – прочитал я, – англо-американский банк, агентство недвижимости, железнодорожные билеты, страховка, экскурсии, прокатная библиотека».
Заправлял этим заведением деловитый англичанин среднего возраста, за последние двенадцать лет постепенно скупивший весь Сан-Рафаэль.
– Мы – американцы, и мы приехали в Европу, чтобы сэкономить, – поведал ему я. – Мы прочесали всю Ривьеру от Ниццы до Вара и не нашли ни одной виллы. А деньги у нас понемногу тают.
Он откинулся на спинку стула, нажал кнопку, и почти в тот же миг в дверном проеме возникла высокая тощая женщина.
– Это Марта, – представил он. – Ваша кухарка.
Мы едва поверили своим ушам.
– Вы хотите сказать, что у вас найдется для нас вилла?
– Я вам ее уже подобрал, – ответил он. – Мои агенты видели, как вы утром выходили из поезда.
Он нажал еще одну кнопку, и рядом с первой женщиной почтительно встала вторая.
– Это Жанна, ваша горничная. Кроме того, она будет штопать и подавать на стол. Ей вы будете платить тринадцать долларов в месяц, а Марте – шестнадцать. Кроме того, Марта будет закупать продукты и немного на этом зарабатывать.
– А вилла…
– Контракт уже составляют. Цена – семьдесят девять долларов в месяц, я с радостью возьму чек. Мы перевезем вас туда завтра.
За следующий час мы посмотрели свое жилище – чистенькую прохладную виллу, стоявшую посреди большого сада на холме над городом. Именно такую мы и искали с самого начала. Там были беседка, песочница, две ванные, розы к завтраку и дворецкий, который обращался ко мне «милорд». Когда мы заплатили за аренду, у нас осталось всего три с половиной тысячи долларов, то есть половина нашего начального капитала. Однако мы чувствовали, что наконец-то начинаем жить практически бесплатно.
IV
Ближе к вечеру 1 сентября 1924 года на одном из песчаных пляжей Франции можно было наблюдать приятного вида молодого человека в сопровождении молодой дамы в коротком ярко-голубом купальном костюме. Оба загорели до густо-шоколадного цвета и поначалу казались египтянами; однако при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что черты лица у них типично арийские, а голоса – если они открывали рот – звучали слегка в нос, по-североамерикански. Рядом возилось черное дитя с белыми, как хлопок, волосами, которое время от времени принималось стучать оловянной ложкой по ведерку и вопило: «Regardez-moi!»[66 - «Посмотрите на меня!» (фр.)] – имея на то полное право.
Из казино неподалеку доносилась странная рококошная музыка, песня об отсутствии конкретного фрукта желтого цвета в некоем магазине, в целом не жалующемся на бедность ассортимента.[67 - Из казино неподалеку доносилась странная рококошная музыка, песня об отсутствии конкретного фрукта желтого цвета в некоем магазине, в целом не жалующемся на бедность ассортимента. – Снова имеется в виду песня Фрэнка Сильвера и Ирвинга Конна «Yes, We Have No Bananas» («Да, бананов нынче нет»); также см. выше. (Примечания А. Б. Гузмана).] Официанты, сенегальцы и европейцы, носились между купальщиками, разнося разноцветные напитки, время от времени останавливаясь, чтобы отогнать детишек из бедных семей, которые без всякой скромности и стеснения одевались и раздевались на песке.
– Отличное было лето, правда? – произнес молодой человек лениво. – И мы окончательно офранцузились.
– А французы – все такие эстеты, – заметила молодая дама, вслушавшись в банановую мелодию. – Они умеют жить. Вспомни хотя бы, какая у них вкусная еда!
– Прекрасная! Отменная! – воскликнул молодой человек, раскладывая ломтики американской ветчины на галеты из пачки с надписью «Спрингфилд, Иллинойс». – Еще бы, ведь они изучают еду уже две тысячи лет.
– И здесь все такое дешевое! – с воодушевлением воскликнула молодая дама. – Например, духи! Духи, которые в Нью-Йорке стоят пятнадцать долларов, здесь можно купить за пять.
Молодой человек чиркнул шведской спичкой и зажег американскую сигарету.
– Главная проблема большинства американцев во Франции, – проговорил он зычным голосом, – состоит в том, что они не живут настоящей французской жизнью. Они торчат в больших гостиницах, обмениваются свежими американскими новостями.
– Знаю, – согласилась его спутница. – Как раз про это написано в сегодняшней «Нью-Йорк таймс».
Американская музыка смолкла, а няня-англичанка поднялась, намекая на то, что ребенку пора домой ужинать. Молодой человек вздохнул, тоже поднялся и встряхнулся – вокруг в изобилии разлетелся песок.
