90-е: Шоу должно продолжаться – 12

По палаткам разошлись, когда небо на востоке уже отчетливо так посветлело. И еще час, наверное, возились и перекрикивались. Перед тем, как заснуть, я услышал, бурчание Астарота:

– Лучше бы мы к тете Маше ночевать пошли…

Но что ему ответила Кристина, я уже не услышал, потому что благополучно отрубился.

******

Все-таки пазик – такое себе транспортное средство для долгой дороги. На моей четверке перегон от Волчайска до Шушырино тоже показался длинным и скучным, но на пазике он казался совершенно бесконечным. Еще и после ночевки в палатках.

Я своих орлов и орлиц зря не тормошил и не взбадривал. Смотрел в окно, на зеленеющие поля и мелькающие периодически озера и речушки. Ловил дзен неудобной и тряской дороги. Иногда оглядывал лица своих соратников. Больше всего переживал за сохранность голосовых связок Астарота и Нади. Но с ними, к счастью, все было в порядке. Астарот с утра был смурной, невыспавшийся и растрепанный. Но не простыл, что радовало. Надя так вообще как-то очень легко и непринужденно перенесла суровые условия. Проснулась почти сразу следом за мной, помогала костер раскочегарить, весело щебетала. И даже зарядку сделала. А сейчас вообще безмятежно дрыхла, отжав себе место на куче спальников сзади.

Хуже всего было Яну. Его предсказуемо накрыло похмельем, он попытался прямо с утречка найти бухло. Но эти поползновения я в этот раз решил пресечь. Отвел его в сторонку и пообещал тихонько, что увижу, что он с утра квасит, печень отшибу, раз она ему без надобности. Шутливо сказал, конечно. Но – сработало. Страдающий бледно-зеленый Ян сидел, привалившись патлатой головой к стеклу. И на ухабах шипел и морщился, когда его башкой об это самое стекло прикладывало.

Бельфегор с Кирюхой тихонько что-то обсуждали, голова к голове. И к ним изредка вклинивался с комментариями Вадим.

Бегемот выглядел не таким веселым, как ночью. Вздыхал периодически. Но вслух ныть не решался. Наташа с Евой устроились на одном из передних сидений и дремали в обнимку.

– Скоро будет кафешка одна знаменитая, там остановку сделаем, – сказал Шемяка, старательно огибая особенно впечатляющую дыру в асфальте.

– В узких кругах знаменитая? – хмыкнул я.

– Не в узких, а в знающих! – усмехнулся Шемяка. – Я же дальнобоем одно время был, так что места эти знаю, как свои пять пальцев, можно сказать.

Похвастаться тем же я не мог. Ну, то есть, область я, в целом, знал неплохо, конечно. Но только это в будущем, когда карта автодорог будет иметь совсем другой вид. Здесь и сейчас я был словно на какой-то другой планете.

Шемяка, не глядя на меня, ткнул пальцем вперед. Туда, где рядом с асфальтовым полотном кучковалось несколько здоровенных грузовиков. Из-за которых этой самой кафешки видно и не было.

Одноэтажное строение белого цвета с покрытой серым шифером крышей. Имелась даже табличка, сигнализирующая, что сие место называется кафе “Бродяга”.

– Смотри, Наташ, вот, кстати, место твоей мечты, – усмехнулся я.

– Я как-то по-другому себе это представляла, – сонно пробурчала “моя королева”, с сомнением оглядывая пыльную площадку вокруг, скучный равнинный пейзаж и компанию суровых мужиков в кепках, сидящих на скамейке перед входом. Они пили чай и дымили, как паровозы. Появление нашего пазика они, разумеется, заметили. И молча смотрели, как мы выбираемся из автобуса.

– Эт еще что за патлатая команда на наши головы? – нарушил молчание один.

– Прямо какой-то дурдом на выезде! – заржал второй.

“Ангелочки” с “цеппелинами” заметно так напряглись. Но тут из автобуса вышел Шемяка.

– А что, мужики, Маринка-то до сих пор работает, а? – сказал он, блаженно потягиваясь. И совершенно не обращая внимания на недружелюбную встречу.

– О, так это же Шемяка!

– Ха, в натуре! Ты что, заделался водителем у детского сада?

– Засохни, Гаврилыч! – отозвался Шемяка. – Это между прочим, знаменитая рок-группа на гастролях!

Водилы и Шемяка принялись жать друг другу руки и хлопать по спинам. Вспоминать каких-то старых знакомых, которых здесь сейчас не было. Прямо иллюстрация к суровому дорожному братству.

Я мешать не стал и двинул на разведку внутрь. Кафешка была, прямо скажем, спартанской. Внутри было всего четыре столика, а выбора блюд никакого и вовсе не было. От руки на листочке было написано, что сегодня на первое – борщ, на второе – котлета с картошкой, на третье – чай. И цена указана сразу за весь обед целиком. Неожиданно довольно небольшая, я даже переспросил у дамочки на раздаче.

– Не нравится? Проваливайте! – отрезала она, прищурившись. Да уж, очень суровая дамочка! Прямо-таки Сара Коннор. Жилистая, с ехидным выражением лица. Загорелая неожиданно. Еще май, когда она успела так загореть?

– Все нравится! – быстро отреагировал я. – Нам нужно двадцать обедов!

– За столами все не поместитесь, – сказала хозяйка, не двинувшись с места.

– Ничего, на улице пожрем, – усмехнулся я.

– Да сейчас прямо! – она мотнула головой. – Так я вам и отдала посуду на улицу. Я вас впервые вижу!

– Давайте тогда партиями, – миролюбиво предложил я. – Сначала первые десять, потом вторые.

– Но только чтобы быстро пожрали, ясно вам? – Сара Коннор погрозила мне пальцем. – Время, знаете ли, деньги. Чтобы не засиживались!

– Ес, мэм! – бодро отсалютовал я и положил на тарелочку деньги. – Все сметем, как электровеник!

И тут она наконец-то улыбнулась.

– Трепло, – фыркнула она и исчезла в кухне. А я вышел наружу, чтобы сообщить своим проголодавшимся орлам дальнейший план действий.

– О, Володя! Иди к нам сюда! – Шемяка энергично махал мне рукой. – Тут мужики с тобой поговорить хотят!

– Здорово, – я кивнул, пожал протянутые руки. – Сейчас, пять сек. Эй, орлы! Заведение маленькое, так что есть будем партиями. Рассчитайтесь там на первый второй что ли!

Я снова повернулся к Шемяке.

– Валяй, что за дело?

– А вы правда музыканты? – спросил невысокий мужичок с пузиком и в серой кепке.

– Да не, прикидываемся только, – усмехнулся я. – Приезжаем в населенный пункт, говорим “дайте денег за концерт!” Нам дают, а мы сваливаем, пока никто ничего не сообразил.

– Гаврилыч, ну что ты дурацкие вопросы задаешь? – Шемяка толкнул водилу в плечо. –

В натуре, музыканты, отвечаю. Сам слышал.

– А можете нам тут концерт сыграть, а? – спросил другой водила, высокий, тощий и сутулый.

Глава 3

Лицо у тощего было, конечно, как у того пикапера. Ну, который подкатывает к девушке с вопросом: “Вашей маме зять не нужен?”, а девушка внезапно улыбается ослепительно и заявляет, что нужен. Он собирался поддеть волосатиков с эдаким снисходительным сарказмом. Типа, сейчас уставшие от суровой дорожной жизни подростки начнут мазаться и ныть. И теперь не знал, что сказать. Смотрел, открыв рот, как “ангелочки” азартно вытаскивают из автобуса инструменты, а Вадим разматывает провод удлинителя от кафешки.

Ну да, первым моим порывом было, конечно же, отшить водятла. Но пока я открывал рот, у меня в голове промелькнуло несколько кадров из всяких клипов рокеров посреди пустынных пейзажей. Я замер, а потом вдруг уверенно кивнул.

– Да, можем, отличная идея, братан!

Хлопнул его по плечу и сорвался с места.

И как-то резко заразил “ангелочков” энтузиазмом, на пальцах в трех словах объяснив, что я имею в виду.

Ну да, равнинная часть Новокиневской области – это не Гранд-Каньон. А камазы дальнобоев – не гигантские американские траки. Да и я не Стас… Но возникший в голове концепт прямо-таки захватил и меня, и ангелочков.

– Да что вы вообще, я же пошутил… – запоздало попытался сдать назад водила. Но остановить внезапный движ уже не смог, ясен пень. Ну, блин! Реально же прикольно вот так – спеть посреди нигде. На пыльной парковке грузовиков с видом на бескрайние равнины и кафешку с шиферной крышей. Снять черновик будущего клипа. Гениального, разумеется.

– Звук будет не очень, конечно, – сказал Вадим мне вполголоса, когда парни взялись за инструменты. – Но идею твою я понял.

“Цеппелины” вместе с тарелками высыпали из кафешки. И даже суровая местная Сара Коннор не возражала. Вышла вместе с ними и стояла на крыльце, привалившись к косяку.

“А может и не нужно будет ничего переснимать”, – подумал я, прильнув к видоискателю. Звук только перезаписать. А вот свет шикарный. Перистые облака пополам чуть рассеивали яркие лучи, яркости хватало для вполне такой сочной картинки. Звук надо будет перезаписать, понятное дело. Но вот видеоряд…

Есть какой-то непередаваемый шарм в любительской видеосъемке. Отдельный такой вид искусства. Спонтанный концерт на парковке грузовиков. И суровые мужики эти в кепончиках и с папиросами. Я задержался стеклянным глазом камеры на их примолкшей компашке.

Когда Астарот с Надей замолчали, и музыка стихла, меня прямо-таки резануло пронзительностью момента. Внутри даже задрожало все. И на глаза слезы навернулись.

– Ну вы, блин, даете… – тощий водила медленно захлопал в ладоши. И остальные водилы к нему присоединились. Я нажал на стоп и опустил камеру. Не факт, что это будет видеоклип в будущем, конечно. Но это явно то, что стоит запомнить. И зрителей немного. И не за деньги. Музыка ради музыки.

Я посмотрел на “ангелочков”. Лица были все еще усталые. Помятые после неудобной ночевки и долгой тряской дороги. Но глаза сияют. Астарот улыбается от уха до уха. Обнял Надю за плечи. Бельфегор прикрыл глаза и, кажется, внутренне боролся с желанием обнять свой поливокс. Кирилл щурился на небо. Бегемот самодовольно надулся и смотрел на меня с видом: “Ну скажи, мы же крутые? Крутые?! Макс покачивал гитарой и смотрел вниз. И тоже улыбка на губах.

******

– … а я тогда говорю: “А можно мне добавки?”

– …он говорит: “Выходи за меня замуж!” А я ему: “Ага, только школу закончу!”

– …и прикинь, если вот в том месте, где статуи, поставить такой конус из картона и поджечь…

– Да не, это надо со Стасом поговорить, вдруг не получится? Это же с вертолета какого-то надо снимать…

– Надо с отцом поговорить, чтобы он задник оформил…

– …лучше я новую песню напишу, у меня идея появилась…

Пазик все так же трясло, как и до этого кафе. Даже, может, хуже. Асфальт в этих местах был эпизодическим, основная часть дороги была раздолбанной грунтовкой. И с одной стороны, вроде и хорошо, что дождей давно не было. С другой – приходилось наглухо задраивать все окна, чтобы не дышать пылью. Хрен знает, что за конструкция такая у пазика. Такое ощущение, что его открытые окна работали как пылесос, затягивая окружающую атмосферу вовнутрь. А если закрыть окна, то солнце моментально его накаляло, превращая в печку на колесах.

Но это все уже никого не волновало. Вторая часть дороги, после кафе “Бродяга”, разительно отличалась от первой. До обеда мои орлы и орлицы в основном молчали, пытались дремать или просто сидели с чуть отупевшими от тряской дороги и недосыпа лицами. Зато сейчас трындели, размахивая руками, вскакивали со своих мест, повисая на поручнях. Ржали, когда автобус подпрыгивал на очередной кочке или начинал вибрировать на очередно “стиральной доске”. И сыпали идеями. И планами на будущее.

“Хороший борщ у Сары Коннор”, – подумал я. Понятно, что дело было не совсем в борще. Хотя кормили в “Бродяге” на самом деле неплохо. Борщ был густой и с мясом. Котлетки – увесистые. Пюрешка – густая, и в нее явно не пожалели сливочного масла.

Короче, нормальный обед. Явно то, что надо.

Ну и концерт наш внезапный сыграл свою роль, конечно. Ну да, концерт был коротенький, на три песни. Дольше расставлялись. Но этого хватило, чтобы суровое водительское братство “ангелочков” зауважало. И пока те обедали, крутились вокруг, наперебой представлялись, жали руки. Кто-то рассказывал про своего охламона-сына. Кто-то зазывал в гости в какое-то Бороданово. Мол, приезжайте, парни, вам там всегда будут рады, хлеб-соль, все такое.

Вдохновляюще, в общем.

Зарядило подсевшие батарейки энергией. И ее даже хватило до самого Шушырино. В деревню мы въехали с радостными возгласами.

– Ой, смотрите, там свиньи!

– Ой, это прямо такой же гусь! Я в детстве от такого же бегал, он щипался!

– А я козу называл чертом!

– Качели, офигеть! Я такие только в кино видел!

– В каком еще кино?

– А я не помню! Что-то про советскую деревню. Там такие же были!

Все-таки Волчайск, несмотря на обилие одноэтажных домов, ощущался как город. Ну, городок. Может быть, тут дело в моем внутреннем восприятии, конечно. Я его видел в будущем. Когда на сопках по соседству откроется горнолыжная база, в центре вырастет парочка стеклянно-зеркальных торговых центров, а бренд “волчайское пиво” станет весьма раскрученным. Сейчас до этого далеко, но все равно было какое-то ощущение… Хотя может это меня просто Шуширино на контрасте на такие размышления навело. Вот уж оно-то было стопроцентной деревней. Здоровенной, да. Райцентр все-таки. Пешком обходить точно устанешь. Но вайбы были прямо каноничные.

Здесь люди заговаривали чуть ли не за километр. По улицам бродила разнообразнейшая живность. Начиная от привязанных к колышкам коз, заканчивая компашкой упитанных свиней, залегших в обширной луже. Непонятно, кстати, откуда взявшейся. Дождей последние дни не было.

Колодезный сруб с помятым ведром.

Телефонная будка, притулившаяся у деревянного столба.

Бабульки в платочках.

Качели эти… Рядом с ними дети копошаться, но доска слишком тяжелая для них, Аттракцион явно на взрослых рассчитан.

И спешащий в нашу сторону Степан.

– Володя! День добрый! – он помахал рукой еще от сельпо, которое было на другой стороне просторной площади. Пазик наш мы остановили прямо возле клуба. – Галка-то приболела! Панкреатит же у нее!

Кричал он это на всю деревню, разумеется. Продолжая стремительно приближаться к нам.

– Так чо говорю-то! – он остановился, отдуваясь, и облокотился на вилы, которые зачем-то волок в руке. – Галка хотела сама прийти вас встречать, но я ее уложил и велел не вставать. Ключ от клуба забрал только. Без нее, мол, управимся. Так ведь?

– Панкреатит? – переспросил Ян, который остановился рядом со мной и почесывал растрепанную шевелюру. Вроде пока еще трезвый.

– Ну или холицистит, хрен их разберешь, я же не доктор! – вздохнул Степан. – Так я вот чего подумал. Концерт же ваш завтра только. Сегодня надо вас разместить, а с этим я и без нее справлюсь. И кормежку организуем, как раз сегодня у Ярика и Людки свадьба, а у них бычок годовалый ногу сломал. И это уже после того, как они свинью забили. Так что мяса завались…

Степан продолжал экспрессивно вещать, выдавая массу подробностей из жизни местного бомонда, кто там что сказал, и какие у кого планы. А мы молча внимали. Даже с некоторым восторгом. Степан явно волновался от взваленной на себя ответственности по организации концерта, так что слова сыпались из него как горох. Главное из его речи мы уяснили. Гостей в деревне много. Еды внезапно тоже много. Так что лишние двадцать человек погоды не сделают. Ну и что размещение будет, конечно, в тесноте, но зато не в обиде. По-простому.

Закочив свой спич, Степан шумно выдохнул. И тут же развил бурную деятельность. Мы выгрузили инструменты в клуб, потом он полез с нами в автобус, чтобы показать дорогу, куда ехать. Привел наш пазик к западной окраине деревни, где как раз готовились к этой самой свадьбе. В качестве банкетного зала натянули брезентовый гараж, внутри которого стоял стол. А вокруг суетились женщины всех возрастов. Но это я успел все заметить мельком, потому что дальше началась суета с нашим размещением. Шемяка попытался вякнуть насчет палаток, но Степан так бурно запротестовал, что наш водитель предложение свое снял, как неуметное. “Цеппелинов” забрал к себе всем скопом деловитый дедок с тростью и в пиджаке с орденской планкой. А нам с “ангелочками” выделили просторный деревянный сарай с сеновалом. Ну, то есть, это они выбрали сеновал. Были варианты разбрестись по разным домам и спать более комфортно, но романтика опять победила.

– Мне что-то страшновато, – сказала Наташа, усаживаясь рядом со мной на скамейку возле забора. – Ощущение такое, что мы снимаемся в каком-то фильме ужасов.

– Думаешь, эти селяне нас на ужин съедят? – усмехнулся я.

К брезентовому “банкетному залу” начали стекаться деревенские жители. Они кучковались перед забором, заходили и выходили. И общались. Громко, никаких шушуканий. И нас обсуждали тоже, разумеется. “Это у них что ли завтра концерт в клубе?” – “Ой, а вон тот главный еще и в рогах же будет!” – “Страсти какие! Что только ни придумают!”

– Мне как-то один раз сон снился, – Наташа поежилась. – Реальный такой, я даже когда проснулась, долго не могла поверить, что я на самом деле дома. Мне снилось, как будто я проснулась, а я на самом деле живу в деревне. И я, только не смейся, крепостная крестьянка! Меня какая-то толстая баба тычет в бок и сует в руки ведро. И командует доить корову. И вот я смотрю на эту корову, а она говорит: “Муууу!”

– Логично, – фыркнул я. – Коровы какой-то такой звук и издают.

– А я боюсь. Корова смотрит с таким видом, будто сейчас меня боднет. А я точно знаю, что мне ее подоить надо. Я говорю: “Коровушка, дай молочка…” А она улыбается, такая…

– Корова улыбается? – удивился я.

– …а у нее во рту – клыки! Как у волка. Я бросаю ведро и убегаю. Потом спотыкаюсь и понимаю, что падаю. Прямо в колодец. Вот типа того, который мы в самом начале видели.

– Ты главное эту историю завтра на концерте не рассказывай, – засмеялся я.

– Ой, да! – Наташа всплеснула руками. – Хотела с тобой как раз об этом поговорить. Можно я завтра не буду концерт вести? А то мне… Не по себе.

– Корова с клыками… – задумчиво повторил я. – Ну, это аргумент, конечно.

– Я серьезно, – сказала Наташа и уперлась в меня немигающим взглядом. – Мне прямо страшно здесь. Будто я вообще сплю все еще. В том самом сне.

– Да как скажешь, моя королева, – кивнул я.

– Ой, спасибо тебе! – она порывисто кинулась меня обнимать. – Ты даже не представляешь…

– Все нормально, Наташ, – сказал я. – Тараканы бывают всяких мастей. Хочешь, можешь вообще в автобусе спрятаться и не выходить.

Наташа замерла, как будто прислушиваясь к своим чувствам. Потом покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Если я пропущу ночевку на сеновале, я себе никогда не прощу!

******

Деревенская свадьба – это, конечно, мероприятие не для слабонервных. Степан как-то на старте меня заболтал, и я даже не успел подумать, под что это такое он нас подписал. Как-то мимоходом подумал, что, поужинаем по-быстрому где-нибудь с краешку и разбежимся по местам ночевок. В конце концов, это же не наш праздник. Мы к нему никакого отношения не имеем. Но хрен там угадал, разумеется.

Банкетный стол был далек от изысканности. Горы салатов стояли прямо в эмалированных тазиках. Сало, с искрящимися кристалликами соли по поверхности, было порезано крупными шматами. Вареная картоха громоздилась прямо-таки гималайскими пиками. И мясо, блин. Вот уж не думал никогда, что мяса может быть чересчур много. Жареное с луком. Котлеты размером с лапти. Их тоже принесли в эмалированном тазу. Соленые помидоры и огурцы даже не стали доставать из банок, поставили прямо так. И пирамиды из вареных яиц. И корзинки с хлебом еще. И плошки со сметаной. Такой густой, что ложка там не просто стояла, нужно было еще постараться ее туда воткнуть.

Мне даже в какой-то момент захотелось сбегать за камерой и снять медленно вот этот самый стол. И отправить кассету в будущее. Мол, смотрите, привет вам, друзья мои, из голодных девяностых.

А потом я подумал, что не вижу тут практически ничего покупного. Все это кулинарное роскошество недавно или росло на грядке, или мычало, или хрюкало. Из покупного было только несколько бутылок водки. Их гордо поставили в центр стола. И не трогали по началу, видимо, оставив “на сладкое”. Пили самогон и какие-то сладенькие наливочки.

Голоса слились в одну сплошную какофонию, и я даже не пытался каким-то образом уследить за нитью разговоров. Незачем. Я этих людей вижу в первый и в последний раз в жизни. Что мне до того, с кем спуталась оторва-Ленка, и кому еще задолжал зампредседателя Кириллыч. Просто это была такая… музыка. Из голосов, звона стаканов, тостов, воплей “Горько!” и взрывов хохота.

Ян забурился куда-то в центр движа местных мужиков. Его патлатая башка возвышалась над всеми. И голос сливался с остальными-прочими.

“Уснет под столом, никуда не потащим”, – мысленно констатировал я, когда он заглотил очередные полстакана местного самогона.

Напряженная Наташа сидела рядом со мной и периодически хватала меня за руку. С другой стороны от нее села Ева. Мы, не сговариваясь, оберегали “нашу королеву” от ее ожившего ночного кошмара.

– Бедная собачка, – сказала Ева, опустив руку под стол.

– Чего это она бедная? – хмыкнул я, отгибая край скатерти и заглядывая под стол. – Ее тут все подкармливают, жратвы столько, что она может магазин для других собачек открывать.

Белая мохнатая собачка посмотрела на меня грустным взглядом. Я потрепал ее по голове и заглянул в свою тарелку, чтобы выбрать кусочек мяска поаппетитнее.

– Я ей сейчас полкотлеты попыталась скормить, – засмеялась Ева. – А она понюхала ее и вздохнула. И кажется даже заплакала.

– Я очень хорошо ее понимаю, – фыркнула Наташа. – Глаза еще не наелись, а в пузо не лезет. Кажется, я сейчас лопну и всех забрызгаю. А я еще котлеты не пробовала…

– А собачку из Новокиневска привезли, – сказала Ева, погладив мохнатое ухо. Собачка преданно посмотрела на ее и свернулась клубком у ее ног. – Жених местный, невеста приезжая. Он пока учился в Новокиневском сельхозе, они познакомились. И теперь решили жить здесь. И… Блин, даже не знаю, зачем мне эта информация.

– Это просто твоя врожденная вежливость, – сказал я. – Виновников торжества нужно знать хотя бы мордально. А я так лично не запомнил, которая из девиц невеста. Там рядом с женихом всегда какая-то толчея.

– Вон та, маленькая, – Ева кивнула куда-то в глубину банкетного зала. – В красном платье.

– Так в белом же должна быть, – удивилась Наташа.

– Она решила выпендриться, – пожала плечами Ева. – И кажется об этом еще пожалеет…

– Меня сейчас больше волнует, как бы отсюда наших теперь вытащить, чтобы спать пойти, – вздохнула Наташа.

Глава 4

– Это мыши, – прошептала Ева и захихикала. – Наверное, выводок пищит.

– Ррромантика! – прошептал я в ответ и тоже тихо засмеялся.

Мы сбежали на сеновал почти сразу же, как объевшиеся гости решили, что настало время танцев. Деревенской экзотики типа “дядя Коля с баяном” в это раз не подвезли, музыкальное сопровождение было вполне современным – на всю улицу голосил кассетный магнитофон с большими колонками. И зрелище отплясывающих под попсу рокеров мы решили пропустить. И сбежать вдвоем с Евой в место нашей ночевки. Спальники были разложены на деревянном помосте. Но мы решили хлебнуть сельской романтики по полной. И перетащили свои спальники на сено. Его уже было не то, чтобы очень много, большую часть живность уже подъела. Но осталось еще достаточно, чтобы в нем поваляться. И не то, чтобы это было прямо очень уж удобно, конечно. Колючая сухая трава тыкалась в спину сквозь тощие спальники, травинки лезли в лицо, и в темноте было чертовски трудно от них избавиться. Но в этом всем был какой-то удивительный шарм. Когда мы перестали возиться и устроились более или менее удобно, раздался тот самый многоголосый писк. Видимо, мы растревожили семейство местных обитателей. И они высказывали нам свое возмущение.

– Хорошо, что ты меня убедил поехать тоже, – сказала Ева. Уже не особо шепча. На самом деле, мы могли даже орать во всю глотку, народ на свадьбе точно ничего бы не услышал. Там все азартно и хором подпевали “Ласковому маю” из колонок. – Такое удивительное приключение получилось. Только прохладно как-то…

Ева повозилась, прижимаясь ко мне поближе.

– Без тебя мне пришлось бы труднее, – сказал я, смахивая с руки что-то щекочущее. Может быть, соломинку. А может и насекомое. Ну да, сеновал – та еще экосистема. Живности здесь было полно… всякой. Романтика – она такая. В душе – прилив нежности и восторга. Снаружи – колючие сухие травинки, мыши и тараканы. Но все равно здорово было лежать вот так вот, крепко обнявшись, утопая в хрустком сене. И слушать приглушенные дощатыми стенами звуки деревенской свадьбы. Пьяные выкрики, нестройный хор голосов, хохот, взвизги девушек…

– Знаешь, о чем думаю? – спросила Ева. – О театральных актерах. Они же каждый вечер выходят на сцену. И играют там одно и то же. Это для нас, зрителей, спектакль – это праздник. Мы видим это все только один раз. А они? Каждый вечер они выходят, изображают все эти эмоции… Для них это рутина. Типа как зубы почистить. Эти зрители с их аплодисментами. Эти страсти… гм… шекспировские.