Исчезающий: За горизонтом событий

Я вспомнил о Даше. Об обещании позвонить ей или приехать. Возможно, мне стоило сперва приехать к ней и вместе направиться сюда. Держа тревогу в узде, я твердил себе, что, постфактум, все всегда складывается гораздо более гладко, нежели представляется в пиковый момент стресса.

Выдохнув, я решил ничего не отвечать, вместо чего положил трубку и бросил телефон на грудь паренька. К тому моменту он не дышал. Просканировав тело и убедившись, что сущность отправилась обратно в лимб, я заметил пятилитровую бутылку под стеллажом. Но, прихватив ее и направившись к выходу, меня остановил тяжелый визг кассирши:

– Ты что с ним сделал?!

Я прикинул, что даже после двух марафонов подряд человек будет гораздо более энергично кричать.

– Освободил его. Заодно нашел воду.

Не услышав ничего в ответ, я вышел из магазина, сел в машину, закурил сигарету и направился в сторону дома бабушки.

Проезжая с детства знакомые улицы, я впервые ощущал себя здесь чужаком. Человеком, которого отвергали даже грязные облака. Я осматривал знакомые по предыдущим проекциям местечковые бутики, табачные лавки и супермаркеты, и не видел ничего, кроме тусклых огней и непонятно для кого освещавших улицы. Проехав центр города, я проследовал в район ХБК, после чего, свернув в сторону дома бабушки, попал на ухабистую дорогу. Моя подвеска громыхала так же, как внутреннее чувство тревоги. А пальцы отбивали ритм, доносившийся из колонок.

Остановившись возле дома, я прихватил бутылку с водой и зашел в калитку.

– Воду привез? – спросил отец, куривший возле домовой двери.

– Отвоевал, можно сказать, – произнес, демонстративно подняв бутылку.

– Тогда пошли, – он бросил окурок на землю.

Приглядевшись, я отметил про себя, что папа выглядел так же, как кассирша. Его уставший вид подкреплял мою тревожность и, не долго думая, я приступил к сканированию. Ловко улавливая флешбеки из жизни отца, мне оставалось не утонуть в потоке информации. Навязчиво проникая в мою голову, формируя размытые образы, они являлись подобием тени силуэтов, танцующих под фонарным столбом в ночи. Это не было визуальным шоу, я не увидел ни одной картинки: ни размытой, ни четкой. Вместо них возникающие из ниоткуда формулировки, больше похожие на собственные догадки. Я бы их так и воспринимал, будь я собой в изначальной проекции. Но проходя в дом вслед за отцом, я был совсем иной версией себя. Человеком, при считывании других людей, полностью опирающимся на хаотичные умозаключения, являвшиеся истинной в последней инстанции. Человеком, который смог объяснить прижимистость своего отца тяжелой жизнью в юности, а серьезность – суровостью окружающей среды. Но одно мне оставалось неизвестно: отчего он внешне смахивал на ожившего мертвеца, а не на живого человека. И, продолжая его сканировать, я уже стоял возле кровати, на которой лежала бабушка. Не обращая на нее внимания, желая довести задуманное до конца, мною была предпринята одна попытка за другой. И в момент, когда мне стало понятно, что я впустую расходую энергию, которой у меня не много даже с учетом двух опустошенных сущностей, я оставил отца с его прошлым в покое.

– Привет, внучик, – едва послышался голос бабушки.

Уронив на нее взгляд, я понял, что она при смерти. Мне даже не требовалось пользоваться какими-либо способностями, все было на виду. Ее иссохшие губы и слабость в произношении говорили сами за себя.

– Привет, бабушка. Ты держишься? – спросил, не зная, что в подобных случаях нужно говорить.

– Еще как держусь… – ответила она.

Я перевел взгляд на отца. Глядя на него, было ясно, что он все понимал. Что он, как и я, наблюдаем последние моменты жизни сильной женщины, переживавшей за всю семью и управляющей этой самой семьей как штурман кораблем.

– Никогда не носи черное, – бабушка разбавила молчание, – этот цвет тебе не нужен.

Я опустил глаза на одежду и тут же почувствовал зловоние. Запах беса, который невозможно спутать ни с чем. Он тонким шлейфом тянулся от бабушки, распространяясь по всей комнате. Эту вонь слышал только я один и, возможно, бабушка, ввиду того, что она – его жертва. Глядя на черные джинсы, меня, как летящий в ворота футбольный мяч, снова понесло в воспоминания девятимесячной давности. В момент, когда моя проекция помогала бабушке переезжать. Когда она еще была полна сил и мы вместе переносили мешки с одеждой к подъезду, после чего, убедившись, что машина пуста, направились к квартире. Когда, поставив мешок возле двери, моя проекция заметила у порога рассыпанные лепестки роз, но не придала этому значения. Когда моя проекция кивнула в сторону увядающих лепестков, после чего, усилиями бабушки, они были выброшены в мусорное ведро. Но существо, которое прикрепили к лепесткам колдовским заговором, словно пса, охраняющего собственность, переключилось на нее. Я не сомневался, оно было вызвано с одной лишь целью – забрать энергию жизни. Чтобы бабушка увядала, подобно лепесткам роз, выброшенным в помойное ведро.

Оторвав взгляд от собственной одежды, у меня оставалось одно лишь желание – разорвать всех, кто в этом замешан. Но, сдерживая бурю внутри себя, я решил отставить в сторону эмоциональность.

– Ты помнишь цветы? – поинтересовался у бабушки.

Не видя от нее реакцию, я повторил вопрос в более твердой форме:

– Цветы, которые были под дверью, ты помнишь?

Она посмотрела на меня ясным взглядом, после чего чуть громче обычного произнесла:

– Никому не говори об этом. Возможно, кто-то к нам затесался.

– Так, пойдем, – сказал отец, легонько подтолкнув меня, – пусть бабушка отдыхает.

Я поставил бутылку возле кровати и направился к выходу.

– Тут нечистая история, – прошептал идущему позади меня отцу.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, когда мы оказались у двери.

Я не совсем понимал, как объяснить присутствие магии человеку, прожившему почти шестьдесят лет в реалиях, в которых существовала лишь сухая причинно-следственная связь. Глядя на него, я не сомневался, что мои доводы будут бесполезны, но, в то же время, было очевидным, что попробовать стоит.

– Увядание бабушки связанно с колдовством.

Он приподнял бровь, но ничего не сказал. Именно таким я его знал в предыдущих проекциях. Человеком, держащим свое мнение при себе даже при самых фантастических предположениях, звучащие извне. Если, конечно, это не влияло на окружающих.

– Колдовством? Андрей, я все понимаю, стресс и так далее, но давай не будем закапываться в конспирологию.

– Послушай, я не зря спросил за цветы, – я продолжал напирать. – Очевидно, что был совершен обряд. Когда речь заходит за колдовство, многие ошибочно полагают, что наступает период, когда все просто идет из рук вон. Оно иногда так, но порой это не потому что колдун что-то там наколдовал и мир вокруг человека изменился, а потому что прикрепленный к человеку бес строит козни. Колдовской обряд – это обращение с просьбой к какому-либо демону, который направляет подручного беса. С какого момента здоровье пошло под откос?

– Поездки на север, – задумчиво ответил он. – Ты же сам знаешь, как она мечтала съездить ко мне в гости. Вот, съездила. Не нужно было ей никуда ехать…

В голосе отца звучала досада. Я понимал его, ведь однажды я тоже терял свою маму. Но если в моем случае ее уход был внезапным, то сейчас все намного более сложно. Видеть последние дни близкого человека – самая болезненная пытка из существующих. Но даже сознавая непосильную тяжесть, свалившуюся моему отцу на плечи, я так и не смог найти решение, как ему помочь или, хотя бы, успокоить словами. Мы были слишком похожи в своей черствости и в реакции на удары судьбы, и, мне не хотелось говорить бесполезных, утешительных слов, подчеркивающих бесперспективность происходящего. Слов, которые я не переносил. Ненавидел особенно крепко, в случае, если я становился их конечным адресатом.

– Я поищу человека, способного помочь, – сказал ему.

Он выдохнул, уведя взгляд в сторону.

– Хорошо.

– Держись, – сказал, похлопав ему по плечу, – все наладится. Бабушка слишком сильный человек, чтобы умереть от подобного.

Отец пожал мне руку и я вышел из дома. Сев в машину, я на некоторое время позабыл о том, что мне нужно было ехать к маме. Откинув сидение и погрузившись в глубину своего сознания, я оказался в самых темных уголках своей памяти.

Я говорил то, во что сам не верил. Черную магию невозможно обвести вокруг пальца. Бес вывернет душу наизнанку чередой разрушающих обстоятельств, после чего переломает хребет. С магией можно бороться лишь магией, что, в моем с бабушкой случае, не представлялось возможным. Я не был магом. И как бы мне того не хотелось, я не способен обучиться этому за несколько дней.

Повернув ключ зажигания, я спровоцировал рев двигателя, после чего, вспомнив объяснения Стаса о влиянии магии на жизнь, зажег сигарету и улыбнулся. Но улыбнулся не его гипнотизирующей фантазии, эстетично заполонившей пустоты моего сознания, в которых должны были умещаться знание с критическим мышлением, а от последующей неспособности воспринимать информацию от китайского Бориса, полностью противоречившей услышанной в комнате со стульями…

– Что ты видишь? – спросил китайский Борис, кивнув в сторону сидящих напротив нас мужчин.

Я поставил стаканчик с кофе под ноги, лишив руки последнего источника тепла, после чего оперся спиной на лавочку. Сконцентрировавшись на читке, я сразу же провалил задание, на которое должно было уйти не более десяти секунд – по пять на каждого. Сознавая затяжку времени, я первую минуту не мог отбросить мысль о неудаче, но, поборов ее тяжесть, блокирующую сознание, ответил:

– Тот, что слева – крадник.

Человек, про которого я говорил, сидел в потертой одежде, с засаленными волосами, а грязь под его ногтями можно было увидеть даже на другом конце квартала. От него веяло завистью к собеседнику, который был его полной противоположностью: опрятный внешний вид, лощеное лицо. Но от него веяло тревогой. Эта тревога, как я полагал, являлась следствием утечки энергии. И, чтобы убедиться в своих предположениях, я отдалил фокус, после чего увидел тусклую Муладхару – чакру, отвечающую за выживание, чей недостаток энергии лишает человека уверенности в своих силах, делая его тревожным. Этот человек ничего не понимал. Не мог приложить ума, почему все идет наперекосяк. Почему он устает сильнее обычного и не получается осуществить задуманное.

– Ты увидел энергоотток? – спросил он.

– Нет, в том и дело, что не увидел. У него разабалансированна Муладхара, отсюда я сделал вывод, что если не сейчас крадет энергию, – кивнул в сторону засаленного соседа, – то наверняка он ей периодически подпитывается.

Пока я предлагал свою версию, китайский Борис отбивал пальцами ритм на своем стаканчике с кофе. В том ритме я узнавал не попытку остановить обморожение пальцев в достаточно прохладную осень, а желание занять себя в момент, когда я говорю полную чепуху.

– Ты чувствуешь запах? – поинтересовался он.

– Да, запах тревоги.

– Давай по порядку. – предложил он, прихлопнув по коленям, – Ты увидел двух приятелей, один из которых неопрятный, а второй одет как с иголочки, но от него исходит запах тревоги и разбалансированна Муладхара. И после этого ты сделал вывод, что возле него находится крадник? Но если ты не увидел оттока энергии от одного к другому, то это не крадничество. Если рядом с жертвой находится крадник, энергия не перестает перетекать от жертвы к краднику. Почему ты не рассматриваешь вариант с колдовством?

– Смысл ведь один: один человек делает жизнь другого хуже.

– Не совсем, – он покачал головой. – Конечно, есть ритуалы, называемые «крадник» – когда через предметы происходит воровство способностей, либо энергии, и этим промышляют как колдуны, так и, собственно, крадники. Отличает одних от других то, что крадники имеют в своем арсенале лишь способность воровства через предметы, а колдуны могут красть энергию, возвращать ее, наводить порчи и проклинать. А это уже другой уровень…

Я вновь посмотрел на засаленного парня. Пытаясь увидеть в нем колдуна, мне в голову приходил лишь образ Славика – внешне непутевого, но, на самом деле, очень умного человека. Он так же сидел рядом и с открытым ртом внимал мои слова, словно собака, перед носом которой трясут костью, но ввиду того, что она без ног, дотянуться до нее не представляется возможным. С таким же выражением лица, словно на него садились не один десяток раз. И, конечно же, гнилыми мотивами. Я не ставил под сомнение слова китайского Бориса, отчего даже мысленно не колебался относительно того, что перед нами колдун. Но имея в голове образы, сложенные с помощью фильмов, мне было тяжело принять подобных ничтожеств за колдунов.

– Более того, – тем временем продолжал китайский Борис, – и ты, и я можем проклясть словом. Но если нам для этого требуются очень сильные отрицательные эмоции, то для колдуна это раз плюнуть. Присмотрись к жертве: у него задета лишь одна чакра. Знаешь, почему?

– Если отталкиваться от собственных предположений, которые я уже озвучил, то крадник нашел уязвимость или искусственно создал ее, после чего подключился к чакре и периодически, по мере необходимости, высасывает энергию из жертвы, – я взял паузу, поднял глаза на памятник Пушкину, затем перенес взгляд на китайские автомобили, мчавшиеся по Ворошиловскому проспекту, после чего подытожил: – Но если моя версия не подходит, я готов выслушать китайскую. Тем более это сейчас тренд такой.

– Я русский! – громко отреагировал китайский Борис.

Его реакция доставила мне удовольствие, а окружавшим нас людям, сидевшим на лавочках, дала небольшую передышку в диалоге.

– Над жертвой совершили обряд! – понизив голос, сказал он.

– Хорошо, причем тут чакры? – спросил у него. – Колдовство изменяет классический ход событий внутри варианта жизни на разрушающие… – произнеся, я задумался над этим и, придя к выводу, что разбалансировка чакр имеет прямую зависимость от неблагополучных жизненных ситуаций, добавил: – Хотя, в принципе, это не противоречит.

– Я понял, ты не правильно представляешь себе колдовство. Ты считаешь, что после совершенного над человеком обряда или наведенной на него порчи, обстоятельства сами по себе формируются таким образом, чтобы человеку было хуже. Но это не так. Обряд – это обращение с просьбой. К демону, ангелу, не важно к кому, главное – к существу из другого, нематериального мира. В данном случае, судя по тому, какая чакра разбалансированна, наш колдун обратился к темным силам, чтобы они помогли уничтожить его товарища. К какому демону я не могу сказать. Но с уверенностью заявляю, что демон, следуя просьбе колдуна, направил подручного беса и с тех пор он находится рядом с жертвой. Подстраивая ситуации, бес выводит из строя Муладхару, у жертвы появляется неуверенность в себе, страхи, тревога. Муладхара потянет за собой остальные чакры, – если, конечно, жертва не погибнет от несчастного случая, – после чего этот человек будет находиться на грани самоубийства.

– Мне послышалось, или ты сейчас сказал, что рядом с ним бес?

– Да, ты пока не совсем в теме, но это только начало. Дальше бес будет залазить в голову жертве, транслировать выматывающие сны из-за которых та не сможет высыпаться, заселять в голову саморазрушающие мысли. Задумайся, почему ты чувствуешь запах беса на таком расстоянии от жертвы?

– Прокачался, – ответил, пожав плечами.

– Потому что он исходит от беса, жертвы и колдуна, призвавшего его. Иногда зловоние от жертвы может не исходить, но от колдуна разит бесом в любом случае из-за контакта. Его можно спутать с запахом тревоги, исходящей от человека, потому что, как ты понимаешь, темные силы не связанны с положительной энергетикой.

– Когда бес выполнит просьбу, он вернется обратно? Или идет к колдуну? – спросил его.

– Если порчу не снимут, то обратно к демону. Если снимут – к колдуну. Только если колдун не сделает отвод. Но я ни разу не слышал, чтобы колдуны его не делали.

– Что значит отвод?

– В случае, если жертва снимает порчу, бес не возвращается в темный мир с пустыми руками. Снятие порчи, печати или проклятия – это возврат «пожеланий» тому, кто их послал. Призванный бес не имеет права вернуться с пустыми руками.

– С каких пор бесы кому-то что-то должны? Тем более людям.

– Все упирается в энергию, – ответил он спокойным тоном. – Бес питается энергией жертвы, в том числе энергией мучений, которая является очень мощной, после чего, возвращаясь, отдает ее демону.

– А если колдун сделал отвод?

– Обычно его делают на животных: кошки, собаки. Бес пожирает энергию собаки или кошки, возвращается и отдает ее демону. На этом все.

– Так какого черта мы тут сидим? – громко спросил, наплевав на конспирологию. – Ладно колдун убивает людей, тут еще можно понять – вокруг много дебилов, но он же еще и живодер! Давай прикончим его!

– Как ты себе это представляешь?

– Прикончим колдуна его же оружием! Ну, не обрядами, а опустошением. Заберем всю энергию и дело с концом!

– Мне становится тревожно от того, что ты не впервые говоришь подобное. Мы не можем подобным образом распоряжаться своими способностями. Уподобляться краднику – значит самому стать крадником. Решать судьбу крадников могут лишь опустошители.

– Ты видел их? – бросил в ответ. – Я вот за все это время видел только множество крадников, черных магов, но ни одного опустошителя. Быть может их и не существует! Так почему нам не взяться за дело?

– С опустошителями только Стас виделся. Мы не того ранга, чтобы вести с ними диалог.

– Хорошо, давай снимем заговор! – предложил ему, вспомнив, что беса можно отослать обратно к колдуну.

– Заговоры снимать могут лишь одаренные люди. Видишь это? – он поднял левую руку, на которой висело три плетенных браслета: два красных и один черный. – Я тебе не о браслетах, у тебя такой же. Они всего лишь защищают от слабого и среднего сглаза. Посмотри на палец.

Я перевел взгляд на безымянный палец, на который было надето серебряное кольцо с выгравированными крыльями.

– Это заговоренное кольцо, – произнес он. – Защита от колдунов. Любые попытки колдуна навести на меня порчу, поставить печать или провести какой-либо другой обряд спустя три дня возвращаются к нему обратно. В течении трех дней меня, конечно, немного штормит, но ничего.

– Как это проявляется?

– Так как появившийся возле меня бес не может нанести прямого ущерба, влезть в голову или изменить реакции, он, продолжая попытки пробить стену, затрагивает меня через сны. Как только мне начинают сниться кошмары, я понимаю, что на меня что-то пытались навести. Очень удобная штука. Это все Елена делает, она оцерквененная и достаточно одаренная женщина.

– Так давай отведем его к ней! – желая проучить колдуна, сразу же предложил китайскому Борису.

– Каждый человек должен самостоятельно находить выходы из ситуаций. Даже при самом мощном колдовстве окно возможностей остается открытым. С помощью него можно выкарабкаться. Поэтому давай оставим двух так называемых друзей и переключимся на соседнюю лавочку.

Я глубоко вдохнул ноздрями воздух, притянув невидимую струйку истощаемого зловония. Чувствуя ненависть к засаленному колдуну, я готов был биться об заклад, что он так и останется в живых. У меня не было сомнений, что прикончив своего товарища, он переключится на другого человека…

Глава 2

Выбросив окурок и вернув кресло в исходное положение, я несколько раз нажал на педаль газа, включил режим езды и, тронувшись, произнес:

– Был бы ты сейчас жив, мы бы точно что-то придумали.

Вывернув на асфальт, я взвешивал истинное влияние гипноза в исполнении Стаса. Сравнивал себя прошлой версии с настоящим и, проезжая без компании попутных машин от светофора к светофору, удивлялся собственному преображению. Находясь рядом с ним, я принимал каждое его утверждение за чистую монету и полностью игнорировал утверждения китайского Бориса, противоречившие словам Стаса. Сомнений больше не оставалось: новая проекция стала для моего разума спасительным кругом в океане колдовства. И если отбросить инфантилизм, пустивший корни в моей проекции, педераста Алекса, каким-то непостижимым образом вписавшегося в мою жизнь и теперь уже незначительной детали, в которой я являлся чьим-то энергетическим обедом, нынешняя проекция мне казалась не такой уж унылой. Теперь я знал наверняка, что опустошителей никогда не существовало. Они были очередным плодом воображения Стаса, не желавшего чтобы мы расправлялись с подселенцами, крадниками и прочей нечестью, что, несомненно, играло мне на руку. Китайский Борис был прав – опустошая крадника, ты сам становишься крадником. Но я принял это. Как принял тот факт, что с нечестью можно бороться только лишь ее методами. У всего есть предел. И мой уже достигнут.

Выбравшись из рассуждений, я закурил сигарету и с радостью отметил, что повернул на улицу, от которого до родительского дома было рукой подать. Раскидывая взгляд в разные стороны, я фиксировал поваленные сухие деревья, заброшенные дома и разрушенные школу с больницей, которые в моем детстве были в идеальном состоянии. Проезжая мимо дворца культуры, мне было больно от того, что от ухоженного здания остались руины и обуглившаяся крыша, накрывавшая их. Свернув влево, я очутился в окружении разрушенных домов. Стараясь поднять информацию из недр памяти новой проекции, я не смог найти ни малейшего обрывка воспоминаний об этих местах. Вместо этого было накопано множество загулов по второсортным барам, просиживание за компьютером и десяток тупых занятий с тягой к курению, подчеркивающих мою уникальность в обществе инфантильных мальчиков.

– Первым делом пошлю все окружение к чертям собачьим, – произнес заточенному внутри меня сознанию из новой проекции, выбросив недокуренную сигарету. – Готовься к изменениям, инфантильная сучка.

Остановившись возле спуска к калитке, я вышел из машины и глубоко вдохнул. Здесь, в сравнении с Ростовом, воздух был не намного чище, но дышалось легче. Решив, что дело в отсутствии бесконечного потока машин, отравлявшими ростовскую среду выхлопными газами, я перестал об этом думать и шагнул во двор.

Неспешно продвигаясь по имениям, я пытался запомнить дом в нынешнем обличии, но его сгоревшая версия никак не вытеснялась из головы.

– Андрюша! – раздался позабывшийся голос мамы, высунувшейся из двери.

Она искренне улыбалась мне. Как, за исключением Даши, никто и никогда не улыбался.

– Мам! – воскликнул с дрожью в голосе, после чего ускорил шаг, перешел на бег и, подбежав вплотную, крепко обнял ее.

– Давно тебя не было, – прошептала она, поцеловав в щеку.

– Замотался, – ответил, отлипнув от нее. – Теперь все будет иначе.

– Надеюсь на это, – улыбнулась она в ответ. – Проходи, нечего здесь морозиться!

Я послушно перешагнул порог, разулся и, бросив куртку на кушетку, проследовал в зал.

Знакомые обои в прихожей и в зале  приободряли меня, напоминая о детстве. Беззаботном времени, не вмещавшим в себя никаких утрат. Осмотревшись, я улыбнулся и плюхнулся в мягкое кресло.

– Привет, Андрей, – недовольным тоном произнес отчим.

Он сидел в кресле напротив и, не поворачиваясь, смотрел в телевизор, находившийся по левую от него сторону. Из динамиков квадратного серого устройства твердили об очередном рекорде осадков, обновлявшемся каждые 2-3 дня. Негативные новости чередовались с позитивными, которые, как натянутая на глобус сова, не должны были вызывать у людей никаких эмоций – лишь вопрос «зачем?». Но, как следовало ожидать, львиная доля людей здешней проекции по своему уровню кретинизма ничем не уступали людям в предыдущих своих версиях.

– Общество неизлечимо больно, – прошептал на выдохе, видя заулыбавшееся лицо отчима в качестве реакции на милых маленьких панд, родившихся в богом забытом заповеднике.

Как только новостной блок подошел к концу, лицо отчима, бесконечно сменявшее гримасы от веселого к унылому, остановило калейдоскопический круговорот эмоций на угрюмом рисунке.

– Опять за деньгами? – спросил он, закурив сигарету.

– Саша, хватит! – бросила мама, вошедшая в комнату с подносом в руках.

– Какие деньги? – спросил его.

– Никакие! – сказал он и, отвернувшись в сторону телевизора, тихо добавил: – Пора бы уже стать самостоятельным…

К тому моменту мама поставила поднос на стол и села на подлокотник моего кресла. На нем аккуратно лежали запеченные кусочки хлеба с колбасой и сыром. Видя их, меня насквозь прошибала ностальгия по времени, когда я был тупым подростком, с удовольствием возвращающимся домой ради пары горячих бутербродов. Ощущая тлеющую внутри себя грусть, я заключил, что ничем не отличаюсь от остальных людей. Я так же, как и они, находился в отрыве от настоящего и, не обращая на него никакого внимания, тосковал по недостоверному прошлому, тем самым оставляя пространство для тоски по искажению в будущем. Но, наверное, это такое у человека свойство – упорно игнорировать собственную жизнь, чтобы потом грустить о ее скоротечности.