Телониус Белк

Если идёт автобус, то он обязательно притормозит, даже если до ближайшей остановки километра четыре. А если водитель видит, что ты не похож на русского, заблудившегося в поисках промтоварного магазина, то остановится и откроет дверь, приглашая войти. Я сперва думал, зачем, это он стоит. Неужели прикалывается? Оказалось – предлагает бесплатно подвезти, ведь всё равно автобус пустой. Очень любезно. Только я этой любезностью в тот раз не воспользовался. Сделал шаг было вперёд, занёс ногу над подножкой, но отчего-то покраснел и застеснявшись скрылся, показав знаками, что хочется писать.

Прожив в Тууликаалио больше месяца, я уже чувствую себя здесь своим. Поэтому, иногда принимаю приглашение и залезаю. Правда, на сиденье никогда не сажусь. Это всё оттого, что я излишне стеснительный.

Вот опять, старательно склонившийся к обочине автобус пытается остановиться, чтобы меня подвезти.

Но не ломиться же в него с воображаемой белкой?

Я сомнением оцениваю наши силы. Белк, вроде как, топает вперёд, не показывая усталости. И я машу водителю рукой, не надо мол. Он понимающе машет рукой в ответ и отъёзжает.

Только что мы прошли насыпь, а сейчас будет кем-то сдуру повешенный огромный пляжный гамак, в котором живут две чёрные лесные россомахи. Россомахи на юге Финляндии, в общем-то, не живут. Так что эти два бессовестных зверя – своего рода местные достопримечательности. Может быть, даже не меньшие, чем Телониус Белк. Но, в отличие от него, прохожие, минуя гамак, с россомахами всё же здороваются. А Белка так никто и не увидел за то время, пока мы с ним по дороге идём.

Ботинок, помнится, говорил, что летом здесь довольно хорошо отдыхать. Так что гамак, скорее всего, висит здесь не просто так, – что бы по этому поводу не думали россомахи. Скорее всего, как только наступит тёплый весенний день, россомахи уйдут, а вместо них налетит несусветная тьма комаров и прочей нечисти. Справиться с ними, я думаю, будет невероятно сложно. Ведь даже сейчас, в конце ноября я вижу, как на окошко ловко пришлёпывается комар-другой и сидит, в ожидании приключений. А ночью и вовсе чешусь, как будто с кого-нибудь блох понабрался. Ясное дело, – раз я сплю с лампой, то комары и летят. Но не в ноябре же такая история! А всё-таки, это так. И неспроста на каждой остановке здесь реклама антикомариного репеллента – дяденька в трусах и с винтовкой. А ещё подпись – «предупреждён, значит вооружён». По крайней мере, я так себе эту надпись в голове представляю.

Для того, чтобы попасть в супермаркет нужно довольно долго идти – почти до самого центра Иматры. То есть практически до границы. И ведь это не только так кажется, что далеко. Налегке сюда добираться час, а с мешками продуктов, разумеется, больше. Поэтому саксофон я беру с собой, чтобы потом не возвращаться. Забрасываю его за спину, но быстро устаю и теперь тащу за ручку, притороченную сбоку как чемодан.

Но чемодан-саксофон бьёт меня по ногам. Передвигаться становится затруднительно. Сам инструмент весит немного, а пахнет так, что даже на лёгком морозе противно открыть. Воняет, конечно, не сам инструмент, а старый дрянной чемодан, успевший пропахнуть покойным Козлом и всеми бубликами, что он успел туда наплевать за годы ленконцертовской службы.

Тяжело. Да и идти в магазин, честно говоря, было лень. Но Белк непременно желает осмотреть супермаркет. Видите ли, выбор сушёной рыбы в ближайшем магазине не привёл его в восторг, к тому же одной сушёной рыбой сыт не будешь. Раньше он ловил её в озере и определённо знает в этом деле толк. Какая важная белка! Я не спешу уличать его во лжи, но всё-таки скептически улыбаюсь. Ведь в ноябре все озёра покрываются толстым слоем льда. Никакой рыбки-муйкку, без выхода на лёд, не поймаешь. Хотя, возможно они как цапли, тусуются по-осеннему. Но вряд ли Белк когда-нибудь здесь на лёд выходил. Ему и на земле, в общем-то, не особенно хорошо. И сейчас, топая вслед за мной, по припорошенному снегом асфальту, он сопровождает этот процесс таким выражением лица, словно делает мне одолжение. Через лес надо было идти!

– Всё же по асфальтированному идти проще, чем пилить через лес без лыж, с какой-нибудь палочкой,– шепчу ему я примирительно. – По асфальту зимой ходить куда лучше. А хочешь, можем автобус подцепить? Если только ты в него влезешь.

– Тело не ус! – поддерживает идею выбившаяся из сил белка. – Влезу.

Я в очередной раз напускаю на себя бабушкин скепсис и бросаю взгляды на Телониуса Белка, который едва пролезает в дверь финской квартиры. А всё из-за всего того, что всё лишнее топорщится из него как подвесной балласт – кусочки хвоста, ушей, усов и дурацкого, наивного звериного обаяния.

– Так вот в кого у нас такая пушистая белка, – не удерживаюсь от комплимента я и загребаю руку в рыжую шерсть недовольной белки. Чувствую под своими пальцами мокрую шерсть. Значит всё в порядке. Хотя я и так знаю, что он не исчезнет.

Знаете, как в зоопарке – подходишь к клетке с верблюдом или козой и сразу ощущаешь тепло, дыхание, и вдобавок какой-то добрый вонючий пар, струящийся в воздухе. Можно даже с закрытыми глазами определить присутствие зверя перед собой, чувствуешь его вплоть до последнего шерстяного катышка через клетку. Дотрагиваться руками совершенно не обязательно.

Тепло, дыхание и добрый вонючий пар – всего этого в Белке с избытком. Я провожу по его шерсти в очередной раз и внезапно теряю чемодан, ускользающий от меня на дорогу. Приостановившись, я поднимаю его прямо перед аккуратно притормозившим грузовиком. Извиняюще смотрю на водителя. Водитель грозит мне пальцем. Белк сердито отфыркивается и браво продолжает свой путь без меня. Ему хочется свежей рыбки с названием «муйкку».

Перед входом в «Призму» у Белка возникают небольшие проблемы. Он никак не может понять принципа проникновения в крутящуюся дверь. Приходится протискиваться сквозь него и выдавливать белку, со зверским усилием нажимая на задницу. Саксофон падает оземь, но, слава богу, громоздкий чемодан не открывается. Его просто заклинивает в аккурат между белком и мной.

Лысый, строгий татуированный дяденька с подковообразными усами, предлагает помочь. Он отставляет в сторону плотно набитые холщовые сумки и придерживает дверь так, чтобы я смог дотянуться до чемодана. Я умоляюще поглядел на Телониуса Белка, но белк уже справился сам. Он уже далеко-далеко убежал. Смотрится в зеркало рядом с туалетом. А мне не до шуток. До меня домогается подковообразный татуированный дядька. Он удивлённо опознаёт чемодан:

– Паркер? – улыбается он. – Е-флэт?

Я ужасно стесняюсь. Строю странную рожу, пожимаю плечами и отчаянно жестикулирую. Флет, йе…

– Without a song the road would never end? – настойчиво докапывается он до меня. Огромный, возможно опасный мужик. Но глаза его светятся счастьем.

– Without a song? – повторяет он. Руки его показывают игру на саксофоне.

Я опускаю глаза. Without a song,… Мне стыдно.

И тут, откуда не возьми – обиженный Белк. Ему не терпится попасть в магазин, и он не понимает причины задержки. И, вдобавок, ему не нравится дяденька. Белк наклоняется, шепчет ему на ухо, как будто это делаю я и дяденька понимающе отступает.

– Окей окей, – говорит он, – Easy mate. May the good luck… well, let it be with old farts only, jazz boy.

А Белк, весь такой важный даже не смотрит в его сторону.

– Это как понимать? – спрашиваю я

– Никак, – пожимает плечами Белк. – Просто я его победил. И с тебя теперь шляпа.

– Какая ещё шляпа? – Я не понимаю…

– Шляпа с тебя, – повторяет Белк. А потом нетерпеливо указывает мне пальцем в сторону корзин с уценкой.

Обычно там лежат товары идиотского вида и среднего качества. Поэтому, шляпа, разумеется, ещё та – от ужаса закачаешься. Дамская, с рюшами и выделкой овечьего меха. Не такой уж мой белк и урод, но в этой шляпе не приведи господи ему кому-нибудь на глаза попадаться. Впрочем, о чём это я? Кроме меня всё равно никто не увидит. Но ведь мне придётся показывать эту шляпу на кассе. И делать вид, что ничего страшного не произошло, просто покупаю себе овечью шляпу. С рюшами. Неизвестно, что подумает моя любимая кассирша. Хотя мне ли в печали быть.. Все эти горести – ерунда, по сравнению с тем, сколько стоит эта шляпа. А уж, сколько стоила до того, как попасть в корзину с уценкой – тут уж не стоит и говорить.

«Золотая кредитная виза Ботинка выдержит всё», – думаю я и вспоминаю его слова, высеченные в моей голове на всю жизнь, несмотря на то, что Мопся это опровергает каждым поступком – «денег у нас в любом случае хватит».

Да, хватит. А, может, и нет. Белк надолго задерживается в закутке под названием «Алко».

– Не надо, – шепчу я, – Слышишь, ты, свинское чучело, нет!

– Паркер! Флет, йе… – язвительно подначивает меня Белк. Он выбирает с полки леденящего душу вида стеклянную бомбу с логотипом «Джек Дэниэлс» и посмеивается. – Тело не ус!

Мда, не ус.... Я постоянно забываю о том, что белк у меня совсем взрослый. Ну а я-то ещё нет. Это ведь мне платить за это безобразие на кассе. Со скольки здесь…? Удивлюсь, ох удивлюсь я, если мне алкоголь сейчас продадут…

Времени на раздумья уже нет, потому что Белк уже тянется за второй бутылкой. А я едва успеваю подхватить выпавшую из его рук первую. Удивительно трогательная неуклюжесть – главная отличительная черта этого белка.

А ещё вязкая, спокойная, всепоглощающая наглость.

Белк уже невозмутимо тянется за следующей.

– Тубо! Стоять! Сидеть! – реву я и когда весь алкогольный отдел принимается смотреть на меня удивлёнными глазами, устраиваю бутылку в корзине поудобнее, как ни в чём не бывало, и направляюсь туда, куда хочу больше всего – к стойке, где можно рассовывать по бумажным пакетам превосходный, свежайший развесной мармелад.

Нет, я не спасовал перед кассиршей!

Глядя на её чёрную чёлку, закрывающую глаза, я вытаcкиваю недрогнувшей рукой бутылку Джек Дэниелса, накрыв её шляпой. Дождался, пока та хихикнет. А потом довесил всё остальными деликатесами из корзинки. В том числе и тремя пакетами рыбки-муйкку – развесной и вонючей, самый настоящий деликатес! Наконец, сверху я кладу мармелад тянущий не меньше чем килограммов на пять, а то и на восемь. Вот что нужно мне … а вовсе не какой-то Джек Дэниелс!

Кассирша с уважением смотрит на увесистый пакет мармелада, пристально вглядывается в него… хватает сверху один невесть как туда попаший череп из сальмиака и торжествующе шепчет «Бинго». Глядит на меня, но уже не сквозь чёлку, а откинув её со лба. Затем она съедает сальмиак. А потом улыбается. И после этого взвешивает пакет ещё раз. Наконец, быстро простукивает мне всё остальное через кассу несгибающимися пальцами – так, будто играет на клавесине. Рыбку-муйкку она брезгливо заворачивает в отдельный пакет и щелчком отшвыривает подальше – так, чтобы не запачкать чей-нибудь более благородный товар. Где-то там, вдалеке, рыбку-муйкку ловит и счастливо лопает радостный белк. Возражений со стороны кассы не доносится.

Я, так и не научившийся есть эту гадость из сальмиака, смотрю на такой цирк как заворожённый. Как она это делает? Ведь сальмиак же воняет кошачьей мочой! Лакрицу – ещё туда-сюда, можно есть. Особенно если в горсти попадается одна, а всё остальное – сладкое. Но сальмиак! Это же воистину натуральное рвотное. Но как кассирша догадалась, что сальмиаковый череп попал в мой пакет случайно? И почему она съела именно мой сальмиак?

Может, ещё не поздно подружиться с ней?

– Тёмыч! Мозги себе не компостируй, – напоминает вдруг Эрик Долфи в моей голове, и я понуро бреду в сторону выхода.

Разложив всё купленное на сумке-тряпочке так, чтобы Телониус Белк как следует полюбовался, я присел на камень. На первый взгляд Белк не особенно рад. Но, припёртый к стенке, он признался что всем доволен. Честно говоря, я и сам не могу сдержать радости. Сколько здесь всего. Просто пикник, просто заглядение. Но, к сожалению, для меня это отнюдь не пикник. Пища и саксофон – дела несовместимые. На мармелад я кидаю особенно грустный взгляд. Но пока не доиграю – забивать ротовую полость ничем нельзя, а особенно нельзя забивать сладким. И даже пить ничего нельзя, кроме обычной воды, которую я, кстати, купить так и не удосужился. И уж тем более никакой Кока-колы нельзя. Иначе всё залипнет к чёртовой бабушке так, что вместо выдувания нот получится пропускание фарша сквозь мясорубку..

К слову сказать, сегодня, в какой-то мере торжественный день. Впервые я играю не для себя, а для кого-то.

Конечно не «Арена-парк». Да и не Уппсала. Но Белк тщательно готовится слушать. Развесил уши и потихоньку ковыряет во рту зубочисткой.

Какое уж тут занятие, – думаю я, – не попасть бы впросак… Пожалуй, каркну как в тот раз, да и пожалуй хватит для этого Белка.

Пробую. Но такого эффекта, как в прошлый раз, и вовсе не получается.

То ли не научился тогда, то ли разучился после встречи с Телониусом Белком.

Это полный провал. Хуже чем играть для Горжетки. Тужусь… но ничего, ровным счётом ничего не выходит. Губы не раздвигаются в щель требуемой конфигурации. Не каркается, одним словом.

– Давай попробуем играть примерно так, как ты рыбу ешь, – подначивает меня Белк.

Он ничуть не озадачен тем, что я не умею играть. Как будто сам ожидал чего-то подобного.

– А откуда тебе знать, как я ем рыбу – смущённо удивляюсь я, приноравливая трость ближе к кончику мундшутка. Иногда такое ухищрение помогает. Иногда наоборот. Но чаще всего у меня это просто нервное, как у Мопси…

– Да не знаю я ничего – отмахивается от меня еловой палочкой Телониус Белк. – Так, ветром принесло… Но ты, всё же, рот пошире открывай и мундштук свой поглубже заглатывай.

Я тут же представляю себе огромную рыбу. И открываю рот, собираясь её съесть. Но когда уже подношу рыбу ко рту, то сразу забываю что дышать нужно не лёгкими, а чем-то другим. Все называют это диафрагмой, а я не люблю, чувствую, что в слове притаилось что-то неуклюжее. И напрягать её лишний раз не люблю. Кажется ,что уйдет какой-то полёт, который, впрочем во мне и не ночевал ни разу, а неуклюжесть вылезет. Дышу носом, ушами и всем, чем не попадя. Только бы не раздулся живот. А ведь именно им надо дышать – так, чтобы живот раздувался. Так говорят все, кто играет на саксфоне профессионально.

Белк опускает в рот рыбу и, не напрягаясь, выстреливает несъеденной костью.

Я нахмуриваюсь, отправляюсь за ней с мешком для мусора, но в радиусе её полёта ничего не нахожу. Рыбья кость словно испарилась в воздухе.

Глава седьмая

Наконец, в Тууликаалио декабрь пришёл.

Не такой суровый, как по прогнозу, но моя финская белка, без пяти минут воображаемый зверь Телониус Белк вдруг заболел.

А теперь добавлю, чтобы никто не услышал.…Согласившись на то, что белк заболел, я просто поддерживаю его как могу. Уж я догадываюсь, что на самом деле, он не заболел, а просто обожрался мёрзлой малины. И никаких шансов на то, что поправитс,я нет. Да, абсолютно никаких. Если ему хочется считать себя больным без единого шанса – пожалуйста.

Может и есть небольшой шанс на выздоровление, но выдержать курс лечения заболевшей белки способны далеко не все. Даже если при этом, заболевшая белка находится в изолированной комнате.

Изолированная в комнате белка кашляет, прислонившись лбом к окну – специально для того, чтобы вышло погромче. Стёкла дребезжат так, как будто по улице проезжает трамвай, но никакого трамвая за окном, разумеется, нет. В Тууликаалио трудно представить себе жизнь с уютным электрическим фонарём под окном, а трамвай и вовсе кажется излишним даром цивилизации. Пусть где-то вдалеке ездят запорошенные первым снегом автобусы. Но от их бензина никогда не бывает тепло. Да и сами автобусы неуютные, как сугробы на колёсах. И водят эти автобусы такие же неуютные, хотя и тщательно выбритые дядьки в форме, напоминающую старую советскую школьную…

Двери в таких автобусах открываются нежным переливом говорящего электронного табло над водителем. «Следующая остановка «Иматранкооски». Но это вовсе не тот «цзынь-бзынь» издаваемый окнами под аккомпанемент дребезжащего трамвая на улице. Почему не тот – меня не спрашивайте. Всё электронное для меня недостаточно музыкально.

Но вот Белк кашляет, уткнувшись лбом в стекло и делает это довольно похоже на звук, которым дребезжал петербуржский трамвай по утрам. Теплота. Наверное, это единственное, чего мне здесь в Тууликаалио не хватает.

Стекло продолжает слегка дребезжать. А Белк – изображать, что ему слегка нездоровится.

– Чёрт побери! – кричу я и стучу обоими кулаками по стенке. Ведь именно потому, что Белк изолировал себя в отдельной комнате, лишив к себе доступа на весь вчерашний и сегодняшний день – никакой мочи выдерживать этот идиотский курс лечения у меня не осталось!

Подлинной изоляции в этом финском быту, купленном Ботинком за фунт изюма, для жизни с белкой не предусмотрено. Сверху меня неволит кудрявая бабушка. А снизу к моим звукам подозрительно прислушивается мотоциклист, а также другие соседи.

Не то, чтобы это выводит меня из себя. Даже наоборот – нравится.

Но изоляция нужна не только мне одному. Вернувшийся из погибающего под снегом малинника Белк заперся на кухне, завалив дверной проём всем, что попалось под хвост. Это значит, что с утра мне приходится терпеть неудобства особого рода. Ведь это самая настоящая осада. Белк не желает открывать и считает, что я виноват. Мне всё равно. Лишь бы не умолкал воображаемый трамвай за немытым окошком. Виноватым в этом считайте кого угодно. Мерзлую малину, утренний туман, первый снег за окном.… Вот только пусть сегодня виноватым буду не я! Я и так страдаю больше всех. Что вы смеётесь? Вы когда нибудь проводили зимний день в Финляндии с забарикадировавшейся в кухне белкой?

Первый, по-настоящему зимний день хорошо проводить, устроившись где-нибудь перед камином в кресле, поглаживая уютного пса. Ворчливо поднимать ноги, вежливо укоряя того, кто пришёл повозить под ними щёткой или пропылесосить. Пить чай или читать газеты с кроссвордами.

Чай мой закончился давно. В газетах я ничего не могу прочитать, кроме, пожалуй, номера или даты. Про кроссворды даже не заикаюсь. В принципе, я здесь чужой. Поэтому мой первый зимний день начинается с дребезжания оконного стекла, прогибающегося под напором толстой капризной белки. И это ещё не всё. Если Телониус Белк не выздоровеет – не сомневаюсь, что из вредности он может пойти на такое – то теперь каждый зимний день у меня будет таким. А, может быть, даже весенний.

Эта белка постоянно что-нибудь рушит, а дотянуться и дать ей пинка никакой возможности нет. Крики она игнорирует, взяв новую моду – перестукиваться со мной через стенку. Да ещё и делает это с таким видом, будто иначе нельзя… Стук в стену и дребезжание окна. Соседи, наверное, думают, что в этой квартире завелась барабашка…

Да, я опять встал не с той ноги и нервничаю. Вдобавок я никак не могу переключить мелодию на мобильнике. Старую, там где играет Долфи, терпеть в своём телефоне больше не хочу. И, уж точно, не собираюсь под неё просыпаться.

Этот Эрик Долфи сказал мне не компостировать мозги? Да. С этого чёртового Долфи всё и началось.

По моим многочисленным жалобам, вы наверное думаете, что я наконец-то затеял вести дневник. И, небось, считаете, что каждое утро советуюсь с дневником, что мне делать дальше. Нет. Даже и в мыслях такой ерунды не держу. К тому же, дневник вести мне совершенно некогда. Событий в моей жизни сейчас происходит – выше крыши. И ясное дело, отмечаю я далеко не каждое случившееся со мной событие.

Поэтому, сейчас только о главном…

С последними осенними днями всё изменилось. Теперь я бренчу на пианино по десять, двенадцать, шестнадцать часов в день, а саксофон осваиваю глубокой ночью. И надо сказать, что по-прежнему ничего не получается. Но не беда. Слышат меня, пожалуй, разве что падающие с неба парашютисты. А протестов у парашютистов я не вызываю никогда. В благодарность я, разумеется, тоже делаю вид что они меня вовсе не напрягают. А так им и дела ни до чего нет. Наверное, все думают, что я типа неперелётной финской цапли здесь тусуюсь. Цаплям ведь можно нарушать тишину. Почему же нельзя мне? Всем можно.

Вроде бы и хорошо, но совесть меня мучает просто ужасно. Дома – играй не хочу, сколько влезет. Даже после шести. Даже после двенадцати Кудряшка не стучит больше в стену. Соответственно, я перенапрягаюсь так, что за ночь не успеваю выспаться. Оттого и встаю не с той ноги.

Знаете, почему так получилось?

После заправки в супермаркете я чинно вернулся домой с саксофоном в руке. Вычесал перед сном объевшегося рыбой белка. Белк вроде бы и выпил свой Джек Дэниелс, но засыпать не торопился. Ходил, мерял шагами квартиру. А ходил он так долго, что я устал на него смотреть. Поэтому закрыл глаза, принялся слушать. Раз-два-три-четыре. Ходит себе как метроном – а усы как палочка в руках дирижёра. Потом пианино подключилось – тоника, доминантсептаккорд, второе разрешение, третье. А дальше что произошло – хоть убейте, не помню. Вроде бы я заснул, а потом проснулся. Спал может быть от силы часа три. А Белк сидел себе за пианино, и всё это время играл, оказывается.

Неожиданно, да? Белк играет на пианино. И неплохо, прямо скажем, играл этот белк. Я даже заслушался. Спросонья даже не понял что происходит

Понял лишь тогда, когда раздался уверенный стук в дверь. Бабули так не стучат, это точно. Я посмотрел на часы – половина первого ночи. В такое время стучат одни полицейские.

Я набросил на Белка электрическое одеяло, едва удержавшись оттого, чтобы не включить его в сеть. Ну и ситуация! Играть на пианино после шести вечера в Тууликаалио категорически запрещено. А после двенадцати ночи это и вовсе подсудное дело.

К сожалению, дела повернулись так, что сейчас мне придётся открыть дверь и впервые увидеть перед собой настоящего полицейского города Тууликаалио. Я его видел и раньше. Он живёт в трёх километрах отсюда и наверняка эти три километра показались ему холодными и неудобными в три часа ночи. Конечно, ничего страшного. Но придётся открыть. Притворяться, что меня в квартире нет совершенно бесмысленно.

Будучи на все сто уверенным, что звонит полиция, я даже не посмотрел в глазок – будь что будет. А открыв, понял – полицейский решил остаться сегодня дома. И сейчас меня убьют без суда и следствия, не прибегая к помощи полицейского.

На лестничной клетке собрались все – старуха с кудряшками, старуха без кудряшек, скрюченная старушка передвигающаяся гусеницей, ничем не примечательный мотоциклист с брекетами, как у подростка и едкая, черная как смола, но очень приветливая девушка в колючей искуственной шубе.

Представляете себе этот ночной кошмар?

Добавьте, что под искуственной шубой у девушки ничего нет и вид у неё слегка заспанный. А мотоциклист держит в руках недопитую банку пива и большого, чёрного, слегка прифигевшего кота. Ну а старушки и вовсе выглядят так, точно их выдернули из кровати, в то время, как они валялись там при смерти.

– Извините, – бормочу я, – Антекси. Пардон.

Меня даже не хватает на четыре действия подряд и оттого настроение падает ниже критического.

Но все почему-то улыбаются. Бабули наклоняют головы от умиления. Девушка в шубе делает реверанс и протягивает мне завядший цветок из мутно зелёной банки. А мотоциклист хлопает по плечу и торжественно произносит – Round Midnight ! После полуночи!

Толпа рассасывается.

И мне теперь можно играть по вечерам и даже по ночам.

Дело было, разумеется, в Белке. Это он случайно сыграл «Round Midnight » так что все прослезились. А я… Стыдно мне после него, крутого изображать перед соседями «Round Midnight » своим чижиком-пыжиком, пусть и на основе того же Монка. Мне бы наушники, как в плеере и играть так, чтообы не слышал никто. Но наушников нет. Дурацкая история произошла со мной, согласитесь..

Слышно, что Белк уже проснулся и, страшно ругаясь, заваривает морошковый кофе. Этот кофе – удивительная дрянь, вдобавок по непонятному рецепту, но судя по бормотанию, она должна поставить Белка на ноги. В ответ на мой утренний стук двумя кулаками об стенку, раздаётся два вежливых резких и сильных удара – а потом сразу же мягкий. То, где резко это Белк, понятное дело стучит своей тяжеленной лапой, а вот один мягкий удар он делает так – хвостом шлёпает по обоям, как будто выбивает мокрый лист на футбольном поле. Два резких, а потом один мягкий удар. Это своего рода знак. Он означает – привет, с добрым утром, не желаете ли чашечку морошкового кофе, уже любезно протянутую вам через дверь. Нет уж! Я уже отхлебнул как-то раз. И спасибо, больше не хочется.

Выпив морошкового кофе, Белк начинает мычать как сирена. Он готовит пряничные тосты с клубникой. Судя по звукам, пару раз у него получается избежать катастрофы. А вот на третий раз – нет. Высовывает в форточку голову, проветривает обожжённые тостами усы, одним словом ведёт себя как самый неприятный сосед в нашем уютном многоквартирном доме посреди лесного ландшафта Тууликаалио .