Серпантин очарования

Виктория Феоктистова

Серпантин очарования

Исключительно на память

Посвящаю сестре, единственной и любимой! Светлая тебе память, Настя.

Мне не хватает рядом одного родного человека, который умеет хорошо посмеяться, в том числе над собой, искренне радоваться и удивляться простым вещам. У меня до сих пор нет слов, чтобы передать то, что испытывают люди в течение жизни, теряя близких. И знаете, это не обязательно может быть родитель или родственник, и этот человек не обязательно должен умирать. Можно испытывать утрату десятки лет, так и не очухавшись, теряя, например, связь с отличным другом, или по глупости упустив любовь всей жизни, того хуже – самого себя. Господи, как мне будет всегда не хватать тебя, сестра!

Каждый день я сталкиваюсь с бытовыми вопросами и мелкими делами, а в мыслях ее комментарии на мои решения и слова. В кинотеатрах города выходит новый фильм, а я тем временем думаю, о том, как бы Настя его оценила. Наблюдая за ее подругами в социальных сетях, я точно знаю, что бы она сказала о их новой причёске или решении переехать в Питер. Как будто она осталась жить невидимкой в моей голове. Она так и останется тридцатилетней, которая ушла почти сразу после своего дня рождения при загадочных обстоятельствах от странной болезни, пришедшей внезапно и прогрессирующей быстро, которую так и не разъяснил мне консилиум врачей. В свой роковой тридцатый день рождения она сказала такую дебильную фразу: «А я и не думала, что доживу до тридцати».

А я так и не узнаю, а могла бы она измениться когда-нибудь? А могли бы измениться её планы, мысли, вера и работа? Вдруг она бы открыла свой бизнес, как и мечтала? В моей голове она всегда будет говорить мыслями той молодой совсем девочки художницы с розовыми волосами, она выглядела на пятнадцать лет и навечно осталась такой.

Мы на море хотели опять ехать за той безвкусной футболкой «Ведьмы не стареют», которая ей приглянулась у африканских продавцов на побережье.

Грустно всё это…

В тот темный ноябрьский день я признала потерю сестры. Я с усердием прошла все стадии горя, как и положено, сначала просто держалась, в какие-то месяцы отпускала, тогда даже казалось, что я забываю о том кошмаре, но волна переживаний о случившемся возвращалась вновь и вновь, меняя лишь свою силу.

Я думаю, фоновая тоска, с которой мне приходится жить глубоко в душе, она не уйдёт. Также я теперь понимаю для чего люди поминают усопших, для чего вообще придумана вся эта пугающая ритуальность, – чтобы, стиснув зубы, жить дальше.

Всё, что осталось в памяти о ней – это наше детство. Я всегда мечтала написать о том, что было в детстве и юношестве. Насыпать бы крупицы, то уже славно!

Перечитывая то, что набросала, понимаю: я не передала и малую часть. Да и трудно было придать всему этому форму, например, часть про детство полностью взята из жизни, а последняя про юношество – стилистически выбивается, потому что она про подругу, с которой я провела десять лет своей жизни, как в каком-то трансе. Я хотела передать в последней части нечто совершенно иное, чем в начале. В том числе, какого это: со скуки выдумывать приключения на пустом месте, создавать интересные воспоминания, сидя на лавочке провинциального городка, отрезанного от мегаполисов, окруженного тайгой, буддизмом и шаманами. Из потока фантазии состояла моя дружба с одной девушкой, которую раньше я гордо называла «душа».

Сделала вывод, что пишу для себя, чтобы некоторые яркие детали не стирались временем. А кто подглядит и решит вникнуть в текст, и пусть! Я безумно рада читателю. Посылаю бесконечную любовь.

Так что, пока свежа память о сестре, подругах и друзьях, о некотором безобразии, что мы творили в «зелёном возрасте», изливаю в сказ, хотя могла бы в песню.

Часть 1. Детство

Зелёный

островок

На дворе 1996 год разгар лета.

Бежит. Я точно знала, что не догоню. А крысиный хвост волос шустро удалялся и удалялся, а затем и вовсе скрылся меж ветхих бараков.

Её лицо было таким же серыми, как и волосы. Как трущобы, за которыми она испарилась. Собственно, как и улица, на которой, всё произошло. В газете про случившееся ничего не напишут и тем более, не соврут в три короба. Я не прославлюсь в криминальной хронике, и обо мне не покажут новостной сюжет, а господин следователь не станет хмурить брови, восстанавливая события дня. Потому что мне пять лет, и наглая соседка всего лишь свистнула мои радужные пластиковые очки.

Всему виной здешний район. Он затянул их в свою цветопоглощающую воронку, даже небо потускнело от свинцовой тоски. Переезд в это серое место особой радости не приносил. Хотя здесь не везде невзрачно. Например, у реки красивая природа.

Однажды рано утром мы с мамой и папой отправились туда рыбачить. Отец обмундировался как на секретное задание: в резиновые сапоги до пупа и камуфляж, в руках он держит удочку и спиной волочит сети. Невозмутимое выражение лица особенно подчеркивает его образ, не хватает только каски. Рядом вышагивает мать, она словно грациозная лань перекидывает с одного плеча на другое каштановую густую косу ниже пояса. Мать несёт большое и красивое плетёное лукошко с разной едой.

По дороге к реке корзинка матери устраивала своё зажигательное шоу. Из-под танцующей салфетки, показывался весь театр яств и угощений. В первых рядах синхронно постукивали друг о друга варёные яйца, рядом резвился молодой, совсем ещё зелёный артист лучок. На главной сцене купалась во славе и солнечных лучах домашняя напомаженная сдоба, приготовленная ещё по рецептам прабабушки. Артистов второго плана можно было определить по доносившимся ноткам узнаваемых ароматов: мясистых томатов с огорода, хвостатого редиса, тёплого и румяного хлеба, картошки с солью, такого крупного помола, что та напоминает волшебный кварц.

Аплодисменты и занавес!

Вскоре мы дошли к реке. Отец присел, посмотрел мне в глаза и сказал: «Осталось только вброд, так что давай ручку, доченька».

Водная стихия притягивает и устрашает. С каждым шагом и новым уровнем воды меня пронизывал животный страх. Я чувствовала, как приближается глубина. В этот момент отец будто слышал мои мысли, абсолютно не думая, усаживал на свои широкие плечи, и я переставала бояться. Папа топил мои страхи в своей решительности. Ещё один отцовский шаг, и мои ноги уже грелись о золотой песок.

Зелёный островок – это идеальная вселенная, переливающаяся всеми красками лета. Остров освящён лучами солнца, пронизан дыханием ветра и пропитан родительской заботой и любовью. Здесь нет ощущения линейности времени и ограниченности пространства, здесь просто рыбачит отец, и запекает на углях картошку мать. На зелёном островке можно ловить невероятные рассветы и закаты, а дождь, который в обычном месте доводит до дрожи, здесь поглаживает кожу, кажется тёплым и ласковым. Одно удовольствие встать по пояс в чистой заводи, поднять лицо к небу и прочувствовать каждой своей клеточкой прохладную морось июньского ливня.

Вечереет. Возвращаясь, мы наблюдаем лишь один грязно-красный закат на горизонте, как он умело придаёт единый цвет всему району, словно окунает его в кастрюлю с луковой шелухой для пасхальных яиц. Лавки, соседи, гаражи, собаки, обрубленные тополя и бараки, – всё к вечеру перестаёт быть мутным, благодаря солнцу, лету, дуновению тёплого ветра, и особому настрою, который мы щедро приносим с зелёного островка.

Зимняя,

слегка

кровавая

ностальгия

Снежная зима 1996 года украшала местность. Если же долгое время не было осадков, то всё вокруг покрывалось пепельным ковром от выхлопа близлежащих фабрик и проезжающих мимо машин.

Но когда за окном метель, и в нашем доме уютно потрескивает камин, на высокой и пушистой ёлке звонко постукивают друг о друга стеклянные игрушки, которые на десятки лет старше меня, и всюду доносится хвойный аромат, а я с интересом тереблю в руках первую в жизни куклу Барби, – то всё прекрасно!

Вспомнилась моя первая игрушка. Дело было так, под Новый год родители отвели меня в театр на детский спектакль. Мне было полтора года всего, но я как сейчас помню, что была не особо впечатлена. Я плакала, просилась в уборную и под конец устала. Зато после представления мама с папой приготовили для меня подарок.

Итак, кульминация вечера! Представьте. Под бурные аплодисменты, мой папа, сияя от гордости, вручает своей дочке огромную коробку. На ней красуется жизнерадостный львенок, зовущий в мир игр и приключений. Дочурка с энтузиазмом хватает коробку, трясет её, а внутри – тишина. Полная, звенящая тишина. Сначала родители решили, что львенок – мастер маскировки, ниндзя игрушечного мира. Но после тщательного осмотра стало ясно: коробка пуста, как кошелек студента в конце месяца. В глазах малышки – вселенская скорбь. А папа… папа начинает краснеть, как переспелый помидор.

Выяснилось, что пока мы чинно шествовали в гости к бабушке с дедушкой, папа умудрился провернуть фокус исчезновения. Львенок, видимо, решил совершить побег из картонного плена, но остался лежать на лестничной площадке, поджидая своего горе-хозяина. Папа, конечно, геройски вернулся на место преступления и спас беглеца. Львенок был водворен обратно в коробку, и справедливость восторжествовала. Маленькая я, получив своего пушистого друга, простила взрослым все грехи, и вечер продолжился в атмосфере всеобщего умиления и легкого папиного конфуза.

Когда мы приезжали в гости к бабушке с дедом, то только у них по утрам солнце освещало все комнаты, и пахло смородиновыми тарочками (выпечка Забайкальских семейских). Я просыпалась от ослепительного солнечного луча, терзающего глаза, а из замочной скважины кухонной двери тонкой струйкой вытекал булочный ванильно-пряный аромат. Бабушкины гигантские пироги волновали обоняние, становилось не до сна. В детстве всё кажется большим, не только выпечка. В квартире у бабы с дедом были высокие желтые стены, широкие жёлтые занавески и необъятный обитый лимонно-желтыми досками пол. Наверное, они очень любили этот цвет. Или просто такой ремонт делали застройщики из СССР, а мамины родители не стали заморачиваться и жили с этим дизайном.

Я с папой и мамой проживали хоть и на окраине города, но неподалёку от наших любимых стариков. Всегда был выбор, как добраться до них, либо пойти на общественный транспорт, либо пешком в режиме приключений.

Летом путь пролегал через цветочные полянки и облепиховую изгородь, преодолевая крутые склоны вдоль реки, самодельные деревянные переправы и железнодорожный мост. Я всегда была впереди. Помню, как меня несёт трехколесный велосипед. На его ручках подпрыгивает оранжевая бахрома, а на руле трясётся корзинка с игрушками. Родители постоянно догоняют и подхватывают меня. Боятся, что, преодолевая все барьеры, я сорвусь вниз и угожу в реку. Но я всегда наверняка знала, что делаю, в детстве вообще было ощущение всемогущества!

А зимой меня возили на санках. Я не забуду это «деревянное» ощущение, будто ты египетская мумия, ведь натуральная черная шуба именно так и чувствовалась на теле. Шеей нереально было вертеть. Приходилось лежать в санках неподвижно и смотреть на небо, ловить ресницами падающий снег. Санки эти мы никак не могли потом выбросить несмотря на то, что они стали опасными. Их полозья спустя десять лет исказились и заострились. Раньше вообще не принято было выбрасывать вещи, тем более из какого-нибудь сплава, металла, дерева. Всё в хозяйстве пригодится!

Родственники умирали, а балкон так и наполнялся хозяйством. Вот и санки кочевали из квартиры на балкон и обратно, так однажды моя сестрёнка подпрыгнула около выключателя чтобы включить свет и напоролась на эти злополучные заостренные санки, которым не было места в квартире, и они просто стояли опертые на стену, своими ножами вверх!

Всё что было дальше – это кровь густым фонтаном, заплаканная и трясущаяся мать, скорая медицинская помощь и распоротое маленькое бедро, ближе к бедренной артерии. Врачи сказали, что еще миллиметр и спасти бы не удалось, в тот раз ей повезло.

Настя вообще очень часто переживала сильные травмы. И губу зашивали и зуб восстанавливали.

Лёд будто замер в тот миг, когда Мишкина клюшка, описав широкую дугу, случайно угодила Насте прямо в лицо. Звук был резким, каким-то неестественным, а потом всё залила кровь. Красная струя хлестала на белый лед, окрашивая его в зловещий багровый цвет. Настя, ошарашенная, даже не сразу поняла, что произошло. Лишь когда почувствовала острую боль в губе и увидела кровь на своих руках, осознала масштаб трагедии.

В больнице суетились врачи, быстро оценивая повреждения. Губу зашили довольно быстро, но вот с зубом пришлось повозиться. Удар был такой силы, что откололся значительный кусок. Стоматолог долго колдовал, пытаясь восстановить его форму. Она заплаканная, мужественно выдержала все процедуры.

После случившегося Мишка долго ходил сам не свой. Он постоянно извинялся перед Настей и нашей мамой, чувствуя себя виноватым в произошедшем. Хоккей он, кстати, бросил, так и не смог больше взять в руки клюшку. Настя же, несмотря на пережитый ужас, нашла в себе силы вернуться на лёд. Шрам на губе, хоть и едва заметный, остался напоминанием о том злополучном дне.

Мишка ей потом и переносицу тоже сломал, он в тот день случайно столкнул её с металлической горки. С тех пор у неё начались проблемы с носовым дыханием.

Коленки, локти, вечно содранные – это вообще не считалось. Настя казалась сделанной из какого-то особенного материала, который легко ломался, но быстро срастался.

Врачи в травмпункте уже узнавали её в лицо и шутили, что пора заводить личную карту постоянного клиента. Мама, конечно, переживала. Пыталась водить её на более спокойные кружки, например, рисование, но Настя упорно возвращалась во двор, к мальчишкам и их играм. Ей нравилось лазать по деревьям, строить шалаши и гонять на велосипеде, несмотря на все риски.

Со временем, конечно, она стала осторожнее. Научилась уворачиваться от летящих мячей, предвидеть траекторию падения с дерева. Но вот эта жажда приключений, этот азарт, эта бесстрашная тяга к активной жизни никуда не делись. Просто теперь она знала, что после падения нужно встать, отряхнуться и идти дальше. С зашитой губой, сломанным носом или просто содранной коленкой.

Зимой мы проводили всё время на льду, играли в царя горы, сталкивая соперников вниз с ледяного полотна, резали лед коньками и санками, а самые отбитые из нас прилипали языком ко льду. В одну такую зиму Настя сломала руку, да так, что та не могла правильно срастись, а врачам приходилось ломать заново и вновь накладывать гипс. Открытый перелом никого не щадит. Так, она провела в больнице три месяца, пропустив домашнее празднование Нового года. Всему виной каток, лёд и неудачное приземление на хрупкую кость.

Зато сестрёнку привозили на выходные, и мы вместе ковыряли гипс, и чесали руку карандашом, просунув его внутрь. Я тогда впервые очень сильно соскучилась по ней, это было первое наше длительное расставание. И её первый зимний праздник вне дома. В детском отделении больницы тоже наряжали ёлку, включали музыку, в основном Леонтьева, и даже готовили праздничное меню, так что, особо скучать ей не пришлось.

После выписки Настасья ещё долгое время носила гипс. В школе учителя разрешили не писать больной правой рукой, но она со своим упорством научилась писать левой. А став взрослой, она так и не разучилась писать обеими руками.

Мой вынужденный амбидекстр!

Ромашка-

какашка

В детстве я думала, что март и май – это одно и тоже. Турист и юрист – это одна и та же профессия. Но, к сожалению или к счастью, детство моё пролетело пулей и врезалось во взрослую жизнь. Где март и май проходят почти одинаково, где юрист может быть туристом, а турист без соответствующего образования не имеет права быть юристом.

Недавно я стала мамой.

Но понарошку я стала ею ещё в двенадцать лет, как раз после кончины сначала деда, а затем и бабушки. Моя младшая сестра всю жизнь в шутку называла меня мамулей, да что там говорить, моя собственная мамань порой смотрела, как на матушку. Да, да!

Она говорила: «Ой, ты у меня такая серьёзная всегда была. Вот помню, когда мы впервые железную дверь установили в квартире, то ты взяла ключ, повязала его на верёвку и повесила на свою тонкую шею, сказав, что теперь ты спокойна. Ох-хо-хо, ну смешная! Иди приготовь чего, есть так хочется.»

Но только когда я стала мамой в реальности, то поняла одну историю из детства, связанную с соседским мальчиком и его безумной любовью ко мне.

Моё «повзрослевшее детство» проходило во времена популярности таких музыкальных групп: «Руки Вверх», «Краски», «Пропаганда» со своими яблоками, белым мелом и фиолетовой пудрой. Для ровесников был тот период, когда ты уже не маленький ребенок, но при этом только-только становишься подростком. Именно в переходный возраст можно наблюдать следующие картины: высокая девочка с ярко выраженными взрослыми чертами лица возится в песочнице с сопливыми карапузами. Или среди играющих в стрелялки мальчишек, затесался не по годам крупный пацан.

Так вот, в эти времена так совпало, что были совершенно открытые соседи, много сплетен, драм, интриг и ТУСОВОК. А я в своём размеренном темпе легонько зашла в подростковый возраст. При этом не стеснялась возиться с детьми помладше. Моей медлительностью и наивностью воспользовалась соседка двадцатидвухлетняя Наташка. Она каждую тусовку «руки вверх» отводила своего трёхлетнего какающего в штанишки сына к нам домой. Случалось и такое, что его укладывали спать со мной. Так пацан и привязался. У себя дома он стал закатывать истерики в стиле: «Позовите Вику! А то я не буду кушать».

И его молодые родители начали приглашать меня к ним домой, даже когда они сами там присутствовали, жарили котлеты, читали газеты, стирали. А я тем временем играла на полу с их сынулькой. Я помню запах пластилина, растертого по старому пыльному советскому паласу. Помню, как сейчас, какой стоял аромат у них дома, это был шлейф из раскаленного на чугунной сковороде пережаренного растительного масла, древесного шипра и детских неожиданностей. Сегодня этот запах бы с руками разобрал очередной нишевый бренд парфюмерии.

С приближением лета соседского мальчишку стали отпускать на улицу, естественно со мной. Сначала это было даже забавно. Мы называли его ласково «Ромашка». Малыш был похож на муравья. Его огромные карие глаза, казалось, занимали всё место на лице, а тоненькие длинные ручки и ножки резвились сами по себе. И я ничуть не преувеличила, сказав, что он какает прямо в штаны. Но мы с ребятами как-то свыклись, ведь он делал это, как ни странно, довольно искусно. Его какашка ловко вылетала из коротеньких расклешенных шорт, как будто так задумано!

Спустя время, у меня и моих друзей появились игры чуть дальше от дома, и тогда маленький сосед стал нам мешать. Мы выдумывали смешные причины, почему он должен был идти домой. Так появились легенды о монстре, с которым мы дрались за соседним домом в огромных кустах. Друзья издавали звуки драк, били бутылки, швыряли палки, рисовали ссадины и синяки, мы создавали неповторимый антураж битвы за наш двор. Маленьким там точно было не место!

– Ай! Ай! Ты меня ударил! Но это не считается, потому что у меня волшебный щит! – орал маленький Олег.

– Р-р-р! Я тебя сейчас съем! У меня суперзубы! – рычал Сашка неуклюже размахивая руками.

– Получай, злобный монстр! Пиу-пиу! Мой лазерный меч тебя победит! – веселилась Настюшка, размахивая палкой как мечом, – Ой! Я промахнулась! Но это потому что ты очень скользкий! – добавила она.

В более ленивые дни мы говорили Ромашке, что нас ждёт самолёт и нужно быстро сходить домой за паспортами, сами же потом созванивались и встречались в нужном месте. Ведь если сказать крошечному соседу, что нам с ним не интересно и пусть он шурует домой, то тот сразу же начинал визжать, как поросенок. Я испытывала страх, когда он плакал. Боялась его родителей, хотя они никогда не ругали меня и никак не проявляли агрессию. Дружить с крошкой было неинтересно, а отвечать за него – страшно. Так Ромашка стал обузой в нашей компании, а меня невольно и бесплатно записали в няньки.

Теперь же, когда я мама, то слезы наворачиваются. А было так, что его родители с ним не играли. Они не проявляли к нему заинтересованность, иначе почему он быстро привязался ко мне. Я не осуждаю, а просто осознала то, что было со мной. Я нянчилась. Его родители оба работали, они были слишком молоды. Мальчик того возраста не способен влюбляться, ему тогда нужна была мама, которую он случайно увидел в тринадцатилетней соседке. Осознание таких вещей разбивает сердце.

Санчус

бэйби

пепси-

кола

Я упустила подростковый возраст. Мне тогда было не до этого. Мама работала и отсыпалась дома, а мы с сестрой убирались, готовили, ремонтировали. Я потихоньку перестала отлично учиться, скатилась почти до троек. С четырнадцати лет, откуда ни возьмись, появилась бессонница и псориаз.

Обычно подобными симптомами страдают пожилые или стрессующие люди. Часто ночами я просыпалась в холодном поту от кошмара. Мне постоянно снился один и тот же страшный зацикленный сон. Как будто что-то массивное и огромное надвигается на меня, как будто небо падает, а я тем временем движусь куда-то в бесконечность и не могу при этом ни пошевелиться, ни закричать. Или не могла заснуть вовсе, я лежала и прислушивалась к звукам. Я всегда знала, что делать, если на балкон нашего второго этажа заберутся воры. Топор лежал под ванной, и я много раз перед сном прокручивала в голове, как побегу сначала за топором, затем осторожно прокрадусь на балкон. И хрясь, им по пальцам!

Я помню, в то время случалось много краж. То одного соседа ограбят, то другого. Мы с сестрой играли в охранных собак. Когда мама уходила по делам, мы включали громко магнитофон, а затем бежали к двери на четвереньках и громко лаяли в подъездный пролёт, чтобы спугнуть всех недоброжелателей.

Один год я запомнила особенно ярко, потому что произошло нашествие не тараканов, хотя и это было неотъемлемой частью тогдашнего быта, а табора цыган с лошадьми и гитарами, всё было как в фильмах, они атаковали дворы панельных домов. Их дети какали прямо у нас в подъездах и песочницах. Как сейчас помню, мальчишку босого в белой рубахе, подтирающегося красной упаковкой от сигарет «Прима». Когда он сделал все свои дела, обернулся и посмотрел мне в глаза, на его лице расплылась улыбка до ушей, а за ней пряталось несколько золотых зубов. Меня охватила бесконтрольная дрожь, и всё что я могла сделать, это пулей сигануть в подъезд.

А цыганки, как на работу, ходили по квартирам и просили милостыню. Тогда соседи стали потихоньку обзаводиться решетками на окнах и железными дверями, а мама накопила денег на остекление балкона и установку новой двери с гаражным тяжёлым ключом, который я, насадив на шнурок, с гордостью повесила на шею, как медаль, и произнесла:

– Ну, всё, теперь мне спокойно.

Однажды моей семье, как и другим семьям из нашей панельки, пришлось невольно побывать в шкуре бродячих цыган.

Я помню только дату «11 июня», в тот день у моей подружки детства Ники день рождения. И вот мы спускаемся с её этажа после классного застолья с масляным тортом и газировкой «Юппи» такие довольные и счастливые, чтобы подышать свежим воздухом и поиграть в Джонни или Дон-дон-дери. Кто помнит, это уличные игры, которые почему-то знали все. Считалка «Дон-дон-дери» въелась в память лучше, чем «У Лукоморья дуб зелёный…». Если сегодня меня разбудить посреди ночи, и спросить текст, то я произнесу следующее:

Но не тут-то было! Во дворе загорелась трансформаторная будка. Всем жителям близлежащих домов пришлось забыть про важные дела, выползти из бетонных коробок и наблюдать за происходящим.

В те несколько дней готовить еду всем жителям пришлось на улице, потому что впервые так надолго отключили электричество. Тогда было по-особенному. Соседские азартные деды, которые в обычные дни курили табак на лавочке и играли в домино, в эти необычные дни варили суп на небольшом кострище, поддев обугленную кастрюльку на самодельную установку из веток, другие старики и ребятки всех возрастов дружно играли в карты. Мы с друзьями запекали картошку в горячем песке, раскалывали пополам, солили и объедали серединку, оставляя лишь горелую корку с шапочкой из сажи. Весь рот, зубы и руки были черными после такого блюда. Родители проводили время на работе, и по возвращению в свои обесточенные квартиры ненадолго присоединились к всеобщей уличной кухне.