скачать книгу бесплатно
– Это хорошо, Рустам. Хорошо, что ты человек ищущий. Знаешь, верующий человек сто раз подумает, прежде чем совершить какой-то страшный поступок. У нас всех послушаешь: все такие тихие, спокойные, все верующие. Но как включишь новости по телевизору, страшно становится – кто всё это совершает? Христиане стреляют, католики стреляют, мусульмане стреляют… Страшно. Одно дело, когда родину защищать надо. А когда одни в своей же стране своих же и убивают? Когда миллионы людей вроде бы верующие, но настолько далеко их дела лежат в стороне от веры, что начинаешь сомневаться… А ведь всё… Ведь всё начинается с простого смешка, издёвки такой, смешной и неважной вроде на первый взгляд… Вот как сегодня, да, Атыр? – Николай поставил кружку на стол, словно ставя точку в своем рассказе. Атыр молча смотрел в свою кружку, словно что-то вспоминая, Андрей сидел в стороне от стола, и, казалось, уже спал.
Комар наверху не унимался.
– Андрюха! – позвал Рустам.
Тот быстро открыл глаза, посмотрел на сидящих за столом вопросительным взглядом.
– Спишь?
– Нет. Я слушаю… Я что-то читал об этом, как Бог пришел на землю… Только… я… я ещё некрещенный.
– Как это?
– А вот так. Не крестился ещё.
– А я смотрел на тебя, ты так внимательно слушал… – Николай улыбнулся. – А чего же ты ждёшь?
– Как чего ждёшь? А что вот так просто прийти в храм и сказать, вот – я поверил в Бога? Наверное, нужно действительно поверить… Я не знаю… – улыбнулся Андрей.
Ещё немного помолчали.
– Слушайте, а помните, как в пионерском лагере, когда уже все засыпают, кто-то начинает рассказывать страшные истории? – перевел тему разговора Рустам.
– Помню, помню, мы порой долго так не могли заснуть, – засмеялся Николай.
– А я помню, что страшными были не сами истории, а их странное совпадение со звуками за пределами палатки.
– Это как?
– А, например, кто-то говорит «зловещим голосом»: «И вот они услышали шаги за дверью». И вдруг реально снаружи палатки раздаются звуки шагов, так «хрум-хрум-хрум»…. Вот тут всем реально становится страшно.
– А кто это был?
– Как кто? Пионервожатый пришел проверять, спим мы или нет. Он как в палатку вошёл, все под одеяла сразу от страха попрятались.
– Да, у нас тоже было что-то похожее. Только мы не в палатках, а в двухэтажных корпусах жили. Но тоже что-то такое было, помню.
Ещё помолчали.
А комар продолжал пищать, причём ещё громче.
И, наверное, он там был не один.
Внезапно, в абсолютной тишине все услышали какой-то шорох и шаги за стенами палатки. Вместе с шагами было слышно какое-то вялое бормотанье и шараханье. Как будто кто-то пытался в темноте найти вход в палатку и трогал её матерчатые стены около входных пологов-дверей.
2.
В палатке воцарилась абсолютная тишина.
Замолкли даже комары наверху.
Свет от керосиновой лампы «дрожал» на лицах сидящих за столом и временами казалось, что дрожат сами лица.
Так «невпопад» сказанные слова про «зловещие шаги за дверью» стали постепенно проникать из сознания в реальность, и от этого становилось немножко не по себе.
– Чего не спится кому-то… уже третий час, – посмотрел на часы Николай.
– Сейчас посмотрим, – привстал из-за стола Рустам.
Вдруг пологи палатки раздвинулись и внутрь пахнуло сначала ночной влажной прохладой, а следом за ней в палатку ввалились сначала двое, а затем ещё один, – по-видимому, разгорячённые молодые люди. Глаза их были возбуждены, казалось, они что-то перепутали. Или перепутали палатки, или территорию фестивального лагеря, или вообще лес и деревню – весь вид их говорил о том, что это явно не артисты фестиваля. У третьего ночного гостя в руках была двухлитровая пластиковая бутылка, по-видимому, с недопитым мутным пивом.
– Ну чо, мужики, – сквозь зубы процедил первый.
– Водка есть? – также сквозь зубы промычал второй вошедший.
– Если есть, наливай, бить тогда не будем, – сплевывая семечки, отрезал первый.
Зрачки у третьего вращались по какой-то неведомой орбите.
– Водки нет, – сухо ответил Рустам. – Чай, пожалуйста, салям алейкум.
– Чо, татарин что ли? – по-прежнему, сплевывая семечки на пол палатки, продолжал первый ночной гость.
– Татарин. А что?
– Ничего. Так спросил. И чо, вы тут на чае одном сидите? Ведь фестиваль… как говорится, в самом разгаре? – своим торсом он выполнил некоторое круговое танцевальное движение.
– А у нас чай… и вот ещё, – Рустам показал на коробки, – конфеты есть, халва.
– Глянь, Михась, у них халва есть, – злобно рассмеялся второй.
Первый вошедший, это и был, видимо, Михась, – коренастый, невысокого роста, больше смахивал на тракториста, – руки у него были мощные, загорелые и пальцы всё время сжимались в огромные кулачищи. Было похоже, что он «сходил» у остальных за «старшего» этой компании. Михась распрямился, мотнул головой, обвёл глазами палатку, затем стол и сидящих за ним.
– Говорил, я вам, уроды, – оглянувшись на своих друзей, сказал он. – Эти фестивальщики все тронутые. Водки не пьют, девок нет. – Он обернулся к друзьям. – Ё-мое, да это не фестиваль, а гадюшник какой-то. И чего, вам за чаем… самим-то не скучно? – говорил он, обращаясь к сидящим за столом.
– Не скучно, – спокойно ответил Николай. – Когда хорошая компания соберётся, никогда не скучно. И без водки можно посидеть.
– А чо без водки-то сидеть? О чём базарить-то?
– Можно говорить о рыбалке, кто поймал самая большой рыба, – вставил свой голос Атыр. – Можно об охоте…
– О жизни можно поговорить. Об истории. О Боге, – пытался ввести беседу в культурное русло Николай.
– О, слышь, Михась! Они ночью в темной палатке при свечке о Боге говорят! – потирая руки, тонким голосом взвизгнул второй ночной гость, больше похожий на баскетболиста. Он был высокого роста, на полголовы выше Михася, щуплое, чуть хилое тело, тонкие руки и кучерявые волосы. – Пионерский лагерь какой-то!
– Погодь, Серый. Погодь. Интересно, а чего вы о Боге знаете, чтобы сидеть тут, «перетирать»?
– Мы тут не «перетираем», а… разговариваем. Можем с вами поговорить, – жестом пригласил за стол непрошенных гостей Николай.
– А чего говорить-то? Чего нового вы мне о Боге расскажете? О заповедях что ли? Я их знаю. Не убий, не воруй, это.. не… это – он щелкнул пальцами, – ну, я помню. А ещё что? Что Бог есть, мне ещё бабка говорила, когда я под стол ходил. Только моя бабка по-настоящему верующая была, посты соблюдала, молитвы знала, заповеди. А вы? Вы просто языками почесать хотите? О Боге они говорят… Развелось в последнее время… Все верующими стали… Вы сами-то верующие?
– Верующие, – спокойно отозвался Николай.
– И ты что ли? – Михась кивком головы показал на Рустама.
– Ты мне тут не тыкай, – Рустам привстал из-за стола.
– Ты чо, тоже… этот…, православный что ли?
– Нет, я мусульманин. Могу и в морду дать, не глядя что вас тут трое.
– Михась, я не ослышался, он нас «мордами» назвал? Придётся драться… – тонким голосом «запел» за спиной у Михася второй гость, которого тот называл «Серый».
– Погоди, говорю, Серый. Этот идейный. Мусульман трогать нельзя, потом деревню спалят ещё. Я только одного не понял, а как вы тут все такие разные о Боге собрались говорить? Этот мусульманин, этот православный, а этот, – он показал на Атыра, – вообще чукча какой-то.
– Я не чучка, я якут! – громко взвизгнул Атыр.
– Слышь, Серый, он якут! Из тайги вышел, – гости прыснули от смеха.
Михась подошел ближе к столу и заглянул в стакан.
– Я не понял… и вправду чай. Та-а-ак. Ну и чего вы тут о своем Боге говорили, интересно послушать? – он ладонью показал, что готов сам присесть за стол, чтобы продолжить разговор.
– Михась, чего ты? Пойдем. Может в другой палатке водка есть, пойдём, – заскулил Серый.
– Сказал, подожди. И водка твоя подождёт. – Михась присел за свободный раскладной стул. – Ну, и чего о Боге-то говорили?
– Каждый говорил о своем понимании веры, каждый рассказывал о том, как пришел к Богу, чем занимается… – Николай пытался вести себя спокойно, но руки выдавали некоторую взволнованность.
– Что делает…. – протянул Михась. Он задумался о чем-то. – Я вам одно скажу, сколько вы тут воду не лейте. Мне мать однажды говорит, Мишенька, пойдёшь купаться, надень крестик. А я… – нижняя губа его выпятилась, он весь напрягся, – я говорю, мать… потом… потом. И иду купаться. И так каждый день. Она говорит, надень, а я… потом. И вдруг однажды… – он сглотнул и нервно откинулся на стуле. – Однажды прыгали с мостков, высоких таких, метров десять. Я с них сто раз прыгал, сто раз выныривал. А тут, что с ними стало, не знаю. Залезли с пацаном одним, он жил в соседнем доме… Залезли, чтобы прыгнуть, а мостки под нами и рухнули. Я в воду, парень – насмерть об камни. Кто меня, дурака, именно в этот день дернул этот… этот крестик надеть. А? – он привстал, переводя взгляд на глаза собеседников, сидящих за столом. – Что это, а? Вера? Какой я верующий? Он помолчал. – Я в церкви ни разу не был за двадцать лет. Ну там, крестился, понятно, бабка меня еще малым крестила. Он помолчал. – Так кто меня спас? А?
– Ну ты правильно ставишь вопрос, – начал Николай, – ты видишь в этом не случайность, а Божий промысел. – Поэтому ты и спасся тогда, – добавил Рустам.
– Промысел… – протянул Михась. Я после этого крест не снимаю никогда, – он полез в распахнутый ворот рубахи и продемонстрировал свой нательный серебряный крестик. Ходил на разные дела, везде фартило, везде выкручивался. А кто я есть? Скотина… семьи нет, работы нет… вот водка одна только!
– Михалыч, хорош тут… Пошли. – Серый пытался вытащить Михася из-за стола, дергая его за рукав. – Ты не скотина.
– Нет, я скотина! – не унимался тот. – И ты скотина! Ходишь за мной тут, куда я, туда и ты.
– Куда-а-а-а? Кто за тобой ходит? Сам позвал, пойдём, говорит, фестивальных на водку разведём. Говорил, небось после концерта сидят, квасят – оправдывался Серый. – А я дурак, пошёл с тобой, хотя вон в Орловку… девки звали… вечером. А ты… – Он вопросительно посмотрел на третьего персонажа, но тот только качал головой, и как будто бы в такт голове качались в его глазах тёмные зрачки.
– А ты чего молчишь, Толик? – толкнул Серый третьего друга, затем вновь повернулся к Михасю. – Развёл сам тут разговоры. А я теперь виноват. Тебе только дай повод поговорить… Чего о Боге-то говорить, у нас вон церковь в деревне третий год без попа, служить некому. А знаете почему? – Он обвёл глазами палатку. – Потому что поп сбежал в город, где денег больше платят! Вот так! А вы нам тут о заповедях будете говорить. – Не унимался он. – Пойдем, Михайсь. Ну их!
– Ну вы так упрекаете священников… может вы сами ведёте чистую христианскую жизнь? – обратился к «Серому» Николай.
– Какую… жизнь? Это… – он показал рукой куда-то в сторону. – Это разве жизнь? Тут в деревне жить нельзя, можно только существовать. Все кругом разворовали, работы нет, жилья нет, один огород и пьянка, какая это жизнь? – угрюмо протянул Серый.
– Я не про деревню вашу спрашиваю, а про вас лично. Вы же упрекаете всех и вся, что плохо верят, плохо служат, что всё разворовали. Сами то вы чего хорошего сделали?
– Чего ты меня тыкаешь? Хорошего сделали… – он задумался и опустил голову. Через несколько секунд он уже поднял голову и как будто и не было никакой паузы.
– Церковь-то… не работает! – быстро и громко выпалил он, прихлопнув ладонями, словно найдя весомый аргумент.
Все улыбнулись. Серый присел рядом с Михасем, и потянулся за кружкой, стоящей на столе.
– Работать никто не хочет, в деревне одни алкаши остались, – попивая чай, продолжал он оправдываться. – А тут вы со своими фестивалями. Видел я, на каких машинах вы тут разъезжали, все из Москвы сюда тянутся. Наворовали в своей Москве, теперь тусуются. У всех планшеты, ноутбуки, твиттеры-шмиттеры. А мы тут… Вы знаете, как мы тут живём?
– Ты давай тут языком не мели, нечего осуждать, коль за руку не ловил. Хочешь с нами сидеть, сиди нормально, хочешь вот чаю налью, – Рустам подвинул к нему кружку с чаем. – Не мы к тебе в палатку завалились, а ты к нам пришёл.
Михась сделал Серому некий знак рукой, как бы остановив его и без того нелепую аргументацию и продолжил разговор.
– Вот ты скажи, – обратился Михась к Рустаму, – ты вот мусульманин, отца своего уважать надо? А, скажи?
– Надо. Мы к отцу относимся всегда с уважением. И к деду.
– Заповедь такая даже есть «Чти отца своего…» – продолжил его мысль Николай.
– Да знаю я! Знаю! А как его уважать… если он пьёт уже двадцать лет? – взорвался Михась. – Как его уважать, за что? Что мать бьёт? Что пенсию бабкину пропивает?
– Ну, алкоголизм, это грех, конечно… – Николай попытался снизить напряженность разговора более тихим голосом. – Всё равно мы же отца любим своего, больной он этим алгоколизмом или здоровый. Это же все-таки отец…
– Отец… Капец это, а не отец! Уехать бы куда, да некуда. – Михась взял кружку и залпом выпил чай.
Поставил кружку на стол, вытер рукавом рот. Все молчали и смотрели на него. Ещё минуту назад этот Михась казался более наглым и жёстким, чем сейчас. Сейчас перед ними сидел другой человек. Человек, который за что-то в своей жизни переживал. И даже его голос зазвучал по-другому: в нём появилась переживание и жалость к своему отцу и боль за собственную судьбу.
Это уже был не тот Михась…
– Почему некуда ехать? – негромко послышалось из угла. Андрей сидел около входа в палатку и его не было видно за вошедшими. Все посмотрели в ту сторону, откуда послышался голос и куда не доставал еле видимый свет старой керосинки.
– У нас в Ивановской области приглашают рабочих на стройку, жильё дают, – продолжал Андрей. Михась привстал, чтобы увидеть четвертого собеседника в палатке. До этого момента он считал, что в палатке было трое «фестивальных».
– А хочешь, приезжай к нам в Якутию? У нас вообще на одного жителя приходится три квадратных километра тайги – чего хошь делай, охота, рыбалка, леса полно, дом можно строить…. – Атыр не успел договорить, как все трое ночных гостей засмеялись.
– Куда? В Якутию? В тайгу? Ты чего, Якутия?
– Ты зря смеешься, у нас всем, кто приезжает работать, действительно жильё дают в течение года, – еще серьезнее продолжал Андрей.
– Да… дадут, – Михась взял кусок халвы из железной миски. – Догонят, и ещё дадут. Знаю, я… наобещают.
– Почему наобещают? Я сам переехал с Севера в Иваново, жильё получил, жену встретил. Вот, с ней же каждый год сюда и мотаемся…
– И ты тоже… этот, верующий? – Привстал Михась, чтобы разглядеть Андрея получше.
– Да, нет, обычный я. – Андрей пожал плечами.
– А… а я думал, баптист какой. Они тоже часто зазывают к себе. Не знаю… мать бросить… как её тут оставишь одну. Да и бабка пенсию получает, хоть как-то жить можно. Хотя всем в одном доме… не уживаемся мы. Бабка ворчит, мать орёт, отец пьёт… Жуть одна.
– Да, на бабкину пенсию особо не проживёшь, – добавил Серый.
