Русские народные сказки

Сунься к третьему, – опять не ладное дело: у него на шее ожерелье из змеиной кожи надето, либо из восковых шариков от страстной свечки.

Не может никак лихоманка к человеку виноватому подступиться, хоть волком вой!..

Закоченели, застудились лихоманки, да так-то всю зиму лютую и промаячили голодные, бесприютные, где попало.

Как в преисподней растопили печь, они – туда скорей. Только тем и спаслись.

Приходят в ад. «Вот, – думают, – мы-то живы, а Болотница, чай, вовсе на стуже загибла!..»

А Болотница им навстречу и выходит, – такая сытая да румяная, веселым-веселешенька.

– Здравствуйте, – говорит, – сестрицы мои любезные. Уж вы где же это маялись?.. Сколько, я чай, маяты за зиму на себя приняли. Глянуть на вас жаль: отощали вы вовсе, не то, что я.

– А ты где же была, сестрица? – спрашивают шесть сестер лихоманок.

– Я-то, что ль? А я, сестрицы, как на болото нашла, – повстречала мужичка, что грешным делом в болото провалился. Села я на него, начала его душить, знобить, ломать всячески. Он меня в избу к себе занёс. Сначала он меня кормил, поил, холил да грел, потом баба его, потом старуха-бабка, а там и у ребятишек я у всех его перебывала. Да и всю деревню потом обошла. Ничего, весело да сытно жила, работы много мне было!.. И напрасно вы бабам-ворожейкам верили, – разве они нас отвести могут?..

Завидно стало на нее сестрам-лихоманкам.

– Ладно же, – сказали они, – дай срок, ужо мы не плоше тебя заживем, как пойдем народ честной подстерегать по дорогам, путинам прямоезжим, по рекам, озерам да по болотинам.

Вон они сговорились как! Вот ты слушай это да на ус мотай, где надо сестер-лихоманок опасаться!..

12. Чернокнижники

Жил-был человек некий в нищете да убожестве долгие годы. Напоследок не стерпел, согрешил: – на Бога возроптал:

– Что, – говорит, – Господи, – всех Ты милуешь, на одного меня рукой махнул. Али я обсевок в поле?

Подслушали это чертенята, пробрались в избу к бедному человеку и взяли с него слово под страшной клятвой, что всю жизнь он будет им служить, а по смерти и душу им свою передаст. А за это они обещали обучить его лихому делу – ворожбе да волшебству, и дали ему Черную Книгу. А в той самой Черной Книге всё написано было – и какие заговоры и заклятия читать надо, и какие чары на людей напускать можно…

– Только, – говорят, – ты уж, старичок, добро делать во всю жизнь и думать не смей. А помирать станешь, передай ты эту Черную Книгу либо кому из семейных, либо другу-приятелю своему. Не то худо будет и тебе самому, и домашним твоим. Не будет тебе покою, – что ни полночь, будешь ты таскаться с кладбища в белом саване к себе домой, будешь шарить всюду да приедать, что там от ужина и от обеда осталось. И такого ты страху наведёшь, что выроют тебя из могилы, повернут тебя ничком, пятки подрежут, а в могилу осиновый кол загонят!..

Ну, вот и стал чернокнижник волхвовать да чудеса разные творить. И на всю округу стал он известен, как Дока-Морока.

Свадьбу ли расстроить, человека ли извести да иссушить, клад ли отыскать, приворожить кого, – на все Дока-Морока мастер был. Только в Черную Книгу заглянет, – и готово дело: вызовет чертей, те что хочешь сделают. Да и звать их не надо, тут они, возле Доки-Мороки ежечасно пребывают и всё спрашивают, что ему будет угодно? А это прежде всего, чтобы нечистую силу на работе всяческой изводить, чтоб она без дела не шаталась, а то она Доку-Мороку и самого до смерти замучить может.

Ну, вот и помер, наконец, Дока-Морока, а книгу-то передать никому не успел. Остался после него удалый добрый молодец. Отыскал он Черную Книгу и смекнул:

«Сем-ка, почитаю я книжицу да силу бесовскую попытаю!..»

Развернул он Черную Книгу и только заговор прочел, откуда ни возьмись привалило нечистой силы – видимо-невидимо.

– Что, – говорят, – приказать изволишь? Говори скорей, у нас руки чешутся, ноги свербят!.. Да поскорее, поторапливайся.

Удалому доброму молодцу сначала занятным это показалось. Стал он их на легкую работу посылать, – только пошлет, а черт уж и назад ворочается.

– Готово дело! – говорит. – Что еще делать надо?

А за ним и другой, и третий возвращаются.

– Приказывай, что еще делать нам? У нас руки чешутся, ноги свербят.

Стал удалый добрый молодец похитрей того задачи задавать. Только чертям всякая работа ничего не стоит. Живым духом самое мудреное дело наладят и за новой работой являются.

– У нас, – говорят, – руки чешутся, ноги свербят; говори, что еще делать надо!..

Да этак-то с утра и до ночи; и всю ночь до утра нет доброму молодцу ни отдыху, ни сроку; поесть времени не найдешь, носу утереть некогда. А прогнать чертей без работы никак невозможно.

Ему-то невдомек было, как это другие чернокнижники нечистую силу на работе изводят, чтобы она им помехой не была.

Вот, к примеру сказать, велят они чертенятам из песку веревки сучить, из воды пряжу прясть, из земли в землю тучи перегонять, горы срывать да моря вровень с краями засыпать, а то слонов дразнить, тех, что на хребтах землю держат.

Поди, справь дело такое, – и нечистой силе трудов положить на такое дело не мало приходится.

То-то плохо, дела не зная, браться за него; всегда неладно выходит…

Затосковал удалый добрый молодец, в щепку высох, ни на что глядеть ему немило. А черти на шаг от него не отстают.

– Как же так? – говорят. – Какой же ты чернокнижник, коли работы нам дать не можешь.

– Что ж, братцы, – говорит удалый молодец, – не все же работать, и отдохнуть можно. Вы бы, того, полегче…

– Никак этого невозможно, чтобы мы без дела, сложа руки сидели. У нас руки чешутся, ноги свербят… Приказывай…

Рассердился на них молодец:

– Да ну вас, говорит, – отвяжитесь вы от меня!..!

Не тут-то было: лезет на него сила нечистая, пристает, зубы скалят, копытами стучать, когтями грозятся, хвостами щекочат.

Нападают на удалого доброго молодца, а он уж и дохнуть не может от тесноты. Ну, так и задушила нечистая сила беднягу парня.

С той поры никто к Черной Книге и не прикасается, всякий чурается её. Тоже и Докой-Морокой быть – сноровка нужна, а то дело плохо!

13. Воевода Филя

Жил да был в старом городище Ростове, на Ростовском озере, князь Глеб Долгорукий. Сам он и труслив, и ленив был и всё больше на изразцовой лежанке нежился, мед пил да пряниками печатными закусывал, а правил всей областью за князя воевода Филя.

Был воевода Филя в ратном деле человек искусный. А помощником у старого воеводы была дочь единая, Фёкла, по прозванью Филя.

Во всем Ростове на много верст в округе не было девушки краше Фили, воеводской дочери; а умна, а добра, а щедра, – и слов не найдешь описать того. Рано овдовел старый Филя, а как больно любил он покойную жену свою, то и положил он вдовцом вековечным остаться и дочь свою, Филю красавицу, на ноги поставить да под венец с добрым человеком в церковь Божью отвести.

Были у ростовцев опасные соседи – яновцы. Старый князь их, Юрий, был сердцем лютый, – ему все бы воевать с соседями-ростовцами. Чуть что нелады выходят, – князь Юрий рать свою скликает, и волей-неволей выводит против него старый воевода Филя рать княжью на суд Божий… Где ж ему было Филю-красавицу растить да в страха Божьем воспитывать?.. Брал её старый воевода с собой в походы, и жила Филя в ратном стану, и к делу ратному пристрастилась, и всяким оружьем владеть научилась искусно.

И не раз случалось, что поручал своей дочери старый воевода дружину хоробрую, и водила ее девушка в лютую сечу с недругами, как любили дружинники девушку воеводу и за нее душой стояли и даровал ей Господь не раз над недругами одоление.

Изобидели как-то яновцы ростовцев да еще сами грозятся: огодите ужо, мы всю вашу землю с головнёй пройдем, – бревна на бревне, камня на камне не оставим, дайте срок!..

Поднималась о ту пору Ростовская рать сильно-могучая и пошла на яновцев, одолела их силу немалую и кольцом обложила их город.

Времени досужего у ратных людей не занимать стать было, и поехала раз воеводская дочка, Филя, «ловы деять». Загнала воеводская дочь буй-тура круторогого, притомилась, и как выехала из чащи дремучего бора на поляну, поднялась на холм, коня стреножила, а сама прилегла под рябиной и черёмухой, что друг возле дружки неразлучками росли, и забылась крепким сном.

О ту пору прискакал из Киева могучий витязь, сын яновского князя Юрия, молодой Улей-Бой-Ясные-Очи, и прорвался в осаждённый город сквозь вражий строй.

Обрадовался старый князь, утешились и яновцы нежданной и негаданной заступей. А молодой Улей-Бой-Ясные-Очи живой рукой рать яновскую ободрил, в кучечку свёл и принял от отца воеводский меч-саморуб.

Вот мало времени спустя и надумал Улей-Бой: «А пойду-ка я будто бы «ловы деять», чтобы прежде чем в лютую сечу идти, вражий стан повысмотреть, повыследить, в какое место грозой Божией ударить»…

Обкольчужился, облатился Улей-Бой-Ясные-Очи, а поверх всего шкурьё надел, сам оседлал коня борзого, клал для крепости три подпруги на седельце боевое, садился добрый молодец на коня и выезжал путиной неприметной в дремучий бор…

Да едучи бором частым, дремучим, сбился добрый молодец с пути и заехал на тот холм, где рябина с черемухой неразлучно росли; видит, – раскинулся под рябиной добрый молодец, спит сном богатырским, а доспехи на нем, как жар горят; бродит вокруг него ратный конь, а в ногах у доброго молодца пёс дозорный лежит, Увидал боевой конь недруга, заржал, топнул оземь копытом, – спит, не ворохнется славный витязь Филя, – спит и беды не чует… Вскочил пес дозорный, забрехал на недруга.

Очнулась воеводша красавица, вставала скорёшенько на ноги резвые, садилась на коня ратного, говорила молодцу доброму без робости:

– А и кто же ты, витязь незнаемый, неведомый, что шатаешься по лесу дремучему? А что шкурьём прикрылся ты, – и тем ты на меня мороку не наведешь. По обличью твоему, по посадке твоей, по коню доброму видно сокола по полету. Скажи, не утай, ты какой орды, какой семьи?., Ежели нашей орды, давай побратаемся, ежели вражьего стану, давай силой оружьем померяемся… Одолею я тебя, ворога, что как тать в ночи к спящему витязю подкрадывается?..

Приосанился молодой Улей Бой Ясные-Очи. Полюбилась ему дочка воеводская и сдержал он свое сердце ретивое…

– Ты чего же, славный витязь, дела не сделав, похваляешься, ты почто надо мной бахвалишься? Еще кому Господь Бог из нас одоленье пошлет, – неведомо!.. Да не стану я с тобой биться, отдаю я тебе, красная девица, и копье свое долгомерное, и меч-саморуб. Ты возьми меня, люба моя, к себе в полон. Непригоже мне, доброму молодцу, с девушкой биться.

Осерчала воеводша Филя на такие слова; алым заревом вспыхнуло лицо её, – налетала она на витязя Божьей грозой, да не зевал молодой Улей-Бой-Ясныя-Очи, – брал ее он за руки белые, целовал в уста сахарные.

Оттолкнула Филя витязя, ударила коня и помчалась вихрем перелетным в ростовский стан…

Возвращался молодой Улей-Бой-Ясныя-Очи в Янов городище, за острог городской, шёл к отцу старику, припадал к ногам его и взмолился ему слезно:

– Ты прости меня, батюшка родимый, не гневайся… А не будет ли нам кровью безгрешной родную мать сыру землю поить, не пора ли нам одуматься?.. Полюбил я всем сердцем воеводскую дочь, Филю; ты пошли во вражий стан сватов с подарками, со всяким богачеством. Больно по-сердцу пришлась мне красная девица.

Обряжался старый князь не по ратному, отъезжал с Улей-Боем-Ясные-Очи во вражий стан, бил челом старому воеводе Филе подарками богатыми.

– А не полно ли нам, воевода, мать-сыру-землю кровью святорусской поить?.. А не полно ли нам зря народ губить?.. Ты отдай, воевода, свою дочь, Филю, за сына моего, Улей-Боя-Ясныя-Очи!.. А и нам, старикам, недолго Бога гpехами гневать осталось… Незамай, ребята наше дело по-совести, по-Божьему улаживают.

Обрадовался старый воевода Филя, послал за дочерью.

– Иди, не мешкай, – дело до тебя неотложное есть.

Выходила красная девушка, в ферязь драгоценную обряженная, снимала покрывало с девичьего лица, – и о ту пору словно солнцем теремную горницу залило. Говорит она отцу-воеводе:

– Ты почто меня, батюшка, кликал?

Указал воевода Филя на доброго молодца, Улей-Боя-Ясныя-Очи, и говорит:

– Полонила ты, Филя, витязя сильно-могучего, – пришел он к тебе сам в полон, несет голову повинную и меч-саморуб. А от Бога нам наказано, что повинную голову и меч не сечет… Делай с ним, что захочешь.

Бросилась Филя богатырь отцу на шею, заплакала от радости и говорит:

– Твоя воля, батюшка. Из твоей воли я не выйду…

И тут скорым делом свадьбу сладили, выкатили народу сорок сороков бочек зелена вина, еще сорок сороков бочек меду заветного, – заводили ратные люди почестен стол за беседою тихо смиренною.

14. Разбойник Кудеяр

Широка, многоводна, красавица Десна-река. Протекала она лесами дремучими, протекала она прямехонька, а теперь крюком изогнулась. И зовут этот крюк – Кудеяров стан, потому что жил в старопрежние годы на этом месте лютый разбойник Кудеяр, что ни конному, ни пешему проходу не давал, что по Десне-реке проезжие баржи да бусы-корабли выслеживал, народ побивал, либо дань с него брал непомерную.

Был у Кудеяра-разбойника притон на берегу Десны-реки, в лесной чаще, а по другую сторону стоял небольшой поселок, дворов пять, не больше.

Жил да был здесь мужик степенный, богобоязненный, а у него была единственная дочь, да такая красавица, что ни в сказках рассказать, ни в книжках описать невозможно. И вышла девушка вся в отца – тихая такая, добрая, молельщица первая.

Вот и приглянулась она разбойнику Кудеяру. Забрел он к ним мимоходом как-то, заприметил девушку, и запала ему мысль взять её замуж за себя.

Сталь разбойник наведываться в посёлок все чаще да чаще, стал девушке сказывать про удаль свою, молодечество да про жизнь свою беспечальную.

– Выходи за меня, красная девица, – говорит, – обряжу я тебя в золото, в парчу, в шелки персидские; я увешу тебя самоцветами, зерном бурмицким[4]; еще выведу тебе я терем с маковками златоверхими. И ты будешь жить со мной – не князьям, боярам чета, самому царю белому в диковинку!..

Уговаривает разбойник девушку всячески, да и слушать не хочет красавица его речи лукавые…

– Сгинь, пропади, – говорит. – У тебя руки-то по локоть в крови; у тебя терема на праведных костях; твои яствушки сахарныя слезами приправлены.

Помрачнел Кудеяр, затучился; его сердце лютое неотходчиво, его злоба неуёмчива. Опустил он буйну голову пониже плеч… Говорит он девушке в ответ:

– Добро, красная девица… Добром не шла, силой я тебя возьму. Не бывало того, чтобы Кудеяр назад отступал… И о ту пору ты всплачешься, вспокаешься, что добром за меня не шла…

Выждал Кудеяр пору-времечко, как ушли отец с матерью девушки на работу дальнюю, – и пошёл на выселки.

«Будь, что будет, думает, – а своего добьюсь. Лучше убью её, а из своих рук не выпущу!..

А та ночь была непогожая, воробьиная. Подошел Кудеяр к дворнику худому, – стук-бряк в кольцо.

– Отопри, красная девица, – студено на дворе; непогода стоит. Отопри добром; это я, Кудеяр, пришел.

Задрожала всем телом несчастная; припёрла дверь поплотней, крепко-накрепко засов задвинула.

– Что тебе, государь, надобно? – спрашивает. – Ты зачем не в пору сюда пришел?..

– Впусти меня, – говорит Кудеяр, – значит, надо так!..

– Не пущу тебя. Говори, что надо?..

– А тебя мне надо, девушка! Я тебя с собой взять хочу! – загремел Кудеяр во весь голос, а сам ногой о дверь стучит, инда ободверины трещат.

Замерла на месте девушка красавица, чуя беду неминучую.

– Уходи, – говорит, – всё одно не отворю я тебе, разбойная душа… Ступай, отколе пришел, добром.

– А не хочешь волей отворить, так пеняй на себя ужо, душа девица!..

Поналёг разбойник плечом на дверь, – с ободвериной ее вон высадил, – только смотрит, в избе никого, и окно выломано. Глянул в окно, – а девушка-красавица бежать от избы к Десне-реке; волосы её разметались, одежда истрепана, она руки-то вверх подняла, с иконой, и бежит, и горько-горько плачется, к Самому Господу взывает!..

Выбегал Кудеяр на широкий двор, ударился за ней следом… Бежит, сам от злобы дух перевести не может… Уж совсем настигать девушку бессчастную разбойник стал, да она уж к самому берегу Десны-реки подбежала; а Десна река от непогоды вздулась, вспучилась и волнами переливчатыми перекатывается, на берега их выхлёстывает. Подбежала девушка к ней:

– Ой, заступница Пречистая Богородица!.. Матушка Десна-река!.. Не сама я виною тому, что руки на себя наложу, – погибаю я от зла-лиха человека!..

И бросилась она с берега в Десну реку…

Обомлел Кудеяр, замер на месте. А Десна-река, как девушку-красавицу приняла, перекинулась через нее, – ей свое русло отдала, а сама легла потоком бурным между ней и разбойником; да взметнувшись, охватила его переливчатой волной, закружила, завертела и понесла с собой, и опомниться ему не дала, – только люди разбойные атамана своего и видели; только мать о нем и горевала…

15. Откуда пчелы пошли

Была у Дедушки Водяного лошадь; любил он на ней кататься, да только ездил-то на ней, неумеючи, ну, и загнал ее до смерти Дедушка Водяной и бросил её в болото.

От этой лошади отроились пчелы; а Водяной Дедушка посадил их в улей-колоду и оставил у себя в болоте.

О ту пору выехали рыбаки на болото, закинули невод и вытащили вместо рыбы улей с пчелами. От того улья и по всему свету пошли пчелы. Пчелиную матку выкупил некий злой чародей и дал он за матку пчелиную выкупа тридцать голов знахарей.

Только сам чародей не посмел держать у себя пчелиную матку, а передал её по указу нечистой силы другому колдуну, а тот посадил её в свой улей. Колдун-то этот был самый злющий и против людей зло на сердце держал. Вот и научил он пчелиную матку людей жалить, а та обучила этому и других пчел.

Вот как-то один рыболов из тех, что неводом улей из болота вытащили, задумал украсть матку пчелиную. Та его и ужалила. Разболелся рыболов, опух весь, и пришлось бы ему пропадать. Да знахари – народ хитрый; посоветовали они рыболову матку-то проглотить. Он проглотил, и ничего, оправился.

Проведал Водяной Дедушка, что знахари вызнали, как от жаления пчёл народ лечить, и сказал:

– Ну ладно, коли вы это дело знаете, так пускай уж пчёлы в вашей власти и будут!..

С той поры знахари пчелиным делом и занимаются. И ежели какой знахарь пасекой обзаводится, так уж он непременно, ради благоденствия и обилия мёду Водяному Дедушке лучший улей обрекает, либо оставляет его на пасеке, либо в болоте топит…

16. Месяц и чёрт

Известно, чёрт хитёр на всякую штуку, – с толку сбить доброго человека, обморочить его, глаза ему отвести; ну, а если всё дело разобрать, то выходит, что чёрт и вовсе глуп. Всю-то жизнь он разными тёмными делами занимается, а для тёмных дел тьма несосветимая нужнее всего, – ночью нечистой силе – одна благодать.

Только когда на небе ни туч, ни облаков не бывало, нечистой силе несподручно было своими тёмными делишками заниматься. Звезды светят ярко, месяц от зари до зари так и сверкает, так и блестит, – всё на земле, как на ладони, видно!..

Вот и стал чёрт по поднебесью бегать, звезды с места срывать. Только хвать рукой, – а звезда из-под самых рук и вывернется. Разве что иная, грехом, зазывается, – ну, он ее и пихнёт прочь, а она и покатится по небу чертой огненной… Выйдет месяц ясный, круглый такой, чёрт на него шапку накинет, – вот он и скроется…

Само собой, чёрту месяц в шапке долго не удержать, – он у него из шапки нет-нет да и выскользнет… Осердится чёрт и начнет месяц на куски крошить; весь искромсает, и нет месяца. Вот тогда нечистая сила и начинает злодействовать. Да месяц-то немного погодя опять из кусочков срастётся и опять на небе воссияет, и снова начинают темные силы с ним воевать. Да так круглый-то год чёрт и мается с ним, на кусочки крошит. И бывает так оттого, что то месяц – круглый на небе, то в половину кажется, то краешком одним светится, а то и вовсе его, как и не бывало.

17. Птица Бжек

Вот когда Бог сотворил землю, зверей, птиц, всяких гадов и рыб, позвал он к Себе человека, даёт ему мешок с разными гадами – лягушками, змеями и ящерицами, что были в нем завязаны, и говорит:

– Смотри, блюди их, как бы они у тебя не разбежались. А то худо будет, и тебе тогда от Меня достанется!..

Ушел Бог, а человека любопытство взяло, – что-де тут спрятано. «Дай, – думает, – хоть глазком загляну. Что за беда такая?.. Никто не узнает!..»

Ну, вот он и развязал мешок, да как увидал, что в нем гады копошатся, – он мешок оземь и грянул. Ну, конечно, гады ползучие во все стороны и расползлись.

Узнал про то Господь, распалился Он на человека.

– Как же это ты не послушался Меня, мешка не уберег!.. Худо же тебе будет.

Вот и обратил Господь человека в птицу длинноногую, с носом длинным, и по прозвищу Бжек (Аист), и сказал ему:

– Ступай, собери всех гадов, которые из мешка расползлись, а сам оставайся Бжеком на всю жизнь.

Вот и пошел Бжек бродить по рекам, по озёрам, по трясинам да болотинам и всюду разыскивал расползшихся от него гадов.

Оттого Бжек и умен, и домовит, и народ его любит. Ежели Бжек в деревню прилетит, да на какой крыше гнездо своё сложит, – мир и счастье этому дому. Ну, а кто гнездо его разорит, тому плохо будет. Сам Бжек, по воле Божьей, отомстит злому человеку.

Щёлкнет он клювом, высечет искру и подожжёт избёнку – и залить того огня никак невозможно.

18. Святые строители

Давно это было, как задумал князь Владимир Красное Солнышко построить в Овруче[5] златоверхую церковь во имя св. Василия Великого.

Начали было строить, да только дело с самого начала не заладилось. То рабочих людей не найдешь нигде, то камня на стройку недостает, то самому князю за разными делами за работой присмотреть недосуг… Так и заглохло это дело. Кто был на работе, – те подождали немного и разошлись, куда глаза глядят, – нам, дескать, тут делать нечего.

А жил-был о ту пору некий праведный человек, который и молитвой, и добрыми делами Богу служил. Горько и тяжко стало ему, как проведал он о том, что случилось, и взмолился он:

– Господи Боже!.. Подай мне силы и возможность возвести церковь Твою!..

И видит он вдруг, что подходит к нему сам Василий Beликий, и с ним двенадцать других старцев – видом благообразные и все словно светом озаренные… И сказал Василий праведному человеку:

– Не скорби, старче. Ныне созвал я двенадцать святых на подмогу – церковь во имя моё возвести!..

Обратился Василий Великий к старцам и говорит:

– Ну, братцы, пособите нам – во славу Божию!..

И увидел тут праведный человек чудо-чудное, диво-дивное.

Засучили святые строители рукава, пошли камни таскать, известь мешать, стены класть, – работа так и кипиг…

Живо стены возвели, стали у церкви купол сводить, – а тут подошли из Киева еще двенадцать святых, что принесли с собой красного камню для лепоты-красы. Приходят, а церковь уже кончена. Делать нечего, – они камень сложили около и ушли.

И по наше время ещё много этого камню там лежит.

Когда было на Руси лихое безвременье и пришел Мамай безбожный, скрыл от него Господь эту церковь, зарастил ее лесом дремучим со всех сторон. И доселе Господь обрушенные стены церкви хранит, потому как строили её угодные Ему люди. А народ окрестный нет-нет, да камень оттуда возьмет, да на дорогую могилу и положить…