Меня уже не существует

Я уперся ногами и руками в противоположные стены и попробовал подтянуться вверх, держась на упоре. В какой-то момент мне удалось, но потом силы мне изменили и я неуклюже опустился на пол. Да уж, хоть в размере я и уменьшился, но детская гибкость ко мне не вернулась.

И вдруг перед глазами у меня снова встали двери кладовки, только с большой высоты, когда я вскарабкался между стенами почти до потолка, и за этим образом скрывалось что-то еще. Что-то смутное, но интересное и важное, целый спектр удивительных событий… какой-то сон. Перед мысленным взором возникли некие туманные обрывки, настолько неясные, что сознанию не получалось их уловить, они просачивались через его сети. Космический корабль… возле нашего дома… должен нас забирать…

Я вспомнил! Это был сон, который снился мне в далеком детстве, когда мне было лет восемь, может восемь с половиной, как мы любили считать в том возрасте. Но во сне я был старше, мне было лет 12-13. Мы сидели с мамой и папой в комнате перед телевизором и смотрели какой-то фильм. За окном уже стемнело. На мне был надет черный гольф с горловиной, который я проносил в детстве много лет – это я точно помню. Тот самый гольф, что я вчера надел для похода в магазин, я и сейчас в нем! Вдруг на улице прямо перед окном в воздухе завис космический корабль… нет, светящийся круглый объект, полностью сотканный из яркого синеватого света. Просто я знал, что это космический корабль. А еще я знал, что они прилетели забрать нас на другую планету, потому что Земле в ближайшее время грозит уничтожение, и они собирают определенных людей, чтобы увезти с собой до того, как это произойдет.

Как я это узнал, почему мы попали в данную касту «определенных» и что произошло сразу после этого – я уже забыл. Помню только, как потом я стоял в узком проходе между прихожей и кухней, а мама суетилась, собирая вещи, которые мы возьмем с собой в полет. И я от нечего делать, снедаемый ожиданием, вскарабкался вверх, упершись в стены, и смотрел на белые створки кладовки. И старался запомнить этот момент, вместить в него всю мою земную жизнь, думал о том, как это окажется от меня далеко. Да и не просто от меня, оно вообще исчезнет, навсегда разрушится, Земли ведь не будет. А я полечу в совершенно другой мир, за много световых лет отсюда, скрытый в глубинах космоса. Невообразимый, ничем не напоминающий Землю, в малейшей детали он будет иным. Что ждет меня там?

Воспоминание, набегавшее волнами на сухой пляж сознания, замерло в прошлом. Оно уже не вторгалось с треском в мое теперешнее, прошел первоначальный эффект, но осталось сильное послевкусие чудесных ощущений, что я испытал во сне. Само по себе удивительно – вспомнить сон из далекого детства. Данный факт уже повергает в трепет, который пускается в круговой пляс с ностальгией. Неизбежной была следующая мысль:

«Как этот сон связан со всем, что сейчас происходит? Почему я вообще его вспомнил?»

Я задумался и что-то начало складываться, но тут же рассыпалось. Ничего не получалось. Я призывал логику, но в итоге при каждой мыслительной попытке все больше погружался в ощущения из сна. Ощущения без ответа.

9

Я решил позвонить своему другу Владу и попросить его принести мне сигареты. Я все думал, как мне избежать похода в магазин, и вдруг ко мне пришла эта идея. Я понимаю, что здесь есть риски – первый и самый главный это то, что он мог меня забыть. Такое страшно представить, ведь Влад мой лучший друг, но с нынешней тенденцией у всех меня забывать… К тому же он ни разу не позвонил за все время, что я сижу дома. Второй риск заключался в его реакции, когда он зайдет в квартиру и увидит меня. Какой она будет – неизвестно. И какой бы она не была, для меня это все равно станет стрессом, мукой и стыдом. Но снова идти в магазин грозит мне еще большим стыдом, а тут хотя бы появится шанс рассказать кому-то о том, что со мной происходит.

Я решил больше не терять время на сомнения, взял телефон и набрал его номер. Подумал – хорошо, что есть мобильные, ведь я там у него в любом случае записан по имени (или фамилии, как он часто ко мне обращается) и даже, если он меня забыл, это простимулирует его память.

После долгих гудков, на протяжении которых на меня постоянно накатывало желание нажать «сброс», Влад взял наконец трубку.

– Алло.

– Привет, дружище. Как поживаешь? – спросил я неуверенно.

– Э-э, я – хорошо.

В его кратком ответе слышалось смятение. Он не понимал с кем говорит.

– Ты что не узнаешь меня? – спросил я и мой голос дрогнул.

А в голове пронеслось:

«Даже зная, что будет, нельзя к такому полностью быть готовым»

Последовала пауза.

– Да как-то не узнал пока. – А потом: – Так с кем я говорю?

Во рту у меня пересохло. Одно дело представлять и совсем другое – в действительности слышать неподдельно смущенный голос друга, который вдруг не знает – кто ты такой.

– Это же я – Дима Селерин. Влад, мы с тобой еще со школы дружим. Ходили в один класс в 10-м и 11-м. Я же по любому у тебя в телефоне подписан. – Я запнулся.

В трубке послышалось шуршание. Похоже, Влад отвел мобильный от уха, чтобы сверить услышанное с именем на экране. Там наверняка подписано «Селерин». Но сейчас для него это просто слово. Пустое слово, не скрывающее за собой никаких воспоминаний. Просто фамилия среди многих давно забытых фамилий, имен и прозвищ в телефонной книге. Возможно, он сразу, как только брал трубку, задался вопросом: «Кто же этот Селерин?», но, вместо образов, ответом была черная пропасть в сознании.

Влад молчал, а я отчаянно думал, что бы еще такое назвать. Что-то очень меткое, поскольку раз он не возмущается и не бросает трубку, значит есть шанс.

– Мы с тобой часто видимся, по сути почти каждую пятницу или субботу, – продолжал я. – Часто сидим у меня, потому что я живу один. Вспомни, сколько раз мы сидели на кухне и общались… Могли часами трындеть…

Я пытался вспомнить наши разговоры в поисках четкой детали, но вдруг все стало размытым.

– А наша последняя встреча… Мы сидели возле моего дома на лавочке, 45-й дом, рядом с бюветом с синей крышей. Я пил сидр и ты сказал, что я как-то уж очень похудел и кажется даже стал ниже ростом… Еще мы говорили про человеческое восприятие и я рассказывал…

– Ох блин!.. Дима! – раздался возглас из трубки. – Офигеть, я действительно на секунду забыл!.. Или на больше… Слушай, надо сходить к врачу, это не нормально. – Влад хохотнул. – Со мной такого раньше не бывало.

Чувствовалось, что он не на шутку перепугался из-за этой аномалии, но я ощутил облегчение.

– Все нормально. Это не в первый раз.

Последовала тяжелая пауза.

– То есть?.. Со мной не в первый раз? – спросил он осипшим голосом.

– Нет, с другими, – ответил я. – Просто многие стали меня забывать… в последнее время. В это сложно поверить, но сейчас кое-что происходит. Со мной происходит… Я не могу рассказать все по телефону, слишком это невероятно. Поэтому лучше, если ты просто зайдешь ко мне и сам все увидишь.

– Но… я сейчас в Виннице у бабушки, буду поздно вечером. Могу зайти сегодня, если надо, но это будет часов 11-12… ночи.

Влад говорил очень настороженно. Нужно, чтобы он хоть немного успокоился, ведь впереди его ждет еще больший шок.

– Нет, не надо, зайдешь завтра после работы, – сказал я. – Единственное – еще попрошу тебя взять мне два блока сигарет. «Bond» синий. Деньги при встрече отдам.

Я надеялся избежать этого пояснения, но…

– Просто я не могу выйти из дома, – сказал я и прикрыл глаза.

– Э-э, ясно. – Все тот же настороженный тон. – Точно не скажешь в чем дело?

Я покачал головой с закрытыми глазами.

– Не могу, – еле выдавил я.

На меня неожиданно нахлынула всепоглощающая безысходность, я готов был заплакать. Я помассировал веки пальцами, чтобы не пустить слезы и сказал:

– Зайди завтра, пожалуйста, и перед тем, как идти – набери меня. Хорошо?

– Да, конечно. Я приду, – искренне ответил Влад. – Ну а ты там держись… Не знаю, что еще сказать.

– Спасибо. – Я усмехнулся. – За день ничего особо не поменяется. Так что до встречи.

– До встречи.

– И Влад… – Я замялся, он молча ждал. – Постарайся не забыть меня до завтра.

10

Я не ложился спать до поздней ночи, поскольку выспался днем. Похмелье к вечеру отпустило, но после разговора с Владом, несмотря на успех, я погрузился в безнадежное отчаяние. Вязкая трясина поглотила меня с головой, и я захлебывался гадкими настроями, раздражающе хрустящими на зубах.

Я с ужасом представлял, как пройдет завтрашняя встреча, какие эмоции будут на лице моего друга, как он в шоке попросит меня объяснить, а мне нечего будет ответить. И проблема не только в том, что мне нечего ответить другу, я сам себе не могу пояснить данные события. Как это остановить? Что со мной будет? Я на самом деле не знаю! Но неужели мне плевать? Неужели я не буду пытаться искать выход?

Но я ведь пытался. Звонил своему товарищу-врачу, искал информацию в интернете. Прописывал разные запросы: «я уменьшаюсь», «я исчезаю» и получал всевозможные ответы – от компьютерных игр до женских историй о похудении, но только не то, что мне нужно. Лишь при одном запросе среди психологических статей и исповедей в блогах, мне попалась одна любопытная запись в очередном блоге – «меня уже не существует». Запись была свежей, но под ней не было никаких комментариев, только это и все.

Я понимаю, что она может ничего не значить, никак не перекликаться с моей ситуацией, но вдруг с этим человеком происходит то же самое? Даже если так – я нисколько не продвинулся в данном вопросе. Пару раз заходил снова в этот блог, но ничего не менялось.

Также я не раз планировал предпринять что-то в социальных сетях. Например, разослать всем «друзьям» одинаковые сообщения, вроде: «Привет! Помнишь меня? У меня возникла проблема – я уменьшаюсь с каждым днем». Но я заведомо знал, что это ничего не даст. Большинство просто не ответит, другие отпишутся: «Привет! Прости, что-то не припоминаю» и еще добавят смайликов в знак того, что оценили мою шутку. Даже если бы я придумал хороший текст или написал у себя «на стене» нечто подобное, никто бы не воспринял меня всерьез, потому что для них это лишь странный пост в новостной ленте или письмо незнакомого парня, который почему-то у них «в друзьях».

Вдруг я подумал о своих документах. Не пропали ли они, когда вокруг меня исчезали предметы? Я пошел в комнату и стал рыться в синей папке, в которой лежали паспорт, идентификационный код, военный билет, загран-паспорт и еще куча всякого бюрократического хлама. Все было на месте. А значит и сохранилась информация обо мне во всех инстанциях, где я зарегистрирован. Хоть люди и стали меня забывать и никому не будет дела, если я умру, я не исчезну полностью. На бумаге, в компьютерах, как и в социальных сетях, останется мое имя и свидетельство о том, что я жил на этом свете. Но что мне это дает? Это всего лишь регистрационные формы с сухими данными, заключенными в пустые однотипные слова, они не олицетворяют меня, в них не сохранится моя душа. И то, что они будут тесниться в архивах рядом с такими же, полноценно живущими, в нынешний момент мне никак не поможет.

А может, просто позвонить в больницу в регистратуру и изложить все, как есть?! Но они же подымут меня на смех, даже старый товарищ мне не поверил.

Нет, нужно вызвать скорую помощь! Выдумать что-то, пусть приедут, а я им предъявлю документы, в которых указан мой прежний рост, вот они и пригодятся. Но что будет дальше? Предположим, я вынесу этот позор, они серьезно отнесутся к ситуации и увезут меня. Пусть это и маловероятно, но даже если я пройду первую инстанцию, впереди меня будет ждать еще масса врачей, каждому надо будет все объяснять, снова и снова переживать унижения. Они будут нервно смеяться, не знать, как реагировать, не понимать, что делать и в итоге все равно не смогут мне помочь. А мне во всей этой одиссее придется видеться не только с врачами, я буду проходить бесчисленные коридоры больниц и поликлиник, где полно народу и все будут на меня таращиться! Нет, я этого не вынесу. Нужно обдумать другие варианты.

У меня сложилось ощущение, будто раньше я находился в полусне и особо не беспокоился о происходящем. Словно отринул это от себя, не пускал заразу в сердце. Маялся по квартире часами, размышлял о всяком разном: что чувствуют и понимают деревья, что чувствую, а что понимаю в окружающем мире я, есть ли высший разум. Нафиг мне это надо? Все эти мелочи просто позволяют закрыть глаза на главную проблему.

Спустя некоторое время мне пришлось признать, что до этого я не был настолько слеп и глух к творящемуся со мной, как мне сперва показалось. Что не случилось такого контраста, кардинального сдвига, которым я подспудно желал поощрить свое нынешнее рвение. Все же я метался из стороны в сторону, с серьезным лицом чеканил шаги по прихожей и проматывал в голове разные вероятности. Пытался убедить себя, что я выдержу все тяготы и унижения, если что-то предприму. В итоге в порыве гнева я растрощил хлипкий стул, который стоял возле входной двери наверно еще до моего рождения. Меня охватило бешенство, я захотел выбежать из квартиры, покинуть эти стены, которые всегда были для меня родными, а теперь стали тюрьмой. Последним прибежищем, финальным заточением. Захотелось выйти на улицу и бежать, куда глаза глядят, втягивая носом холодный свежий воздух и чувствуя, как свобода вливается в меня с каждым шагом, с каждым размеренным вдохом.

Я достал пиво из холодильника, пошел на балкон и закурил. Открыл обе рамы, высунулся на улицу и, отводя сигарету в сторону, чтобы дым не перебивал наслаждения, стал вдыхать мокрый ноябрь, который пахнул уже почти по-зимнему. Холодный ветер обжег непокрытые руки, я был в одной футболке, но в остальном я ощутил прилив положительных эмоций. Чувство легкой радости, вытесненное, дремавшее, неожиданно вернулось и выставило свои сенсоры. Но оно оказалось мимолетным и быстро рассеялось. Похоже, настало время резких перепадов.

Я попытался продолжить решать свою проблему, искать выход, но мысли стали вялыми. Стоило мне начать, как передо мной вырастала стена, и если пять минут назад я набрасывался на нее, вооруженный молотом упрямства, то теперь я царапал грубую кладку голыми ослабевшими руками. А что было за стеной? Сейчас за ней была непостижимость.

Мне пришлось признать, что я не найду выход. По крайней мере сейчас. Вот так грубо и прямо. Иногда нужно уметь признать свое бессилие, ведь на самом деле в жизни мы не так уж много контролируем, как нам хочется думать.

Еще мне пришлось признать, но теперь с радостью, а не с горьким цинизмом, что мои размышления о чувствах и тому подобном мне необходимы. Пусть они не решают насущной проблемы, но надо же за что-то цепляться, а к ним я тянусь непроизвольно, сам по себе. К тому же это далеко не худший якорь среди бушующего моря жизни, которое швыряет нас по событиям и выводам, словно щепку по волнам.

Раньше я думал, что таким якорем может служить любовь и семья. Якорем, который приведет меня в более стабильные воды с умеренными всплесками, которые только и будут существовать для необходимого баланса, чтобы я совсем уж не заскучал. А я, вопреки привычному старанию удержаться на штормовой поверхности, которое обычно отнимает все силы, закреплюсь на своем надежном якоре среди спокойных вод, откуда буря будет лишь маячить в отдалении на горизонте, и смогу заглядывать в морские глубины. Умиротворенно созерцать со своей скромной шхуны кишащих там животных, коих я раньше не замечал.

Меня всегда восхищало, что некоторые люди могут прожить в одном браке всю жизнь, по пятьдесят лет и больше. С одним человеком, у которого они засвидетельствовали практически все изменения – и физические, и моральные, и духовные. Сохранение такой единой константы мне всегда казалось уделом людей стойких и положительных. Разумеется, в детстве я не понимал, но уже подсознательно чувствовал, что именно это является самым крепким якорем в море жизни.

Со временем я стал это осознавать, но лишь сейчас понял, что данное убеждение сформировано старыми установками и некоторым идеализированием их. Мы смотрим на выцветшие черно-белые фотографии, на молодых и красивых людей, которые воспринимаются нами еще красивее из-за того, что мы их видели только дряхлыми и морщинистыми. И нам кажется чудесным, что они от той точки А до этой точки Б постоянно были вместе, любовь, выдержанная временем, всегда восхищает, она считается самой великой любовью. Это действительно похвально, но обезоруженные, растаявшие под натиском результата, мы не часто задумываемся – сколько раз за все эти годы они хотели друг друга бросить. Сколько раз доходили до точки кипения, тихо, у себя в душе, так ни с кем и не поделившись. Сколько в этих отношениях было искренности, а сколько компромиссов, порой незаметно переходящих с чьей-то стороны (или даже с обеих сторон) в потакательство и подыгрывание, чтобы не раскачивать лодку. Сколько в решениях не уходить, оставаться вместе – было любви, а сколько психологической привычки, усталости перед конфликтами, боязни остаться одному, желания стабильности. Сколько наконец было вместо любви давления общества с его вековыми правилами и традициями, давления хороших примеров, которые всем по душе (не обязательно из вне, а и изнутри, в облике собственных сформированных понятий); давления тяжелой жизни, при которой наличие поддержки настолько ценно, что может замаскироваться и заменить любовь. Так не врут ли они нам с этих старых фотографий, вводя в заблуждение? Не знаю, но думаю, что если бы любовь и все остальные факторы можно было положить на весы, то они бы часто качались не в ее пользу. Я не говорю, что всегда, уверен – существуют браки, где любовь перевешивает все остальное, но их гораздо меньше, чем браков с сорокалетним стажем.

А наше поколение впитывает из всего этого лишь монументальный результат, а не последовательность и нюансы, и огорчается из-за недолгих отношений, из-за браков в пару лет. Повсеместная нестабильность, которая ведет к внутренней дисгармонии, стимулирует искать ответы в прошлом, идеализировать прошлое, создавая опору в стремительном настоящем. Но не на все вопросы ответит прошлое, как бы заманчиво ни выглядело наше единение с ним, все-таки далеко не любые (даже обширные) проблемы общества ходят по кругу и имеют искаженные отражения в глубине веков. Нет, нынешняя шаткость семейного гнезда, туманное будущее – это цена свободы и возможности искать свою любовь, пробуя отношения на вкус. Цена той здоровой вольности, большей легкости поступков, всего того, что в прежние времена скрывалось за печатью мнимых пороков. Но еще живо в нас эхо былых традиций и это порой создает внутренний конфликт. И стремление к идеализированному якорю, который в том виде, в каком нам представляется – почти никогда не существовал. К спокойным водам, которые по сути (независимо от того, насколько хорош шанс, подброшенный волной) могут быть доступны лишь тем, кто изначально обладает некой гармонией души. Поскольку без этой гармонии душа все равно не приживется в спокойных водах, захочет снова назад, туда, где штормит. Потом наступит дезориентация от непонимания собственных желаний, от смятенья чувств и изматывающего анализа. А после – тоска и раздражение от того факта, что душа в неистовстве, когда по всем признакам окружающей реальности она должна наполниться заветным счастьем. Ведь нет печали более мерзкой, чем печаль без внешней причины, идущая изнутри, на которую мозгу не удается ответить самому себе «почему вдруг так тошнотворно все вокруг». В такие моменты человек испытывает двойное давление из-за неуместности и необоснованности данной грусти, и чем лучше слажена у него жизнь по внешним показателям, тем сильнее это давление. И если внутренняя дисгармония у этого человека настолько сильна, а печаль по некой душевной предрасположенности приходит часто, то он соответственно часто пребывает под гнетом этого двойного давления, подолгу может жить в таком состоянии. И тут порой даже удачный случай не в состоянии переломить этот ход вещей. Хотя человек вполне может продолжать стремиться к жизни в спокойных водах, не сознавая, что неспособен ее прожить.

11

Все-таки Влад пришел. Очевидно, то обстоятельство, что он на какое-то время начисто забыл лучшего друга – настолько его шокировало, отпечаталось в памяти, что теперь даже той неведомой силе, стирающей воспоминания, он был не подвластен. По крайней мере на ближайшие сроки, пока еще свежи эти ощущения, и я часто занимаю его мысли.

Я аккуратно подрезал рукава своего гольфа и штанины, чтобы они не висели, и побрился, надеясь, что без щетины друг узнает меня быстрее. Так странно, даже не удобно было водить огромной бритвой по лицу. Чистить зубы большой щеткой. Дотягиваться до душа, который висел теперь слишком высоко на своем штыре, и я решил, что лучше класть его прямо в ванной, иначе в следующий раз я рискую к нему не дотянуться. Все предметы вокруг преобразились, стали другими.

Влад сказал, что зайдет в восемь и последние 15 минут я метался по квартире. После закурил на кухне у форточки и ждать стало полегче.

Раздался звонок в дверь. Мой друг любил опаздывать, но сегодня пришел вовремя.

Я затушил окурок в банке из-под сардин, что служила мне пепельницей, и бросился к входной двери. Открыв старую хлипкую внутреннюю, я посмотрел в глазок бронированной. Влад стоял с серьезным, спокойным лицом, ни тени улыбки. С упавшим сердцем я открыл дверь.

– Влад, ты только не пугайся.

На его лице отразилось удивление и ужас, рот открылся. Он смотрел на меня сверху вниз и не шевелился.

Мне было сложно выдавить хоть слово, и я молчал, стоя на пороге и дожидаясь, когда минет его первый шок. Спустя секунду я обнаружил, что вытянулся во весь рост, чтобы казаться выше. Всеми фибрами души я хотел хоть как-то скрасить этот тяжелый для себя момент.

– Ну заходи, сколько можно там стоять, – неуверенно сказал я, отступая в квартиру.

Еще мгновение друг оставался на месте, а после бросился бежать к лестнице.

– Влад, постой! – крикнул я, вернувшись на порог.

Уже схватившись за перила, он замер и обернулся. Лицо еще больше исказил ужас. Я никогда не видел его в таком состоянии, никогда не видел таким большим, и на какой-то миг я даже засомневался – Влад ли это на самом деле? А в его глазах напротив промелькнуло некое узнавание, словно до этого он вообще был без понятия – кто перед ним. Это узнавание своей ничтожной малостью кольнуло меня в сердце, вместо радости я испытал отчаяние, а оно быстро улетучилось с лица моего друга, оставив там только страх. Может в нем на секунду ожило множество воспоминаний?

Что бы там ни было, оно рассеялось и Влад побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через одну-две ступеньки и врезаясь в стены.

– Подожди! – крикнул я, выбегая из квартиры. – Влад!

Я оперся на перила и еще раз выкрикнул его имя. Отчаянно, истерично, и сам испугался своего вопля.

– Неужели ты?.. – тихо добавил я, но не договорил.

Еще некоторое время я слышал его удаляющийся топот и шуршание куртки. Потом раздался металлический лязг захлопывающейся двери подъезда.

Я побрел назад в квартиру и подумал, что у всех глазков на моем этаже сейчас, вероятно, сгрудились соседи, привлеченные моим криком, и наблюдают за странным карликом на тускло освещенной лестничной площадке.

Кто это? Почему он заходит в ту квартиру? А кто там живет? Да что-то не припомню.

Ах, да какая разница! Они все равно об этом завтра забудут. Я сейчас могу помочиться им на двери и возможно кто-то выйдет дать мне в морду, но все равно потом об этом не вспомнит и будет только диву даваться – откуда у него пятно на обивке.

«Я могу теперь делать, что угодно. Для мира меня уже не существует» – мрачно подумал я, заходя в квартиру и закрывая за собой дверь.

12

Сигареты Влад все-таки забыл купить, хоть я и напоминал ему об этом, когда мы созванивались за пару часов до встречи. Либо они у него были с собой, хотя через плечо у него висела лишь маленькая сумка, куда блок просто не влез бы. Сложно данную забывчивость приписать к аномальной, но все же я думаю, если бы нам удалось поговорить, то, когда я бы спросил:

– А где сигареты? Я же просил тебя взять два блока.

Он бы удивленно пожал плечами и сказал:

– Ты просил? Странно, я такого не помню.

Уверен, что так бы и было.

Сейчас я не беспокоился из-за того, что мне рано или поздно придется выйти в магазин. Мои мысли поглотила сама эта необыкновенная аномалия, ведь в ней скрывалось еще много загадок.

Во-первых, если всерьез задуматься, то как это вообще возможно – кого-то заставить забыть другого человека? Ведь память, сознание – это не склад с отдельными файлами, как мы любим иногда сравнивать. Все переплетено между собой, любая ассоциация может вызвать воспоминание. Бывает в каком-то месте, среди смешения красок наше восприятие поймает определенный оттенок и начнет взывать к некой атмосфере, скрывающейся за ним, обращать туда свое сознание и пытаться разобраться, с чем это связанно, с какой ситуацией. Словно луч фонаря, бороздящий темную комнату забытых чувств, так и не перешедших на вербальный уровень, но жаждущих, чтобы их нашли. А за этими чувствами могут скрываться воспоминания, зарытые так глубоко, что если бы мы не набрели на этот окольный путь, то никогда бы их не обнаружили. И как это все можно вырезать, будто стереть файл на компьютере, ведь такие вещи не поддаются никаким математическим вычислениям. А может это сделали не математически, а совершенно иным способом, нам абсолютно недоступным? Но тогда эта сила должна хорошо разбираться, как у людей в голове все устроено, и суметь препарировать нас.