На земле Заратуштры

По мере того как я продвигаюсь вперёд, замечаю, что вдоль стен располагаются двери – множество деревянных резных дверей с удивительной красоты орнаментами. На одной из дверей я замечаю борющихся друг с другом тигров; на другой – аистов, вьющих гнездо. Я насчитываю около двух десятков дверей – насколько же огромен этот коридор? – прежде чем наконец оказываюсь в конце, у широкой нефритовой лестницы.

Выбравшись из воды, я, шлёпая босыми мокрыми ногами по ступеням, поднимаюсь неспешно наверх. Когда я миную последнюю, оказываюсь в просторной зале с высоким куполом и длинными нефритовыми колоннами. На полу я замечаю мозаику, изображающую солнце и луну. В самом центре огромной залы стоит деревянный круглый стол, за которым сидят, как и сегодня днём, Мальми и её сёстры.

Когда я подхожу к ним, Мальми молча берёт меня за руку – и я иду, ведомая ею, к выходу; за нами бесшумно следуют её младшие сёстры. Замечаю украдкой, что одеяния их изменились: подолы стали такими длинными, что волочились вслед за ними по полу, а плечи и груди их теперь украшала россыпь сверкающих жемчужин. Одежда Мальми изменилась тоже: теперь поверх платья на ней был тёмно-синий плащ, украшенный сверкающими камнями. На секунду мне показалось, что её плащ был соткан из кусочка ночного неба.

Когда сёстры выводят меня из огромной залы, мы оказываемся с ними прямо посреди бескрайней мёртвой пустыни. В свете ночи она выглядит ещё более пустой и мёртвой, чем днём. Обернувшись, я вижу не маленький домик Мальми, а настоящий дворец с огромным куполом, возведённый из драгоценных камней. Башни его кажутся такими высокими, что, я уверена, шпили их касаются звёзд.

Не проронив ни слова, Мальми, Сеги и Теги чуть отходят от меня; я замечаю, что их ноги тоже босы, как и мои. Ступая по сухой потрескавшейся земле, они шагают вперёд, дойдя, видимо, до нужной точки, останавливаются – и берутся за руки.

Мальми вытаскивает из-за пазухи маленький кинжал. Её сёстры протягивают ей свои руки – она режет палец сначала Теги, затем Сеги, а после – и себе самой. Они вытягивают ладони перед собой, и я вижу, как капли их крови разбиваются, падая с кончиков их тонких пальцев, о землю.

– Моё имя Теги-Пари, – говорит младшая из сестёр, – и я – владычица Озёр.

– Моё имя Сеги-Пари, – говорит средняя сестра, – и я – владычица Рек.

– Моё имя Мальми-Пари, – говорит старшая из сестёр, – и я – владычица Морей.

Когда Мальми произносит свои слова, небо над ними содрогается. В следующую же секунду от неба, словно какое-то полотно, начинает отслаиваться ткань. Звёзды сыплются вниз, будто бусины с порвавшейся жемчужной нити, а затем на землю неукротимым потоком хлещет морская вода.

Она быстро заполняет всё вокруг, я даже не понимаю, каким образом, – но уже через несколько мгновений и я, и три сестры оказываемся под водой. Почва под ногами размякает – и вместо сухой потрескавшейся земли я уже стою на мягком песчаном дне.

Вода, окружившая нас, оказывается солёной на вкус; у меня щиплет в глазах, но – вот чудо! – я продолжаю дышать как ни в чём не бывало, будто мы всё ещё стоим на суше.

Опустившись на колени, Мальми руками что-то нащупывает в песке и затем поднимает это что-то перед собой. В её руках – маленькая нефритовая шкатулка.

– Посмотри вон туда, – говорит мне Мальми, и я следую за её взглядом, – там был твой дом.

Вдалеке, словно построенный из песка, возвышается мираж до боли знакомого мне дома. Пока я, разглядывая его, угадываю в расплывчатом силуэте дом своего отца, Мальми вкладывает в мои ладони шкатулку и открывает её. Опустив глаза, я вижу в ней браслет из круглых нефритовых бусин.

Море, беспокойное и бурлящее, окутывает меня потоком неугомонных течений и нахлынувших вдруг воспоминаний.

Я смотрю на виднеющийся вдалеке силуэт дома и вдруг вспоминаю: да, там был дом моего отца, и я тоже жила там когда-то. Я перевожу взгляд на трёх сестёр, чьи платья превращались теперь в морскую пену и волны, и я вспоминаю: это же Сув Пари[4], хозяйки и владычицы вод. Я опускаю глаза и смотрю на браслет, покоящийся в нефритовой шкатулке, и вижу на нём до боли знакомый орнамент.

Вихрем цветных пятен проносится передо мной череда воспоминаний, оставленных мною и погребённых под умершим некогда морем; вихрем давно позабытых сцен в голове кружится поток образов и ломает меня изнутри. Я хватаюсь за крупицы памятных дат и слов, и в голове фрагмент за фрагментом, шажок за шажком складываются картинки. Меня больше нет здесь и сейчас.

Я начинаю вспоминать.

2

Мне снова шесть лет, и у меня разбито колено.

Я падаю и коленом напарываюсь на острый камень, так беспардонно расположившийся на узкой просёлочной дороге. Надо мной смеются, и я слышу этот смех – этот гнусный смех, каким обычно смеются, осознавая абсолютную вседозволенность, – отовсюду.

– Так ей, колдовской дочке, – слышу я прямо над своей головой; толпа мальчишек хохочет, и один из них решается даже пнуть меня, когда я пытаюсь подняться на ноги.

Колено саднит, и, опустив глаза, я вижу, что разбила его в кровь. Красная и тягучая, она смешивается с дорожной пылью и превращается в бурую гущу, которая напоминает мне яблочную пастилу. В итоге, я поднимаюсь на ноги; мне всё ещё очень больно, но я изо всех сил стараюсь не обращать на боль внимания.

– Поделом тебе, поделом, – приговаривает один из мальчишек, строя при этом несусветно забавные рожи. У него густые чёрные волосы, большой неровный нос и несуразно пухлые губы. Он напоминает мне поросший картофель – такой же коричневый и нескладный, кривой, будто выросший в бедной на минералы почве. Этому мальчику кажется, что, когда он кривляется, его лицо становится страшнее и уродливее; я же понимаю, что по-настоящему страшен и уродлив он, когда кривляться перестаёт.

– За что вы так? – спрашиваю я их, а про себя думаю: м-да, сейчас-то не за что – хорошо, что они мысли читать не умеют; хорошо, если они вообще умеют читать.

Я спрашиваю у них об этом, потому что они напрямую виноваты в моём падении. Шла себе, никого не трогая, и мир обнимал меня, как заботливая мать обнимает любимую дочку; шла, наслаждаясь прохладным ветерком и разглядывая зеленеющие деревья, что расположились рядами вдоль дороги. Ещё немного – около пары недель, – и они начнут плодоносить. Я предвкушала сладость вишен и урюков и представляла, как набью себе живот яблоками – сочными красными яблоками – и буду есть их и есть, пока не стану такой большой и круглой, что смогу катиться, словно огромный мячик, по дорогам. А то и вовсе смогу, набрав в лёгкие побольше воздуха, взлететь, словно большущий воздушный шар. Я шла и думала об этом, безмятежная и весёлая; на мне были светло-жёлтые шорты и белая майка, заботливо выстиранные и выглаженные тётей Лилией.

Сейчас же моя одежда больше напоминала поле битвы двух кланов каких-нибудь крошечных пылевых дикарей, решивших порешить друг друга своими пыльными копьями и мечами-пылинками именно на моей белой майке и на моих светлых шортах. Я с досадой сжимала кулаки, и мне немного хотелось плакать – поэтому, когда в ответ на свой вопрос я услышала лишь смех, повторила с бо́льшим напором:

– Зачем вы это сделали?

– Да потому что ты девчонка и ты – чудовище! – ответил мне мальчишка с выбитым зубом и родинкой у тонкого острого носа.

Его друзья засмеялись, и мне подумалось: какие же всё-таки мальчики невыносимые! Одно то, что я была девочкой, вовсе не значило ведь, что я чудовище!

– Да что вы с ней болтаете! – тот из мальчишек, что всё это время стоял в отдалении, прислонившись спиной к стволу старой почтенной яблони, вдруг подал голос. – Тут не болтать нужно, а делать.

Его голос показался мне устрашающе холодным; он говорил не как ребёнок, решивший вывести свою шалость из-под контроля, – нет. Он говорил, скорее, как взрослый, как один из тех взрослых, на которых указывали пальцем мои тётки, говоря: «Не разговаривай с незнакомцами, а особенно – с вот такими».

У этого мальчишки были сальные чёрные волосы, совсем не выгоревшие на солнце. Он был, в отличие от всех остальных, довольно высоким и выглядел старше их всех. Больше всего запомнились мне его глаза – чёрные-чёрные, они смотрели на меня, и мне показалось на какую-то долю секунды, что у него совсем нет белков – только чёрные зрачки, пятнами растекающиеся в разные стороны.

У него были очень злые глаза.

Чутьё меня не подвело – оно вообще довольно редко меня подводило. Когда мальчишки вопрошающе взглянули на своего старшего товарища, он, усмехнувшись – совсем недобро, – наклонился к земле и, зачерпнув ладонью пригоршню мелких камешков, сказал мне только:

– А теперь – беги.

Я не сразу поняла, что это значило, и поэтому осталась стоять на месте, глядя на него как на умалишённого. Не думала, что он сделает то, что собирался сделать; думала, что, если убегу – это будет значить, что я даю слабину, что я даю этим мальчишкам повод смеяться надо мной и показывать на меня своими загорелыми пальцами с обгрызенными ногтями. Я не думала тогда, что такие злые глаза могут принадлежать только злому – всамделишно злому – человеку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Хосе Аркадио Буэндиа слушал россказни призрака Пруденсио Агиляра» – отсылка на отрезок из произведения Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества».

2

Пери – фантастические существа в виде прекрасных девушек в восточной мифологии.

3

Алмауз Кампыр – злая ведьма, персонаж узбекских сказок.

4

Сув Пари – водяные пери (узб.).