Послание к десятой Эви

Фанхи Лазви

Послание к десятой Эви

Пролог

Мироздание – огромная величественная крепость – всегда была во всех существующих мирах той осью, вокруг которой эти самые миры и вращались. Их было бесконечное количество: огромные и совсем маленькие, огненные и ледяные, цветные и черно-белые, волшебные и вполне обычные, заурядные. Было время, когда люди не верили в существование других миров, пока однажды утром не проснулись и не обнаружили, что живут в совершенно новой реальности. Мир стал неожиданно необыкновенным, волнующим и пугающим для обывателей, уже привыкших к размеренной жизни. Миллиарды существ из бесконечного числа измерений оказались лицом к лицу друг с другом. Вначале между ними существовала взаимная неприязнь: они боялись друг друга, воевали между собой. Однако постепенно все они научились жить в новом мире, потому что тот хранил бесконечное число возможностей для осуществления любой, даже самой дерзкой мечты; неисчислимое множество любых вероятностей, причем таких, что способны вскружить голову даже сказочному чародею.

Этот мир был одновременно и похож, и не похож на те сферы, из которых он был соткан, подобно веществу, которое ученые синтезируют из уже известных ингредиентов. Здесь простирались белые покрытые вечным льдом равнины, плескались бескрайние океаны, манили к себе глубокие и таинственные пещеры, а воздушные острова со стоящими на них замками и монстрообразные мегаполисы просто поражали воображение. На раскинувшихся от горизонта до горизонта полях и лугах так же неспешно, как и сотни лет до этого, паслись ленивые коровы, а пастухи ровно так же, как их деды и прадеды, заигрывали с пастушками. Огромные яки помогали расчищать снег для прохода в замок ётунов, неподалеку от которого росло Мировое древо. На вершине этого древа, уходящего своими ветвями в космическое пространство, стоял небесный замок. Внутри него князь демонов Ахзарг уже вплотную подходил к тому, чтобы обыграть своего вечного оппонента архистратига Ромуила в кости. Сбоку от игравших висела турнирная таблица, по которой было видно, что демон проиграл уже несколько сотен различных игр. И вот сейчас его косматая рогатая голова с замиранием сердца следила за вращением двух черных игральных костей. Лежавшие неподалеку две изящные кости Ромуила показали 4-4.

Одна из черных костей остановилась на цифре 6. Демон зажал губы, и, казалось, даже перестал дышать. К сожалению, второй цифрой на кости оказалась единица, и небесный замок потряс вой проигравшего владыки преисподней.

– Не переживай, тебе обязательно повезёт в следующий раз, – улыбнулся Ромуил и похлопал демона по плечу. Тот нахмурился, поджал губы и разревелся.

– Я подумал, ну уж сейчас-то, в шестьсот шестьдесят шестой раз, я у тебя выиграю. Ведь это демоническое число. Демоны при таком раскладе обязательно выигрывают, – проревел Ахзарг и придвинул к себе ангела так близко, что его лицо оказалось аккурат напротив зареванного глаза демона. Слезы демонов оказывают на кожу ангелов примерно такое же воздействие, как плохо подобранный тональный крем, и поэтому Ромуил старался всячески удержаться от того, чтобы случайно не задеть капли своими крыльями.

– Вообще-то это человеческое число, – немного поразмыслив, ответил ангел. – Как говорится, ни нашим, ни вашим. Хочешь подискутировать об этом? Что же, я не против. Только еще раз прошу, не воспринимай свой проигрыш так близко к сердцу.

– Ты такой добрый. Можно я пообедаю, а то уже давно ничегошеньки не ел? – всхлипнул Ахзарг и, отломав ухо у стоявшей неподалеку статуи каменного зайца, судорожно впился в него всеми своими четырьмя сотнями клыков. – Можед, макнем го мне? – проговорил он, прожевывая камень, словно слегка залежалый зефир. – Шехира, кштати, ошен рада была бу выдеть тебя. Та и осталные шукупы тоше.

– Разве тебе не нравится гостить у меня? – сказал Ромуил и пропустил белоснежную штору сквозь пальцы, словно ленту. Через мгновение она уже закрыла собой вид на облачные дали. – Передай Зехире, что мне очень понравились её печенья.

Уже никто не помнил, кому из них первому пришла в голову мысль поселиться в Мировом древе, объединившим одной осью небесный замок и преисподнюю. Ахзарг вместе с воинством тогда поселился ближе к корням, а Ромуил с сонмом ангелов выбрал верхушку дерева.

Поначалу демоны и ангелы враждовали между собой, и их битвы сотрясали Мировое древо, которое после их сражений стало походить на поистине фантасмагорическое сооружение. Ахзарг утверждал, что оно стало похоже на огрызок яблока, а Ромуил не соглашался с ним, говоря, что теперь Древо напоминает ему цветок, у которого есть бутон, стебель и корни.

После многих столетий сражений, в которых никто не хотел уступать, они решили заключить временное перемирие. На текущий момент это был уже сто сороковой год перемирия, если считать по демонскому календарю. Ангельский календарь слишком сложен для людей и включает в себя дробные дни и солярные ночи.

В Ромуила была влюблена Зехира, главный суккуб. Это её стараниями демоны и ангелы помирились. Сам Ромуил пытался сделать из Зехиры достойную себя пару, но та на его беду так и осталась демоницей.

У архистратига была пара среди девушек-ангелов по имени Сафарита. Одно время они втроем образовывали любовный треугольник, но стараниями мудрых девушек этот узел был развязан. Ромуил так и остался холостяком, а Зехира и Сафарита стали лучшими подругами. В ту эпоху, когда отгремели последние межгалактические воины, нужно было наконец зарыть топор войны.

Демону Ахзаргу были неинтересны любовные похождения, его интересовало устройство мироздания и судьба. Он не понимал, почему он родился демоном, а не кем-то другим и всячески пытался об этом узнать.

Много раз то ангел, то демон прилетали друг к другу в гости на крыльях вдоль стебля, развивая потрясающую скорость. Один раз они даже устроили своеобразное соревнование: нетрудно догадаться, кто тогда победил в нем, а кто потом горько плакал и три недели не разговаривал с товарищем. Правда, с какой бы бешеной скоростью Ахзарг и Ромуил ни летели, они всегда останавливались у небольшой выемки, примерно посередине стебля. Именно здесь, в этом самом месте, двенадцать лет назад они обнаружили маленькую девочку.

– Это кто? Человек? – нахмурился тогда демон. – Возьми его ты, я боюсь подхватить от него какую-нибудь человеческую заразу.

Ангел осторожно поддел кончиком изящного мизинца малышку и посадил её на кончик своего крыла. Здесь следует упомянуть, что, хотя Ромуил был много меньше и стройнее, чем Ахзарг, так что лицо ангела было соизмеримо с огромными глазами демона, но не нужно упускать из виду, что тело князя тьмы было соизмеримо по масштабам с небольшим авианосцем. Поэтому и Ромуил по человеческим меркам был гигантом.

– Это девчонка! Ей не место здесь! Давай я сожру ее, а? Меньше хлопот и меньше проблем. Все равно никто не узнает.

– Тя-тя! Хочу к маме! – пролепетала девочка испуганно взирая то на одного, то на другого.

– Я буду знать, – сухо констатировал ангел. – Хотя в одном ты действительно прав, тут ей не место. Чему её смогут научить два мужлана?! Малышке нужно попасть к таким же существам, как и она сама. Кому-то из нас нужно отнести её к людям.

Демон промолчал, поскольку знал, что из демонов получаются едва ли не худшие няньки в мире, за исключением, быть может, нянек-ангелов. И те, и другие в своем рвении буквально забивают в младенце его человечность, перетягивая его н ту или иную сторону…

– Как там она? – пропел Ромуил, вытягивая себя и соседа из пучины воспоминаний. – Есть какие-нибудь новости из города? Я слышал, что осталось всего два красных цветка. Похоже, что в этом мире уже нет места Правильным.

Демон покачал косматой головой и молча уставился вдаль.

Глава 1. Об Эви

Шел тридцать четвертый год эры Междуцарствий. Её начало ознаменовалось безоговорочной победой над расой бессмертных завоевателей, а окончание – рождением новой тирании. В историю Эдреса эта эра вошла как эпоха Перемен, ибо тогда перед миром, который едва успел сбросить иго прежних угнетателей, возник туманный соблазн сложить оружие и установить мудрую гегемонию девяти великих народов. Однако спокойная жизнь не устраивала ни богов войны, которые непрестанно подстрекали князя Валисира, под чьим командованием находилась могучая армия хануванцев, ни его оппонента, герцога Орза, собравшего под своим флагом легион петраскеян. Ведь наступало то время, когда на равнине Спорных Земель можно было определить победителя в вечной борьбе двух рас.

Противник князя Валисира – немолодой, но весьма горделивый герцог Орз с не менее свирепым и гораздо более кровожадным воинством – мечтал полностью уничтожить супостата. Ведь между воюющими и люто ненавидящими друг друга народами не было совершенно ничего общего. Была, как гласили предания, легендарная общая Родина и такой же легендарный общий предок, но даже уже спустя сотню лет после его смерти в него мало кто верил. Теперь – и подавно. В старом мире или в новом, нигде больше не было двух других народов, которые ненавидели бы друг друга больше, чем кровопийцы и вурдалаки.

Между тем, в тот самый исторический момент их взаимная неприязнь наконец-таки достигла предела. Атмосфера раскалилась настолько, что казалось, будто сухие ветряные потоки, сталкиваясь, высекали искры, а топоры войны были выкопаны и готовы были вот- вот схлестнуться. Они не намерены были сдаваться, ибо их ненависть к противнику была столь велика, что ей нечего было противопоставить. Тогда лишь вмешательство восьми наложниц смогло спасти мир от надвигающейся катастрофы…

– Кого-кого? Наложниц? – изумленно переспросил учитель и поправил спадающие на нос квадратные очки типичным жестом поучающих кого-то очкариков. Стоящий возле школьного цилиндра – сильно эволюционировавшего аналога классной доски – пухлый паренек залился пунцовой краской, а классные товарищи разразились громким и насмешливым хохотом. Ни в одном мире нет класса, который при удобном случае не позлорадствовал бы неудаче товарища.

– Восемь наложниц, они там… решили… – на «пятерку» вызубренный урок безвозвратно катился в тартарары.

– Вот придурок, «наемниц» перепутать с «наложницами», – раздался бас крупного парня по имени Дэн, личности в школе известной, если не сказать – легендарной. Будучи абсолютно уверенным в том, что в каждом классе он обязан проучиться столько лет, какова цифра класса, Дэн неукоснительно следовал правилу, изобретенному им самим. Сейчас это был его четвертый раз в шестом классе, и парень буквально разбивался об стенку, чтобы и в этот раз остаться на второй год. Хотя их классный руководитель, профессор Манки, прямо пригрозил Дэну, что насильно переведет его в следующий класс. Вылететь из школы парню не грозило, как и никому другому. Ведь это была необычная школа, и за всю ее историю из нее никого не выгоняли.

– Дебилоид! – диким хохотом ревел Дэн, и ему вторил практически весь класс, кроме стоявшего у доски раскрасневшегося мальчика Томаса, учителя и тех ребят, которые считали, что смеяться над товарищем очень плохо. Надо признаться, была там еще одна девочка, что находилась рядом с выходом, слишком о чем-то задумавшаяся, а потому и не слышавшая ни того, что говорил мальчик у доски, ни того, почему все над ним так смеются. Это было состояние полного погружения в себя, когда абстрагируешься от реальности настолько, что начинаешь засовывать в ноздри и уши лежавшие на столе карандаши.

– Восемь… Наемниц… они, в общем… того… – вызубренный слово в слово урок из учебника оказал для Томаса медвежью услугу. Споткнувшись о первый же камень, он потерял основную нить рассказа и растянулся между двумя смысловыми дорогами, одна из которых символизировала то, что он успел рассказать, а другая – более ветвистая и ухабистая – то, что он, несомненно, рассказал бы, если бы «восемь наложниц» не спутали ему карты.

– Рассказывай быстрее, – нервно торопил мальчика учитель. – Нам уже нужно переходить к новой теме, а мы все еще размусоливаем и никак не закончим с эдрейскими расами. Чего молчишь?! Ладно, все понятно, можешь идти на свое место. Знаешь, древние говорили: «Негоже курице нести гусиные яйца». Если ты был не готов к уроку, зачем сам вызвался отвечать?! Надеюсь, в следующий раз ты выучишь урок лучше.

Если бы урок проходил в нашем мире, то у тех, кто хорошо знал людей, подобных Томасу, возник бы резонный вопрос: как паренек вообще мог что-то вызубрить?! Лень и невежество Томаса были карикатурно утрированы, если не сказать, гиперболизированы. Чтобы выучить хотя бы две строчки, мальчику нужно было приложить все свои скудные волевые резервы. Так бы оно было, если бы урок проходил в нашем трехмерном мире. В этой же Вселенной, самой большой из вселенных, дикообразном многомерном мире, время было величиной инертной, наподобие массы, а поэтому времени, выделенного на подготовку уроков, хватало и отличнику Асперу, который всегда с аптекарской скрупулезностью готовил домашние задания, и школьному трутню Дэну, который делал уроки с усердием морской звезды. Хватало этого времени и Томасу.

Когда неуклюжий толстяк, поднявшись по ступеням уходящей лестницей вверх полукруглой аудитории, занял свое место, учитель раскрутил стоявший посередине цилиндр, служивший чем-то вроде классной доски. Со всех сторон на его поверхность упали бледные световые лучи и, отражаясь, будто от зеркала, явили перед шестиклассниками проекцию битвы князя Валисира и герцога Орза. Причем явили настолько отчетливо, что ребята сами будто бы очутились внутри сражения.

Долговязый, в вязаном белом пиджаке, напоминающем видавший виды больничный халат, по полю битвы носился учитель истории, постоянно кликая пультом и делая оригинальные жизненные паузы, как на видеомагнитофоне, чтобы успеть указать тот или иной ракурс сражения. Ученики следили за ходом мысли учителя со своих мест и конспектировали ключевые моменты в свои транспаренторы. В принципе, чтобы детально все разглядеть, школьникам даже не нужно было подниматься из-за парт; сидячих мест здесь не было вообще, а все ученики стояли, облокотившись о парту – деревянное возвышение, напоминающее лекторскую кафедру. Чтобы ноги не уставали, сзади была предусмотрена специальная мягкая спинка в рост ученика. Настолько уютная, что некоторые, в частности Дэн, даже умудрялись спать стоя.

Транспарентором назывался технический прибор, представляющий собой шестимерный прозрачный куб, внутри которого находятся специальные нанонейроны, способные записывать, воспроизводить и хранить информацию. Причем человек сам выбирает, в какой форме он будет хранить данные и допускает ли он их эволюционирование, или они должны остаться неизменными. Например, чтобы написать «Оду цыпленка», нужно лишь мысленно сформировать краткий сюжет и допущения, а затем из предложенных транспарентором результатов выбрать, в какой форме вы хотите получить законченное произведение: детская сказка, боевик, любовная драма, мультфильм, сектантская брошюра и прочее. Транспарентор через некоторое время выдаст то, что вы заказывали. Интересная история приключилась с профессором Жаэ, который, введя в транспарентор слово «Ать'ч», получил на выходе сорокатомный сборник формул.

Между тем, по полю брани летали отрезанные головы и отрубленные конечности – зрелище, в принципе, жуткое даже для взрослых, но ребята каждый раз наблюдали за ним с неподдельным интересом.

– Гляди, сейчас будет, – один из учеников знаками показал своему ближайшему соседу. – Сейчас появятся… – от предвкушения искрометной шутки он обслюнявил собственный кулак, – восемь «наложниц»!

Восемь воительниц с диким победоносным криком жестоко вмешались в ход сражения. Их атаки были стремительны и мощны, так что и светобоязненным хануванцам, и лунолюбивым петраскеянам пришлось спасаться бегством.

– Ты видел? – жестами спросил паренек у своего соседа, но тот покачал головой. Его товарищ разозлился:

– Ну, ты даешь, Аспер! Приглядись-ка повнимательней, какие огромные сиськи у той стриженой! – сказал мальчик показал на себе примерно пятидесятый размер груди (хотя потом отряхнулся, чтобы ничего такого к нему не пристало), но такие габариты явно не соответствовали действительности. Десятый, одиннадцатый – не больше.

– Я не могу разобрать, кто из них кто, а ты про «сиськи»! Почему тебя волнует только это! – раздраженно заметил сосед. Причем сказал он это довольно громко для того, чтобы его соседка слева перестала витать в облаках.

Какая-то скукотня, – произнесла про себя девочка. – Опять битвы, воины. Ничего интересного. История скучна. Школа – вынужденная нелепость. Жизнь – слепая вероятность. – Она посмотрела в сторону толстяка Томаса, который от страха спрятался под партой. Ей даже показалось, что она почувствовала его страх, хотя точно знала, что бояться им нечего. Тем более на уроках истории. Как говорится, есть птицы, которые никогда не поют, а уж если запоют, то дурным голосом – эта характеристика в полной мере отражала поведение Эви на уроках.

Из того, что привлекает детей ее возраста в сказках и историях, Эви не нравилось абсолютно ничего: ни волшебники, ни герои, ни прекрасные принцессы. Девочка понимала, что настоящих волшебников в их мире нет, герои – дремучий пережиток прошлого, ну, а вероятность для нее вдруг стать принцессой была примерно на полпроцента больше, чем, например, для Дэна. Будучи редкой разновидностью детского скептика-пессимиста, Эви всегда и везде убеждала себя в бессмысленности и никчемности всех происходящих вокруг нее событий. Эви представляла собой словно собирательный образ вечно недовольной школьницы, не умеющей заводить друзей. Но, как правило, у таких людей, как она, друзья заводятся сами.

Правда, существовало то единственное, что заставляло душу юного скептика нежно трепетать: её родители, пропавшие много лет назад. Лишь воспоминания о них и о том возрасте до трёх лет, когда мама и папа еще были с ней, были для девочки священными. Однако в школе она была вольна думать о том, о чём хотела, и так, как ей этого хотелось.

Не заметив, как ее мысли начали обретать словесное очертание (а так уже бывало, и не раз), витающая в облаках Эви вдруг неожиданно для себя обнаружила, что уже на протяжении нескольких минут оживленно спорит с учителем. Причем, как ей даже показалось, она начала одерживать верх в этом споре, и, если бы не прозвенел звонок, ей бы удалось положить учителя на обе лопатки, доказав ему всю ненужность такой науки как История.

Все школьные кабинеты и студенческие аудитории мира устроены одинаково: впереди учеников всегда доска, справа находится дверь, а слева – окно. Кто придумал именно такое расположение – до сих пор неизвестно. Правда, рассказывают, что один профессор-феминист из Северной Италии решил как-то поменять местами мебель в кабинете так, чтобы дверь находилась слева, а окно справа. Каково же было его удивление, когда ученики начали выходить в окно и смотреть на дверь. По-видимому, у них произошел когнитивный диссонанс. По крайней мере, именно это профессор написал в своем отчете перед расстрелом за подрыв доверия к североитальянскому образованию. Разумеется, потом профессор счастливо спасся от гибели и до конца своих

дней зарекся что-то где-то переставлять. Тем не менее, несчастный опыт североитальянца никак не остановил тех, кто спроектировал школьные кабинеты этого мира.

– Ну ты даешь! – произнесла одноклассница, когда Эви зашнуровывала ботинки. На плечо девочке опустилась женская рука. – Так спорить с учителем может только бешеная сорвиголова. Даже Дэн такого не может себе позволить. А ведь он дурак.

– Я просто высказывала свою точку зрения, – сказала Эви, поднимаясь с корточек и глядя на свою собеседницу. Перед ней стояла Ивон, ее одноклассница и местная красотка, если так можно называть шестиклассницу. По крайней мере, в её классе практически все девочки завидовали красоте Ивон: ее манере одеваться, краситься и причесываться.

Эви же, быть может, и было знакомо чувство зависти, однако она совершенно не понимала, как и в чем ей следует завидовать размалеванному пугалу, одетому в такую одежду, какую она никогда бы в жизни не надела. Ну, за исключением тех случаев, когда можно было кого-нибудь хорошенько позлить.

В свою очередь, Ивон была очень привязана к однокласснице и всем подряд говорила о том, что Эви является ее лучшей и самой любимой подругой. Оно и понятно, ведь трудно было себе даже представить кого-либо другого, на чьем фоне Ивон выглядела бы более эффектно. За исключением, быть может, толстяка Томаса.

Отличительной чертой одежды Эви был коричневый шейный платок в виде короткого галстука, который она сделала из шелкового детского одеяла. Платок она носила всегда – это была и дань памяти пропавшим родителям, и какое-то подобие строгости в школьной форме, которую безуспешно требовали от них учителя. Когда девочка злилась, она имела привычку прикусывать платок зубами, и к настоящему моменту платок был уже штопан – перештопан, стиран-перестиран. Но упаси Боже уговаривать ее снять этот платок или надеть похожий – услышишь гневную тираду в свой адрес. Кроме платка, на Эви была темно-зеленая куртка, похожая на пиджак, дико яркие оранжевые шорты и не менее яркие гольфы цвета «взрыв на конфетной фабрике», причем, каждый разного цвета, которые напрочь перекрывали то подобие строгости, что было выше пояса.

Волосы Эви росли каштановыми клоками и были совершенно непослушными – они торчали во все стороны и никак не хотели признавать никакого средства для укладки. Девочка для красоты подвязывала их белой ленточкой, которая никакой смысловой нагрузки не имела, а болталась на волосах, как приставший к спине кота обрезок скотча.

Ивон же была одета совсем иначе: кружевное белое платье, похожее на свадебный наряд ретроградной цыганки, и диадема из стекляшек и пластика делали её похожей на принцессу в представлении детей возрастом до трёх лет. Очевидно, что администрация школы была более благосклонна к одним ученикам, позволяя им носить то, что вздумается, в то же время, как к другим предъявлялись особо жесткие требования. Пару десятков лет назад в качестве школьной формы безуспешно пытались внедрить эластичные комбинезоны белого цвета, покрывающие все тело с кончиков пальцев ног и до шеи. Застегивался этот комбинезон дурным образом на молнии сзади. Ах, да, сверху еще был капюшон, скрывающий волосы так, что было не совсем понятно, кто стоит перед тобой – мальчик или девочка. Во всяком случае, от такой радикальной идеи отказались, позволив ученикам самим выбирать себе школьную одежду, но тогда уже сами ученики для себя приняли решение носить что-то строгое. Правда в случае отличника Аспера это был строгий костюм, непременно с галстуком, чистый и выглаженный, а в случае многогодника Дэна – шнурки черного цвета. Не очень ясно, правда, выглаженными они были или нет.

Любая строгость повредила бы образу Ивон, но учителя простили бы ей, даже если бы она пришла в школу в скафандре. Главным оружием красавицы-шестиклассницы были большие круглые светлые глаза, которые в данный момент смотрели на Эви особым взглядом, не обремененным никакими перегрузками, в особенности, умственными.

– Я просто сказала, что думала, Ивон, – обычным тоном произнесла Эви. – Я и правда считаю, что то, что мы изучаем, вряд ли нам когда-нибудь пригодится. Можно было бы просто видеоряд просмотреть. Зубрить-то зачем? Но нет, нам не нужно никакого понимания – только зубрежка, зубрежка и зубрежка… Бесит! Но вот ты что-то выглядишь какой-то, я бы сказала, слишком радостной, аж противно. Иди, молока кислого выпей, что ли.

– А ты думаешь, поможет? – обрадовалась Ивон. У нее был абсолютный иммунитет против сарказма, на который она реагировала как-то по-своему, по-ивоновски, оставляя в своей голове лишь безопасные огрызки фраз. Например, если бы ей кто-то сказал: «Ты красивая, но такая дура, Ивон», то она бы услышала: «Ты красивая, Ивон». – Надо будет попробовать как-нибудь. Слушай, у меня к тебе дело. Ты ведь не откажешь мне, правда-правда?! Ты ведь знаешь, что очень скоро состоится большущий спортивный фестиваль. Подруга, ты себе даже не представляешь! И там же будет он, Грегори! Ах! Ты ведь знаешь, что он самый красивый парень в школе! Он такой лапочка! Такая душка! Да, но ты только послушай, какой у меня план. – Ивон подхватила медленно уползающую в сторону Эви, которая поняла, что будет дальше, за локоть и притянула ближе к себе.

Грегори Газго был спортивным красавцем из выпускного класса. За ним бегали практически все школьницы – и его параллели, и намного младше. Идеально сложенный блондин с телом небожителя имел лишь один видимый глазу недостаток: он был младшим двоюродным братом шестиклассника Дэна, того самого великовозрастного обалдуя.

– Ты должна пойти со мной, – произнесла Ивон и её глаза вспыхнули, как два бенгальских огня в новогоднюю ночь, – мы обязаны попасть с ним в одну команду. Это мой шанс! Нужно только узнать, в каком виде спорта он будет соревноваться. И ты мне поможешь в этом, подруга.