скачать книгу бесплатно
– Что ты думаешь насчёт Мякишева? Как он справляется? – спросил Твидов.
– Михаил Фёдорович – отличный сотрудник! – отчеканил Хомяков.
– Вот и хорошо, – вдруг подмигнул ему Андрей Афанасьевич и, взяв чистый лист бумаги, подал его подчинённому. – Вот внизу и напиши, что ты как представитель рабочего коллектива предлагаешь Мякишева.
– Куда? – машинально спросил Хомяков.
– А вот это уже, друг мой, не твоего ума дело, – ухмыльнулся Твидов, но Алексей Петрович смутился. – Не на путёвку, не бойся! Не о море речь! – рассмеялся он.
– Да какое уж тут море. Я вам отчёты лучше принесу, – пошёл в отказ Хомяков.
«Хитёр, подлец!» – подумал Твидов.
– Путёвку, кстати, я решил тебе выделить. Сразу две штуки – тебе и жене. А Мякишеву – нет, пускай работает лучше, – сказал он.
Алексей Петрович сразу расслабился, он уже даже торжествовал, но боялся выдать свой восторг, поэтому старательно сжимал тонкие губы и лишь довольно хмыкал.
– Тут распоряжение из министерства пришло, и гриф, видишь – «совершенно секретно», – Твидов помахал конвертом у Хомякова перед носом. – Показать не могу, сам понимаешь, – добавил он.
– Да мне и не нужно, – начал уже оправдываться Алексей Петрович.
– Вот и хорошо. Человек от управления требуется, но ты мне нужен тут. Работай. А отправим мы Мякишева. Отчёты его, если что, я тебе и перепоручу, – сказал Андрей Афанасьевич.
Хомяков принялся писать.
Когда Алексей Петрович закончил и отпросился в уборную, Твидов приказал Маргарите Тимофеевне позвать Мякишева. На разговор с ним ушло минут десять. Всё оказалось проще, чем Андрей Афанасьевич себе представлял. Михаил Фёдорович даже не спорил, а Твидов, чувствуя, что у него нет сил врать, просто передал ему листок с адресом, сказав, что там ему всё и объяснят.
Рабочее время закончилось. Отпустив водителя и решив взять такси, Твидов пробыл у себя в кабинете ещё час.
Разобравшись со всеми делами, он достал бумагу по Мякишеву. Андрей Афанасьевич вновь задумался, правильно ли он поступил?
Такие вопросы за все годы службы редко посещали его. Подобными рассуждениями Твидов не задавался. Руководствовался он не морально-этическими соображениями, а распоряжениями и циркулярами сверху. Там, наверху, знали, что делали. И ответственность тоже брали на себя. Андрей Афанасьевич твёрдой рукой писал нужные цифры, открывал и закрывал проекты, назначал и увольнял людей так, как от него требовалось. И никак иначе.
Твидов никогда не размышлял о последствиях. Но сейчас, столкнувшись один на один с конкретным человеком, пускай и чужим, даже малосимпатичным, Андрей Афанасьевич засомневался. Каждый раз, пробегая глазами листок, он старался смотреть сквозь строки, чтобы не вчитываться в страшные слова «вероятный летальный исход», оставить в сознании как можно больше белых пятен, за которые можно будет потом ухватиться, чтобы попытаться растворить в них свои воспоминания. Когда в нём однажды заговорит совесть.
Документ Андрей Афанасьевич решил не уничтожать. Он спрятал его вместе с распиской Мякишева в портфель.
Вызвав такси, он сразу поехал на дачу. Дочери он решил позвонить уже оттуда. «Пускай сама с собакой разбирается, не умрут без меня», – угрюмо подумал Твидов.
Выходя из кабинета, он глянул на папки с отчётами Хомякова. Андрей Афанасьевич запер их в ящик стола. «Наверное, перед женой путёвками сейчас хвастается», – раздражённо подумал он, чувствуя себя особенно отвратительно из-за того, что связался с таким мерзавцем.
5. Прощание
Когда Мякишев вернулся домой, дождь из дробных серых капель перешёл в непроглядный ливень. Едва Михаил Фёдорович успел заскочить в подъезд, как небо хлынуло вниз холодным мраком. Он поёжился.
На лестничной площадке пахло ужином. «Котлеты», – понял Мякишев.
После разговора с начальником в голове у него всё перемешалось, а сама беседа была для Михаила Фёдоровича сейчас какой-то бесцветной кляксой, разобрать в которой он совершенно ничего не мог. Бумагу, показанную ему, он читал вскользь. Мякишев больше слушал, что говорил ему Андрей Афанасьевич. А говорил тот весьма пространно.
В итоге, раздумывая о завтрашнем мероприятии, как решил для себя называть эксперимент Михаил Фёдорович, он почти успокоился, решив поверить, что всё не так страшно.
Единственное, что не давало ему покоя, это формулировка «вероятный летальный исход». Твидов объяснял, что под словом «вероятный» следует понимать «возможный», а возможность умереть существует всегда, – даже если он просто будет пить кофе или решит перейти дорогу, – да и исчисляться она может какими-то долями процента и быть по своей сути «теоретической возможностью».
Мякишев попытался принять для себя, что всё это не более чем формальность.
«Они ведь не могут просто так взять и убить меня? Я ведь не преступник какой-то!» – думал Михаил Фёдорович, убеждая себя, что сама мысль о его вероятной смерти – глупа, и ещё одна глупость – переваривать всё это в себе.
Семье Мякишев решил ничего не рассказывать. Он подумал, что лучше просто соврать, чтобы не волновать без причины жену и дочь. Тем более малышка всё равно ничего не поймёт, даже если он решит рассказать правду.
В прихожей запахи стали резче. Михаил Фёдорович почувствовал, как сильно проголодался, и даже позабыл о завтрашнем мероприятии.
Встречать его никто не вышел. Мякишев разделся и снял обувь. Он отворил дверь – в пустой гостиной тараторил телевизор. Начались новости. Молодой загоревший ведущий бойко рассказывал, как хорошо становится жить. Всё лучше день ото дня. И будет ещё лучше, уверял он, заглядывая с экрана Михаилу Фёдоровичу прямо в глаза.
Мякишев отвернулся и отправился на кухню. Ольга Дмитриевна накрывала на стол, а Зина с аппетитом уминала ещё горячую котлету.
– Привет, – кинула ему супруга, не отрываясь от шипящей сковороды.
Мякишев поцеловал дочь, на что та улыбнулась набитым ртом, сжимая в одном кулачке надкусанную котлету и протягивая свободную руку к блюду, чтобы схватить ещё одну.
– Сейчас ужинать будем, – всё так же не глядя на него, жена поставила на стол кастрюлю с пюре.
В ванной Мякишев старательно избегал своего отражения в зеркале, уставившись на тонкую струйку желтоватой тёплой воды. Когда он вернулся на кухню, жена и дочь уже ужинали.
Есть картошку Зина не хотела, зато надкусила уже третью котлету. Мать пыталась с ней спорить, но девочка, не переставая улыбаться, словно насмехаясь над ней, категорически шла в отказ. Михаил Фёдорович едва не рассмеялся.
Ольга Дмитриевна положила ему в тарелку котлеты и пюре, подала хлеб.
Нужно было с чего-то начинать разговор.
Мякишев вспомнил, что завтра они собирались ехать за продуктами в супермаркет, а потом должны отвести Зину в кино. Уже были куплены билеты. Какая-то очередная современная мультипликационная муть, как понял Михаил Фёдорович из кислотной афиши. Но всё это было неважно: если его дочь хотела смотреть такие мультики, ему было плевать, как бы безответственно это ни выглядело.
Только сейчас Михаил Фёдорович понял, что, утаивая свои планы на субботу, ему необходимо что-то соврать. Мякишев посмотрел на жену и дочь: они не отрывались от тарелок, а Зина даже начала понемногу клевать пюре.
«Вот и хорошо», – почему-то подумал он.
– На завтра у меня планы немного поменялись. Начальство вызывает, – начал Михаил Фёдорович.
– Мне, значит, снова всё самой делать? Ясно. Как и всегда, – ответила Ольга Дмитриевна.
– Там что-то срочное, – соврал Мякишев.
– Снова у Твидова? – жена взглянула на него и нахмурилась.
Обманывать её становилось всё тяжелее.
– Нет, в городское управление надо съездить.
– В субботу?
– Да их не поймешь!
– Тебя повысить собрались или уволить? – безразлично ухмыльнулась Ольга Дмитриевна.
Все её мысли сейчас были далеко: сначала в супермаркете, откуда ей придётся самостоятельно тащить все пакеты и дочь, а потом в кинотеатре, куда нужно было успеть отвезти малышку после обеда.
– Просто по работе. Новый проект, – сказал Михаил Фёдорович.
– Давно ли тебя стали к новым проектам подключать? – недоверчиво спросила жена.
– Там всё очень серьёзно, поверь. Жаль, бумаги у Твидова остались, я бы тебе показал, – оправдывался Мякишев, удивляясь, с какой лёгкостью сейчас лжёт.
– Брось, – равнодушно кинула ему супруга.
Они продолжали ужинать. Ольга Дмитриевна будто что-то знала, но сдерживалась, поэтому старалась не смотреть на мужа.
Мякишев ел без аппетита. Ему даже захотелось немного выпить. В последний раз он выпивал ещё на восьмое марта – с тех пор у них где-то остался коньяк. Михаил Фёдорович даже знал, где именно припрятана бутылка. Но встать, чтобы достать её, или попросить супругу он не решился – тогда бы она точно заподозрила, что что-то не так. Что он обманывает.
И он сдержался. Мякишев заставил себя съесть четыре котлеты вместо привычных трёх и даже зачем-то попросил добавки картошки. Ходить после ужина Михаилу Фёдоровичу было тяжело.
Ольга Дмитриевна первая нарушила прерываемое лишь звуками из телевизора молчание, заметив, что всем завтра рано вставать и пора укладываться спать. После ужина Зину уже клонило в сон.
Лёжа рядом с женой, Мякишев не мог уснуть. Ужин давил на желудок, было трудно дышать. Супруга повернулась к нему спиной. Как обычно. Она казалась спящей, но Михаил Фёдорович боялся шевелиться, чтобы жена не спросила, почему он ворочается и что же случилось.
Он попытался считать баранов: так его учили в детстве. Но, как и тогда, у него ничего не получилось. Представлять скачущих через заборчик лохматых рогатых зверушек было невыносимо скучно. Они сливались в одно большое раздражающее пятно, спать от которого хотелось всё меньше. Мякишев бросил считать на четвёртом десятке.
Михаил Фёдорович вновь начал прокручивать в голове разговор с Твидовым, пытаясь найти в нём какие-то ответы, но ничего не выходило. Мякишев был так растерян, что даже не мог сейчас точно вспомнить, как вёл себя начальник – был ли он хотя бы немного испуган. Он не помнил, сколько длился их разговор. Ему просто показывали бумагу и гриф «совершенно секретно». Михаил Фёдорович читал, но ничего не понимал. Сейчас он не был до конца уверен, что там действительно говорилось о «летальном исходе», даже если он был «возможным», а не «вероятным». Или наоборот? Мякишев уже не знал. Не знал, как лучше.
Он только вспомнил, или ему и это казалось, что на прощание Твидов как-то по-особенному долго жал ему руку. Ещё его попросили написать расписку, что он ознакомлен со спущенным документом, после чего Андрей Афанасьевич выдал ему листок с адресом, заполненный чьей-то чужой рукой. И больше ничего.
Незаметно для себя Мякишев уснул. Снов он не видел. Всю ночь Михаил Фёдорович так и пролежал на спине. Где-то он слышал, что в такой позе можно и умереть. Но он был жив. Значит, так было нужно.
Он проснулся первым, а когда вставал с кровати, Ольга Дмитриевна даже не шелохнулась. «Значит, не притворяется, тем лучше», – подумал Мякишев.
Михаил Фёдорович вышел в соседнюю комнату, где спала дочь, и начал быстро одеваться. Уходить, не простившись с женой и ребёнком, думал он, было как-то не совсем правильно. Но что он мог им сказать? Говорить о чём-то было поздно.
Мякишев глянул на часы – почти восемь. Ехать было нужно через весь город. Он планировал успеть к девяти. Точное время ему не назначили, но Твидов попросил его прибыть пораньше. «Если они работают по субботам, в девять там уже должно быть открыто», – думал Михаил Фёдорович.
Он заглянул в спальню – его жена не реагировала: немного поджав ноги к животу, застыв, она лежала лицом к стене. Из занавешенного окна в комнатный мрак пыталось пробраться хмурое утро.
Выходя, Мякишев поцеловал дочь. Девочка открыла глаза.
– Папа, мы пойдём сегодня на мультик? – спросила Зина.
– Обязательно, – ответил Мякишев, чувствуя, как его душат слёзы.
Он быстро обнял малышку.
– А где мама? – спросила она.
– Зиночка, доченька моя, – принялся причитать Михаил Фёдорович.
– Мама на кухне? – девочка села на кровать.
– Спит мама. Разбуди её, – Мякишев ещё раз быстро обнял дочь и, не обращая внимания на её вопросы, поскорее выскочил из квартиры.
Заперев дверь, он бросился вниз по лестнице.
6. Тишина
Когда Мякишев добрался до указанного адреса, металлические тучи, угрожающе нависавшие с самого утра, расползлись: из-за их разбросанных вразнобой лохмотьев выглянуло солнце.
После вчерашнего дождя на улице было свежо и прохладно. Субботний город спал. Лишь изредка ехали куда-то, притормаживая, чтобы пропустить стайки пешеходов, одинокие автомобили. Из парка на кольцевую остановку по мокрому, зияющему дырами луж проспекту, чтобы подобрать с непривычки хмурящихся в утренних лучах пассажиров, размеренно полз пустой автобус. Жизнь вокруг оживала.
Остановившись перед безликим бетонным зданием, где вместо секретной лаборатории вполне мог располагаться склад спортивной одежды или любой другой объект, Мякишев услышал, как на другом конце улицы где-то во дворах затявкала невидимая ему собачка: должно быть, совсем маленькая и чрезвычайно при этом энергичная. Заворковали на грубом, грязном козырьке над входной дверью голуби – одна из птиц свесила голову, внимательно разглядывая раннего гостя. До Михаила Фёдоровича донеслись обрывки чьих-то голосов, приглушённая вспышка женского смеха. Возможно, это был ребёнок?
Мякишев оглянулся: улица была всё так же пуста.
Автобус, забрав людей, отъехал. Проспект снова был безлюден.
Никого не осталось. Всё смолкло. Затих собачий лай, исчезли голоса. Михаил Фёдорович задрал голову – голуби тоже сгинули.
Он потянул дверь на себя – она нехотя поддалась. Мякишев оказался перед двумя другими дверьми: одна вела вверх, другая – вниз. Первая была закрыта, вторая – распахнута: мягкий свет выхватывал кусок круто убегающей вниз лестницы.
Сутулясь, боясь удариться головой, Михаил Фёдорович спустился. Внизу был голый коридор, заканчивающийся ещё одной дверью, на этот раз массивной и железной. «Как в морге», – подумал он.
С потолка от плоских круглых ламп лился глухой свет.
Мякишев приблизился к двери. Справа от неё была кнопка звонка. Он нажал её. Через пару секунд с той стороны что-то щёлкнуло, перед его лицом открылось зарешёченное окошко, не замеченное им ранее. Михаил Фёдорович попытался заглянуть внутрь – там мелькнули большие серые глаза. Мякишев отвёл взгляд.
– Фамилия? – раздался голос.
Михаил Фёдорович назвался. Окошко захлопнулось. С другой стороны двери снова заскрежетали – на этот раз громче. Лязгнул замок, дверь приотворилась. В проёме стоял человек в военной форме без погон и опознавательных знаков.
– Разрешите посмотреть, – охранник протянул ладонь.
Мякишев догадался, что речь идёт о выданном ему листке, и, порывшись в карманах куртки, извлёк требуемый клочок. Солдат быстро изучил его и, ничего не говоря, лишь коротко кивнул, после чего дверь отворилась шире.
Михаил Фёдорович оказался в новом коридоре – ещё с тремя дверьми. За его спиной снова загремел замок. Он оглянулся: кроме открывшего ему военного, никого не было.
– Куда мне? – спросил Мякишев.
– Вам в лабораторию. Вот сюда пожалуйте, – охранник вдруг расплылся в улыбке, словно был очень рад видеть Михаила Фёдоровича.
Или же просто издеваясь. Он подтолкнул Мякишева к одной из дверей.
– Вот прямо сюда, – продолжал зубоскалить солдат.
Мякишев нерешительно нажал на ручку, дверь отворилась. Он оказался в просторном, хорошо освещённом помещении. В воздухе не пахло ничем таким медицинским: ни лекарствами, ни хотя бы спиртом. У стены располагалась обитая зелёным дерматином кушетка, ничем не отличающаяся от тех, что есть в каждой поликлинике. Рядом стояли два офисных кресла.
