скачать книгу бесплатно
Свеча, уронив последние капли жира в бронзовый подсвечник и напоследок моргнув догорающим фитильком, погасла. Дом погрузился во мрак, и Волк наконец-то уснул.
Утром он проснулся от грохота и звона. Приоткрыв глаза, увидел, что его спасительница, убирая в избе, двигает медные кувшины, составляет в стопки многочисленную глиняную и деревянную посуду. Дощатый пол в доме был выметен и начисто вымыт. По всей видимости, хозяйка уже заканчивала наводить порядок, и пробуждение Волка пришлось на последние штрихи. Варяг с удовольствием потянулся, прислушиваясь к ощущениям в своем теле. «Как приятно встать с утра, когда у тебя ничего не болит, а сам ты свеж и бодр», – подумал он и резво соскочил с кровати.
– Доброго здоровья, хозяйка, – сказал Волк по-русски.
И с удивлением услышал ответ на том же языке:
– И тебе, варяг, не хворать.
Хозяйка перешла на греческий и проворчала:
– А ты все-таки прыгай поосторожнее, рана только вчера зажила, не забывай. Иди-ка, садись за стол. Завтрак для тебя нехитрый, но полезный.
Волк приподнял белое полотенце, которым были накрыты сыр и хлеб. Перекусив и запив еду холодным молоком, он обратился к хозяйке:
– Тетушка Софья, ты же христианка?
Получив утвердительный кивок, задал следующий вопрос:
– Расскажи о вере своей и как и зачем ты живешь в этой глуши, далеко от людей, от города?
– Все хочешь знать и сразу? – ответила вопросом на вопрос хозяйка. —
Ладно, раз хочешь знать, тогда слушай. Разговор наш долгий будет.
Родилась я в Македонии, в семье простых крестьян. Македония на тот момент, как и сейчас, – византийская провинция, давшая начало знаменитой Македонской династии ромейских императоров.
И была бы я и дальше крестьянкой, если бы троюродный дядя моей матери не стал императором Василием Первым и основателем правящей по сей день греко-армянской династии. Наши императоры Василий и Константин – его прямые потомки. И жили бы мы со своей семьей небогато и, возможно, счастливо, если бы не решил Василий все свое семейство перевезти к себе поближе, в Константинополь.
А сделал ли он это от чистого сердца, заботясь о благе родственников, или для того, чтобы никто не болтал о его нецарском происхождении, это одному Богу ведомо и самому базилевсу, упокой Господь его душу. Родственников у него оказалось немало. И вся эта толпа малограмотных, неотесанных крестьян и ремесленников очутилась в столице. Каждый из них, кто был мужского пола, получил государственную должность, а семьи их осыпаны благодеяниями щедрого и великодушного императора и допущены ко двору. Многие заняли ключевые посты в церкви и в управлении империей.
Но, как сам понимаешь, толку от этого было мало. Хитрая, жадная малограмотная родня Василия первым делом постаралась отстранить от управления империей и церковью самых работоспособных и талантливых, которые мешали им оголтело воровать и без зазрения совести залезать в государственную казну. Бессовестно обкрадывая собственный народ, они быстро забыли о своем происхождении, погрязли в роскоши и разврате. Всех, кто сопротивлялся этому, интригами и ложными доносами ослепляли, высылали за пределы столицы, а некоторых даже казнили.
Наконец, многочисленная наша родня прочно укоренилась на своих местах, получила доступ к огромным богатствам и, жадно набивая себе карманы казенным золотом, начала безжалостную борьбу между собой за положение при императорском дворе. Самое печальное, что и византийскую церковь участь сия не миновала.
А что же базилевс Василий? Окружив себя бездарными малограмотными интриганами, которые с легкостью заваливали каждое порученное им дело, превращая любое доброе начинание императора в средство собственного обогащения и тем самым губя его на корню, император был вынужден многими вопросами, в основном военными, заниматься сам. Это позволило хоть армию содержать в каком-то порядке и отражать нападения соседей на рубежах.
Империя трещала по швам, народ страдал и бедствовал. Базилевс разрывался на части со своим войском по границам, где ему приходилось отражать нападения соседей. В самой Византии вспыхивали восстания недовольных граждан, организованные бывшей знатью, выжитой из столицы семейкой императора.
К концу жизни Василий возможно и осознал свою ошибку, но изменить ничего уже не мог. И неведомо до сих пор, как он умер, своей смертью или помог кто из родни, чтобы себе расчистить место на троне. Империю лихорадило, то и дело в провинциях вспыхивали недовольства и бунты. Наместники сменяли друг друга, приводя к власти бездарных родственников и приближенных.
Так рождалась Македонская династия, которая правит до сих пор. Как выстояло государство, мне до сих пор непонятно. Наверное, только духовные устои христианской церкви сдерживали ее от развала. Только церковь и вера в Христа на протяжении этих долгих лет скрепляет имперские народы.
Поэтому и вдвойне вредно для государства, когда священник души людские лечит грязными руками и нечистой душой, заботясь о кармане своем и прихотях земных сиюминутных, тем самым людей от веры отвращая. Хотя вера здесь при чем? Она чиста и непорочна, как младенец.
А в церкви служит кто? Человек. Слаб он, грешен, как губка впитывает он пороки общества. Но есть одна надежда, вера Христова силу такую имеет- всю гниль и грязь от себя оттолкнуть, а заблудших на путь истинный направить.
Церковь поэтому и жить будет, что очистить сама себя сможет. Великое добро и справедливость в заветах и в ученье своем она несет. Потому злу, лжи и прочей мерзости людской в ней и рядом с ней места нет, и никогда не будет. Империя, как и все до нее существовавшие, погибнет. Не будет стоять государство, созданное на рабстве, крови и несчастье своих граждан. Такое государство рано или поздно обречено. Очиститься Византия, как церковь, не сможет. Государству, забывшему свое предназначение и заповеди Христа, нет места в истории. Да и на его пороге уже стоят молодые, жадные к жизни и знаниям племена, такие как Русь.
И потому я говорю с тобой, варяг, что вижу будущее твое и твоей страны, которое скрыто еще от тебя, и князю, другу твоему, неведомо. Ты – человек, душой далекий от власти и денег, а потому – свободный по своему духу. А поэтому и веру себе выберешь сам, и власть имущие, ум имея, тебя слушать будут. Понимать, так до конца и не поймут, как любого из нас суть ведающих, но слушать тебя князь Киевский Владимир и уважать за мнение твое бескорыстное и особое будет, это точно. Русь станет христианской. И, поверь мне, уже скоро. Великое государство на ее месте стоять будет в веках, хотя и бед переживет немало.
Многие народы, и те, что с верой иной, в государстве том жить смогут, благодаря доброй душе людей русских и терпимости веры Христовой. Основа Руси – чистая душа ее народа с верой Христовой святой воедино соединенная. И пока основа эта жива, никакие силы народ ваш не согнут и ни один враг вас не повергнет. И как бы ни было вам трудно, Бог вас будет хранить, северный народ, а вы собою сохраните и убережете многих. В этом ваше предназначение, варяг, и твое тоже.
И если хватит широты души и глубины ума, возьмите самое хорошее, что есть в Византии – веру, а золото, омытое в крови людской, оставьте нетронутым, ибо не принесет оно счастья ни вам, ни детям вашим.
И если сложится так, как я это вижу, то суждено вам быть первыми варварами в истории мира, которые пришли с мечом, чтобы наполнить душу народа, а не его карманы. И за это Бог воздаст вам во многом.
А потому и ответ на незаданный вопрос твой. Иди, Византия обречена, заберите с собой на Русь и там сохраните веру святую. Первым из многих сам ты ее обретешь, а следом семью и Родину. В этом – смысл твоей жизни. Без этого свобода твоя пуста и никчемна. Служение отчизне, забота о семье, защита веры своей – высшее предназначение воина. И только на Руси ты воплотишь все это в жизнь, и при этом сможешь сам остаться свободным.
А сейчас собирайся, самое время тебе идти. Князь, поди, уже заждался. Без тебя песня не сложится, не взять ему Корсуни. Помни, воин, вера в учение Господа нашего – залог совести и свободы воли твоей.
Жробейн, приладив к поясу оружие, закинув за спину лук, подошел к знахарке, сидевшей за столом, и произнес:
– Благодарю тебя, тетушка, за заботу, кров и жизнь мою, тобою спасенную. За мысли твои вдвойне признателен. А я пошел, до Корсуни путь не близок. Поспеть бы дня за два.
– Постой, воин, не все свое еще забрал, – она протянула туго набитый кожаный кошель, смотря хитрыми глазами на варяга. – Твой, небось?
Затем, взяв его за руку, проводила на поляну, выгороженную бревнами, где мирно пасся его конь, уже оседланный и готовый следовать в путь со своим хозяином. Видя замешательство варяга, женщина с доброй улыбкой вытащила из-за спины сверток.
– А вот и мой подарок тебе.
Жробейн развернул холст, и в его руках оказалась старая книга в потертом кожаном переплете, инкрустированном золотом, на золотой застежке красовался большой голубой камень. Это было греческое Евангелие.
– Век тебя буду помнить, тетушка. Доведется ли свидеться? Но слова твои до смертного часа в голове моей отпечатаны.
Знахарка указала рукой в направлении знакомого варягу ручья.
– Корсунь там, город найдешь быстро, но будь осторожен.
Она перекрестила вскочившего на коня Жробейна, махнула на прощание рукой и пошла в дом. Волк тронул коня. Тот легко перескочил через изгородь и исчез в лесных зарослях.
В опустевшей лесной хижине Софья стояла на коленях перед иконами с негасимой лампадой и молилась на одном ей понятном, родном языке за него и всех русских, которым суждено было нести веру Христову сквозь века.
Глава 11. Исход
Исход греческой вылазки. Или о том, как жестокость порождает ненависть.
Врубившись в тыл расщепленной надвое фаланги, и тем самым завершив ее полное окружение, русские конники во главе с князем Владимиром вихрем пронеслись от городских стен до своих позиций, срубая на скаку греков, как серп срезает спелые колосья пшеницы.
Князю, находившемуся у северной стены, где он по своему обыкновению проверял боевое охранение войск, потребовалось не более десяти минут после сообщения о греческой вылазке, чтобы отдать необходимые распоряжения, собрать воинов и во главе конного отряда в пятьсот мечей выдвинуться на подмогу воеводе Даниилу.
Бой подходил к завершению, на поле сражения оставались только трупы и стонущие раненые с той и другой стороны. Воевода Даниил, вытирая пот с лица тыльной стороной ладони, доложил:
– Добро, князь, побили мы греков, под тысячу их почти полегло. Из наших – только застава, почти полностью. Она первая приняла на себя удар, все остальные живы. Сейчас дам команду собирать раненых. – И вопросительно глянув вверх на князя, сидевшего на коне, добавил, – соберем всех, князь, и своих и чужих?
– Собирай всех, Данила, негоже им в степи умирать, как собакам, а из крепости им не помогут, – ответил князь и тронул коня в сторону своего лагеря.
Не успел Даниил обернуться, чтобы дать указания, как в тот же миг из-за стены осажденного города с противным, рвущим душу свистом начали вылетать огненные шары. Они разрывались на том месте, где еще недавно шел бой, выплескивая из себя фонтаны огня, разливающегося по степи сплошной огненной рекой, которая мгновенно захлестнула и мертвых, и живых. Страшные крики сгорающих заживо в диких мучениях людей огласили окрестность. У русских воинов, повидавших многое на своем боевом веку, волосы становились дыбом от ужаса происходящего.
Сначала они кинулись к пылающей степи, спасать умирающих, но нестерпимый жар отбросил их обратно, а тех, кто все-таки успел вскочить в эту огненную реку, больше уже никто в живых не видел. Прошло несколько мгновений, пока Даниле громкими окриками не удалось отвести стоявших в немом оцепенении товарищей от опасной огненной грани. В их глазах он видел не страх, а только скорбь, и немой вопрос – зачем? Бессмысленная жестокость происходящего была им чужда и непонятна.
Казалось, что и находящееся в зените солнце, пробивающееся к земле своими лучами сквозь завесу гари и дыма, задает со своей высоты копошащимся внизу людям тот же вопрос. Воевода Даниил опустился на колени и, подняв глаза к небу, негромко произнес: «Господи! Если ты это видишь, прекрати весь этот ужас. Помоги отомстить!»
Первое потрясение воинов от увиденного стало проходить, теперь лица русичей были спокойны и суровы, а в их душах огненным бутоном, жгущим сильнее греческого огня, расцветала ненависть. Князь Владимир, не успевший отъехать далеко от места обстрела, взирал на происходящее с небольшой возвышенности.
Греки с крепостных стен видели за клубами черного дыма силуэт одинокого всадника, застывшего на вершине холма. И каждый из защитников крепости, словно почувствовав его гневный пронзительный взгляд, старался вжаться в спасительные крепостные стены, ибо поняли в тот момент греки, что расплата за содеянное ими сегодня уже близка и пощады не будет.
Мольбы и призывы с одной и с другой стороны крепости были услышаны свыше: подул сильный ветер, небо, и так черное от поднимающейся к нему зловонной гари, стало еще темнее, заволакиваясь грозовыми тучами. Небесную высь прорезали вспышки молний, зазвучали первые басы громовых раскатов. На изможденную августовской жарой и огнем землю упали первые крупные капли дождя, как будто хотели смыть всю грязь и позор содеянного под стенами Корсуни.
И вскоре на землю хлынул ливень. Полыхавший огонь понемногу утихал, и последние всполохи пламени уже не были заметны в выгоревшей степи.
Русские воины, оставшиеся там, где их застала гроза, и прикрывшие головы от проливного дождя щитами, боязливо поглядывали из-под них на громыхающее, в сполохах молний небо. Многие из греков, спрятавшись под стенами от налетевшей внезапно грозы, истово молились.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что жизнь и война в этом мире остановилась. Остановилась в тот момент, когда кто-то большой и взрослый заметил, что игра двух маленьких детей стала беспричинно злой и жестокой. А затем развел их по разным углам, чтобы они не смогли, заигравшись, еще сильнее навредить друг другу.
По навесу княжеского шатра часто барабанил проливной дождь. Его капли гулко ударялись о туго натянутые шкуры, и эти удары сливались в монотонный единый гул, временами тонувший в грохоте громовых раскатов.
Князь Владимир при свете двух церковных свечей читал греческое Евангелие, единственную из книг, которую он возил с собой во всех походах и доставшуюся ему от родной бабушки, великой княгини Ольги.
Читая Евангелие, князь пытался найти объяснение тем событиям, которые произошли в этот день. Эта мудрая книга, как он считал, каждый раз открывала для него что-то новое, поражая своей необъятной глубиной. Читать князю было тяжело. Правая сторона лица так и не оправилась от полученного сильного удара, глаз с каждым днем все больше затягивался кровавой пеленой, как бельмом. Зрение ухудшалось, и потому читать, да еще и при скудном освещении, становилось все труднее. Князь отложил книгу и, раскинувшись на шкурах своего ложа, закрыл глаза и замер, обдумывая прочитанное.
Обладая острым слухом, Владимир сквозь грохот громовых раскатов и шум дождя уловил тихое потрескивание со стороны противоположной от его кровати стенки шатра. Как будто кто-то неведомый аккуратно прогрызал ее. Князь поднялся, выхватил из ножен меч и, взяв свечу в левую руку, прижался к стенке из шкур, неподалеку от того места, откуда все явственнее слышался непонятный звук. В свете свечи он заметил тонкое кривое лезвие ножа, аккуратно вспарывающее стенку его прибежища. Князь поднял меч и приготовился уже нанести смертельный удар непрошеному гостю, когда вдруг в образовавшуюся брешь просунулась голова в остроконечном шлеме, с кончика которого свисал длинный и изрядно вымокший волчий хвост.
Занесенный меч остановился на полдороге и чуть не выпал из руки князя: из-за свисающего волчьего хвоста на него приветливо и озорно смотрел старый, потерянный так надолго, его друг Жробейн.
– Ох, княже, не зашиби невзначай, а то враги не смогли прикончить, так ты им тут как раз с тяжелой твоей рукой подмогой окажешься, – пыхтя, ворчал весь мокрый от дождя Волк, вползая в княжеский шатер через проделанную дыру.
И уже скоро оба сидели за походным столом и, попивая вино, вели неспешную беседу под монотонный шум дождя.
Глава 12. Предательство
Августовским теплым солнечным утром князь Владимир вышел из своего шатра мрачнее тучи, потянулся, разминая затекшее ото сна тело, и отдал короткий приказ дружиннику, охранявшему вход в его шатер :
– Воевод всех ко мне, и быстро.
Охранник кинулся выполнять указание князя, хлюпая сапогами по лужам, еще не просохшим после обильного ночного ливня. Не прошло и часа, как в указанном месте стали собираться воеводы. Первым прибыл дядя князя, Вышата, так как находился непосредственно в самом лагере. За ним стали съезжаться тысяцкие воеводы, с разных концов крепости. Когда все приглашенные были в сборе, князь молвил:
– Ну что, други, пройдем ко мне, а то что-то сыро на улице, да и обсудить нужно многое.
Распахнув полог шатра, князь пропустил воевод впереди себя, и лишь когда все вошли, проследовал за ними. Взорам вошедших предстал сидевший по на пне воин, в высоком шлеме с волчьим хвостом. Князь, остановившись за спиной воевод, произнес:
– Ну, воеводы мои, кто не знаком, познакомьтесь с Жробейном, или, по- нашему, Волком, воином моей дружины, а с сегодняшнего дня моей правой рукой здесь, под Корсунью.
Воеводы все как один поклонились Волку, тем самым признавая его право первенства над ними в этом походе. И только единственный, дядя князя и воевода его охраны, не склонил голову, а с изумлением и ненавистью смотрел на новоиспеченного княжеского военачальника. Владимир все это время пристально наблюдал за ним.
– Что, Вышата, ты как будто и не рад? Не хочешь обняться со старым знакомым? – произнес Владимир, продолжая все так же пристально смотреть на своего дядю.
Вышата стоял молча, опустив глаза в землю, руки его суетливо теребили край пояса.
– Так что скажешь нам всем, дядя? – повторно задал вопрос князь.
Вышата продолжал отмалчиваться. Ноздри князя начали раздуваться, желваки загуляли по скулам, явно причиняя боль раненому лицу. Все, кто давно знал Владимира, могли понять, до беды остается совсем немного. Безудержен князь в своем гневе. Разойдется – не остановить.
Видя это, Волк встал со своего места, вплотную подошел к Вышате, и глядя ему в глаза, произнес:
– Не марайся князь, негоже тебе руки пачкать об эту мразь. – И с этими словами резким движением обезоружил Вышату, выдернув у него меч из-за пояса. Безоружный воевода рванулся к Жробейну, но дюжие воины не дали ему прохода к варягу, тут же повалили наземь, скрутили руки и оставили так лежать посреди шатра.
– А ну-ка, Данила, принеси нам сюда седельные сумки моего дяди.
И через минуту перед всеми были открыты забитые до половины греческим золотом седельные мешки.
Князь вышел на центр шатра, и подойдя к распростертому на полу, воеводе произнес:
– Поперек горла встанет тебе это золото, Вышата. Что ждет тебя, знаешь? Предателям у нас одна смерть уготована. -И, переведя взгляд, на присутствующих, продолжил, – изменником дядя мой оказался, давно, видно, с корсуньскими греками связь имел и о нашем походе загодя им сообщил. Скольких людей положили из-за него! Разведчика, мною посланного до похода в Корсунь, Жробейна – его люди перехватили по дороге, убить пытались. Да и здесь в лагере, связь с греками у него видно была, иначе золото откуда? Не из Киева же самого он его с собой тащил? А, дядя? – спросил князь у связанного воеводы, пнув его острым концом сафьянового сапога.
Вышата продолжал молчать, ненавидяще снизу вверх глядя на Владимира.
– Воеводы, привязать его к лошадям, пусть другим неповадно будет. Да на глазах у стен ромейских. Пускай видят, как русичи предателей своих на части рвут.
Воеводы подхватили Вышату под связанные руки и волоком потащили из княжеского шатра.
– Даниил и Волк, останьтесь со мной, дело к вам есть, – бросил князь в спину покидающим шатер воеводам. Званные князем, остались стоять на своих местах.
– Значит так, воины. Ты, Жробейн, вместе с Даниилом – в ответе за крепость. Костьми лягте, но последний срок – через три дня – город должен быть нашим. Времени под стенами сидеть больше нет. А теперь идите, обо всем важном сообщайте мне не мешкая. К вечеру жду от вас хороших известий.– И Владимир сделал жест рукой, давая понять, что разговор закончен.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
