скачать книгу бесплатно
Волк переоделся в простые холщовые штаны и такую же рубаху, присел на дубовую лавку за накрытый стол и позвал хозяйку. Она села напротив варяга.
– Бери, что видишь, все на столе, не стесняйся.
Волк и не стеснялся. Вдыхая запах жареного мяса, заворачивая его в тонкую необычную лепешку, он только сейчас понял, как проголодался за все это время. Хозяйка налила в деревянные кружки какого-то незнакомого напитка. Жидкость приятно обожгла гортань и язык, голова слегка закружилась.
– Ты заедай, заедай, напиток-то он крепкий, но полезный, на целебных травах настоянный.
Волк ел молча, внимательно рассматривая хозяйку дома. Одета она была в длинный, почти до пят, цветной балахон из дорогого шелка. Такую ткань он видел в Византии, у купцов с востока – мусульман. Стоила она дорого, потому что привозили ее из далекой страны, и, как говорили купцы, над производством нитей для этой ткани трудились тысячи червяков. Варяг тогда, посмеялся и не поверил.
Ноги знахарки были обуты в греческие сандалии из телячьей кожи. Длинные черные с проседью волосы обрамляли крупное лицо. Выразительные добрые карие глаза насмешливо наблюдали за жадно поглощающим пищу варягом. На шее хозяйки Волк приметил большой серебряный крест с распятием. «Такие кресты носят только христиане, – подумал он, – и знахарка явно одна из них».
Трапеза подходила к концу. Жробейн ощущал приятную истому во всем теле. Его начало клонить в дрему, но он понимал, что послеобеденный сон самое удобное время застать воина врасплох. Да и момент очень уж удачный выдался поговорить со знахаркой по душам. Слишком много накопилось вопросов, а ответы на них могли многое разъяснить и поменять в его жизни.
Жробейн это почувствовал тем внутренним чутьем, которое не раз выручало его в трудных ситуациях. Варяг внутренне встрепенулся, победив послеобеденную дрему, и задал первый вопрос:
– Как называть себя позволишь, хозяюшка? А то столько дней у тебя живу, а имени твоего не знаю. Ты про меня вроде все ведаешь. И звать меня как, и откуда я. А я в неведении маюсь, просвети недалекого.
Варяг с удивлением заметил, что его собеседница просто захлебывается от беззвучного смеха, глядя на лукавого гостя.
Обладая природной сообразительностью, Жробейн сразу понял, что знахарка если не читает его мысли, то каким-то непостижимым образом просчитывает его на два-три хода вперед, поэтому и отбросил все уловки.
– Ладно, тетушка, – определить возраст сидевшей перед ним женщины он так и не смог, а посему подобрал самое вежливое, с его точки зрения, обращение, – выкладывай все начистоту, я очень хочу понять, что же все-таки со мной произошло и почему все так, а не иначе. Зажившая буквально на глазах рана и странные сны, твой дом и этот лес с озером. Ты спасла мне жизнь. Не знаю, как и отблагодарить тебя.
Знахарка, вдоволь насмеявшись и поняв, что собеседник отбросил свои опасения и уже готов к доверительной беседе, налила в две одинаковые, похожие на пиалы, глиняные чаши душистый горячий отвар, выставила горшочек золотистого меда и, положив деревянные ложки на стол, сказала:
– Зови меня Софьей. Тетушкой Софьей.
Зачерпнув из кувшина мед, она опустила его в горячий отвар и стала неспешно помешивать. Варяг последовал ее примеру. Выпив отвар, Волк почувствовал, как приятное спокойное тепло разлилось по всему телу. Воздух заполнился душистым ароматом, дышать стало легче. И вскоре он ощутил, что его усталость и раздражение куда-то улетучились. И сейчас за столом перед знахаркой сидел прежний, полный сил варяжский воин – Волк, вольный дружинник князя Киевского Владимира.
Словно угадав в нем все эти перемены, знахарка продолжила:
– Благодарить надо не меня, Жробейн, а Господа нашего. Услышал он твой призыв, дал мне найти тебя и силы дотащить до дома. А там уже только воля Его позволила ране твоей зажить так быстро. Лекарства мои помогают, но на чудеса они не способны. Так что Бог бережет тебя, варяг.
А насчет врагов своих не беспокойся. Мало кто знает про это место, а если кто и знает, сам без моей воли и Божьей помощи найти не сможет. Защищено оно от глаз людских. Днями будешь по лесу бродить, рядом пройдешь, а домик мой не увидишь. Проверено это уже не раз.
Благодарность мне твоя, воин, приятна, но не нужна. За добрые дела не жди благодарности. Дела добрые самому Богу угодны. И потому для тебя нужны много более, чем для других. Добро и зло на небе и на земле несмываемым письмом пишутся, а затем к сотворившему их возвращаются рано или поздно. На чаше весов они постоянно, мера их ведет счет деяний жизни нашей земной. По ним и суд нам будет.
– А кто же судить нас будет, тетушка Софья? Бог? После смерти? – перебил вопросом знахарку Жробейн.
– Да, Бог – это высший судья над человеком. Но он любит всех одинаково, и всякий раз дает своим детям шанс исправить сделанные ими ошибки. И чем неразумнее его дитя, тем больше шансов к исправлению. Но с тебя, меня и таких, как мы, спрос гораздо строже будет. Ибо для суть ведающих, чьи глаза открыты, спрос не за ошибки, а за подлость, учиненную вдвойне, а то и втройне, потому что ведаем, что творим.
И нет для человека судьи более беспощадного и справедливого, чем он сам. И нет наказания страшней, чем от собственной совести наказание, убежать от которого невозможно, так как бегство от самого себя невозможно.
– А что же, если Бог все ведает, он не подскажет человеку, не вразумит, не даст по голове, чтобы одумался, исправился?
– По голове, говоришь, дать? Это можно, конечно. Да толку немного будет. Ведь сам подумай, силой только подчинить и заставить можно, но любить и понимать – никогда, хотя, наверное, бывают и исключения.
Жробейн задумался: «А тетушка-то права. Сколько раз он сам задавал себе эти же вопросы? Сколько раз круто менял свою жизнь, в поисках не столько лучшей доли, богатства и славы, а лишь в целях найти на них ответы. И каждый раз убеждался лишь в одном, что либо нет на этой земле правды, либо он, Волк, не там ее ищет.
Богатство, нажитое грабежами, не радовало. Слава, омытая кровью невинных людей, которые гибли в результате грабительских набегов на чужие земли, когда ради устрашения и наживы, а когда и просто потехи ради, победители не щадили никого, вырезая всех, даже детей и стариков.
Да, он служил и выполнял приказ, делал то же, что и все, но слабая это отговорка для собственной совести. Пытался забыть, залить вином, не получилось. Лишь со временем стал понимать, что кто бы ни отдал тебе приказ, ты всегда сам в ответе за содеянное тобой. А теперь еще знахарка то же говорит. Она права, от себя бежать некуда».
Вот почему последние пять лет он не нанимался ни к кому на воинскую службу. И даже от друга своего князя Киевского был независим. От предложений поступить к нему в дружину уклонялся. Хотя в свое время оказал ему немалую услугу, поддержав со своим северным отрядом его борьбу за Киевский стол.
– Так как же жить дальше, тетушка Софья? Как раньше жил – уже не живу, а как по-другому, не знаю. В чем найти опору?
– Ответ мой для тебя, воин, один, – молвила, указав на иконы за горящей масляной лампадкой, Софья. – Путь твой тоже один. К вере Христовой лежит он. И нет у тебя другого.
– Но примет ли меня Господь, ведь столько зла за плечами. Я не могу воскресить убитых, вернуть все вспять, и нет другой жизни у меня.
– Ты воин, Жробейн, твой путь это путь воина. Но ради чего обнажал ты свой меч? Ради кого убивал? Ответь себе сам честно на эти вопросы, подумай и пойми, наконец, что твое предназначение – не бессмысленное убийство ради славы и богатства, а защита. Защищать можно только своих родных и близких, свою землю, свой народ, веру. И только тогда ты почувствуешь правду в делах своих. А для этого важно обрести то, чего у тебя нет сейчас. Это и есть твоя твердая почва под ногами. Без нее не найдешь ты себе покоя, как ни ищи. Но все это уже скоро будет у тебя, – сказала знахарка, вставая из-за стола и давая понять, что на сегодня их разговор закончен. Однако вскоре добавила:
– Тебе есть над чем думать, ночь впереди долгая. Уйдешь к своим под стены Херсонеса завтра вечером. Так будет надежнее.
Волк, улегшись на кровати, задумчиво изучал дощатый потолок. Солнце уже окончательно зашло за горизонт. Знахарка зажгла толстую свечу и по комнате забегали блики от ее пламени.
Глава 9. Греческая вылазка
Ранним утром по улицам города пронеслась охрана стратига, сопровождающая его в направлении западных ворот. Там, между внутренней и внешней оборонительными стенами, центурион Иоанн уже построил воинов, с которыми завтра суждено ему было совершить вылазку и ударить по позициям русских варваров. А сегодня стратиг принимал у центуриона доклад о готовности отряда. Как и договаривались, отряд сформировали в основном из городского ополчения и усилили опытными бойцами, прибывшими с центурионом из Константинополя.
Стратиг миновал ворота внутренней стены и сразу оказался перед строем греческих солдат. Их доспехи поблескивали в лучах солнца. Раздалась команда центуриона. Солдаты замерли в строю. Отдав рапорт о готовности отряда, Иоанн занял свое место, слева от командира.
Достаточно было стратигу окинуть пристальным взглядом строй солдат, чтобы понять, что перед ним стоят новобранцы, и только изредка его глаза наталкивались на ветеранов.
Его друг все организовал правильно: не отделил бывалых от новичков, тем самым сделал свой отряд более управляемым и жизнеспособным, насколько в данном случае это вообще было возможно.
Стратиг подъехал на коне ближе к строю и, повысив голос, обратился к солдатам:
– Защитники Херсонеса! К вам обращаюсь я, патрикий Андроник Калокир. Беззаконные варвары-русы, не знающие культуры и веры, тщетно уже три месяца пытаются захватить наш город. Это им не удалось до сих пор и не удастся впредь. А все потому, что мощь нашей великой империи безгранична, сила ее базилевсов неисчислима, и по их решению мы завтра на рассвете нанесем варварам первый свой сокрушительный удар, от которого они не скоро опомнятся.
Воины, вам выпала великая честь быть в первых рядах тех, кто под предводительством нашего базилевса Константина, спешащего к нам на выручку, положит начало освобождению родного города. В бой вас поведет лучший центурион. Всем, кто проявит бесстрашие и храбрость, будет выплачено дополнительно из казны города по десять золотых носим. Будьте стойки в бою, не посрамите своего командира. Да пребудет с вами Бог! Все храмы Херсонеса уже молятся о победе вашего оружия. Слава базилевсам!
– Слава! Слава! Слава! – трижды нестройно и как-то понуро прокричали новобранцы.
Они явно не понимали, ради чего их оторвали от ремесел и семей и через неделю непрерывной муштры бросают в бой за крепостные стены.
Лица ветеранов, реально осознающих всю опасность завтрашней вылазки,
были суровы и серьезны. Стратиг подозвал к себе центуриона и, нагнувшись к нему, прошептал:
– Запри их в казармах, в город не пускай, разбегутся, не отыщем и через месяц. Вина дай только перед выступлением, а то со страху заранее напьются и до ворот не дойдут.
Андроник перевел взгляд на солдат и громко сказал:
– Завтра нелегкий день, воины. Вы славно потрудились, приобрели опыт настоящих солдат империи. А теперь отдыхайте до утра.
Стратиг спешился, подозвал центуриона, и они пошли вдоль крепостной стены.
– Не хотел бы я, друг, чтобы ты командовал этим отрядом. Предчувствие у меня нехорошее.
– Не пойду я – тогда варвары всех перебьют, а так, может, кто-то и спасется.
– Наверное, ты прав. Одно прошу, поймешь, что все кончено, выводи людей и уходи сам. Я поддержу тебя со стен. Три сотни конников будут наготове у ворот, в случае если прорвете кольцо варваров. А там одному Богу ведомо, может, возьмем их кагана в плен или убьем, тогда русские сами разбегутся из-под наших стен. В общем, желаю тебе, центурион, остаться в живых, – закончил речь стратиг, пожимая руку Иоанну.
Тот еще немного постоял в задумчивости, а затем решительно зашагал по направлению к лестнице, ведущей на вершину наружной крепостной стены.
Расположившись между бойниц, он пристально вглядывался в пространство за стенами, планируя предстоящее наступление.
Наступила ночь, и Херсонес погрузился во тьму. Казалось, сегодня даже огни, зажигаемые на стенах осажденного города, горели в своих жаровнях как-то не очень охотно. И казалось, что город совсем уснул. Его ночной покой нарушали лишь перекликающиеся между собой часовые. Сонную тишину, уже ближе к утру, потревожил скрип поворачиваемых блоков, которыми защитники приводили в готовность катапульты, да приглушенный топот конских копыт.
Всю ночь караулы на стенах не менялись, а только усиливались. Под самое утро греки начали тушить горящие угли, понемногу подливая в жаровни воду, так что стороннему наблюдателю могло показаться, что огонь в них гаснет сам по себе. И уже совсем скоро жаровни погасли, крепостные стены погрузились в предрассветный сумрак. Только горящие костры русских слабо прорезали темноту снаружи крепости. В назначенный час беззвучно были открыты загодя смазанные жиром наружные ворота, и из них ровным строем, стараясь не бряцать металлом доспехов, вышел отряд, выстраиваясь у крепостной стены в старую добрую греческую фалангу.
Фаланга, ощетинившись частоколом копий, ускоренным шагом, пытаясь сохранять строй, двинулась в сторону горящих костров. Скорость ее движения постепенно нарастала, и уже у позиции варваров она перешла на бег, поражая все на своем пути выставленными перед собой копьями. Ее встретила, сомкнув щиты, передовая русская застава. Раздался треск копий, на миг движение фаланги остановилось. Но, учитывая явный перевес в численности нападавших, она все же медленно начала продвигаться вперед, тесня варваров вглубь их лагеря.
Воевода Даниил, разбуженный шумом на заставе, подскочил, распихал спящего рядом дружинника, и со словами: «Вставай, друже, бегом беги, подымай всех. Греки из города на нас полезли. Я к передовой. Там встречать вас буду», – подхватив щит и тяжелое копье, бегом рванул в сторону заставы.
Русский лагерь постепенно оживал. Воевода приводил отряды в боевой порядок и отправлял навстречу грекам. Однако ромейская фаланга неумолимо продвигалась к центру лагеря осаждающих, прокладывая себе дорогу частоколом остро заточенных копий. «Ага, спереди ее не взять», – смекнул Даниил. И тут же, свистнув, скомандовал:
– Первая и вторая сотни справа заходи, вторая и третья слева, лучники – назад, бей гадов с боков!
Русские, быстро перегруппировавшись, насели на ромейское построение с новой силой. Фаланга, вынужденная отбиваться от них с флангов, остановилась. Русичи, придя в себя ото сна и внезапности нападения, стали обстреливать фалангу из луков, нанося значительный урон грекам. Центурион Иоанн, находившийся в самом центре плотного строя, увидел, что его воинам грозит окружение. И руководствуясь планом сражения, скомандовал:
– Фаланга, построение «проход»! Передовой отряд, за мной!
Греческий строй разделился надвое, развернув копья в сторону нападающих с флангов варваров, образовав широкий проход внутри русского лагеря. А бывалые воины во главе с центурионом, обнажив мечи, кинулись в бой, добивая остатки передовой русской заставы.
Стратиг Андроник, наблюдавший за ходом боя с самого начала, во главе конницы ринулся через открытые ворота в проделанную фалангой брешь. Путь к лагерю Владимира был открыт. Оставалось лишь добраться до него, смять охрану и пленить незадачливого князя, а затем, прикрываясь им, как щитом, от русских стрел, вернуться в город. «И неужели настанет конец проклятой осаде?» Эти мысли мгновенно пронеслись в голове Калокира, мчащегося в первых рядах имперской отборной тяжелой конницы к лагерю киевского князя.
Он успел заметить, что его тяжелая конница мимоходом выкосила остатки русских на своем пути, как центурион Иоанн добивает очередного варвара. И крикнул ему на полном скаку:
– Иоанн, держись!
Его отряд уже разворачивалась для атаки на лагерь Владимира, вдали был виден большой княжеский шатер. Стратиг пришпорил коня. Перед шатром плечом к плечу стояли несколько десятков русских воинов, с тяжелыми большими щитами, выставив вперед копья и уперев их древками в землю. Мгновение – и лава конницы поглотила горстку храбрецов, защищавших своего князя. Рассвет огласили истошное ржание наткнувшихся на копья лошадей и предсмертные крики всадников. Варвары же умирали молча. Через несколько минут все было закончено. Стратиг соскочил с коня и в сопровождении нескольких воинов бросился к шатру.
Утренний свет проник за плотный полог и осветил княжеское походное ложе, застеленное шкурами диких зверей, и большой пень, на котором лежала раскрытая книга в кожаном переплете, инкрустированном серебром, с такой же серебряной застежкой. Стратиг приблизился, брови его приподнялись от удивления. Это было Евангелие в греческом переводе.
К стратигу подошел центурион конного отряда.
– Мы обыскали все вокруг, их конунга здесь нет. Нашли только вот его.
И из-за спины центуриона греческий всадник вытолкнул мальчика лет тринадцати, в белой рубахе и таких же портах.
– Сонного взяли, убежать хотел, пытался за меч схватиться. Варварский звереныш!
Стратиг посмотрел на пленника и спросил:
– Где твой конуг, где Владимир? Ты понимаешь меня?
Отрок, криво усмехаясь, в одно мгновение правой рукой сложил пальцы в кукиш, а левой метнул в стратига резким движением тесак, незаметно вынутый им из складок широкой рубахи. Нож со звоном отскочил от своевременно подставленного конником щита.
– Уходим! – коротко бросил стратиг, и греки устремились туда, где фаланга из последних сил держала проход обратно в крепость.
На поляне у княжеского шатра, стоя на коленях, умирал русский отрок, срубленный, как пшеничный колосок. В его мертвеющих голубых глазах отражался восход летнего таврического солнца, по белой холщовой рубахе расплывалось большое кровавое пятно.
Андроник в первых рядах врезался в гущу сражения, прорубая себе дорогу мечом. У самого начала «коридора» он заметил Иоанна, отбивающегося от трех варваров, рядом бились еще около десятка его воинов, – все, что осталось от сотни ветеранов центуриона. Стратиг на полном скаку достал мечом одного из нападавших и крикнул:
– Бросай все, отходи вместе со мной, я возьму тебя на седло.
Иоанн, пытаясь перекричать шум битвы, указал мечом в северном направлении.
– Поздно, нам уже все равно не поможешь, а ты спасайся сам и выводи конницу, торопись, а то можешь не успеть.
Андроник повернул голову и увидел клубы пыли, которые приближались к месту сражения с северной стороны крепости.
– Прощай, центурион, все в руках Божьих.
Стратиг, пустив коня в галоп, двинулся в проход по направлению к крепостным воротам. Перед его глазами, как в тумане, проплывали спины солдат, отбивающихся от все сильнее наседавших русичей. Обернувшись, он рассмотрел в приближающихся клубах пыли силуэты варварских всадников, направляющихся на перехват его конницы.
Ворота крепости были еще закрыты, когда конь стратига миновал коридор, все еще удерживаемый фалангой, и во весь опор ринулся к ним. Со стен заметили мчащихся к городу всадников и стали открывать ворота. А когда до них оставалось не более ста локтей, стратиг услышал свист стрел. Это варвары начали обстрел крепостных стен и спасающейся бегством греческой конницы. Били они точно и умело, прямо с седла на полном скаку.
Прижавшись к гриве своего коня, Андроник через несколько секунд влетел в открытый проем западных ворот. За ним – около двух десятков воинов. Все, что осталось от трех сотен отборной тяжелой конницы греков. Ворота за всадниками с треском захлопнулись, заскрипели задвигаемые на петлях засовы. Конь под стратигом с хрипом начал заваливаться на бок. Андроник быстро выдернул ногу из стремени и, спрыгнув с загнанного коня, устремился на крепостную стену. Осторожно, опасаясь шальной стрелы, он выглянул в проем бойницы.
Перед ним предстала полная картина завершающегося сражения. Русская конница на всем скаку врезалась в проход и ударила по спинам греков. Фаланга, лишенная возможности маневрировать, окруженная со всех сторон, доживала последние минуты.
Стратиг снял шлем, вытер рукой вспотевший лоб, подозвал офицера «огнеметателей» и отдал приказ, не глядя ему в глаза:
– Заряжай катапульты греческим огнем. Поджарьте варваров, немедленно. Пожилой воин, так же не глядя на стратига, возразил :
– Но там же еще идет бой, под огонь могут попасть и наши люди?
– Выполнять! – рявкнул стратиг. А потом уже более спокойно добавил, – там, за стенами, уже все кончено, облегчи им их позор и страдания.
Через некоторое время в воздухе засвистели ядра катапульт. Ударяясь о землю и выплескивая из себя фонтаны огня, они образовали сплошной огненный ковер. Раздались крики сгорающих заживо раненых – греков и русских. Запах горящего человеческого мяса распространился по степи и достиг крепостных стен. Почувствовав его, стратиг Херсонеса Андроник понял, что с этой минуты ему из города живым не уйти.
Он бросил усталое тело в седло и медленно двинулся в сторону центра, безучастный ко всему происходящему. Полностью отдавшийся своим мыслям, он не слышал возмущенных криков горожан, разгоняемых его охраной, которая, следуя по пятам, абсолютно не представляла, куда он направляется.
Спросить же у своего мрачного командира, куда он держит путь, они не решались. О том знал только сам византийский патрикий, стратиг Херсонеса Андроник Калокир.
Глава 10. Неправильные варвары
В ночь после чудесного исцеления Волк долго не мог уснуть. За один день он получил ответы на вопросы, которые уже несколько лет не давали ему жить спокойно.
«А тетушка-то не проста, ох не проста. На одни вопросы ответила, а других еще больше появилось. Направление показала, а что в той стороне неведомой ожидает, умолчала.
Вот так всегда на Руси, – продолжать размышлять Волк. – Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что. Не жизнь, а сказка сплошная. Ну да ладно, основное понятно, а завтра целый день впереди для разговоров. Нужно выспаться. Дорога до Корсуни неблизкая. Конному-то день пути всего, да где же взять того коня? Мой-то небось, уже у кого-то под седлом бегает. Так что топать и топать мне до Корсуни дня три, это точно. Может, куплю коня по дороге, если попадется? А на что? Денег я своих пока нигде не видал, хотя уходил из Киева с полным кошелем греческих золотых носим. Для тетушки Софьи это целое состояние, наверное. И спрашивать о них не с руки как-то, обидится еще.
Так что придется тебе, Волчьи лапы, предстать перед князем Киевским во всей красе, без коня и без денег. Но хоть голова на плечах осталась, а это уже не мало».
