Живая этика и наука. Материалы Международной научно-общественной конференции. 2007

Понимают ли дети, какие блага несут им учителя, помогающие в постижении самих себя на путях очеловечивания каждого? Да, понимают и постигают. Подтверждение тому – письменные обращения учеников и их родителей к учителю.

Вот что пишут дети, ученики четвертого класса (в нашей школе это выпускной класс):

«Вы подарили нам столько радости на своих уроках! Вы научили нас душевно мыслить, ценить человеческую доброту и быть мудрыми. За все эти годы я с удовольствием занималась на ваших уроках. Огромное Вам спасибо!» (Анна Х.)

«Спасибо Вам за ваши уроки. Они научили меня быть хорошим, праведным, честным и трудолюбивым человеком. Научили думать, смело мечтать, размышлять, чувствовать». (Юра М.)

«Ваши уроки насыщенные, познавательные и очень интересные. Спасибо Вам за то, что Вы научили меня творчески мыслить и доводить работу до конца. Благодаря вашим урокам я открыл для себя новые человеческие качества и еще раз убедился в том, что в человеке важна не внешняя красота, а внутренняя – его душа». (Павел С.)

«На ваших уроках я узнала очень много интересного! За 4 года я запомнила очень многое, и сейчас поступаю так, как “советовали” мне басни и поучительные рассказы… Я пожелаю вам хороших учеников в будущем году, счастья и успехов в жизни. Мне будет очень не хватать ваших уроков в новой школе». (Камила Х.)

«Вы нас учили 4 года, и за все эти годы мне ни разу не было скучно на ваших уроках. От Вас я узнала много интересного, много поучительных рассказов и стихов. Вы учили меня выражать свои мысли, делать свою речь красочной. Мне очень жаль с Вами расставаться. Я никогда Вас не забуду». (Анна К.)

«Вы вложили в нас частичку себя. Мне очень жаль будет с вами расставаться. Ваши уроки стали для меня уроками Жизни. Вы научили меня понимать, что я могу изменить весь МИР!» (Даша М.)

А вот мнение родителей:

«Если спросите: “Какое знание дороже всего”, мы ответим: “Знание сердца”.

Если спросите: “Есть ли в нашей школе урок более важный, чем математика и русский язык”, мы ответим: “Урок воспитания души”.

В современном мире многие ценности проверяются на прочность, и приходится прикладывать большие усилия, чтобы поколение растущих и познающих научилось видеть главное за бесконечной рекламой богатой сытой жизни.

Мудрость, сердечность, доброта, порядочность, дружба, верность, честь, отвага – наши дети думают об этом на ваших уроках, и хочется верить, что они не разрушат мир, в котором живут.

С благодарностью, родители 4Б класса».

* * *

Если ты, Учитель, открываешь перед Ребенком СЛОВО как Светильник Души, даешь Ребенку великие дары духа, то Лев Семенович Выготский скажет тебе: «Хвала тебе, Учитель, ты открыл перед Ребенком просторы Величайшей Культуры Человечества!»

Литература

1. Евангелие от Иоанна.

2. Живая Этика. Надземное.

3. Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: Республика, 1993.

4. Бердяев Н.А. Самопознание (опыт философской автобиографии). М.: ДЭМ, 1990.

5. Гаряев П.П. Волновая генетика духовного тела // Три ключа: Педагогический вестник. Вып. 9. М.: Изд. Дом Шалвы Амонашвили, 2006.

В.А.Аветисян,

доктор филологических наук, профессор кафедры зарубежной литературы Института иностранных языков и литературы Удмуртского государственного университета, Ижевск

Николай Константинович Рерих и Иоганн Вольфганг Гёте: общность целостного восприятия мироздания

Каждая теория, какой бы новой и оригинальной на первый взгляд она ни казалась, всегда уходит своими корнями в определенную традицию. Так было и с учением Живой Этики. Хронологические ориентиры здесь хорошо известны: в 20-е годы прошлого столетия была сообщена цельная система знаний, теснейшим образом связанная с процессами космизации мышления. Эта система получила оформление в книгах Елены Ивановны и Николая Константиновича Рерихов, которые были непосредственно связаны с теми, кто стоял у истоков подобных знаний.

В какую культурную традицию – речь идет о Западе – уходили корни Живой Этики? Тут называют много имен, среди них встречаются и немецкие. Например, оболганный светскими и ортодоксальными церковными властями философ Яков Бёме, автор трактата «Аврора, или утренняя заря в восхождении». Положения, созвучные идеям Живой Этики, высказывали немецкие романтики, которые, к слову сказать, хорошо знали Бёме и ссылались на него в своих сочинениях: Фридрих Шлегель, Новалис, Франц Баадер и другие.

В этом контексте незаслуженно редко вспоминают о Гёте, чье универсальное наследие знаменовало собой целую эпоху эстетического развития Германии, а в некотором смысле – и всей Европы. Есть достаточно оснований полагать, что Гёте был одним из тех, кто внес свой вклад в формирование нового планетарного мышления. Попытаемся провести некоторые параллели между ним и Рерихом. Нас, во-первых, будут интересовать типологические схождения: какие черты творческого облика и духовного наследия Гёте и Рериха сходствуют между собой? Далее речь пойдет о контактных связях: какую сумму представлений о Гёте имел Николай Константинович? Будет затронута и такая проблема: что могли актуализировать идущие от Гёте импульсы в мировоззрении Рериха в связи с идеями Живой Этики?

В первом случае важная параллель напрашивается сама собой: и Рерих, и Гёте были универсальными личностями. Что касается немецкого мыслителя, то он был не только поэтом и ученым (и в этом последнем случае ученым многосторонним), но, будучи ученым, в то же самое время творил как поэт, а являясь поэтом, выступал в своем творчестве как ученый. Например, лирические произведения Гёте прочитываются наиболее адекватно тогда, когда читатель знаком с его сочинениями по естествознанию. Синтез философии и искусства – характерная черта наследия Рериха. Философичны в истинном значении этого слова его гималайские пейзажи, ключ к пониманию которых лежит в сфере идей Живой Этики.

Рерих как художник, мыслитель, общественный деятель известен несравненно больше, чем Рерих-поэт. А ведь Николай Константинович оставил немало превосходных стихотворений, составивших яркую страницу в истории русской поэзии Серебряного века. Он также – это известно еще менее – пробовал переводить Гёте.

Что интересно: почти все его стихотворения написаны белым стихом, в России той поры, да и ранее, весьма редко встречавшимся в философской лирике. Что также интересно: внимание к верлибру[26] в России усилилось после переводов на русский созданной Гёте этим размером медитативной лирики.

Есть область, в которой сходство мыслей, интенций и прозрений Гёте и Рериха выступает особенно зримо. Имеем в виду совокупность размышлений Гёте по поводу одного чрезвычайно заинтересовавшего его явления в духовной жизни человечества, которое он назвал «мировая литература» (заметим, что мало кто из пользующихся этим понятием сегодня знает, что впервые его употребил именно немецкий поэт). В случае с Рерихом речь идет о культурологическом аспекте учения Живой Этики.

С точки зрения современной науки гётевскую концепцию «мировой литературы» точнее всего можно определить как развернутую теорию интернациональной культурной коммуникации. 31 января 1827 года Гёте замечает своему многолетнему собеседнику Эккерману: «Если мы, немцы, не выглядываем за узкие пределы того, что нас окружает, мы легко впадаем в педантическое самомнение. Поэтому я охотно знакомлюсь с тем, что создали другие народы, и советую каждому делать то же самое. Национальная литература сейчас мало что значит, на очереди эпоха мировой литературы, и каждый должен теперь содействовать её скорейшему наступлению» [1, с. 278].

Итак, каждый призван способствовать приближению данной эпохи, мыслимой поэтом как эра наивысшего синтеза и прогресса. Важна здесь, помимо всего прочего, идея тотальности, цело-купности: мировая литература создается всем человечеством, т. е., в известном смысле, и каждым отдельным индивидуумом.

Идея целокупности духовного пространства человечества содержится в следующем суждении Рериха: «Культура должна войти в ближайший, каждодневный обиход как хижины, так и дворца» [2, с. 4].

Гёте указывал, что национальные литературы и культуры в процессе взаимообщения гуманистически взаимообогащаются, что в решающей степени содействует гуманистическому обогащению мировой литературы и культуры. Именно идея гуманизма выступает доминантой гётевской концепции.

Гуманизм Гёте был воинствующим: поэт не только пропагандировал идеалы справедливости и терпимости, но и резко критиковал все, что им противостояло. То же самое можно сказать и о гуманизме Рериха.

Ощущение бездуховности и катастрофичности современности, какой она была в начале XIX века, когда творил Гёте, и какой она стала в первые десятилетия XX столетия, когда жил Рерих, обусловило патетику их пропаганды гуманизма, отстаивания ими непреходящей ценности культурных завоеваний человечества. Конечно, тут на ум сразу приходит Пакт Рериха, который лег в основу Гаагской конвенции «О защите культурных ценностей в военное время».

«Не может человечество, – подчеркивал Николай Константинович, – продолжать низвергаться по пути расчленения и ненависти, иначе говоря, спешить к одичанию. Стойте, стойте, уже и пропасть близка!» [2, с. 5].

Не приходится говорить о том, насколько актуально звучат эти слова сегодня и как злободневны они в отнесении именно к России, где антигуманизм приобрел поистине угрожающие размеры.

Но Рерих с видимым удовлетворением отмечает и иную тенденцию в современном историческом и духовном развитии человечества: «Все-таки теперь, после всевозможных разъединений, дух человеческий опять оборачивается к положительному построению, в котором ценно каждое искреннее сотрудничество» [2, с. 11].

А вот что писал Гёте: «С некоторых пор все чаще говорят о мировой литературе, и недаром, ибо все нации, испытав потрясения и смешавшись друг с другом во время ужасающих войн, а затем вновь возвратившись в свое прежнее обособленное состояние, не могли не заметить, что кое-чему научились на чужбине, восприняли что-то новое, иной раз ощутили неизвестные до сих пор духовные потребности. Отсюда появилось чувство соседства, и, вместо того чтобы замыкаться, как это было до сих пор, национальный дух стал постепенно стремиться к участию в более или менее свободном обмене духовными ценностями» [3, с. 28–29].

Между прочим, гётевская характеристика органично прилагается к тому периоду истории России, начало которого отмечено вторжением Наполеона, последующим его изгнанием и освобождением Европы от французского ига, а конец ознаменован восстанием декабристов в 1825 г.

Важная составляющая гуманизма Гёте и Рериха – концепция толерантности. Сошлемся здесь на главу «Терпимость» в «Твердыне пламенной», в случае с Гёте процитируем его высказывание, говорящее само за себя: «Поистине всеобщая терпимость будет достигнута лишь тогда, когда мы дадим возможность каждому отдельному человеку или целому народу сохранить свои особенности, с тем, однако, чтобы он помнил, что отличительной чертой истинных достоинств является их причастность всечеловеческому» [4, с. 535].

И еще одно замечание в связи с рассматриваемым вопросом: и у Рериха, и у Гёте этический принцип выступает абсолютным критерием продуктивности эстетического.

Сближает обоих художников опосредование в их творчестве синтеза западных и восточных духовных традиций. Опубликование в 1819 г. «Западно-восточного дивана» Гёте, этого поистине эпохального произведения, знаменовало собой веху в развитии европейского филоориентализма. Одновременно «Диван» явился важным шагом на пути сближения и взаимодействия культурных миров Запада и Востока. По органичности их слияния сборник обогнал как свое время, так и нашу современность. В нем мы имеем дело с драгоценным словесным сплавом общечеловеческой культуры, которой принадлежит будущее, куда и устремлен «Диван». В одной из его книг содержатся замечательные строки:

Если ты в сердцах знаток,Эту мысль пойми ты:Ныне Запад и ВостокНеразрывно слиты [5, с. 458].

Четверостишие может быть поставлено эпиграфом к совокупности работ Николая Константиновича о синтезе духовных богатств Запада и Востока; синтезе, явившемся характерной чертой Живой Этики. Активно и многообразно содействовал он его претворению.

Вопрос о таком синтезе был поставлен на повестку дня самим ходом исторической и духовной эволюции человечества. Именно Рерих и Гёте, как немногие другие, с особой императивностью осознали его продуктивность, причем как для Запада, так и для Востока.

Известно, какую роль в судьбе Николая Константиновича, его супруги и их сыновей сыграла Индия и как это преломилось в Живой Этике. Серьезный интерес к индийской культуре проявлял и Гёте. В 1817 г. он набросал статью «Поэтические произведения Индии», где исключительно высоко оценил известную драму Калидасы «Шакунтала, или Перстень-примета», вступление к которой навеяло ему «Пролог в театре» в первой части «Фауста».

Возможно, «Шакунтала» повлияла и на его вторую часть: подобно тому как в пьесе Калидасы отец и мать соединяются благодаря сыну, и у Гёте от союза Фауста и Елены рождается Эвфорион (третий акт второй части). Упомянем тут также «индийскую» балладу Гёте «Бог и баядера» и его «Трилогию парии». Эти произведения, равно как их многочисленные преломления в изобразительном искусстве и музыке, Николай Константинович знал и ценил. Добавим также, что наряду с другими восточными языками, Гёте составил себе представление и о санскрите.

Еще одна значимая параллель: внимание, проявленное Рерихом и Гёте к наследию выдающегося голландского философа Спинозы. К трехсотлетию его рождения Николай Константинович написал интереснейшую статью, затронув в ней и проблематику, поднятую Спинозой в сочинении, одно название которого должно было сказать Рериху о многом: в виду имеется «Этика». «Спиноза, – отмечает он, – достигнув значительного совершенства в искусстве, поистине отвечал завету гармонизации и облагораживания духа» [2, с. 8]. Рериху глубоко симпатичен пантеизм Спинозы, настаивавшего на идентичности Бога и природы, его этическая концепция. В духе Спинозы пишет он в статье и о «трансмутации мысли в материю и материи в мысль» [2, с. 231].

О такого рода взаимопереходе писал и Гёте в стихотворении «В созерцании черепа Шиллера» [6]. На память здесь приходит восклицание Гамлета, держащего в руке череп шута: «Бедный Йорик!» [7, с. 39]. Но Гёте опоэтизировал в стихотворении не смерть, а ее переход в жизнь и триумф последней. Его финальные строки гласят:

Того из всех счастливым назову я,Пред кем Природа – Бог разоблачает,Как, плавя прах и в дух преобразуя,Она созданья духа сохраняет [8, с. 464].

И именно Спинозу признавал Гёте тем мыслителем, который оказал на него особенно сильное влияние.

Рассмотрев некоторые типологические схождения между миропониманием Рериха и Гёте, остановимся на характеристиках, которые Рерих дает немецкому поэту. Материала здесь много, он пока не обобщен и не изучен; мы ограничиваемся обозрением статьи Николая Константиновича «Гёте» (Урусвати, 1931), написанной в преддверии памятной даты, столетия со дня смерти Гёте, и опубликованной в «Твердыне пламенной».

Примечательны прежде всего два эпиграфа к статье, даваемые автором в оригинале и собственном переводе. Первый – это гётевский парафраз изречения Плотина, виднейшего представителя неоплатонизма, о познании подобного подобным и о связи микро- и макрокосма. В переводе Рериха он звучит так:

Не будь глаз солнцеподобным,Никогда он не увидел бы солнце [2, с. 234].

Тут на коротком поэтическом пространстве соединены интенции, идущие от трех выдающихся представителей европейской культуры: Платона, Плотина и Гёте, и о каждом из них можно сказать, что его наследие интересовало Рериха. Мысль, варьируемая здесь Гёте, и не только тут, но и в других произведениях, особенно в цикле поистине космической лирики «Бог и мир», равно как и в обеих частях «Фауста», была органично близка Рериху и многообразно преломилась в его собственном творчестве.

Знаменателен второй эпиграф, представляющий собой цитату из «Западно-восточного дивана». Николай Константинович знал это произведение. Отметим также, что в статье рассыпаны цитаты как из лирической части сборника, так и из прозаических «Заметок и примечаний» к нему, в которых поэт упрекал европейцев в незнании восточной культуры и указывал на пагубное воздействие такого незнания на западную цивилизацию. Должен был привлечь Рериха и высокий этический пафос «Дивана» как подлинно интернационального произведения.

На примере «Западно-восточного дивана» можно показать, как типологические схождения между Гёте и Рерихом дополняются непосредственным восприятием последним этого творения. Типологические схождения наличествовали бы, если бы Рерих и не был знаком со сборником. Познакомившись с ним, Николай Константинович должен был увидеть в Гёте своего предшественника и союзника в пропаганде сближения Запада и Востока.

В «Твердыне пламенной» Рерих с большим сочувствием пересказывает персидский апокриф о Христе: «Когда проходил Христос с учениками, на пути оказался труп собаки. Отшатнулись ученики от тления. Но Учитель и здесь нашел красоту и указал на белизну зубов животного» [2, с. 8]. Это же предание сообщает и Гёте в «Заметках и примечаниях» к «Дивану», здесь оно развернуто в целое стихотворение.

Исус в своем земном скитаньеОднажды на базар пришел;Смердящий труп собачий кто-тоК воротам дома притащил;Толпой зеваки собирались,Как коршуны вокруг добычи.Один сказал: «Мой мозг горит,От вони гадкой истлевая».Другой сказал: «Что говорить,Нам падаль беды предвещает».Так всякий пел на свой манер,На пса проклятья насылая.Когда ж черед Исусу вышел,Он без обиды говорит,Благой природы воплощенье:«Как жемчуг, белы эти зубы» [9, с. 194].

Поэт, следуя апокрифу, сообщает и о впечатлении, произведенном на толпу словами Христа:

От этих слов всех пот прошиб,И жар пронял безмерно грубых [9, с. 194].

И Рерих, и Гёте фиксируют свое внимание на таких сюжетах, которые рисуют картины смерти и разложения, но одновременно несут в себе и этическое содержание. Ситуация аналогична той, которая описана выше, когда речь шла о стихотворении «В созерцании черепа Шиллера».

Различные разделы «Твердыни пламенной» симфонически связаны между собой и перекликаются друг с другом; приводимое в начале книги стихотворение графа Алексея Толстого о внеземной природе творческого вдохновения фигурирует затем в этюде о Гёте; в нем имя немецкого поэта как создателя «Фауста» названо рядом с именами Гомера, Фидия и Бетховена.

И еще об одном типологическом схождении, поддержанном непосредственной рецепцией: о внимании Рериха и Гёте к синтезу как универсальной категории. Имеем в виду раздел «Синтез» в «Твердыне пламенной» и статью Гёте «Анализ и синтез» (1829). Оба мыслителя трактуют синтез как важнейший методологический принцип и предостерегают современников от его недооценки. Исполнено глубокого значения замечание Николая Константиновича о гётевском «Фаусте» как «синтезе жизни»: произведение понимается как парадигма человеческого бытия вообще. Когда Рерих, еще в юные годы участвовавший в постановке «Фауста» в детском театре, цитируя в оригинале знаменитые строки из его финала о поднимающем нас ввысь «вечно-женственном», говорит о «чистых сферах восторга красотою», он дает оригинальную трактовку квинтэссенции гётевской эпопеи.

Примечательно, что Николай Константинович характеризует Гёте в категориях и терминах Живой Этики, о чем свидетельствует следующая цитата: «Пламя духа, огонь сердца, великий Агни не рассудком, но чувствознанием ввел Гёте в тайники вершин. Синтез никакими обществами не дается. Но знаменательно видеть, как Гёте, как истинный Посол Истины, не уклонялся от жизни, но находил улыбку ко всем ее цветам. <…> Мышление Гёте, по справедливости, можно назвать пространственным. В нем утверждалась личность, но было освобождение от эгоизма. Агни-Йога! Такое сочетание для малых сознаний даже невообразимо, но оно является верным мерилом потенциала личности» [2, с. 235–236]. В такой интерпретации Гёте предстает в качестве эталона человеческой личности. И можно сказать, как Махатма.

Свою статью о Гёте Рерих завершает цитатой из «Песни песней», и она звучит торжественным аккордом к его размышлениям о великом немце. Тут вспоминается внимание, проявленное к «Песне песней» Гёте: в 1775 году, т. е. молодым человеком, он перевел ее на немецкий, а в «Диване» посвятил ей значительную часть одной из глав.

Тема «Гёте и русский космизм» подлежит особому рассмотрению, упомянем здесь только о том интересе, с каким к Гёте отнесся такой выдающийся представитель этого направления, как академик Владимир Иванович Вернадский, обнаруживший элементы развиваемого им учения о ноосфере как в научном, так и в художественном творчестве Гёте, в последнем случае прежде всего во второй части «Фауста» [10].

Таким образом, внимание Рериха к Гёте может быть объяснено тем, что он сам был «гётевской» натурой. Многое из написанного им о Гёте может быть отнесено к нему самому.

Литература и примечания

1. Goethes Gespäche mit Eсkermann. Berlin, 1955.

2. Рерих Н.К. Твердыня пламенная. Рига, 1991.

3. Цит. по: Кессель Л.М. Гёте и «Западно-восточный диван». М., 1973.

4. Гёте И.В. Об искусстве. М., 1975.

5. Гёте И.В. Собр. соч. в 13 т. Т. 1. М.—Л., 1932.

6. Название отражает историю создания этого перла философской лирики поэта. В сентябре 1826 г., во время расчистки старого веймарского кладбища, были обнаружены останки Шиллера, перезахороненные в герцогском склепе. Череп Шиллера некоторое время находился в доме Гёте, в эти дни и было написано стихотворение.

7. Шекспир В. Гамлет, принц датский. Ижевск, 1984.

8. Гёте И.В. Собр. соч. в 10 т. Т. 1. М., 1975.

9. Гёте И.В. Западно-восточный диван. М., 1988.

10. См.: Вернадский В.И. Мысли и замечания о Гёте как о натуралисте / Вернадский В.И. Избранные труды по истории науки. М., 1981. – С. 242–289.

Н.В.Сергеева-Тютюгина,

кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник Башкирского государственного художественного музея им. М.В.Нестерова, Уфа

Храм Святого Духа как "начало опыта будущей жизни"

Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине; ибо таких поклонников Отец ищет Себе.

Евангелие от Иоанна

И завеса раздирается, и нежданное входит.

Листы Сада Мории. Зов

Храм сейчас заперт, и молитва забыта в битве, но цветы духа вьются по ветхим стенам.

Листы Сада Мории. Зов

В 1900 году в имении князей Тенишевых Талашкино, в деревне Флёново под Смоленском, был заложен Храм [1]. К 1905 году его строительство было почти завершено. Архитектором проекта выступила княгиня Мария Клавдиевна Тенишева совместно с археологом, собирателем народного искусства И.Ф.Барщевским и художником С.В.Малютиным [2, с. 32]. Первоначально Храм должен был быть построен во имя Преображения Господня. «Смоленский вестник» от 12 сентября 1900 года по этому поводу сообщал: «В четверг, 7 сентября, в имении Талашкине, в 15 верстах от Смоленска, совершена была закладка новой церкви во имя Преображения Господня. Церковь сооружается владелицей имения кн. М.К.Тенишевой преимущественно для нужд местной сельскохозяйственной школы. Церковь строится по личным указаниям владелицы в строго древнерусском стиле, будет богато расписана и разукрашена мозаикой, майоликой и обещает быть выдающимся в художественном отношении сооружением» [цит. по: 3, с. 323]. К 1905 году строительство Храма было почти завершено. Расписать Храм в 1908 году княгиня предложила своему близкому другу Н.К.Рериху. Тогда же пришло решение посвятить Храм Святому Духу. «Я только забросила слово, а он откликнулся. Слово это – храм… – вспоминала в Париже в 1920-е годы М.К.Тенишева. – Только с ним, если Господь приведет, доделаю его. Он человек, живущий духом, Господней искры избранник, через него скажется Божья правда. Храм достроится во имя Духа Святого. Дух Святой – сила Божественной духовной радости, тайною мощью связующая и всеобъемлющая бытие… Какая задача для художника! Какое большое поле для воображения! Сколько можно приложить к Духову храму творчества! Мы поняли друг друга, Николай Константинович влюбился в мою идею, Духа Святого уразумел. Аминь. Всю дорогу от Москвы до Талашкина мы горячо беседовали, уносясь планами и мыслью в беспредельное. Святые минуты, благодатные…» [4, с. 71]. Об этой встрече с Марией Клавдиевной свои воспоминания в 1928 году, в год смерти княгини, оставил и Николай Константинович: «Мы решили назвать этот храм – Храмом Духа. Причем центральное место в нем должно было занимать изображение Матери Мира. Та совместная работа, которая связывала нас и раньше, еще более кристаллизовалась на общих помыслах о храме. Все мысли о синтезе всех иконографических представлений доставляли М<арии> К<лавдиевне> живейшую радость. Много должно было быть сделано в храме, о чем знали мы лишь из внутренних бесед» [5, с. 157]. «Обращаясь к широкому пониманию религиозных основ, можно считать, что М<ария> К<лавдиевна> и в этом отвечала без предрассудков и суеверий запросам ближайшего будущего» [5, с. 160].