Чужак из ниоткуда – 2

– Здравия желаем! – синхронно поздоровались Петров и Боширов. – Разрешите?

– Здравия желаю, товарищи, – несколько удивлённо промолвил отец. – Прошу. Вы ко мне?

– В том числе, товарищ подполковник, – мои сопровождающие вошли в прихожую. – Разрешите представиться. Капитан Петров.

– Старший лейтенант Боширов.

– Подполковник Ермолов, – сказал папа. – Мне волноваться?

– Никак нет, товарищ подполковник, – доложил Петров. – Гордиться и радоваться. Сын у вас замечательный.

– Я знаю, – папа потрепал меня по голове. – Проходите на кухню, товарищи, я сейчас. Мама с Леной ещё не вернулись, – обратился он ко мне. – Послезавтра жду. Давай, иди, ухаживай за гостями. Чай, там, кофе, бутерброды… Я сейчас.

Он скрылся в ванной.

– Ну, рассказывайте, – потребовал отец после завтрака.

– Пап, ты, главное, не волнуйся, – сказал я. – Дело в том, что я внезапно изобрёл генератор, вырабатывающий антигравитационное поле. Проще говоря – антиграв.

– Не только изобрёл, но и построил действующую модель, – добавил Петров. – Мы свидетели. Я сразу не сказал… Вот, прошу, Комитет государственной безопасности, – он достал и показал раскрытое удостоверение.

Боширов проделал то же самое.

– Что в таких случаях положено говорить, – ущипните меня? – отец потянулся к сигаретам, закурил. – Давайте ещё раз. Антиграв. Он что, убирает силу тяжести?

– Экранирует, пап, – сказал я. – Создаёт антигравитационное поле вокруг себя. Оно сложной формы, но для простоты можно сказать, что это геоид. Шар такой, но сплюснутый немного и не совсем ровный, как бы бугристый местами, – я показал руками. – Земля тоже ведь не идеальный шар, а геоид. Ты знал?

– Геоид, значит, – сказал папа. – Для простоты. Ну-ну. Дальше.

– Так вот. Прототип, который мы с дедушкой построили…

– С дедушкой?!

– Ну да. С дедушкой и другом его фронтовым, дядей Юзиком, он танкист, как и ты…

– Я знаю дядю Юзика. Он-то здесь каким боком?

– Он же ювелир. А мне нужна была золотая проволока разного сечения. Много. Ещё редкоземельные элементы и лазер, но тут уже другие люди помогли… Ты, главное, не перебивай, пап, а то я долго рассказывать буду. Эх, жаль, мамы нет, послезавтра ей всё это повторять.

– Ничего, – сказал папа. – Повторишь. Давай. Я очень внимательно слушаю.

Я рассказал всё, стараясь упоминать только главное. Главного, однако, набралось немало. Тётя Фира и её рак; Толик и лазер; перстень мёртвого американца с рубином; Наташа со своим папой; поход в горы за золотом; столкновение с уголовниками; работа над антигравом; дед Лёша, дядя Юзик и параплан; капитан Петров и старший лейтенант Боширов; компартия Узбекистана в лице товарища Шаниязова Акила Ровшановича; генерал-лейтенант КГБ Бесчастнов Алексей Дмитриевич; арестованный полковник КГБ Узбекистана Усманов и, наконец, спецрейс на Ту–154; город Москва и Андропов Юрий Владимирович – председатель Комитета госбезопасности СССР собственной персоной. Ну и про деньги, конечно, упомянул.

– Голова кругом, – отец потряс головой. – Так, надо ещё кофе бахнуть. Хотя под такие новости стоило бы и коньяка. Но это вечером. Сколько денег, говоришь?

Я повторил.

– С ума сойти. И они наши?

– Ваши, товарищ подполковник, не сомневайтесь, они безотчётные. Можете тратить, как вам заблагорассудится. С учётом интересов нашего изобретателя, конечно. Они в приоритете.

– Хватит, капитан, давай без чинов. Зовите меня Пётр Алексеевич.

– Слушаюсь, Пётр Алексеевич. Запоминающееся у вас имя-отчество.

– Всю жизнь это слышу, – вздохнул отец. – Значит теперь мой сын под негласным надзором Комитета, я правильно понял?

– Не только он, Пётр Алексеевич. Вся ваша семья. Но это не тот надзор, который может повредить вашей карьере. Скорее, наоборот.

– Прости, но этого в точности ты знать не можешь. Пока.

– Соглашусь, – кивнул Петров. – Нужно время.

– Как всегда, – сказал папа и посмотрел на меня. – Антиграв… Как такое тебе в голову упало? Откуда?! Ты же только-только в седьмой класс перешёл. Фантастика какая-то. Про излечение тёти Фиры я вообще молчу.

– Пап, я сам не знаю, – сказал я. – Есть предположения, но это так, на уровне ненаучных гипотез. Ты знал, например, что мамин прадед, Евсей Акимович, был самым настоящим деревенским колдуном? Гипнозом владел и прочее в том же духе. Вот тебе и способности, есть в кого. Кстати, насчёт седьмого класса. Я собираюсь в этом году закончить седьмой и восьмой. Экстерном.

– Час от часу не легче, – сказал папа и посмотрел на часы. – Так, ладно, мне на службу пора. Еда в холодильнике, придумай что-нибудь на обед себе – яичницу там, или сосиски свари с картошкой. Я вечером приду, соорудим ужин. Мамы нет, придётся холостяковать. Вам же командировку надо отметить, вероятно? – посмотрел он на Петрова с Бошировым. – Могу подбросить до штаба дивизии. Хотя тут рядом совсем.

– Не откажемся, – сказал Петров. – Начальник особого отдела у вас подполковник Полуботко?

– Он самый.

– Как, нормальный мужик?

– Нормальный, – сказал папа. – Вроде бы.

– Тогда поехали, – сказал Петров. – Нам потом ещё в гостиницу офицерскую бы устроится. Серёжа, с тобой у школы встречаемся, скажем… – он посмотрел на часы. – В одиннадцать тридцать. К директору школы сходим, – пояснил он папе. – Убедим поспособствовать в сдаче экзаменов экстерном. Мы в этом тоже заинтересованы. Ну и вообще, – он пошевелил в воздухе пальцами.

Два дня до приезда мамы и сестры Ленки пролетели быстро. Оказалось, что у папы тоже есть новости. Главная из которых – машина! Пока я был в Алмалыке, подошла его очередь, и теперь в гараже, во дворе нашего дома, сверкали тёмно-синей краской новенькие «Жигули» ВАЗ –2101.

Я знал, что отец давно ждал машину, с начала года; он был заядлым автомобилистом, а прежнюю нашу машину – белый с бирюзовой полосой на боку Москвич–403 в экспортном исполнении продал до переезда в Кушку.

– Пятьдесят девять лошадиных сил! – вдохновенно показывал он машину вечером. – На четырнадцать больше, чем у нашего «москвича». Разгон до сотни – двадцать две секунды! Ракета. Я на ней до ста шестидесяти уже спокойно разгонялся, представляешь?

– Ты бы всё-таки поаккуратнее, пап, – сказал я. – Сто шестьдесят в час. Сумасшедшая скорость.

– Нормально, – махнул рукой папа. – Не в Кушке же, за городом, на бетонке. Машин здесь почти нет, дорога хорошая, тормоза хватают намертво. Экстра-класс машина, просто экстра-класс, – он любовно провёл ладонью по капоту.

– Рад за тебя. Дашь поводить?

– Обязательно. Хочешь завтра?

– Давай. А то потом мама приедет и начнёт волноваться.

Отец понимающе рассмеялся.

До показа машины я успел побывать в школе, вместе с Петровым и Бошировым встретиться с нашим директором Георгием Михайловичем Марковым и договориться о его содействии моим планам.

– Одного не пойму, товарищи, – высказал удивление наш директор. – Серёжа, конечно, мальчик способный, учится отлично, но при чём здесь Комитет госбезопасности?

– Комитет госбезопасности, дорогой Георгий Михайлович, всегда при чём, – наставительно заметил Петров. – У Комитета есть все основания считать, что скорейшее получение Сергеем Ермоловым среднего, а затем и высшего образования будет способствовать укреплению обороноспособности и безопасности нашей страны. Подробности, извините, раскрыть не могу. Государственная тайна.

– Понимаю, – сказал Георгий Михайлович и посмотрел на меня взглядом, полным любопытства и некоторой опаски. – Что ж сделаем всё возможное. Серёжа, завтра зайди за учебниками.

– Спасибо, Георгий Михайлович.

– Благодарю, – Петров пожал директору руку. – Со своей стороны заверяю, что Комитет держит это дело на контроле.

Оставшиеся до первого сентября дни пролетели быстро.

Петров и Боширов завершили командировку, дождавшись приезда мамы и Ленки. Им, как и мне, пришлось ещё раз всё рассказывать. Только на этот раз гораздо подробнее. Рассказ не предназначался для маленьких Ленкиных ушей, поэтому сестричку отправили гулять.

Мама восприняла новости спокойно и практично. Больше всего её волновали моя безопасность, безопасность дедушки с бабушкой и карьера мужа.

– Ваши свёкр со свекровью, бабушка Петра Алексеевича, а также семья Кофманов и Черняевых находятся под защитой Комитета госбезопасности Узбекистана, – ещё раз объяснил Петров. – Эту защиту курирует лично председатель Комитета генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич. Выше защиты в нашей стране просто быть не может.

– Это прекрасно, – сказала мама. – Вот только и у всесильного КГБ, как выяснилось, бывают проколы. Вы можете мне дать гарантию, что с моей семьёй всё будет в порядке?

– Надежда Викторовна, – мягко сказал Петров. – Я могу дать гарантию, что Комитет сделает всё возможное для защиты вашей семьи. Это, поверьте, в интересах государства. Но и вы со своей стороны не должны терять бдительности. Понимаете?

– Я жена советского офицера, – сказала мама. – Мне про бдительность можете не рассказывать.

– Вот и хорошо. Что касается карьеры вашего мужа, то это вне нашей компетенции. Но я уверен, что ей ничего не угрожает. Вообще, по мнению Комитета, Кушка сейчас лучшее место для всех вас. Закрытый город, куда без нашего ведома попасть невозможно. Поэтому спокойно живите, учитесь, работайте.

– И ждите, – сказал я.

– Да, – сказал Петров, – и ждите.

– Главное, чтобы не три года, как у нас на Руси принято, – проворчал я.

– Напоминаю вам, Сергей Петрович, что вы пока ещё даже школу не закончили, – подал голос Боширов. – Не торопись, Серёжа, всё будет.

На этом и расстались.

Ближе к осени жара в Кушке немного спала.

Отец, у которого не получилось в этом году вырваться в отпуск (краткосрочный, когда он ездил за машиной, можно не считать) рассказал, что в июле термометр показывал пятьдесят в тени.

– Оказалось правда, что в танке на солнце за шестьдесят. На себе испытал. Только зимние комбинезоны и спасали.

Теперь, в конце августа, было всего-то тридцать пять в тени, а вечером и ночью температура опускалась до тридцати, а то и двадцати восьми. Прохлада!

Я глотал учебники, писал письма Наташе и получал ответные (оказалось, что писать бумажные письма, довольно увлекательное занятие, а читать их – особое удовольствие), ходил вместе с друзьями-товарищами купаться в бассейн автомобильного батальона (на Автобат, как мы говорили), в кино и библиотеку в Дом офицеров (кино привозили ещё в клуб железнодорожников, куда мы тоже ходили иногда).

Отдельно занимался английским.

То, что без хорошего знания английского в этом мире не обойтись, я понял с первых дней своего здесь появления. Выучить незнакомый язык самостоятельно, вне языкового общения, задача практически невозможная. Ты можешь выучить грамматику и словарь, но без разговорной практики от всего этого будет мало толку.

Прежняя наша учительница английского была не настоящей «англичанкой», без профильного образования, а потому и дать крепкие знания не могла. Но тут оказалось, что с нового учебного года два бывших шестых класса объединяют в один седьмой, в связи с чем у нас будет новая классная руководительница и она же «англичанка».

Цимбалистова Надежда Александровна, так её звали.

Высокая крашеная блондинка с худыми ногами и крупной грудью, которую она несла перед собой как знамя.

Совершенно не в моём вкусе, но, как выяснилось, дело своё знала прекрасно.

Мы познакомились с ней ещё до начала занятий, в кабинете директора, когда я забирал учебники для седьмого и восьмого классов. Вернее, познакомил нас Георгий Михайлович, соответственно представив друг другу.

– Надежда Александровна только месяц, как приехала к нам в Кушку, но уже успела привести в порядок кабинет английского языка, – похвастался он. – Там снова работает магнитофон, и она привезла свежие учебные записи. За это ей громадное спасибо.

– Отлично! – обрадовался я. – Надежда Александровна, у меня для вас серьёзное предложение. Займитесь со мной английским индивидуально, пожалуйста. Хочу выучить язык как можно лучше, а без хорошего преподавателя здесь не обойтись. За дополнительные уроки я, разумеется, заплачу.

– Серёжа! – воскликнула «англичанка» и покосилась на директора.

– Георгий Михайлович, – обратился я к Примусу. – Скажите, пожалуйста, ваше веское слово. В смысле, что стесняться нечего, предложение абсолютно честное, а всякий труд должен быть оплачен.

– Подтверждаю, Надежда Александровна, – солидно кивнул директор. – Серёжа у нас парень серьёзный. Соглашайтесь. Если хотите, разумеется.

– Ну раз так… – Надежда Александровна стрельнула светло-голубыми, чуть на выкате, глазами с густо накрашенными ресницами. – Почему бы и нет?

Ещё, разумеется, собственные тренировки и футбол.

За лето я вырос на четыре сантиметра – так, что пришлось покупать новую одежду и обувь (благо, с этим особых проблем не было, Кушка неплохо снабжалась), но главное не в этом. Благодаря постоянным тренировкам и естественному росту организма я, наконец, окреп физически до относительно приемлемого состояния. Займись я сейчас плотно любым видом спорта, уверен, очень быстро дорос бы до самых высоких показателей и не только в своей возрастной категории.

Теперь я легко подтягивался на одной руке пять раз (ещё парочку оставлял в запасе, чтобы не перенапрягаться).

Делал выход силой на две руки двенадцать раз подряд.

Крутил на турнике «солнышко».

Пробегал стометровку за десять целых три десятых секунды, километр за две минуты двадцать секунд, а три километра за семь минут пятьдесят семь секунд.

В длину прыгал на семь метров двадцать сантиметров (в высоту на рекорд не прыгал, не любил, хотя метр пятьдесят перелетал без особых затруднений).

Про плаванье под водой уже рассказывал – сто метров не предел.

В Южном море родного Гарада Кемрар Гели спокойно нырял на пятьдесят метров в глубину без ласт и акваланга. Здесь, на Земле, я пока не успел побывать на море, но думаю, что нырнул бы примерно на столько же.

Реакция.

Была у нас с кушкинскими пацанами такая игра на реакцию.

Один стоит, согнувшись в поясе под углом девяносто градусов. Другой стоит сзади и тихо-тихо бросает ему мимо уха спичечный коробок.

Ловящий не знает мимо какого уха – левого или правого – коробок пролетит.

Поэтому поймать можно только обладая отменной концентрацией внимания и кошачьей реакцией.

Говорят, кто-то до меня ловил пять раз из десяти.

Я ловил десять раз из десяти, и скоро со мной перестали играть – не интересно.

Всё это, разумеется, без входа в орно, на обычных резервах организма.

Кроме этого, я начал меняться внешне. Похудел. Чуть сутулая спина мальчика Серёжи Ермолова выпрямилась. Мышцы энергично перекатывались под кожей, на животе красиво и рельефно выступали «кубики», – было, на что посмотреть в большом ростовом зеркале, которое я установил в нашей, редко используемой по назначению гостиной, приспособив её под спортзал на случай непогоды, которая в Кушке иногда случалась.

Шаг пружинил.

Исчезла детская припухлость щёк.

Над верхней губой начал пробиваться и темнеть пушок – будущие усы.

Волосы тоже потемнели и стали жёстче.

Конечно, ещё не мужчина, но уже и не совсем ребёнок. Четырнадцать мне должно было исполниться двадцать пятого декабря этого, семьдесят первого года, но уже сейчас, в конце августа одна тысяча девятьсот семьдесят первого, я выглядел на этот возраст и даже старше.

Глава шестая

Верблюжья колючка. Мои записи. Качать вратаря!

С первого сентября жизнь постепенно вошла в накатанную колею. Школа. Дом. Библиотека. Спорт. Английский.

Заготовка верблюжьей колючки.

Этот важный пищевой ресурс для верблюдов, которые вовсю использовались как в Кушке, так и во всём Туркменистане, рос повсюду.

Его требовалось осенью заготавливать, чтобы горбатым животинам было что пожевать зимой.

А кто лучший во всём мире заготовщик верблюжьей колючки?

Правильно, советский школьник! Пионер и комсомолец. К слову, не только верблюжьей колючки. Специально этим вопросом не интересовался, но память Серёжи Ермолова хранила воспоминания о том, как до переезда в Кушку, на Украине, в селе Лугины Житомирской области, школьники заготавливали хмель. Начиная с пятого класса и старше. Наш пятый класс участвовал в полном составе. При этом везде писалось и говорилось, что детский труд в СССР не используется.

Оказывается, используется вовсю. И хмель на Украине, и верблюжью колючку здесь, в Кушке, мы заготавливали, во-первых, за счёт занятий в школе (то есть на это время занятия отменялись), а во-вторых, совершенно бесплатно.

Справедливости ради следует заметить, что эта работа была нам, скорее, на пользу.

Большинство ребят и девчонок относились к школе как к нудной обязанности, которая надоела хуже горькой редьки. Поэтому «колючка» (так мы эту обязаловку коротко называли) воспринималась своего рода развлечением, – что бы ни делать, лишь бы в школу не ходить.

Опять же, труд этот не был слишком уж тяжёлым, и перенапрягаться никто никого не заставлял.

Главные инструменты – хорошо наточенная лопата и грабли. Пацаны рубят лопатами под корень зелёные невысокие кусты, а девчонки сгребают их в кучи. Потом приедет машина и всё заберёт.

Обед – бутерброды, хлеб, котлеты, сало, огурчики и чай в термосах – с собой. Развели костерок из обломков саксаула, пообедали, поболтали и снова за работу. Ещё пару часов – и по домам. С чувством выполненного долга.

Опять же, когда б я ещё научился так хорошо затачивать лопату напильником?

Из развлечений, не требующих физических усилий, – кино и книги, художественная литература.

Ещё – общение с друзьями-товарищами.

Однако я чувствовал, что наши интересы расходятся всё больше. Поначалу, когда я только-только осознал себя в чужом мальчишеском теле, мне было интересно вернуться в детство. Мальчишеские игры. Свежесть ощущений. Другой, новый мир – такой похожий и одновременно непохожий на Гарад. Другое время, в конце концов!

По сути, я словно воспользовался машиной времени, описанной, кстати, не только в фантастических романах земных писателей, но и гарадских. Даром что в реальности машину времени построить невозможно. Во всяком случае, гарадская наука такой возможности не видит. А я сумел.

Способ оказался абсолютно фантастическим и от меня ничего не зависело, но тем не менее.

Так вот. Поначалу всё это будоражило. Но постепенно стало понятно, что взрослый человек в теле мальчика всё равно остаётся взрослым человеком. У меня были взрослые интересы и потребности, удовлетворить которые моё здешнее детское существование не могло.

Не скажу, что мне было скучно, но, если честно, я всё ждал, когда со мной свяжутся и вызовут в Москву для настоящей работы над антигравом и другими проектами, которые давно были мной разработаны, описаны на бумаге и на всякий случай лежали в рабочем сейфе отца, в его кабинете в танковом полку. Помню наш разговор по этому поводу.

– Вот, пап, – я потянул ему толстую картонную папку, внутри которой лежало около двухсот пятидесяти машинописных страниц и несколько десятков чертежей и схем. – Можешь спрятать надёжно?

– Что это?

– Мои изобретения. Начну разрабатывать подробно и внедрять, когда антиграв получит признание.

– Однако. Значит, антиграв – это не всё?

– Не всё.

– А что ещё, если не секрет? Хотя бы вкратце.

– Персональная ЭВМ– компьютер, доступный каждой семье среднего достатка, а в перспективе каждому советскому человеку. Коммуникативная сеть из этих компьютеров, основанная для начала на уже существующих телефонных сетях, а затем и на специально проложенных.

– Сеть? Для чего?

– Представь свой полк на учениях или, не дай бог, на войне. Как тебе возможность практически мгновенно получать информацию о противнике и столь же мгновенно обрабатывать её и доводить приказы до командиров батальонов, рот, взводов? Как тебе компьютер в каждом танке, который, на основе полученной информации, мгновенно вычисляет расстояние до цели и сам наводит танковую пушку?

– Скажу, что это фантастика.

– Сейчас – да. При наличии компактных компьютеров и компьютерной сети, о которой я говорю, – уже нет. Там множество трудностей и нюансов, но, если такую сеть создать… Танковый полк на войне – ладно, это нетипичный случай, хотя, как военный, можешь задуматься, что это даст на уровне батальона, роты и даже взвода. Не говоря уже о дивизии, армии, фронте и всех родах войск, – война станет совсем другой. Возьмём повседневность, быт. Откуда советский и не только советский человек берёт информацию, когда ему это нужно?

– Книги, словари, энциклопедии, газеты, журналы, библиотеки, архивы, – перечислил папа. – Ну, ещё позвонить можно куда-нибудь. Хотя и не факт, что там ответят.

– Вот. А теперь представь, что нужную информацию можно получить практически мгновенно, прямо из дома, не сходя с места.

– Скажу, что это революция, – чуть подумав, сказал папа. – А, погоди, о чём-то таком я читал. Кажется, у тех же твоих любимых Стругацких. Большой Всемирный Информаторий, – вспомнил он. – БВИ, да?

– Не совсем. Всё проще и одновременно сложнее. Но главное – быстрее и лучше. Если хочешь, можешь ознакомиться подробнее, – я показал глазами на папку.

– Обязательно. Должен же я знать, что лежит у меня в сейфе. Но сначала всё-таки расскажи.

– Хорошо. Ещё – кварковый реактор, который способен дать практически неисчерпаемую энергию; станция Дальней связи на Луне, с помощью которой можно посылать сигнал на любое расстояние и принимать тоже; ядерная двигательная установка для космического корабля-планетолёта и, до кучи, парочка новых сверхпрочных, недорогих и лёгких материалов, чтобы всё это сделать: углерит и пластмонолит.

– Всё? – спросил папа.

– Пока – да. Позже, возможно, появятся ещё.

Наступило молчание. Папа явно переваривал информацию и мучительно подбирал слова.

– Сынок, – промолвил он, наконец, посмотрев на меня глазами, полными любви и тревоги. – Ты ничего не хочешь мне рассказать? Если это важно, обещаю, что всё останется между нами, и я… мы с мамой, не станем предпринимать никаких мер.

– Ты, наверное, имеешь в виду помещение меня в психиатрическую лечебницу или, говоря простыми словами, сумасшедший дом? – напрямик спросил я.

– Никаких мер, – твёрдо повторил отец. – Но ты не сумасшедший, я вижу.

– Слава богу, что ты это видишь, – сказал я. – Пап, я понимаю, что всё это выглядит совершенно невероятно и фантастически, но я, правда, не знаю, откуда всё берётся в моей голове. Сначала мне самому казалось, что я схожу с ума. Но после того как я залечил бабушке порез, а до этого фактически заставил пацанов отдать мне перстень утопленника и забыть об этом, а потом вылечил тётю Фиру… Я, конечно, не врач, но, по-моему, сумасшедшие так не могут. Просто потому, что они сумасшедшие. Психически больные люди. А уж когда удалось собрать работающий прототип антиграва… – я покачал головой изо всех сил стараясь выглядеть растерянным. – Пап, я правда не знаю, откуда это всё берётся. Такое впечатление, что, пока я был в коме после аварии, эти знания и способности кто-то просто вложил мне в голову.

Последние слова мне было очень легко произнести, поскольку они были чистейшей правдой.

– Самое главное, – сказал папа, чуть подумав, – что этого не может знать никто. При всей нашей вере во всемогущество науки – это не так. Нет никакого всемогущества даже близко. Мы всех людей на планете досыта накормить не можем, какое уж тут всемогущество… Про болезни и вовсе молчу.

Всё-таки умный мой папа, прямо гордость берёт. Даром, что военный.

Последнее замечание хоть и кажется в какой-то мере оскорбительным, но таковым не является. Правда вообще не может быть оскорбительной. Оскорбительная правда. Чувствуете? Фальшиво звучит. Просто каждое занятие накладывает на человека свой неизменный отпечаток.

Военные – люди, для которых подчинение приказу заложено в подкорке, а Устав – священная книга. Военный, как никто, знает, что инициатива наказуема и наказуема жёстко. Поэтому они и ведут себя соответственно. На первом месте – исполнительность. Ум и глубокий анализ – на втором. А рефлексии и вовсе места нет. Какая рефлексия? Родина приказала – вот и вся рефлексия.

То же и профессиональные спортсмены. Я уже упоминал, что в СССР официально профессионального спорта нет, но на самом деле, фактически, есть. Чтобы достичь высочайших результатов, нужно отдаваться тренировкам и соревнованиям полностью. Без остатка. На другие занятия времени и, главное, желания не остаётся. Опять же, развиваешь мышцы – страдает мозг. И наоборот.

Исключения есть, но они только подтверждают здешние правила. Типичный образ учёного – лысый задохлик в очках и мятом костюме с пальцами, испачканными чернилами и мелом. Спортсмена – мускулистый здоровенный парень с одной мыслью в голове: быстрее, выше, сильнее.