Чужак из ниоткуда – 2

Однако прыгать не стал. В особенности, когда я объяснил ему, что масса тела при этом остаётся прежней.

По-моему, он не сильно понял, чем вес отличается от массы, но уяснил, что вести себя следует осторожно.

– Что ж, – сказал Бесчастнов, разоблачаясь. – Думаю, пора звонить в Москву. Звонить и лететь.

– Что, прямо сейчас? – спросила Наташа.

– Нам – да, прямо сейчас. А вот тебе, думаю, лучше пока остаться. Встретишь родителей, дедушку Серёжи с бабушками, Кофманов, введёшь их в курс дела, побудешь с ними, пока мы не вернёмся. Хорошо?

– Как скажете, – сказала Наташа.

– Так и скажу. А вот папу твоего я бы прихватил на всякий случай. Но это мы скоро решим.

Затем последовал звонок в Москву непосредственно Юрию Владимировичу Андропову – прямому начальнику генерал-лейтенанта.

Я не особо разбирался в иерархии властей в Советском Союзе.

Часть моей памяти, принадлежащая мальчику Сергею Ермолову, не имела насей счёт каких-то исключительных сведений. По вполне понятным причинам – тринадцатилетний советский пионер знал обо всём этом ровно столько, сколько ему официально позволялось знать.

Да и не стремился мальчишка к подобным знаниям. Зачем? Партия – наш рулевой! Так сказано в песне и начертано на плакатах. А из песни, как известно, слов не выкинешь. С плаката – тем более.

Ещё – Советы. Рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как написано в учебниках и энциклопедиях.

Сейчас – просто трудящихся.

Профсоюзы – об этом вообще краем уха. Равно как и о судебной системе, все знание о которой укладывалось в одну реплику из ужасно смешного фильма «Кавказская пленница»: «Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!»

Что ещё?

Армия?

Это не власть – это инструмент власти, о чём прекрасно известно сыну советского офицера.

Остаётся только одна организация: Комитет государственной безопасности.

Легендарная в самом прямом смысле слова.

Прямая наследница НКВД и ВЧК.

Всесильная, всезнающая и во многом таинственная.

Что касается знаний взрослого человека, инопланетянина Кемрара Гели, то он родился и вырос в совершенно другом обществе. В обществе, которое нынешнее советское посчитало бы идеалом. Да и то, уверен, не всё, а лишь его наиболее пытливая и развитая часть, не утратившая пассионарности.

В этом обществе не было (или почти не было) соперничества властей, постыдных или страшных тайн и, уж тем более, организации, целью которой являлся поиск и обезвреживание врагов – сиречь инакомыслящих.

Потому что мыслить иначе позволялось всем.

И даже высказывать свои мысли публично.

При одном условии, – если эти мысли не были откровенно человеконенавистническими и не трансформировались в призывы к насильственному свержению существующего общественного строя.

Хотя организация, в чьи обязанности вменялась защита общества, существовала.

Но выявляла она не врагов, а угрозы (в том числе, кстати, исходящие из космоса), и продуктивность её работы оценивалась не по количеству выявленных угроз, а по фактическому отсутствию оных.

Так что, в общем и целом, я мало что знал о КГБ. Хотя и был уже награждён медалью Комитета. А уж о взаимоотношении КГБ с партийными и советскими органами – и того меньше.

Одно было понятно после последних событий: были эти отношения отнюдь не простыми и кристально ясными. Особенно в национальных республиках, где сильны были прежние, ещё дореволюционные традиции.

Если совсем честно, разбираться во всех этих властных интригах и хитросплетениях мне не особо хотелось. Но я уже понимал, что без этого не обойтись.

В особенности теперь, когда действующий антиграв – вот он! – был собран. Чтобы без большой оглядки и достаточно свободно действовать дальше, надо было прислониться к сильному, и лучше Комитета и комитетчиков я вряд ли бы кого-то нашёл.

Главное было – выбрать среди них правильных и честных. Уж что-то, а эти качества в людях разглядеть я умел.

Не было бы счастья, да несчастье помогло – эта русская пословица лучше всего описывала текущую ситуацию. Я-то рассчитывал на долгий и трудный путь, преодоление массы препятствий, косности, бюрократизма, зависти и даже прямых угроз, но тут судьба подбросила историю с золотом, и появилась возможность сразу прыгнуть в дамки.

На время телефонного разговора с Андроповым генерал-лейтенант оставил нас в комнате отдыха. Звукоизоляция здесь была на высшем уровне, даже мне не удалось расслышать ни слова.

– Значит так, – сообщил Бесчастнов, заглянув в комнату через пятнадцать минут. – Я был прав. Сейчас у нас ровно девятнадцать часов. Через четыре с половиной часа мы должны быть в Москве. Наташа, ты остаёшься здесь. Все нужные распоряжения я отдам, ни о чём не беспокойся. По коням.

– Папу не ждёте? – спросила Наташа.

– Никого не ждём.

– Один вопрос, Алексей Дмитриевич, – сказал я.

– Зубную щётку и всё, что потребуется, тебе дадут.

– Другой. У меня деньги, что с ними делать? – я показал на невзрачную сумку из синего кожзама с белой надписью «Спорт» на боку.

– Ах да, деньги узбекских товарищей, нажитые нечестным путём. Хотя какие они нам товарищи… Волки тамбовские им теперь товарищи. Сколько там, напомни?

– Тридцать две тысячи.

– Неплохо. Давай-ка возьмём их с собой. На всякий случай.

Через пять минут две белые волги с включёнными спецсигналами (за рулём одной сидел наш шофёр Игнат, которого тоже решено было оставить в Ташкенте), прыгнули с места и, мгновенно набрав скорость, понеслись по ташкентским улицам к аэропорту.

Реактивный самолёт Ту–154 – красивый, стремительных очертаний, ждал нас на лётном поле.

Даже трап уже подогнали, и две приветливые стюардессы в синей униформе и пилотках на тщательно уложенных причёсках, словно сошедшие с рекламного плаката Аэрофлота, встречали нас наверху трапа при входе в нутро летающей машины.

– Добрый вечер! – одинаково белозубо и красиво улыбнулись они.

– Добро пожаловать на борт, – добавила та, что ростом повыше.

– Добрый, – поздоровался Бесчастнов, поднявшийся по трапу первым (я шёл вторым, следом капитан Петров и старший лейтенант Боширов, нагруженные сумками с антигравом и остальным снаряжением). – Девушки, ужином накормите? Не успели на земле.

– Не сомневайтесь, товарищ генерал-лейтенант. Жареная курица, картофельное пюре, салат из огурцов и помидоров устроят? Чай, кофе, сок, вода – на выбор. При желании можем предложить коньяк. Хороший, армянский.

– Коньяк отставить, остальное принимается, – благосклонно кивнул генерал-лейтенант и, пригнув голову, шагнул в салон.

После взлёта и ужина я уснул. День выдался непростой, и моему растущему организму требовался отдых.

Проснулся сам, за десять минут до посадки. Полюбовался в иллюминатор огнями Москвы, раскинувшейся внизу, под крылом.

Сон явно пошёл на пользу.

Чувствовал себя отдохнувшим и спокойным.

Ещё по дороге в аэропорт и в самолёте думал о том, как держать себя с высоким начальством.

Что говорить?

Были некоторые сомнения. Остались они и теперь.

Но сейчас я отчётливо понимал – одной легендой о необычайных способностях и фантастических знаниях, вдруг открывшихся и появившихся после травмы у тринадцатилетнего советского мальчишки, не отделаешься.

Рано или поздно придётся открыть всю правду. Главное – выбрать для этого нужное время.

Нас встречали. Две белые «Волги» с мигалками – близнецы ташкентских – ожидали внизу, у трапа.

– Мы с тобой в первую, – махнул мне рукой Бесчастнов, – капитан и старший лейтенант во вторую.

Сели, поехали.

За окнами машины было уже совсем темно.

Мы летели по дороге с редкими электрическими фонарями, за которыми угадывался то сплошной лесной массив, то мелькали какие-то слабо освещённые постройки.

Поначалу я думал, что мы едем в город, но оказалось не так. Нас привезли в какую-то загородную резиденцию, чем-то напомнившую мне недоброй памяти резиденцию товарища Шаниязова.

«Привыкай, – сказал я себе. – Скорее всего, теперь так будет часто».

В Москве было десять вечера.

Мы вышли из машины.

Я полной грудью вдохнул прохладный, свежий, пахнущий травой и цветами воздух, поглядел на небо, на котором слабо догорала вечерняя заря и неожиданно понял, что мне здесь нравится.

По-настоящему нравится.

Пожалуй, впервые с того дня, как я осознал себя на Земле.

Нет, я не могу сказать, что в Кушке мне было плохо. Наоборот. Там была моя нынешняя семья. Дом.

Но я прекрасно понимал, что дом этот временный.

Не только потому, что у меня были свои, далеко идущие планы, с выполнением которых Кушка была плохо совместима.

В любой момент отца могли перевести служить в другое место необъятного Советского Союза (или даже за границу, в одну из стран Варшавского договора), и семья, как это уже было неоднократно, поехала бы за ним.

Про Алмалык и вовсе речи нет, – если бы не дед с бабушкой и прабабушкой, а теперь ещё и Наташа, вряд ли я добровольно согласился бы жить в таком месте.

Но здесь, под Москвой…

Я стоял, вдыхал этот воздух, любовался небом и чувствовал, что не хочу отсюда уезжать. Всё-таки юг – не для гарадца. Мы люди северные. Как и русские.

А может быть, мне хорошо здесь именно потому, что это Россия? подумал я. Русские похожи на гарадцев. Такие же бесшабашные внутри и неулыбчивые снаружи. Так же выше всего ставят справедливость. Им бы чуть больше свободы дать, убрать дурацкие искусственные зажимы и запреты, они бы горы свернули…

Уехать, однако, пришлось.

Но обо всём по порядку.

Андропов мне не поверил.

Вернее, не совсем так.

Мы встретились тем же вечером, и я успел продемонстрировать действие антиграва и рассказать уже привычную легенду об удивительных способностях, которые ощутил в себе после клинической смерти.

Хватило ума не рассказывать всю правду.

Выручила привычка сначала оценивать человека через его ауру.

Так вот, аура Юрия Владимировича Андропова, председателя Комитета государственной безопасности СССР, мне не понравилась.

Во-первых, это человек был болен.

Почки. И болезнь прогрессировала. Наверное, можно было попробовать вылечить, но для этого мне требовалось, как минимум, доверие пациента.

А вот с доверием как раз и были большие проблемы.

По ауре человека полностью не узнать, читать мысли я тем более не умел, но основные черты характера проследить можно. Я и проследил.

Почти сразу понял, что Юрий Владимирович полностью доверяет только себе, а окружающих воспринимает, в первую очередь, как средство для достижения собственных целей. На первый взгляд, ничего странного для политика такого уровня.

Но только на первый.

Если цель – построение справедливого общества для всех, то без понимания и, более того, сочувствия человеческой природе не обойтись.

Проще говоря, любить нужно человека.

Не жалеть и не считать за винтик, которым легко можно пожертвовать, а именно любить.

Иначе ничего не выйдет.

А вот с любовью у товарища Андропова явно были сложности. Мешала она ему.

Плюс к этому какие-то семейные тайны, которые его беспокоили. Что-то было в прошлом Юрия Владимировича, чего он явно опасался, хотел бы забыть, но не мог. При этом, он был весьма умён, образован и обладал многими талантами.

– Всё это весьма интересно, – сообщил он, побарабанив пальцами по столу. – Весьма, – повторил он. – Однако сейчас уже одиннадцать часов вечера. Время позднее, все устали. Вас, Алексей Дмитриевич, я попрошу остаться, а остальные свободны. Спокойной ночи. Завтра на свежую голову решим, что с этим всем делать.

Глава третья

Быть или не быть. Казалось бы, при чём здесь Наполеон? Пора домой

– Ничего не будет, – сказал мне капитан Петров тем же вечером.

Я вышел подышать перед сном, они с Бошировым курили, сидя на лавочке неподалёку.

– Ничего не будет, – повторил он ровным голосом, когда я сел рядом. – Облом. И тебе облом, и нам со старшим лейтенантом.

– Как ты говорил, по красивой звезде на погоны? – с коротким смешком осведомился Боширов. – Я вот сижу теперь и думаю – на погоны или с погон?

– Ну, это ты загнул, – сказал капитан. – С чего бы тогда спецрейс гонять туда-сюда? Полюбоваться на наши рожи? Нет. Останемся при своих, я думаю.

– Ох, не знаю…

– Что случилось? – спросил я. – С чего такой пессимизм?

– А ты не понял? Впрочем, тебе простительно, это не твоя кухня. Да и мал ты для этого, уж извини. Короче, положит под сукно Юрий Владимирович твоё гениальное изобретение.

– Что значит – под сукно? – не понял я.

– Значит, не даст ему хода, – объяснил Боширов.

– Почему?

– Наклонись поближе, – попросил капитан.

Я придвинулся.

– Потому что это козырь, – шепнул мне Петров. – Очень сильный. А козыри берегут.

– А почему шёпотом? – тихо спросил я.

– Пиво холодное было, – ответил капитан нормальным голосом.

Боширов засмеялся.

– Анекдот, – догадался я. – Не знаю такого.

– Отец, мать и сын примерно твоего возраста, из России, едут в такси на Кавказе, – принялся рассказывать Петров. – Таксист поворачивается к главе семьи и шёпотом говорит: «Проезжаем грузино-армянскую границу». Отец поворачивается к жене и тоже шёпотом: «Проезжаем грузино-армянскую границу». Жена – сыну то же самое и тоже шёпотом. Сын: «Понял. А почему шёпотом?». Таксист: «Пиво холодное было».

– Ага, – сказал я. – Но разве таксисту можно пиво, он же за рулём?

Боширов опять засмеялся.

– Это был грузинский таксист, – сказал Петров. – Им можно.

– Ясно, – сказал я. – Смешной анекдот. Что до козыря… Наверное, это хорошо.

– Ты серьёзно? – Петров в одну затяжку докурил сигарету, загасил окурок, бросил в урну.

– Конечно. Люди такого уровня, как Юрий Владимирович Андропов и не должны сходу верить подобным вещам. А если я просто-напросто талантливый шарлатан, фокусник, который морочит людям головы в своих личных корыстных интересах? Молодой да ранний, как говорится. Да что там говорить, я и есть фокусник в его понимании!

– Вот чёрт, – сказал Петров. – Верно. Ты же Шаниязову вместе с его охраной память стёр. По щелчку пальцев, можно сказать. Где гарантия, что и этот представление с весами… Хотя, нет, не может быть. Да и зачем тебе это? Легко же проверить.

– Именно, – сказал я. – Проверить. Вот он и станет проверять. Долго и скрупулёзно. Специалистов привлечёт. Учёных, инженеров. Лично я – только «за». Обеими руками. Мне спешить некуда.

– А ты не прост, парень, – сказал капитан Петров, помолчав. – Ох, не прост.

– Это дубли у нас простые[2], – сказал я.

– Один-один, – засмеялся капитан. – Хотя, нет, вру. Пожалуй, ты ведёшь.

Всё вышло практически в точности, как думали мы с Петровым. Наутро за завтраком генерал-лейтенант сообщил, что мы сегодня же возвращаемся в Ташкент.

– Скоро сказка сказывается да нескоро дело делается, – продолжил он в ответ на мой вопросительный взгляд. – А ты как думал, – сразу в дамки?

Я хотел сказать, что такая мысль была, но не сказал.

– Так не бывает, – продолжал Бесчастный, и мне показалось, что за словами он хочет скрыть некоторую свою растерянность. Ладно, растерянность – громко сказано. Неуверенность. Сомнения. Видимо, тоже надеялся на стремительный проход в дамки. – О родственниках своих и Кофманах не беспокойся – поможем им переехать в Россию от греха подальше. Юрий Владимирович дал добро. Тут и деньги неучтённые пригодятся, кстати, – он выбрал на тарелке маленький бутерброд с красной икрой, целиком отправил его в рот, прожевал, запил кофе.

– А родители Наташи? – спросил я. – И сама она?

– Да, конечно, – кивнул Бесчастнов. – Насколько я понял, отец Наташи прекрасный специалист, такие нам и в России нужны.

– Я вас прошу, Алексей Дмитриевич, проследите лично. Очень буду вам обязан.

– Иногда мне кажется, – задумчиво промолвил генерал, что тебе не тринадцать лет, а все сорок.

– Иногда мне тоже так кажется, – сказал я. – Травма головы, как выяснилось, оборачивается очень странными вещами.

– Это правда, – согласился Бесчастнов. – Знавал я человека, который после серьёзной контузии вдруг понял, что знает французский. Причём в совершенстве. Но не современный, а тот, на котором говорили во времена Наполеона.

– Да ладно, товарищ генерал, – сделал большие глаза старший лейтенант Боширов.

– Вот тебе и «да ладно», – передразнил Бесчастнов, чьё настроение по неведомой мне причине вдруг улучшилось. – Говорил, понимал, читал и писал. При этом! – он поднял вверх палец. – У него изменился почерк. До этого писал, как курица лапой, а тут – каллиграф, да и только. Стали мы копать. На всякий случай. И знаете, что выяснилось? – генерал сделал эффектную паузу.

– Что? – подались вперёд Петров и Боширов.

– Какой-то его пра-пра-прадед, француз, был в армии Наполеона в тысяча восемьсот двенадцатом. Попал в плен, остался в России. Чудеса? Чудеса. Наукой необъяснимо. Тем не менее, – факт.

– А что с ним потом стало? – поинтересовался старший лейтенант. – Имею в виду потомка этого француза.

– Убили бандеровцы. На Западной Украине, в сорок девятом.

Помолчали.

– Мой прапрадед по матери, Евсей Акимович Климченко, был деревенским колдуном, – сказал я. – Владел гипнозом, лечил людей без всякого медицинского образования, умел разговаривать с животными.

– Как это – разговаривать? – заинтересовался Бесчастнов.

Я рассказал про случай с собакой и пачкой папирос.

– Вот видишь, – сказал генерал. – Это многое объясняет, – он посмотрел на часы. – Ладно, пора собираться. Ты вот что, Серёжа. Перед отъездом в Кушку – кстати, один не поедешь, тебя проводят, мало ли что, а в самой Кушке ты уже под защитой будешь – нашей и армейской – так вот, перед отъездом, будь добр, изложи на бумаге теоретическое обоснование работы гравигенератора. Как ты это понимаешь. Ящик ящиком, но должны же у тебя быть мысли по этому поводу?

– Есть мысли, как не быть, – сказал я. – Всё уже написано и даже отпечатано на машинке. Там не только по поводу антиграва, есть и другие идеи. Как чувствовал, что понадобится, в Кушке ещё записи сделал и с собой прихватил.

– Это очень удачно, – сказал Бесчастнов. – Ты весьма предусмотрительный молодой человек, Серёжа Ермолов. С тобой приятно иметь дело.

– С вами тоже, Алексей Дмитриевич.

Я действительно сделал записи, когда в моих руках оказалась пишущая машинка. Как раз имея в виду подобный случай, и что записи могут понадобиться не в одном экземпляре.

Сделал три через копирку.

Один – третий – взял с собой в Алмалык. Первый и второй лежали дома в Кушке.

Кемрар Гели, инженер-пилот экспериментального нуль-звездолёта «Горное эхо», был, в первую очередь практиком, но и теории, на которых зиждется работа гравигенератора, кваркового реактора и Дальней квантовой связи, знал. В общих чертах, но тем не менее.

Подробное математическое обоснование этих теорий с кучей сложных формул я, разумеется, писать не стал.

Не потому, что не захотел, а потому, что не смог.

Для этого мало было знать оные обоснования досконально, но ещё и суметь перевести их на земной математический язык, что для меня было уже чересчур. Чтобы собрать работающий электродвигатель, нужно, в первую очередь знать, как он устроен.

То же самое относится к радиоприёмнику и даже, по большому счёту, к атомному ректору.

Ну и теория, конечно, необходима.

В общем и целом.

Подробно пусть гарадские учёные расписывают. С формулами и всем прочим. Потом, когда и если мы с ними свяжемся.

Записки мои состояли из трёх разделов.

Первый – гравигенератор, он же антиграв АНГ–1.

Принцип работы основан на создании антигравитационного поля, которое в свою очередь возникает при когерентном взаимодействии двух электромагнитных полей, одно из которых получено с помощью сверхпроводящих материалов, и одного лазерного электромагнитного излучения, пропущенного через кристаллы горного хрусталя определённых размеров и формы.

Далее – общее техническое описание, основываясь на котором собрать такой же антиграв вряд ли получится.

Автор нужен, то есть, я.

Ибо есть нюансы.

Сюда же, в качестве подраздела, внес и записи по сверхпроводящим при комнатной температуре материалам, что само по себе давало громадный рывок в технологическом развитии.

Второй – приёмник и передатчик Дальней связи.

Дальняя связь позволяет практически мгновенно передать и получить пакет информации на любое расстояние.

Вплоть до межзвёздных, галактических. В теории.

На практике успешно используется гарадцами в родной системе Крайто-Гройто.

Основана на квантовой запутанности и других эффектах квантового мира, многие из которых человечеству ещё предстоит узнать.

Очень энергозатратна.

Очень.

Техническое описание с тем же эффектом: без автора собрать не выйдет.

К тому же Дальняя связь корректно работает только в вакууме, поэтому антенны нужно располагать или на космических кораблях, обладающих мощнейшей энергетической установкой, или на Луне.

Второе предпочтительней, поскольку при существующих земных технологиях добраться до Луны и построить там базу со всем необходимым и станцию Дальней связи проще и дешевле, чем создать с нуля соответствующий космический корабль.

Наконец, самое трудное. Кварковый реактор.

Принцип действия основан на взаимодействии кварков – элементарных частиц, за которыми материя уже переходит в сознание.

Тут, признаться, Кемрар Гели плавает и довольно сильно.

Уж очень сложная и трудоёмкая штука, требующая отработки массы технологий, напрямую с ней несвязанных.

Технологий, которых пока ещё нет на Земле.

Да там одних только новых уникальных материалов столько, что мама не горюй, как здесь любят некоторые выражаться. Причём углерит и пластмонолит, которые на Гараде используются буквально повсюду, – самые простые из них.

Поэтому кварковый реактор стоит в самом конце. На потом. Проще для начала термоядерный реактор построить на той же Луне для получения нужного количества энергии.

Схема надёжной магнитной ловушки, похожей на ту, которая используется и в кварковом реакторе, прилагается.

Итого: сто пятьдесят две страницы машинописного текста. Плюс полтора десятка схем и чертежей общего характера. Вполне достаточно для знающего свободно мыслящего человека, чтобы понять, что перед ним не бред сумасшедшего, а работа, достойная пристального изучения. Как минимум.

Все эти записи я и передал через капитана Петрова и старшего лейтенанта Боширова генералу Бесчастному уже в Ташкенте.

Но чуть позже. Сначала состоялась встреча с родственниками, Кофманами, Наташей и её родителями.

Подробно её описывать нет смысла. Было довольно много женских «ахов» и «охов», а также мужских сомнений. Последние, в основном, высказывали дядя Юзик и Илья Захарович, папа Наташи. Сомнения, однако, равно, как и «охи» с «азами», были развеяны с помощью веских аргументов, не последнюю роль в которых сыграли суммы, которые предлагались для переезда в качестве подъёмных.

Естественно, выделенные из тех неожиданных денег, которые достались мне при экспроприации золотой узбекской мафии.

Проще всех отнёсся к предстоящему переезду дед Лёша.

– Вот и слава богу! – воскликнул он. – Честно скажу, надоел мне опять Алмалык хуже горькой редьки. Дышать тут нечем. Пока был молодой, – куда ни шло, а теперь прямо невмоготу. А, Зина? – он толкнул локтем бабушку. – Поехали?

– Вот неугомонный, – пробурчала бабушка. – Лысый уже весь, на пенсию давно пора, а всё на месте не сидится. Куда теперь?

– А давай на родину, – сказал дед радостно. – В Краснодарский край, станицу Каменомостскую!

– Это твоя родина, – проворчала бабушка. – Моя – Новосибирск.

– Эй, мы там уже были и долго. Холодно там, помнишь?

– Да, – вздохнула бабушка. – Тут ты прав. Что холодно, то холодно. Не для наших костей уже.

– Что, Лёшенька, правда в Каменомостскую поедем? – обрадовалась прабабушка, чьи предки и сама она были родом из тех мест.

– Поедем, мама, – пообещал дед. – Почему нет? Видишь, как удачно всё складывается!

– Слава тебе, Господи! – сказала прабабушка Дуня и чуть было не перекрестилась на портрет Дзержинского. Но вовремя одумалась и выбрала для этого крестообразную раму в окне. – Хоть помру дома.

– И не думай, мама, – радостно сказал дед. – Только жизнь начинается!

– Давай, заканчивай школу, поступай в вуз и ни о чём не беспокойся, – сказал Бесчастнов на прощанье. – Мы с тобой свяжемся, когда придёт время. Пока же… Надеюсь, ты понимаешь, что обо всём случившемся, включая твой антиграв, нужно крепко помалкивать? Или объяснить?

– Понимаю, Алексей Дмитриевич, – сказал я. – Только родителям в любом случае рассказать придётся. А то они потом дедушке с бабушкой этого не простят.