скачать книгу бесплатно
«Алюминиевой ложкой…»
* * *
Алюминиевой ложкой
Ветер машет над травой,
Надобно совсем немножко,
Чтоб сказать: и я живой.
Только ветреной отведать
Серебрящейся ухи,
Точно в праздник, в эту среду
Нанимаясь в пастухи.
Только в городе бессонном
Ночью выйти на балкон —
Теплый ветер там в кальсонах
Прет поверх лобастых крон.
И ему доступна шалость —
Снять с души секретный гриф.
Обещания сбывались,
Ничего не изменив.
О борще
Когда тебе за 40, говорить остается только о еде, потому что другие темы слишком болезненны.
А. Зимин, повар-грамотей
Когда раскрываешь окна —
Из кухни выпустить чад,
Все ветры к тебе намоклые
Влетят чехардой зайчат.
И ты как приморский город
Открыт стал и уязвим,
Как брюхо весны распорот,
И неприкаян как дым.
Единственная преграда
Тебя еще держит здесь:
Предания как награды
Ждет овощная смесь.
Вначале страдает лоно —
Свекольный косматый лес,
И Капернаум морковный
Пробуется на срез.
В томатной цветастой шали —
На площадь сковороды.
Все враз по краям шкворчали,
Открещиваясь от беды.
Пойдешь ли дорогой торной
Сметану молить «Сойди!»,
Всё будет сердцу просторней,
Чем в тесной летать груди.
Как будто бы цвет и запах
Верней беспощадных слов.
Упорствуя в тихих сапах
И глядя поверх голов.
«Очей твоих молвою легковерной…»
* * *
Очей твоих молвою легковерной
Я осужден, и высмеян, и сыгран,
Как будто ритм судьбы на метроном манерный
Ты опрокинул, вжав в косую грань.
Ты – в четверть года, в четверть легких – я…
Апрель мой, царь мой, проповедник мой
Невидимый – черемуху пророчит,
И такты бьет, и сердце холодит…
Уж знаю, близко: перехватит дух
И ритм сухой – мелодией озвучит,
И холодом пахнет, и сердце мучит
Как будто бы предвестием добра.
И ты, мой пульс разбив по четвертям
И дольником испытывая печень,
Заметишь вдруг, что жертвовать мне нечем,
Что кровь моя – натеки на подсвечник
И знобкий цвет, увядший по ветвям.
А в осени бесстыдной впереди
На многоглаголивой площади
Шатается растрепанная память, —
И врет, что, мол, она нежней груди.
Day-Dreams
Погадай на мне, девица,
Слез от воска не тая.
Рада будет растопиться
Темная душа моя.
В жаркий терем алчным зверем
Капать, капать до утра…
Так ли мы еще поверим,
Что закончилась пора!
Напророчу – озадачу,
Только силы уведу —
Слишком позднюю удачу
На лазоревом пруду.
Чтобы в башенках картонных
Видеть аглицкие сны
Об укорах монотонных
Неродившейся весны.
Macbeth
In his commendation I’m fed.
Растревожит тебя похвала…
Это – месть-мостовая была.
Уязвлю тебя лестью своей
За обеты несбыточных дней,
За разрез туркестанских очей,
Да за связку Петровых ключей.
Что ни стон – фанфарон, что ни крик…
Изолгался мой вещий язык.
Да и сердце не хочет отстать,
Все зовет – не любить, – вспоминать.
…Этот мне ненавистный досуг…
Это злое сплетение рук…
Эти взоры, таящие страх,
Эта чуждая боль, этот прах…
Много званых – да избранных нет…
Но как будто известен ответ.
И, на склоне холодного дня:
Савл, Савл, что ты гонишь – Меня?
Horror Vacui
В музыкальной мне шкатулке
Мышкой белою плясать,
От пружинки мертвой, гулкой
Всякий раз кидаясь вспять.
Отдохнуть едва ль придется,
Потемнеет киноварь,
Над пустынею зажжется
Абрикосовый фонарь.
И с предвечных сфер моторных
Зрит беспамятный Господь
Хоровод телец проворных,
Озадаченную плоть,
Как до хвостика напружась,
Съев конфетные мосты,
Преодолевают ужас
Неподдельной пустоты.
Путешествие в Сергиев Посад
И в мудрости лукавый след греха,
И слово, что, смешно как фильм трофейный,
Осядет, брошенное впопыхах,
На дне беседы горечью кофейной,
И добродетели холодный произвол,
И бедный блуд, не ставший преступленьем,
И этот сад, что поздно так отцвел,
И даже ты, складных сомнений пленник, —
Все тяжело оставленной душе,
Все тяготит двусмысленностью тайной,
Как та мольба о ломаном гроше —
О гордости, о дерзком пропитаньи,
Как то сиротство наглое, в упор,
Как барственность отвергнутой любови,
Как с одиночеством вступающие в спор
Высокомерно вскинутые брови.
Акростих
Приближаются красные сроки,
Растворилось в мансарде окно,
И таинственным взором глубоким,
Шуткой дерзкой, молчаньем жестоким,
Ёрничеством меднооким
Лезет месяц, и вечно дано
Дуться, спать и от горькой обиды —
Ах, как в детстве! – кривиться для виду.
Нынче, слушай, меня подменили:
Ересь гордая, слава чужая,
Зависть женственная и злая —
Алым бантом лежат в водостоке,
