Замок без зеркал

Тот человек тоже выходил с ней на связь, когда она была жива и практиковала. Его звали Юлий. Действительно ли то было имя, данное ему с рождения, либо он его придумал, я не поинтересовался. Теперь Юлий, наряду с Ярославом, входил в ближайший круг соратников Ананке и выполнял самые сложные поручения. Но при жизни… При жизни он был… наркоманом. Наркотики его и сгубили. Он умер от гангрены, развившейся от нарушения кровообращения в ноге, в которую он делал уколы, не дожив даже до тридцати пяти. И на вопрос, чего же такого примечательного было в том человеке, что он оказался приближён к лидерам Сопротивления, Ананке ответила, что он давно уже изменился, а его необычное, нетривиальное мышление являлось большим подспорьем в разработке военной стратегии во время столкновений с армией Бога Смерти.

При жизни Юлий… расследовал преступления и весьма преуспел на этом поприще, если б только оно не оказалось полнейшей иллюзией. Он распутывал сложнейшие дела, и ему действительно казалось, что он мотается по местам преступлений, напару со своим другом-патологоанатомом (приятелем-наркоманом), и реально видит изувеченные расчленённые трупы. Они с напарником ловили преступников, Юлий несколько раз даже присутствовал на судах, выступая в качестве государственного обвинителя. Его наградили медалью за десять лет безупречной службы и дали звание майора. И всё бы было хорошо, если б только… Все вышеописанные события не происходили в его голове во время приходов. По сути, он жил в двух реальностях. И в одной из них, даруемой наркотиками, он становился гениальным сыщиком, а в другой был обычным продавцом-консультантом в магазине, ещё и подсевшим на наркоту, живущим где-то на отшибе Москвы в грязной, съёмной квартире.

Видно, судьба его просто не сложилась, и ему не представилось возможности проявить свои способности в должной мере. Может, он оказался слаб морально, или инфантилен, либо жизненные обстоятельства загнали его в тупик. Ананке не вдавалась в подробности. Но в мире Посмертия его феноменальные навыки стратегического дедуктивного мышления раскрылись в полной мере, и он уверенно занял своё место в настоящей жизни.

– Здесь у каждого есть своя сопливая история. Я при жизни никого не осуждала – не осуждаю и теперь, – сказала мне Ананке.

Эвклидис, видимо, в это число не входил, вернее, являлся единственным исключением. У меня создалось такое впечатление, что Арсений, о котором Ананке отзывалась не иначе, как о святом, неосознанно сверг его с высшего пьедестала в её сердце, сделав врагом номер один, но, конечно, я не оправдывал его методов. Если всё, действительно, обстояло так, как рассказывала девушка-медиум, то Бога Смерти следовало в срочном порядке ликвидировать.

Совещались недолго. Я всё это время провёл на чудесной террасе среди кипарисов, отказавшись от ужина в столовой. Мне нужно было подумать, крепко подумать над тем, как действовать дальше. Не привлекать же асов, в самом деле! Хотя, я не исключал такой возможности, если станет уж совсем невмоготу, и Сопротивление потерпит сокрушительное поражение.

Примерно спустя полтора часа ко мне подошла освободившаяся Ананке. Настроение у неё было хорошим.

– Кетцалькоатль… – Любезно произнесла она. – Я прошу прощения, что мы тебя не пригласили. Ты не в курсе дел. В общем… пока рано тебя посвящать во всё, что здесь творится…

– Но я хочу помочь! – ответил я. Я не был расстроен или обижен.

– Я понимаю. Но вряд ли это удастся. У него четверо Всадников.

– Ты что же, сама не веришь в победу Сопротивления? Набралась этого пессимизма у Арсения?

Она засмеялась.

– Нет, Кеци. Я, скорее, реалист. И всегда им была.

– Всадники… Ну и что? Ты, что, забыла, как вы ловко спасли меня от одного из них, когда мы встретились?

– Война… Война – он самый слабый из них. А в Сопротивлении не все такие сильные, как Арсений. Всадникам практически никто не может противостоять. Ну а уж за Него я вообще молчу.

Ананке умышленно не называла Бога Смерти по имени.

– Я буду с вами, – уверенно сказал я. – И хочешь, я позову асов. Всех, кто согласится прийти. Я понимаю, большинство из них не горят желанием вмешиваться в дела мёртвых, да и мир Посмертия тоже пугает их, как и живых людей, но… Я уверен, мои друзья придут: Унго, Чантико, Шолотль… И мой брат…

– Кеци… – Прервала меня Ананке. – Мы постараемся справиться своими силами. Но ты, конечно, можешь остаться, при желании…

Выглядело так, будто Ананке оказывала мне снисхождение, позволив остаться, хотя я, вообще, не должен был спрашивать у неё разрешения: ни у неё, ни у Арсения, ни у Бога Смерти, и вообще, кого-либо ещё на этом свете, кроме отца, и, может быть, дяди. Но тогда я, как всегда, решил обойти острый угол. По-другому я не умел.

– Я буду рад помочь, Ананке, – ответил я, а затем зачем-то добавил: – ты сильно изменилась.

Она усмехнулась:

– Попробуй не измениться, пройдя через то, через что я прошла.

– Ты о близнецовом пламени?

– Не только.

Её взгляд напрягся. Она задумчиво вглядывалась в темноту гор, озаряемую городскими огнями, что-то усердно вспоминая.

– Я не вижу смысла это скрывать. Наверное, зря не рассказала тебе с самого начала… Я при жизни, как ты знаешь, была медиумом-некромантом, а медиумам многое известно. И конечно, я прекрасно знала о природе той ментальной стены, отделившей меня от Эвклидиса. Мне известно, что её поставил Арсений. Это был единственный способ меня спасти – создать другую некросвязь… с ним…

– То есть… Перебить одну некропривязку другой? – ошеломлённо спросил я, не зная, правильно ли я понял девушку.

Она слабо кивнула.

– Ну, молодцы! Пять баллов за оригинальность! – Я не скрывал сарказма. – Кто это придумал?

– Мы вместе.

– И… Что было потом? Как ты себя чувствовала?

– Лучше, намного лучше. По сути, я сменила одну привязку к мёртвому на другую, менее агрессивную.

– Но это всё равно…

– Да, я понимаю, это всё равно плохо, но другого выхода не было. Такие вещи по-другому не снимаются. Никаким способом. Это равносильно тому, чтобы брать один кредит, чтобы покрыть другой, и в итоге всё равно оказаться в долгах. Но… Как я уже сказала, делать было нечего… Арсений не мучил меня, а наоборот, только вдохновлял. Мне жилось спокойно, и я могла заниматься своими делами с полной отдачей: работать, писать книги, практиковать.

– Но ты перечеркнула свою жизнь.

– Эвклидис перечеркнул! Оставшись привязанной к нему, я бы всё равно не смогла вести нормальный образ жизни.

– Послушай, но есть же методы снятия таких привязок, которые используют маги. Ты не пробовала обратиться к…

– Шарлатаны используют! Чтобы выдурить денег. Ты всерьёз думаешь, что кусок воска или пучок какой-нибудь травы могут разрушить сильнейшую энергетическую связь между живым и мёртвым? Кеци, где твоя логика? Нет… Такие вещи снимаются только так… Вернее… Не снимаются, а перебиваются… подобными привязками, к более высокому духу-умруну. Если уж это случилось, то это будет с тобой всегда, на всю жизнь. Ты только сможешь, если повезёт, минимизировать негативное влияние некроэнергии на свою психику и физическое состояние, но не освободиться полностью.

Я слушал девушку потрясённо. Горечь разливалась в моём сердце, хотя события, о которых она говорила, случились давно.

– Ананке… Мне очень жаль, что всё это с тобой произошло.

– Это было неизбежно, учитывая природу моего дара. У всех медиумов есть привязки к мёртвым. И они периодически их сменяют: тяжелые на более лёгкие, а бывает, и наоборот… в магических целях. Но они никогда не исчезают полностью.

Мы по-прежнему стояли у обрыва. Ветер шевелил листву деревьев, и в этом шелесте мне чудились мифические голоса неупокоенных мёртвых, рассказывающих о каких-нибудь ужасах. Вообще, вся эта некротика вселяла нечеловеческий страх, и даже в мире Посмертия, воспринималась как нечто чуждое. Что уж говорить о восприятии подобных вещей живыми? Но Ананке… Она никогда их не боялась. Напротив, всё, что было связано с миром мёртвых, её вдохновляло, завораживало и побуждало становиться лучше.

– А после твоей смерти… Эта связь прервалась? – осторожно спросил я.

Она устало покачала головой.

– Она просто стала естественной. Ведь, теперь она между двумя мёртвыми.

Нас прервал Арсений, вышедший из темноты террасы. Он мягко тронул Ананке за предплечье и увлёк в сторону.

– Я прошу прощения… Твоя бабушка, Элина, хочет срочно что-то с тобою обсудить. Идём…

Ананке попрощалась со мной, напоследок сказав, что мне приготовили покои на четвёртом этаже, и удалилась, оставив меня наедине с гнетущими мыслями. После нашего разговора в моей душе поселилось какое-то тягостное ощущение беспросветности. Я надеялся, что оно пройдёт к утру после сна, но заснуть в ту ночь я так и не смог. И никто в Новом Карфагене не спал. Город вечно бодрствующих мёртвых сиял тысячами огней.

5

Вскоре я оказался в ещё одном городе Сопротивления – в Анакреоне, находящемся на одноимённом острове в Зелёном океане. Там постоянно властвовали сумерки. Город был усыпан огнями, как и Новый Карфаген. Он оказался весьма современным и представлял собой огромный мегаполис с громадными обсидиановыми и серебристыми небоскрёбами. Посредине этого буйствующего урбанистического великолепия, на главной площади, была воздвигнута просто колоссальная по своим размерам статуя ангела. Чёрные надгробия-высотки доставали ей лишь до половины. Ангел был изображён присевшим на одно колено. Его правое крыло касалось земли, а левое было расправлено вверх. Бесстрастное лицо обращалось к востоку, к солнцу, будто умоляя его взойти. Но с тех пор, как к власти пришёл Эвклидис, оно больше не всходило, либо постоянно было затянуто чёрными, как смоль, тучами. Меч, что безмолвный каменно-металлический страж держал в руке, пронзал землю, а его рукоять касалась облаков. Бронзовый обод короны ангела играл огнями города, отливая золотом и багрянцем, имитируя свет долгожданного заката. У меня захватило дух от великолепия сотворённого неизвестными ваятелями произведения искусства. Нигде я не видел ничего подобного: ни на Земле, ни в мире асов, ни на какой-либо другой планете.

Как сообщила Ананке, в Анакреоне базировалась значительная часть армии Сопротивления. Но у Эвклидиса всё равно было в десять раз больше воинов. Победить его лишь силами повстанцев не представлялось возможным. Можно было лишь вести вялотекущую войну с мелкими стычками, которая ни к чему бы не привела. Требовались радикальные действия, но у Сопротивления не хватало ресурсов. Я предполагал, что в самом крайнем случае смогу заручиться поддержкой дяди в обмен на то, что сделаю выбор, который от меня ждут, в его пользу. Но всё-таки надеялся, что до этого дело не дойдёт.

И Карфаген, и Анакреон были надёжно сокрыты от взора Бога Смерти. И хоть о последнем городе он догадывался, но проверить свои догадки никак не мог – Анакреон окружало невидимое силовое поле, стирающее его со всех радаров, по воздействию похожее на магнетические скалы, из которых был высечен Карфаген.

Мы добирались на корабле – старинном парусном корабле с эмблемой Сопротивления на чёрных парусах. И хоть кто угодно, учитывая необычную геометрию мира Посмертия, мог бы проложить на остров сухопутную дорогу – руководители Сопротивления, в частности, Арсений, предпочитали именно морской путь.

Когда они прибыли в город, мне незаметно открылось истинное положение вещей и расстановка сил в этой вечной гонке. К Арсению – я услышал это впервые – обращались не иначе, как «Лорд Имморталис», Ананке же была просто Ананке. В Анакреоне её спутник чувствовал себя гораздо увереннее – возможно, они всего лишь поделили города и сферы влияния на двоих, а возможно, я до поры до времени просто не замечал невидимой власти истинного главы Сопротивления, сосредотачивая внимание на чём-то другом: на личной истории Ананке, например, и на событиях прошлого, которое давно пора было позабыть. Я даже не удивился, поняв, что Арсений занял главенствующий пост. Нетрудно догадаться, с чьей лёгкой руки это произошло. Конечно же, всё дело было в Ананке. Удивительным образом, мужчины, которых она любила, возвышались… ну просто до небес и обретали ещё бо́льшие власть и величие, которые имели. Эвклидис был никем (в мире Посмертия) до встречи с ней. И дело не только в том, что она являлась его близнецовым пламенем. Она обладала какой-то удивительной энергией созидания, благодаря которой мёртвые, связывавшиеся с ней, переходили на совсем иной уровень развития. Больше всего преуспели Эвклидис и Арсений. После знакомства с этой удивительной девушкой-медиумом Арс, вообще, повернул свою жизнь в совсем иное русло, ну а когда они наконец-то встретились в мире Посмертия, он даже решил бросить вызов Богу Смерти. Интересно, почему? Каковы были глубинные мотивы его поступка? Его, действительно, так возмущал диктат Эвклидиса, или он просто хотел занять его место? И кто так «промыл» Ананке мозги, что отвратил её от собственного близнецового пламени, каким бы оно ни было? Поистине, на это нужно было иметь колоссальную смелость и безрассудство. Ну а пока «Властелин Бессмертия» играл роль благодетельного спасителя, избавившего несчастную Ананке от невыносимого гнёта Бога Смерти, у неё самой даже не возникало мыслей о том, что он тоже может преследовать какие-то личные цели в борьбе Сопротивления против её бывшего друга.

Я понял, что меня начало заносить не туда в моих умозаключениях – в совсем ложную сторону. Арсений, без сомнения, был положительным человеком, совершившим при жизни много благих деяний. Лишь один его крупный поступок, признаться, был скверным. Но он оступился лишь раз при жизни. И один раз после смерти – с Ананке: всё-таки привязывать к себе живого человека, пусть и ради его же «блага», считалось злом. И не просто привязывать, но ещё и отсекать душу от её близнецового пламени. Я понимал, что другого выхода не было, но я не оправдывал Арсения, а Ананке… У неё просто не хватило опыта разрулить эту ситуацию в силу своего молодого возраста. Когда произошли описанные мной события, ей едва исполнилось тридцать лет, тем более, она ещё всегда ощущала себя ребёнком. Она рассказывала, что Арсений поначалу стал её куратором. Они часто общались телепатически, а бывало, её сознание перемещалось в непознанное чудесное место, где встречало его душу.

– Помню, там было много света. – Рассказывала она. – Яркое розово-алое сияние заливало всё вокруг, но оно было мягким. От него не болели глаза, и приходило успокоение. Я не могла понять, что меня окружало: то ли бесконечный город, теряющийся где-то за горизонтом, то ли прекрасное рубиновое море, либо же просто пустынная каменная местность, которая отнюдь не выглядела безжизненной. Главное – свет. Он словно был живым и осязаемым на физическом и ментальном уровнях. Он говорил, что всё хорошо, и я в безопасности. И в самый первый раз часть его материализовалась в образе Арсения. Я точно знала, что это он. А свет… Этот неземной божественный свет являлся его душой…

Рядом с ним я чувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой, которую он держал за ручку и аккуратно вёл по большой дороге жизни. Я так и визуализировала свой образ в том месте. На мне было надето короткое голубое платье, волосы коротко обрезаны (всё детство я проносила мальчишескую стрижку), вечно сбитые коленки едва зажили. Он брал меня за руку и улыбался своей обезоруживающей, всепрощающей улыбкой. – Она усмехнулась, прервавшись. – Тогда он выглядел… Очень взросло. Тот его образ отпечатался в моей памяти навсегда… На нём отчего-то было надето старомодное, но добротное серое пальто и шляпа, которые уже давно не носят, клетчатый шарф был небрежно перекинут через шею. Не знаю, почему моё сознание визуализировало его в таком солидном возрасте. Видно, я очень нуждалась в родителях, в их поддержке и заботе, а образ молодого парня шёл бы вразрез с моими желаниями и ощущениями. Я была ведомой, он – ведущим. И вместе с тем я была полностью уверена в том, что он – важнейший человек для меня.

В то место за пределами пространства и времени я приходила, когда мне становилось совсем невмоготу, и общалась со своим новым куратором. Конечно, без экстрасенсорных способностей мне бы не удалось этого сделать.

– Ты знаешь их источник? Вернее, откуда они появились у твоего рода?

– Да… Я узнала об этом ещё при жизни… Арсений рассказал мне, откуда берутся души с такими способностями, а ему поведал об этом его коллега из Отдела Душеисследований… Он рассказал о том, что такое Большой Взрыв. О том, что такое Большой Взрыв на самом деле… Это… битва. Когда-то, на заре времён, в величайшем бою сошлись две армии: армия живых и армия мёртвых. Где, когда именно, по какой причине это произошло, тот специалист из Отдела не сообщил, либо Арсений не счёл нужным раскрывать всех подробностей. Но, честно, сначала это объяснение показалось мне бредом. Наверное, это чуждое явление потустороннего мира просто не подлежало человеческому осмыслению… Тот умрун сообщил Арсению, что способности медиумов-некромантов проявляются только у потомков тех, кто остался жив в том страшном бою… Ты знаешь что-то об этом?

От Ананке я слышал это в первый раз. В этой Манвантаре никакой грандиозной битвы между живыми и мёртвыми не происходило, значит, если она всё же состоялась, то только в прошлом цикле Проявленности Мироздания. Но как же полное растворение вселенной? Разве оно не должно было уничтожить и души? Или, может, Пралайя затрагивала лишь материальный аспект Мироздания, но обходила стороной духовный? Об этом я и сообщил Ананке.

– Если эта битва когда-то и была, то только в прошлой Манвантаре. Об этом свидетельствуют и научные факты: например, неоднородность реликтового излучения, оставшегося после Большого Взрыва. Оно не из этой вселенной. Оно – громадный шрам на теле бесконечного космоса, свидетельствующий о грандиозной катастрофе далёкого прошлого. Но то, что сам Большой Взрыв – это встреча двух армий… Такого объяснения я ещё не слышал.

– Может, тот приятель Арсения говорил иносказательно… Под Большим Взрывом и боем между армией мёртвых и армией живых он подразумевал битву в душе каждого предрасположенного к некромантии человека в тот момент, когда с ним на связь выходит первый мёртвый, и от исхода этого поединка зависит, раскроются ли способности медиума-некроманта, либо он погибнет, не в силах выдержать сумасшедшего гнёта Некромира. Я, ведь, тоже прошла через такую «битву».

– Трудно сказать, что он имел в виду. Но я ни о какой битве между живыми и мёртвыми не знаю. Хотя… На меня нельзя полагаться. Я и о своём дяде не знал. Миллиарды лет даже не догадывался о его существовании.

– Это – не твоя вина.

– К сожалению, незнание не освобождает от ответственности.

Я имел в виду всё то, что произошло после освобождения мною Тескатлипоки. Теперь от моего решения, которое я не хотел принимать, зависело, будет ли существовать Мироздание, либо останется одно Предсуществование.

История обретала новые черты… Обстановка в мире Посмертия оказалась не совсем такой, какой мне её рисовала Ананке, и как мне самому казалось. Но это не отменяло того факта, что власть Бога Смерти в том виде, в котором она исходила от Эвклидиса, негативно влияла на мир Посмертия и жизнь умрунов, и с его единоличным правлением надо было что-то делать. Хотя, был ли в этом смысл, если я медлил, ставя под угрозу всё творение своего отца? Если оно исчезнет, будет уже всё равно, свергнут Бога Смерти или нет. Может, в глубине души, я принял то злополучное решение сразу, просто до последнего не желал его озвучивать, прежде всего, самому себе. Чтоб не болела совесть. Чтоб сам себя я не изъел, пока буду помогать Ананке в её борьбе.

Я выбрал дядю. Я выбрал Тескатлипоку. И, наверное, решил, что буду корить себя за этот поступок всю оставшуюся вечность, пока что-то в Мироздании не изменится, и законы вселенной не позволят двум Создателям мирно сосуществовать вместе.

6

У Лорда Имморталиса тоже был трон. Как и у Бога Смерти. Он занял его, как только мы прибыли в Анакреон, и Ананке оставалось лишь преклонить колено. Она сделала это сразу же, без колебаний, и так естественно, будто делала это уже тысячу раз.

Я уже ничему не удивлялся. Меня нисколько не поразил монументальный тронный дворец предводителя Сопротивления, выстроенный в строгом готическом стиле: с высоченными крепостными стенами, снабжёнными множеством бойниц, с вытянутыми к небесам чёрными обсидиановыми башнями и ярким тёмно-синим пламенем, горящим на вершине самой главной из них. То пылал священный огонь Анакреона, зажёгшийся, когда строители заложили первый камень в основание города. Пламя рождало неизвестное умрунам излучение, частицы которого вспыхивали от соприкосновения с кислородом. Инженеры направили поток излучения вверх и сосредоточили его силу на самой вершине главной башни, чтобы там всегда горел этот удивительный огонь, став, наравне со звездой и фениксом, ещё одним символом Сопротивления.

Во внутреннем убранстве замка тоже преобладал синий. Залы были украшены сапфировыми панелями. А Лорду Имморталису только не хватало короны на голове. Прибыв в город, он как-то быстро преобразился. Передо мною предстал тёмный владыка, подавляющий всех вокруг своим могуществом и таящейся опасностью во взгляде слегка прищуренных тёмно-серых глаз. Он старался выглядеть доброжелательным, но я чувствовал скрытую угрозу, таящуюся за каждым его словом и жестом.

Мне позволили присутствовать на военном совещании, в который входили не только те умруны, которые связывались с Ананке на Земле, но и в большинстве те, кого назначил на должности сам Арсений, исходя из своих соображений.

Его отец и дед были военными, и хотели, чтоб он тоже продолжил династию, но Арсений избрал иную стезю. Зато теперь, после смерти, чаяния родственников, наконец, сбылись, только ни одного из них я не увидел в зале. После, когда зашёл разговор на эту тему, Ананке с сожалением сообщила, что никто из родственников не общается с Арсением из-за того, что он «привязал» к себе живого человека, то есть, саму Ананке, когда она жила на Земле. Среди умрунов такой поступок считался недопустимым и непростительным, кидающим тень на душу того, кто осмелился это сделать. Но неожиданным образом Арсению эта связь помогла стать сильнее и поднять Сопротивление против диктата Бога Смерти. Дело в том, что в каком-то виде она оставалась и после смерти духовного «реципиента», и не могла не сыграть на руку будущему Лорду Имморталису. Теперь казалось, будто он стал всемогущим, но Ананке всё равно боялась за него из-за камня умрунда, ведь Бог Смерти по-прежнему владел им, а эта вещь могла без труда развоплотить любого умруна, отправив его в Тонкий мир, обрекая на мытарства и деградацию. Но Лорд Имморталис не разделял тревог Ананке, будто у него имелся какой-то козырь в рукаве, о котором он никому не сообщал и только молча слушал рассуждения своих подчинённых, не придавая им никакого значения.

Встав с трона, он направился к нам и занял место во главе длинного прямоугольного стола. Он о чём-то усердно думал, выслушивая доклады и предложения военачальников, смотрел в одну точку, как бы сквозь пространство, и вертел в руках какой-то тёмный треугольный предмет.

Я сидел прямо напротив Арсения. Нас разделяло приличное расстояние стола, но я всей кожей ощущал могильный холод, исходящий от его сущности. Ананке сидела рядом с Лордом, по правую руку от него, и не испытывала никакого дискомфорта. Может, потому, что сама была давно мертва, а может, потому что всегда любила лишь мёртвых и ещё при жизни привыкла ко всем проявлениям некроэнергии. Несмотря на тяжкий моральный груз и огромный отток сил, по её же собственным словам, при жизни она «кайфовала» от общения с умрунами.

Но неожиданно «давление» Арсения оказалось самым сильным из всех, кто выходил с ней на связь. Он использовал больше её энергии, чем другие умруны, и Ананке, которой некому было подсказать и всё приходилось постигать собственным путём, нарабатывая опыт, поначалу этого не знала. Только со временем она поняла, что чем дольше умрун находится в мире Посмертия, тем он сильнее, и, соответственно, больше потребляет энергии, если к нему привязан живой. А значит, быстрее сведёт его в могилу… Вообще, в её истории возникало одно противоречие на другом. То она утверждала, что с приходом Арсения в её жизнь и возведением им ментальной стены между ней и Эвклидисом, негативное влияние последнего сошло на нет, и она обрела долгожданное счастье и спокойствие… То говорила совсем противоположные вещи: что Арсению пришлось привязать её к себе, и эта некросвязь явилась гораздо более сильной и ярко выраженной, а значит, и её симптомы тоже должны были проявляться в большей степени. Тогда её состояние уж никак нельзя было определить, как счастливое и безмятежное. В общем, я не мог добиться от неё толку, ну а у Арсения, вообще, не рисковал расспрашивать о природе его взаимосвязи с некроманткой. Когда я просил девушку описать свои ощущения, каждый раз её рассказы получались сбивчивыми и противоречивыми.