Замок без зеркал

Евгения Усачева

Замок без зеркал

1

Неожиданно у меня наметилась проблема. Хотя, наверное, я просто не замечал её раньше. Мы втроём: я, отец и дядя предпочитали делать вид, что всё хорошо, но триста лет мнимого мира не исправили ситуацию и не примирили братьев.

В один из дней, когда всё ещё казалось безоблачным в моей жизни, меня вызвал к себе Тескатлипока. Переместившись в его замок, я обнаружил, что отец тоже там. Они сказали, что хотят со мной серьёзно поговорить. Короче, начало не предвещало ничего хорошего. Всё похолодело у меня в груди.

Внешне и отец, и дядя выглядели спокойными, но я чувствовал их сумасшедшее психологическое напряжение. Оно мгновенно передалось и мне, хотя я ещё ничего не подозревал.

– Я начну, если никто не против, – сухо сказал Тонакатекутли.

Он спрятал руки, чтоб я не видел, как они дрожат. Отец старался сохранить бесстрастное выражение лица, но я чувствовал, как ему тяжело. Дядя сидел, словно каменный, и не выражал никаких эмоций. Из нас троих он лучше всех владел собой. Но мне показалось, что волновался он, как никогда раньше.

– Я скажу прямо: кому-то из нас двоих – мне или моему брату придётся уйти.

Эти слова, будто громом, поразили меня.

– Что? Но почему? Всё же было хорошо… Я не понимаю!

– Всё не было хорошо. Всё это время мы просто делали вид ради тебя. Но на самом деле… Мы не уживаемся, Кеци… Мы не можем находиться здесь, в одной вселенной.

– Но ведь она такая огромная! Вы что?

– Как бы странно это не звучало, но для нас двоих она слишком мала. – Настаивал отец.

– Как это? Она же… Она же такая огромная… Девяносто три миллиарда световых лет в диаметре…

Наверное, мои слова со стороны выглядели, как детский лепет. Но я, в самом деле, не представлял, как два Создателя могли не умещаться в таком огромном пространстве.

Отец тяжело вздохнул.

– Тем не менее, это так. Нам тесно. Мы постоянно пытаемся друг друга вытеснить. Больше так продолжаться не может. Две бесконечности не могут уместиться в ограниченном объёме.

Я схватился за голову.

– Боже, я не могу этого понять…

– Понимать тебе и не обязательно, Кетцалькоатль. Полагайся на наше слово. Если мы говорим, что…

– Нет! Никто отсюда не уйдёт! – с досадой выпалил я. – Дядя, скажи что-нибудь!

– Мне добавить нечего, – ответил Тескатлипока, и я с сожалением заметил, как погасли его глаза. И всегда такой радостный и позитивный дядя смотрит на меня без единой смешинки в лице.

– Никто и не желает уходить, – продолжал Тонакатекутли. – Но ситуация зашла в тупик. Мы сдерживаемся из последних сил. Если мы ничего не предпримем, рано или поздно кто-то из нас сорвётся, нанесёт удар другому. Произойдёт столкновение наших сущностей, и тогда этот мир просто разлетится вдребезги… И это может произойти в любой момент… Поэтому… – Вдруг оживился отец. – Кому из нас уйти, решишь именно ты.

Всё оборвалось у меня внутри. В первое мгновение я решил, что отец просто шутит, но он смотрел на меня очень серьёзно.

– Вы в своём уме? Почему опять… Почему опять я должен выбирать между отцом и дядей? Вы оба мне дороги! Я не собираюсь этого делать! Я ничего вам не должен! Уживайтесь, как хотите!

Под конец я со злостью закричал.

– Когда твой дядя придумал поставить Печать, он мыслил наиболее дальновидно. Он знал, что если я вернусь, всё будет так. И он не ошибся.

– Да объясните, наконец! Я не понимаю, как вам может не хватать места!

– Это тяжело объять разумом, если ты мыслишь человеческими шаблонами.

– Так объясни мне доходчиво!

– Что тут объяснять? Мы теряем время!

– Вы меня слышали? Я не собираюсь выбирать. Вы оба останетесь здесь и как-то решите эту проблему! Разговор окончен! – отрезал я и резко встал, направляясь к выходу.

Справедливости ради, стоит заметить, что если кому и следовало уйти, так это Тескатлипоке, потому как мир был создан его близнецом и принадлежал ему, с другой стороны, Тонакатекутли заточил моего дядю в темнице на пятьсот миллиардов лет, и теперь, когда он вновь оказался на свободе, уйти из вселенной нужно было его брату, хотя бы на такой же срок, чтоб хоть как-то загладить свою вину. Они решили, что выбор останется за мной.

– Я с ним поговорю… – Услышал я в спину. Это был голос Тескатлипоки. Дядя сорвался с места и поспешил за мной, но я даже не думал останавливаться и разговаривать с ним.

Он догнал меня на улице. Фантастическая громада чёрного замка нависала над нами. Его обсидиановые грани переливались в лучах звёзд, а острые шпили пронзали тёмное небо стрелами своих пик, делая похожей цитадель Тескатлипоки на инопланетный, чуждый земному взору айсберг.

– Я всё сказал… – Строго промолвил я.

– Кеци, пойми… Это – не наша прихоть. Это – необходимость! – мягко сказал дядя и в доверительном жесте тронул меня за плечо.

– Почему я должен решать?

– А кто, если не ты? Только у тебя и есть такие полномочия по праву происхождения.

– Я уже сказал, что я отказываюсь. Делайте, что хотите, но вы меня не заставите выбирать между вами. Это просто бесчеловечно и антидуховно.

– Как бы не выглядела эта ситуация со стороны, но нужно что-то решать.

– Да что, дядя? Сколько уже раз я повторил, что не собираюсь выбирать! Сделайте что-нибудь сами! Я не знаю… Отгородитесь стеной друг от друга или…

– Стеной? – и он усмехнулся. – Чтоб для каждого из нас осталось ещё меньше места?

– Ну тогда не знаю!

– Чтоб нормально сосуществовать, нам нужно находиться друг от друга на расстоянии сотен миллиардов, даже триллионов световых лет, а здесь вселенная – песчинка в Вечности по сравнению с нами!

– Значит, сделайте её больше!

– Для этого потребуется слишком много времени. А у нас его нет. И то, я не уверен, что действующие в ней физические законы позволят это осуществить.

– А как же было раньше, до твоего заточения? Как вы уживались?

– Тогда не было вселенной. Мы находились в Пустоте, в Небытие. Но и тогда мы были… агрессивны, в чём-то глупы, и боролись за место.

– За какое место? Дядя, какое место может быть в абсолютной Пустоте?

– Мне тяжело это объяснить человеческими словами. Кеци… Просто поверь мне.

– Нет! – твёрдо ответил я. – Я не стану ничего решать.

– Тем хуже для всех нас! Будем просто сидеть и ждать, у кого первым сдадут нервы, и случится апокалипсис?

– Ждите. Я ничего ждать не собираюсь. Я собираюсь жить.

Я не считал, что проблема эта надуманная, уж слишком серьёзными и встревоженными выглядели и отец, и его брат. Но перекладывать ответственность на мои плечи было… настолько некрасиво с их стороны, что я почувствовал заметный укол обиды в сердце и решил, что ничего предпринимать не буду, и пока ограничу общение со своими родственниками.

В таком мрачном расположении духа я вернулся в Новый Йар, не сказав Люминесу ни слова о прошедшем разговоре. В самом деле, почему решать должен был я? А как же он? У него тоже были полномочия!

У меня хватало своих проблем. Метаморфы, которых создал мой дядя, едва не разорили мир ярцев. Пришлось отправлять туда армию. Но моему дяде, казалось, было всё равно на судьбу своих кремниевых творений. Следили за их безопасностью асы.

Собственно, после разговора с отцом и дядей, я решил и дальше делать вид, что всё хорошо, и не замечать очевидной проблемы. Понадеялся, что всё само собой как-то разрешится, хотя опыт подсказывал, что так не бывает. И всё же, я не мог потерять кого-то из них. Мне нужна была семья. Мне нужны были они оба. На меньшее я не соглашался.

2

Конечно, до меня доходили странные слухи, но я даже не допускал мысли, что что-то в них может быть правдой. То, о чём они говорили, не укладывалось в моей голове. Ну не верил я в то, что мой добрый знакомый – Бог Смерти Эвклидис, с которым мы вместе победили Вождя Лже-Дмитрия, мог злоупотреблять властью. Хотя, кажется, раньше, три сотни лет назад, он попадал под подозрение, но тогда за него вступилась Ананке – его близнецовое пламя – и как-то разрешила ситуацию с Всадниками, которые отправились его наказывать. Наверное, мне стоило нанести визит в мир Посмертия и во всём самому разобраться. Кроме того, неразрешённая ситуация с отцом и дядей так и повисла в воздухе. Я переживал ещё и за это.

Я решил не тянуть с миром Посмертия и вскоре переместился туда, полагая, что надолго там не задержусь, а только проверю, всё ли в порядке, и вернусь назад, а дядя и отец как-нибудь потерпят друг друга в моё отсутствие. Собственно, их проблему я и так решать не собирался. Я не считал, что есть какая-то проблема, и думал, что они просто сгущают краски. А выяснилось, что я ошибался во всём и долгое время не видел ничего дальше своего носа. Занимался самоуспокоением, когда надо было все миры держать под контролем. Хотя тотальный контроль не входил в мои обязанности. Но всё же. После победы над Вождём я расслабился и самонадеянно полагал, что никакая опасность более не угрожает миру. А она вновь пришла оттуда, откуда никто не ждал.

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я переместился, – это сумерки. Всюду царил полумрак, который не сменялся светом. Обычно в мире Посмертия происходило чередование дня и ночи, как на Земле, чтобы вновь прибывшим умрунам было легче сориентироваться в новом месте, но когда я переместился, утро так и не наступило. Всюду царило странное запустение. И хоть я знал, что расстояния в мире мёртвых колоссальные, а умруны рассеяны на огромной площади и живут обособленно, но тогда дело было в чём-то другом. Я будто ощущал, что на мире лежит какая-то тень, и каждый в нём опасается лишний раз попасться другому на глаза. В чём причина, и что вызвало такую обстановку, я не понимал. Мне следовало искать объяснения у Бога Смерти Эвклидиса. Но до его замка нужно было ещё добраться. Я примерно знал, где он находился. Местоположение объектов в мире Посмертия было относительным. Я надеялся, что путь не займёт больше двух дней. Я накинул на лоб капюшон тёмно-серого плаща и отправился в дорогу.

***

Вся природа вокруг выглядела нездоровой. Чахлые леса потеряли былую роскошь и теперь представляли собой жалкое зрелище. Вода практически ушла: по крайней мере, за две трети пути до замка Бога Смерти я не встретил ни одного водоёма. Мрачное небо было постоянно затянуто тучами, скрывая солнце и звёзды. Территории являлись отражением воспоминаний умрунов. В мире Посмертия каждый сам выбирал, как будет выглядеть окружающая обстановка, но глядя на то, что творилось вокруг, я понял, что кто-то сильно ограничил мёртвых в их выборе, а может, даже в правах. Создавалось такое впечатление, что всё вокруг было подчинено чьей-то злой непримиримой воле, и одинокого путника на дороге непременно поджидала опасность. Но не меня. Конечно, никто бы не осмелился напасть на меня. Да и разве умруны промышляли такими вещами? Конечно, нет! Умершие люди переходили на другой, более высокий уровень духовного сознания и у них не возникало отрицательных желаний убивать, грабить, лгать, ненавидеть, завидовать, делать подлости, и т. д. Но атмосфера вокруг будто так и кричала, что кругом подстерегает опасность, как в самом неблагополучном районе на Земле, лет, эдак, три-четыре тысячи назад. Во мне тоже нарастала тревога. Но не за себя. Я чувствовал, что что-то произошло. Если не страшное, то очень неприятное – то, что добавило проблем этому миру, асам, умрунам, Руководству и мне, в частности.

Я обогнул серую скалистую гору, покрытую хвойным лесом. Иглы на деревьях были жёлтыми. Вершина горы тонула в сизой дымке. Хоть интуиция и подсказывала мне, что мир Посмертия отныне таит опасность, но я всё равно не предполагал, что кто-то решится напасть на меня. Но Всадник Война, видимо, так не считал. Он возник у меня на пути внезапно, будто вырос из-под земли. Благо, я среагировал мгновенно. Он напал без объяснений, хотя я являлся членом Руководства, по сути, его непосредственным начальником. Что же случилось в мире Посмертия? Бунт? Захват власти неизвестным врагом? Вторжение? Но кого? Никто из живых, за исключением Руководства, не мог проникнуть в мир мёртвых. Я терялся в догадках, пока дрался с Всадником. Его жуткие инфернальные глаза, горящие малиновым пламенем, желали выжечь мне душу. Но ему это было не по плечу. Я отражал удары, но пару раз его раскалённый добела меч мазнул по моей коже, оставляя ожоги. Сколько ярости было в движениях Всадника! Он, воистину, являлся воплощением войны.

Как бы странно это не звучало, но он всё-таки выбился из сил, и чтобы как-то уравновесить наши шансы, внезапно сделал резкий выпад вперёд и подпрыгнул, молниеносно направляя свой меч мне прямо в сердце. Но я среагировал ещё быстрее и увернулся. Война потерял равновесие и упал, но тут же вскочил и вновь набросился на меня. Мне показалось, этот поединок длился вечность. Мой соперник специально растягивал время, желая достичь того момента, когда энергия мёртвых начнёт влиять на меня, и он получит превосходство. Ведь я всё-таки был живым, и мир умрунов воздействовал на меня совершенно определённым образом: спустя время он начинал ослаблять, и мне требовалось вернуться к живым, чтобы восстановить баланс энергий в теле. Поединок с Войной и так отнял у меня достаточно много сил. Я сомневался, что теперь мне хватит запаса энергии, чтобы достичь замка Бога Смерти. Хотя, в связи со сложившейся обстановкой, я не представлял, будут ли мне там рады.

Я отвлёкся на свои мысли, ещё и сказалась утечка энергии, поэтому Всаднику удалось сбить меня с ног. Я упал вниз, и острые клыки торчащих из-под земли верхушек скал больно впились мне в спину. Самому не верилось, что всё происходило наяву, и Всаднику Войне – даже не самому главному из четырёх братьев – почти удалось меня одолеть. Он приставил к моему горлу обжигающий меч, и давил на него, желая полоснуть меня по шее. Я же схватился за руки противника, отводя от себя лезвие его оружия. Противоборство наших сил только начиналось. И оно бы длилось ещё неизвестно сколько, если б вдруг тело Войны не вспыхнуло ярко-синим пламенем. Он вскочил, будто ужаленный и начал неистово размахивать своим раскалённым мечом, пытаясь нанести удар невидимому противнику. Но тут в него полетело что-то – какой-то круглый светящийся предмет. Всадник не успел увернуться. Шар ударился о его спину и разлетелся на тысячи искр, которые вспыхнули, объяв тело Войны новой порцией пламени. Всадник взревел и с дикой яростью кинулся в сторону – туда, откуда, как ему показалось, прилетел шар. Я тем временем поднялся на ноги, держа меч наготове. И в ту же секунду из-за огромного валуна, примостившегося у высохшего русла реки, выскочили две высокие фигуры. Я инстинктивно выставил оружие вперёд, но тут же убрал его: мои глаза расширились от удивления. Я увидел перед собой Ананке – только совсем не такой, какой её запомнил. Передо мной предстала закалённая в битвах воительница. Её меч был обнажён, на плече болтался лук со странными светящимися стрелами. Длинные спутавшиеся волосы сбились на бок, а лицо было перепачкано в саже. Но глаза… Глаза по-прежнему светились жаждой великих свершений, любопытством, страстью, огнём и вечной влюблённостью в кого-то. Ананке не раз упоминала, что просто жить без этого не могла, что постоянно была в кого-нибудь влюблена, и все её влюблённости были похожи на одержимость.

Когда я увидел её в мире Посмертия в таком воинственном виде, то сразу понял, что произошло, действительно, что-то серьёзное.

Её спутник показался мне смутно знаком, хотя при жизни мы, скорее всего, не встречались. Но я откуда-то его знал. И стоило поднапрячь память, как спустя несколько мгновений его имя и фамилия всплыли в моей голове, ещё до того, как Ананке представила нас друг другу.

Необычно было осознавать, что теперь он больше не играл на фортепиано, не дирижировал, не писал музыку. А вместо дирижёрской палочки в его руках покоилась катана. Он очень изменился. Не таким я запомнил его на портретах и старых фотографиях. Образ утончённого аристократа с сильным волевым взглядом сменил образ бесстрашного воина. Он бросил курить, а также сбрил почти под ноль свои волосы, хотя и при жизни носил короткую арестантскую причёску. Выглядел он не молодо, хотя на вид ему нельзя было дать больше сорока. Но дело, скорее всего, было в лице, которое выражало крайнюю сосредоточенность, строгость, неизменную меланхолию и даже драму. Они-то и прибавляли возраста даже тому, кто уже перешагнул Черту, став бессмертным. Казалось, что он вовсе забыл о своём прежнем образе жизни, какой вёл на Земле.

За его плечами мотылялся вещевой мешок, набитый шарами, наподобие тех, которыми он ослабил Всадника Войну и обратил его в бегство. Чёрный плащ был заляпан грязью. Я сразу понял по измождённым лицам, что Ананке и её спутник преодолели длинный путь. И случайно ли встретили меня?

– Кетцалькоатль? Меньше всего ожидала тебя здесь увидеть! – воскликнула девушка-медиум. – Неужели Руководству есть дело до мира Посмертия?

Она не хотела грубить. Просто, было видно, что на неё в последнее время слишком много всего навалилось.

– Что происходит? Где все? Почему у вас такой вид? И почему Всадник Война вдруг резко стал нашим врагом?

– Здесь почти все друг другу враги, Кетцалькоатль. Многое изменилось. Мир Посмертия уже не тот, каким его привыкли видеть… Кстати, познакомься, это Арсений – мой единомышленник и близкий друг. Арс, это Кетцалькоатль. Я о нём рассказывала.

Молодой мужчина с хмурым взглядом подошёл ближе и подал мне руку. Я пожал его длинную узкую ладонь с загрубевшими от нескончаемых битв пальцами и едва заметно кивнул.

– Куда ты направлялся? – живо спросила Ананке.

– Я? К замку… Эвклидиса.

При моих словах лицо девушки исказила гримаса ярости, боли и печали. Она едва не поперхнулась собственной слюной от негодования.

– Не вздумай туда соваться!

– Что? Почему?

– Ты, что, совсем ничего не знаешь? – с возмущением воскликнула она.

– Нет… А должен? Мне и остальным членам Руководства отчитываются Всадники, вернее, один из них – Всадник Смерть. Он не докладывал ни о каких… проблемах.

Ананке с досадой всплеснула руками.

– Ну, конечно! Стоило догадаться!

– Да что происходит? – не выдержал я. – Объясни, наконец!

– Для начала уйдём с видного места. Мы здесь как на ладони.

Она повела нас в тёмный сморщенный от засухи лес, в котором всё было покрыто слоем неизвестно откуда взявшейся сажи. Мы затерялись среди зловещих, искорёженных стволов деревьев, а потом набрели на тропу.

– Ананке… – Позвал я, видя, что она будто не собирается мне ничего объяснять. – Почему мне нельзя к Эвклидису?

Воцарилось молчание. Девушка уверенно шла вперёд. Я уже открыл было рот, чтоб повторить свой вопрос, как услышал:

– Уже двести лет мы с ним сражаемся.

– Как? Почему?

– Почему? – и она вновь возмутилась, будто я был виновен в том, что ничего не знал. Хотя, наверное, действительно, на мне лежала вина за это. – Он недолго оставался нормальным. Может, первую сотню лет. Потом словно слетел с катушек. Начал злоупотреблять своими полномочиями, устроил диктат. И главное! Всадники поддержали его! Ему как-то удалось прогнуть их под себя. Поэтому Руководство ни о чём не знало. Столько лет они неизменно докладывали, что в мире Посмертия всё замечательно, а здесь…

Я увидел на лице Ананке отчаяние.

– От своей власти он помешался окончательно, – с горечью продолжала она. – Он озверел. Начал массово ссылать умрунов в Тонкий мир и в Лимб без суда и следствия, за малейшую провинность, просто за то, что кто-то на него не так посмотрел или, в общем, просто ради своей забавы… Он стал требовать от нас раболепия, абсолютного подчинения. Он попытался превратить нас в рабов. И превратил. Бо́льшую часть. Те, кто не смирился с таким распорядком вещей, подняли восстание, но его жестоко подавили. Уцелеть удалось немногим восставшим. Мы создали Орден Сопротивления. В первую очередь в него вошли все умруны, которые… которым я помогла при жизни. Теперь мы в глубокой оппозиции. Вне закона. Хотя, здесь теперь и так нет законов, лишь Его воля…

– Ты восстала против него? Восстала против своего близнецового пламени?

Мне с трудом верилось в то, что Ананке могла это сделать. Ведь как может одна половина души восстать против другой? И, тем не менее, внешний вид девушки, её искренние эмоции доказывали, что она говорила правду и ничего не приукрашивала.

– А что мне оставалось делать? Да, пришлось… восстать… Члены Ордена скрываются. На нас постоянно ведётся охота. Его шпионы повсюду… Но мы будем продолжать бороться. В наши ряды вступают всё новые и новые умруны. Вместе мы победим, пусть для этого понадобится хоть тысяча, хоть десять тысяч лет. Если мне не повезёт, и в одной из битв его скипетр с камнем умрундом отправит в Тонкий мир меня, моё дело продолжат другие. Но каждый из нас лучше предпочтёт стать тенью в Лимбе, чем рабом безумного тирана!

Ананке говорила это с такой яростью, страстью, что даже не верилось, как давным-давно, три сотни лет назад, она прошла жуткие испытания Всадников ради своего близнецового пламени Эвклидиса, потратила столько сил, положила душу ради того, чтобы удержать его на троне и спасти от заточения в Тонком мире. Теперь же она стала первой, кто поднял свой меч против него. Какие же невероятные метаморфозы случаются в жизни! Даже в посмертной жизни!

– А Лжец? Помнишь о его восстании? – осторожно спросил я.

Она поморщилась. Видно, эту страницу своей биографии Ананке хотелось вспоминать меньше всего. Возможно, она даже испытывала вину за то, что тогда именно благодаря ей Бог Смерти остался на троне и теперь мучил своих подданных.

– Прекрасно помню, Кеци, и понимаю, к чему ты клонишь… Но тогда Эвклидис ещё не злоупотреблял своей властью. Быть может, Лжец что-то чувствовал, предвидел такой исход событий и решил предупредить его, но… никто ничего не понял. Я ничего не поняла и… фактически, то, что сейчас происходит в мире Посмертия, лежит и на моей совести. Если б не я…

– Ты не могла знать заранее. К тому же, ещё неизвестно, каким бы правителем стал сам Лжец. Может, ещё хуже…

– Нет… Ты не видел того, что видели мы. Ты не знаешь, каким стал Эвклидис…

Ананке не боялась его. У неё даже не дрожал голос, когда она рассказывала о своём некогда любимом близнецовом пламени, без которого, казалось, она не сможет прожить ни минуты. Теперь она одновременно и ненавидела и любила его. Но совесть и врождённое чувство справедливости не позволили ей остаться на стороне Бога Смерти и стать соучастницей его преступлений.

За разговорами незаметно наступила ночь. Ананке и Арсений сильно устали и решили сделать привал. Разводить костёр было опасно. Члены Сопротивления были обречены скрываться в темноте. Но мороз (а морозы отныне стали частыми гостями мира Посмертия) пробирал до костей. Решили рискнуть, тем более, умруны были не одни, а со мной. Так что, спустя полчаса мы уже сидели и грелись у ярко пылающего костра и обсуждали дальше сложившуюся обстановку.

Арсений всё это время молчал, скупо отвечая, лишь когда обращались напрямую к нему. Он и при жизни был не очень-то разговорчивым. Его всё время мучили меланхолии, печали, какая-то вечная душевная неудовлетворённость и неуверенность в себе и своих силах, и по его словам, именно после встречи с Ананке эти отрицательные состояния, наконец, прошли. Но он так и не избавился от своей дурной привычки постоянно молчать, глубоко уходя в свои мысли.

Ананке не очень-то распространялась о своём друге. Мы обсуждали, в основном, нашу общую проблему в виде диктата Бога Смерти Эвклидиса, а также дела Ордена Сопротивления. Хотя, я как-то заметил, невзначай, какие взгляды бросали друг на друга Ананке и Арсений. Они были наполнены особой теплотой, глубокими чувствами, несмотря на то, что обстановка складывалась тяжёлая, практически, война висела у нас на носу. Из всего этого я сделал вывод, что их отношения, возможно, выходили за рамки дружеских, но из соображений тактичности я ничего расспрашивать не стал. Я почувствовал едва ощутимый укол ревности. Хотя, мне-то что? Я, наоборот, был рад, что эта храбрая девушка нашла своё личное счастье хотя бы в мире Посмертия. И её избранник, и неизменный единомышленник, по-видимому, тоже.

Был у Ананке ещё один важный союзник – Ярослав – близнецовое пламя Унго, вместе с которым мы победили Вождя Лже-Дмитрия. Он, фактически, являлся её правой рукой в делах Ордена. Ананке, ведь, сообщила, что собрала под его знамёнами всех умрунов, которые выходили с ней на связь во время её жизни на Земле. Всем им она оказала помощь, и теперь они помогали ей в её борьбе против диктатора. Её бабушки, разумеется, тоже присоединились к Сопротивлению, как и собственная семья Эвклидиса – его жена и двое сыновей со своими детьми. Они не признали его преступную власть и отказались ей подчиняться.