Тени Дома с башенкой

Покончив с кофе, Римма Борисовна оделась и женщины отправились нести дежурство возле многострадальной Ольги.

– Понимаешь, бабе Вере-то все одно, когда скорая с полицией приедет – а с Ольгой что делать, если прихватит, – причитала торопливо шагавшая впереди Мария Власьевна.

У Риммы Борисовны пока не было ответа на этот вопрос, но в одном она была уверена точно – лучше до этого не доводить.

Первым, кого она увидела у аккуратного домика, забором отделенного от участка бедной бабы Веры, был, конечно, Сергей Петрович. Полноватый мужчина в годах переминался у открытой калитки с ноги на ногу – в одной руке удочки и сачок, в другой – старомодное металлическое ведро. Из дома доносились взволнованные женские голоса и оханье. Было видно, что Сергею Петровичу было слишком интересно, чтобы уйти, но слишком страшно, чтобы войти. Увидев подходивших к нему женщин, он возликовал.

– Беда-то какая! Я с рыбалки шел, а тут такие новости. Как же оно так вышло?

Римме Борисовне сказать на это было нечего, а Мария Власьевна, даже в таком состоянии, была женщиной слишком деятельной, чтобы тратить время на сантименты.

– Не говори, не говори, ужас какой, – деловито проборомотала она,

дотронувшись до его руки, прежде чем скрыться в калитке. Римма Борисовна быстро последовала за ней, оставив Сергея Петровича вздыхать снаружи в одиночестве.

Впрочем, заходя в дом, она слышала, как он нашел себе новую жертву среди прохожих и снова начал расстроенно причитать.

В комнате сильно пахло лекарствами. На металлической кровати за печкой полулежала худощавая женщина лет 50 – Римма Борисовна вспомнила ее по застолью у Сергея Петровича. Это она первой взяла в руки подаренную ему книгу. Рядом охали еще две жительницы Неприновки.

– Олечка, милая, как ты тут? – ринулась к ней Мария Власьевна. И женщина, словно ждала сигнала, снова заплакала навзрыд. За ней заголосили и остальные.

Как раз в этот момент у тротуара неуклюже приткнулась белая буханка «скорой», а следом за ней и «уазик» полицейских. Ольга сделала слабое движение, собираясь подняться, но Римма Борисовна жестом ее остановила.

– Не надо тебе туда ходить, – она твердо посмотрела на Марию Власьевну. – Будьте здесь, я их встречу.

Хотя Римма Борисовна и старалась сохранить присутствие духа, видеть тело пожилой женщины, с которой она только вчера так спокойно разговаривала, ей не хотелось. Поэтому она показала медикам на участок, коротко объяснила, что случилось, а сама осталась стоять около забора. Слышно было, как в глубине двора душераздирающе блеяла коза – в этом звуке было столько боли и отчаяния, что могло показаться, что коза поняла, что происходит и теперь оплакивала хозяйку.

Вскоре, однако, из дверей дома бабы Веры выглянул мужчина в форме, представившийся участковым, окликнул ее, и Римма Борисовна нехотя вошла в дом. Покосившееся деревянное крыльцо теперь выглядело как-то по-новому: кто бы мог подумать, что оно станет причиной смерти? Осторожно ступая и отчаянно стараясь не смотреть на стоящие на земле носилки, на которых угадывался силуэт человеческого тела, Римма Борисовна поднялась в дом. Полная женщина-медик с короткой мужской стрижкой заполняла какие-то документы, пристроившись у старенького телевизора. Рядом с ней стоял участковый.

– Кто обнаружил? – коротко спросил он.

– Соседка, пришла утром помогать, – сказала Римма Борисовна, для ясности мотнув головой куда-то вправо, где сейчас ждала их Ольга. Участковый кивнул – скорее всего, это был самый ожидаемый ответ.

– Умершая одна жила? Родственники были?

– Здесь одна, а так-то – я не знаю, – растерянно протянула Римма Борисовна. – Вам лучше поговорить с соседями, они вас ждут.

Участковый кивнул и подождал, пока медик закончит с документами. Затем, сжимая под мышкой черную казенную папку, прошел к выходу. Римма Борисовна замешкалась, осматривая опустевшую теперь комнату. Что-то в ней вдруг показалось странным.

Участковый нетерпеливо кашлянул и она поспешила вслед за ним на выход. Уже на улице, когда он аккуратно прикрыл дверь, а водитель и фельдшер подняли носилки и понесли к машине, она поняла, что ее насторожило: школьные фотографии, висевшие на стене еще вчера, – их не было!

Следующие полчаса участковый записывал показания Ольги и других свидетельниц, продираясь сквозь слезы и периодические причитания. Так Римма Борисовна, все это время скромно просидевшая на стуле, узнала, что родственников поблизости у бабы Веры не было – был сын, но он давно уже жил в Москве. Тут разговор плавно свернул в сторону того, как сообщить ему печальное известия. Ольга дрожащими руками полезла в телефон в поисках нужного контакта, Мария Власьевна успокаивающе поглаживала ее по спине, другие женщины просто охали.

Римма Борисовна сидела, погрузившись в свои мысли, – если сын не мог внезапно заскочить к маме и неожиданно забрать фотографии (хотя зачем бы ему это делать?), куда они могли подеваться меньше, чем за сутки? Если только хозяйка сама затеяла перестановку, решила освежить комнату и спрятала старые снимки. Но Римма Борисовна сама видела, что старушка почти не ходила – лишь пару раз в день выглядывала к козе, да и то весь путь держась за стеночку. А с ее согбенной спиной дотянуться до снимков даже в низкой комнате крестьянского дома она могла, лишь встав на что-то. Конечно, она могла попросить, например, Ольгу, но та только что рассказала участковому, что последний раз видела старушку накануне утром. Римме Борисовне даже пришлось ответить на несколько вопросов, поскольку выяснилось, что она последний раз видела ее живой. Все это было очень странно.

– Ольга, – аккуратно начала Римма Борисовна, дождавшись, когда участковый выйдет, – а ты к бабе Вере вечером не заглядываешь разве?

– Нееет, – снова залилась слезами Ольга, – А надо было, да? Может, если бы я к ней чаще заходила, это бы как-то помогло? Может быть, это виновата я?

– Не говори глупостей, у всех свой срок, – кинулась к ней Марья Власьевна, возмущенно зыркнув на Римму Борисовну.

От неловкости ее избавила медик, заглянувшая внезапно в дом.

– И вы уж это, козу бы подоили. Не мучайте животное, – сказала она укоризненно и скрылась.

Так вот, почему так плакала коза! На улице завибрировала заведенная водителем буханка. Пискнул маячок «уазика». В комнате повисло изумленное молчание. Женщины уставились друг на друга.

– Я козу никогда в жизни не доила, – категорично заявила Марья Власьевна.

– Я тоже, – жалобно простонала Ольга.

Еще две соседки только растерянно покачали головами. Римма Борисовна почувствовала, что начинает злиться – тем более, что надрывное блеяние несчастной козы действовало ей на нервы сильнее, чем вся остальная суета. Она поднялась со своего стула.

– Я, – произнесла она, не веря еще самой себе. – Я подою козу.

Она на мгновенье прикрыла глаза, пытаясь понять, как вообще дошла до этой точки и не увидела, с каким облегчением вздохнули находившиеся в комнате женщины.

Мысль взять на себя козу была скорее спонтанной и связанной с общим раздражением, которое копилось в ней в этой тесной комнате, где с одной стороны плакала Ольга, за окнами рыдала коза, а в соседнем доме лежало тело человека, с которым она еще вчера общалась. Если на состояние Ольги она никак не могла повлиять, то стоило попробовать утихомирить хотя бы козу. Поэтому Римма Борисовна решительно встала и вышла во двор.

Белая с коричневыми пятнами коза была привязана на длинной веревке к яблоне, стоявшей недалеко от дома бабы Веры. Увидев подходившую Римму Борисовну, она ненадолго осеклась и перестала блеять. Это было уже хорошее начало. Римма Борисовна смотрела на козу, словно надеясь на подсказку. Но та лишь не моргая уставилась на женщину живыми желтыми глазами.

– Хорошо, – сказала она самой себе, достала из кармана телефон и старательно произнесла. – Анфиса, как доить козу.

Телефон моргнул, подумал и чистый женский голос произнес: «Нет сети».

– Да чтоб тебя, – выругалась Римма Борисовна и, удерживая телефон на вытянутой руке, пошла по направлению к дороге. Коза, увидев это, надрывно зарыдала.

В соседнем доме оставшиеся женщины в это время медленно сживались с потрясением.

– Вот не к добру это, – сказала одна из соседок, наблюдая в окно за тем, как Римма Борисовна накручивает восьмерки по дороге, воздевая к небу телефон, подобно заклинателю дождя. – Зачем она приехала.

– Ты чего это, – насторожилась Марья Власьевна.

– А что, – соседка встрепенулась. – Кто к бабе Вере ходил последней? Напугала, поди, чем-нибудь старушку, вот сердце и не выдержало.

– А не надо было потому что беспокоить Дом. Теперь вон, все наперекосяк, – подключилась вторая женщина.

Ольга беспокойно всхлипнула.

– Дуры, – выругалась Марья Власьевна. – Человек к вам с добром, для Неприновки старается, а вы.

– А мы, может, не просили. Жили себе и жили спокойно, – пробурчала ее собеседница себе под нос, не осмеливаясь, впрочем, возражать более решительно.

Разговор прервался сам собой, когда в дом ворвалась Римма Борисовна.

– Ведро давайте, – нетерпеливо потребовала она.

Пока одна из соседок на кухне Ольги гремела ведрами, Римма Борисовна там же тщательно, словно хирург, помыла руки. Затем размяла пальцы. Женщины напряженно следили за ее приготовлениями. Ополоснув ведро, Римма Борисовна направилась на улицу.

Там она поставила возле козы ведро и захваченный с веранды табурет, затем огляделась и у задней части дома нашла глазами старую колоду. С пыхтением подкатив ее к козе, Римма Борисовна уселась на табурет, бережно положила на колоду телефон и взглянула на экран.

– Убедитесь, что животное спокойно и находится в комфортной обстановке.

Она озадаченно посмотрела на козу. Та вновь примолкла – видимо, ее обнадежило появление ведра. Но, насколько могла судить Римма Борисовна, коза разглядывала ее скорее настороженно. Римма Борисовна вытянула руку и аккуратно, кончиками пальцев, коснулась поросшего жесткой белой шерстью бока. Коза вздрогнула, кожа на боку задрожала. Римма Борисовна аккуратно несколько раз погладила мохнатый бок. Животное глубоко вздохнуло, опустило голову – возможно, просто отчаялось получить сегодня более опытного доильщика, – а затем мягко ткнулось влажным розовым носом в свободную руку женщины.

Решив, что контакт налажен, Римма Борисовна прочитала следующий пункт инструкции – в интернете говорилось, что после этого нужно перейти к аккуратному массажу вымени с двух сторон. Наклонившись, женщина внимательно изучила свою цель. Бережно, не сводя взгляда с козы, она потыкала вымя двумя пальцами. Небольшое, розовое, налитое молоком вымя оказалось на удивление твердым на ощупь, почти каменным. Римма Борисовна нажала чуть сильнее. Коза возмущенно заблеяла, но быстро успокоилась. И Римма Борисовна, осмелев, стала нажимать на него двумя руками.

Увлеченная манипуляциями, она не замечала, что все женщины, собравшиеся сегодня в доме Ольги, высыпали на крыльцо и с интересом наблюдали.

Когда вымя достаточно смягчилось, Римма Борисовна аккуратно, двумя пальцами взяла один сосок и медленно попробовала провести рукой вверх вниз. Результата не было. Коза недовольно заблеяла, Римма Борисовна, решившись, нажала посильнее и в ведро со звонким стуком ударила первая струя. Марья Власьевна триумфально смотрела на соседок, припоминая им недавний спор.

Впрочем, ее самоуверенность, а точнее, уверенность в подруге, оказалась преждевременной. Днем они случайно столкнулись в Риммой Борисовной в сельском магазине, где Марья Власьевна расклеивала объявление со временем поминок. Очередь, возбужденная недавними новостями, оживленно гомонила. Но едва Римма Борисовна вошла в темное пространство магазина, разговоры стихли. Как по команде, женщины развернулись к витринам, продолжая поглядывать на нее исподлобья. Римма Борисовна без очереди взяла хлеб и свежую сметану и внимания на происходящее, кажется не обратила. А вот Марье Власьевне все это не понравилось.

Вечером, когда первые печальные хлопоты были окончены и обычная дачная суета улеглась, она заглянула к Римме Борисовне на чай. Хотя она ни за что бы этого не признала, пересуды местных женщин чрезвычайно тревожили и расстраивали ее. Лидер от природы и дачница по призванию, Марья Власьевна знала, что такие – особенно несанкционированные – неизбежно раскалывают коллектив, а дальше обязательно начинается неразбериха. Кроме того, ей просто нравилась деятельная, пусть и не всегда дельная Римма Борисовна. И это, наверное, было еще важнее.

Вкратце рассказав про остаток дня – Ольгу откачали и она уже вовсю воевала с тлей на собственном участке, сына бабы Веры экстренно вызвали в Неприновку, поминки с одной из последних старожилов решили проводить всем селом и назначили на вторник, – Марья Власьевна перешла к неприятной части разговора.

– Ты на поминки-то приходи, придешь?

Римма Борисовна кивнула. Марья Власьевна, колеблясь, старательно помешала чай.

– И наши-то, дуры, если что будут говорить – ты их не слушай.

– В смысле?

– Разное люди говорят, – протянула Марья Власьевна, не желая вдаваться в подробности, – Мол, ты последняя к ней заходила. И вообще зря этот дом купила, с этого все и началось.

Римма Борисовна выпрямилась.

– Вообще-то, если их это интересует, я действительно заходила к ней последней и поэтому знаешь, весь день думаю об одной странности.

Это было последнее, чего ожидала Мария Власьевна. Отодвинув от себя чашку и перестав прятать глаза, она внимательно выслушала Римму Борисовну. Та рассказала ей о фотографиях, которые рассматривала еще вчера и не обнаружила на стене сегодня.

– Действительно, странно, – пожала плечами Мария Власьевна. – Она эти снимки всю жизнь хранила, гордилась ими очень – мол, пусть она и уборщица, но в успехах выпускников есть и ее толика усилий.

Женщины один за другим начали перебирать варианты, но быстро выяснилось, что к старушке кроме Ольги особо никто не заходил, подружки давно умерли, кому она отдать эти фотографии, понять решительно было невозможно.

– Но если она их кому-нибудь и отдала, получается у нее были посетители кроме тебя, – изумленно протянула Марья Власьевна.

– И если это так, мы легко докажем, что все высказывания местных – домыслы, – кивнула Римма Борисовна.

– А не могла она просто их убрать?

– Она была невысокой, чтобы снять их, ей нужно было бы на что-то встать, а сделать это с ее ногами было трудно, – покачала головой Римма Борисовна. – Но, есть возможность это проверить.

Она с улыбкой наблюдала за тем, как у почтенной жены бывшего главы района округляются глаза по мере того, как та осознает суть предложения.

Глава 5 Вторжение

Идти на дело было решено ночью. Для лучшей конспирации пожилые дамы решили не расставаться, а дождаться поздних июльских сумерок в доме Риммы Борисовны. Оставшееся время коротали за игрой в подкидного дурака. Марья Власьевна оказалась азартным игроком – каждый раз, когда Римма Борисовна забирала карты, она обрадованно вскрикивала и звучно ударяла ладонью по столу.

Правда, сильно это ей не помогло – Римма Борисовна всегда была глубоко убеждена, что лишний азарт в таких делах вредит делу. Когда третий раз подряд игра закончилась в ее пользу, Римма Борисовна хитро улыбнулась.

– Ну, теперь кукарекай.

– Может, мне еще под стол залезть? – возмутилась Марья Власьевна.

– Под стол не надо, не в наши годы, – милостиво разрешила Римма Борисовна. – Но игра есть игра.

Марья Власьевна возмущенно фыркнула, но покорно уселась на стуле, широко расставив ноги, набрала побольше воздуха в грудь и зычно прокукарекала. Римма Борисовна, радостно хихикая, показала ей пальцами – три раза. Марья Власьевна вновь активно вздохнула. И вдруг взгляд ее остановился на чем-то за окном.

– Не отлынивай! – строго сказала Римма Борисовна, но Марья Власьевна уже поднялась и торопливо направилась к крыльцу. Римме Борисовне ничего не оставалось, как направиться за ней.

Там она обнаружила Марью Власьевну, пристально вглядывающейся в сгустившуюся темноту.

– Свет, – произнесла она, вытянув руку в темноту, туда, где за темными ветками яблонь днем виднелся Дом с башенкой. – Я видела там свет! В твоем доме кто-то ходит!

Римма Борисовна торопливо подошла к ней и даже наклонилась вперед, пытаясь увидеть что-то среди силуэтов деревьев. Но не увидела ничего, кроме отблесков оранжевого света, лившегося из окон ее же веранды.

– Да нет, – вынесла вердикт она. – Может, блик какой. – Римма Борисовна бросила взгляд на темное небо, затем на изящные старомодные часы на руке, и заторопилась. – Пойдем, а то мы так никогда не ляжем.

Поскольку Марья Власьевна, собираясь вечером к подруге, не планировала вламываться в чужие дома, да и в целом не ожидала такого поворота в своей жизни, всю экипировку ей выдала Римма Борисовна из своих запасов. Не сказать, что она сама готовилась к таким мероприятиям, зато она основательно подготовилась к разборам завалов в старом доме. И спустя полчаса на тропинке, ведущей к калитке, появились две пожилые дамы, облаченные в велюровые спортивные костюмы, с темными косынками на голове (Римма Борисовна решила, что так их труднее будет узнать) и в толстых садовых перчатках, украшенных цветочками, на руках. В руках каждая из них сжимала по выключенному в целях конспирации фонарю.

Путь до дома несчастной бабы Веры они проделали в полной тишине. Приостановились под окнами Ольги, убедившись, что та, утомленная сегодняшними волнениями и солидной порцией успокоительного, скорее всего, крепко спит. У самой калитки, когда Римма Борисовна уже подняла руку, чтобы открыть расположенную с другой стороны ржавую щеколду, Марья Власьевна вдруг запаниковала.

– А вдруг нас увидят?

– Кто нас увидит, окстись! – прошипела Римма Борисовна. – Ты хоть один фонарь на этой улице видела? Вы освещение с апреля еще обсуждаете, думаешь, я не знаю?

Не дожидаясь дальнейших возражений, она откинула щеколду и они тихонько вошли в сад. Почувствовав движение, где-то за домом тревожно заблеяла коза. Марья Власьевна охнула. Римма Борисовна тихонько выругалась.

– Тьфу, тебя еще не хватало, – сделав знак Марье Власьевне ждать тут, она тихонько направилась к козе.

Та замерла, чувствуя приближение человека. Римма Борисовна аккуратно протянула к животному руку.

– Как тебя звать-то, видишь, я это я, – коза осторожно потянулась носом к ее пальцам. – Знакомы ведь. Чего орешь? – Римма Борисовна бережно почесала жесткий шерстяной лоб. – Мы сейчас быстро тут кое-что проверим и уйдем.

Коза замолчала, подставив ей голову. Постояв с ней еще немного, Римма Борисовна медленно, шаг за шагом, стала отступать к дому, где ее ждала Марья Власьевна. Она аккуратно поддела белую полоску бумаги оставленную участковым до прибытия сына. Заметив встревоженный взгляд Марьи Власьевны, она улыбнулась и аккуратно продемонстрировала в темноте заранее припасенный тюбик клея.

Была, впрочем, другая проблема – о которой Римма Борисовна за всеми этими хлопотами совершенно не подумала.

– А как мы откроем дверь? – повернулась она к Марье Власьевне.

Та только фыркнула и, наклонившись, пошарила под половицей. Когда она распрямилась, в руке у нее блеснул ключ.

– Мы все на крыльце держим, на крайний случай, – Римма Борисовна кивнула, мысленно решив про себя никогда так не делать. Она аккуратно вставила ключ в скважину и повернула. Дверь с тихим скрипом открылась и женщины снова оказались в маленьких, пахнущих теплым деревом и прошлой жизнью, сенях.

Поманив Марью Власьевну в комнату, Римма Борисовна включила фонарик и указала им на стену напротив входа. Там, на посеревшей от времени отштукатуренной стене, белели три пустых прямоугольника.

– А ты уверена, что они тут были? – на всякий случай поинтересовалась Марья Власьевна.

Римма Борисовна кивнула.

– Я их рассматривала. Вот на той, в центре, был изображен Андриан с его учениками. Поэтому я подходила рассмотреть.

Поставив фонари на пол, женщины принялись осторожно и максимально деликатно пересматривать ближайшие ящики, шкафы и полки – все, куда баба Вера могла по какой-то причине убрать снимки, если, конечно, предположить, что она дотянулась до них. Марья Власьевна даже дотошно заглянула в холодильник, где стояли остатки старого торта.

– Ничего, – растерянно сказала она Римме Борисовне, когда они завершили осмотр и вновь сошлись в середине комнаты.

Римма Борисовна красноречиво покивала ей и выключила фонарь.

– Пойдем, все что могли, мы выяснили.

Выходя, она на всякий случай повернулась и мысленно извинилась за вынужденное вторжение. Марья Власьевна последовала ее примеру и женщины направились к выходу. Аккуратно пробравшись по заставленным сеням, Римма Борисовна уже протянула руку в двери, когда та распахнулась и подруг ослепил яркий свет фонаря.

– Вы кто такие и что здесь делаете?

Таня Егорушкина весь день провела в музее. Это бывало с ней и раньше, но теперь, когда появилась надежда найти Витькину часовню, она вообще не могла заставить себя выйти из хранилища. Конечно, собираясь возвращаться, она много раз говорила себе, что прошлое должно быть похоронено. Приняв решение о переезде, они с мужем поклялись друг другу, что не дадут тому кошмару поглотить их жизнь. Но сейчас, когда внезапно забрезжила надежда, она просто ничего не могла с собой поделать.

Днем ей как обычно позвонил муж – он рассказал о смерти бабы Веры. Поэтому когда она около полуночи въехала на темные деревенские улицы и увидела свет фонаря, метавшийся в окнах бедной старушки, она возмутилась, что мародеры уже вломились в ее дом. Остановила машину чуть подальше, выскочила, зажав в одной руке фонарик, в другой найденный на дороге камень, и поспешила к дому.

Теперь они втроем сидели в темноте на кухоньке бабы Веры. Татьяна, от природы миролюбивая, старалась не замечать, как холодно поджимала в ее присутствии губы Марья Власьевна – для нее не было секретом, как старожилы Неприновки отнеслись к их возвращению. К счастью, среди местного населения они составляли меньшинство, так что у Татьяны с мужем еще был шанс наладить обычную жизнь.

– То есть вы всерьез решили, что у бабы Веры кто-то забрал фотографии? – с недоверием спросила Татьяна.

Марья Васильевна еще сильнее поджала губы и уверенно кивнула.

– Звучит странно, – признала Римма Борисовна. – Но я рассматривала их еще вчера.

– Мы надеялись, что Вера их просто убрала, поэтому решила проверить, – процедила Марья Власьевна, которая приняла твердое решение своих не бросать и принять за эту авантюру равную ответственность с подругой.

Татьяна молчала и с недоверием рассматривала двух крайне благопристойных на вид дам. В этот момент в темной комнате раздалось глухое ворчание. Татьяна поморщилась – это ее желудок напоминал хозяйке, что хотя бы пару раз в течение суток необходимо есть. Как неудобно и не вовремя.

– В холодильнике есть «птичье молоко», – невесело усмехнулась Марья Власьевна. – Уверена, баба Вера была бы не против.

– «Птичье молоко»? – вдруг выпрямилась Римма Борисовна.

– Ну да.

– А я вчера ей приносила торт «Полено», тот, из лавки, – медленно проговорила Римма Борисовна.

В комнате повисла напряженная тишина.

– Получается, ты не была последней, кто заходил к старушке, – мрачно констатировала Марья Власьевна.

Таня Егорушкина испуганно оглянулась.

– Вы же не думаете, что ее из-за них… того?

Римма Борисовна предпочла оставить этот вопрос без ответа.

– Но кому могли понадобится ее старые фотографии? – задумчиво пробормотала она.

Этот вопрос не давал ей покоя весь следующий день. Она пыталась вызвать в памяти черно-белые картинки, чтобы понять, что такого ценного могло на них изображаться. Ничего особенного, просто дети под немигающим взором учителя – мальчишки в форменных пиджаках, девочки в парадных фартуках и бантах. Все смотрят в камеру фотографа. Ничего необычного.

Она пробовала браться то за уборку, то за готовку, но сосредоточиться не получалось.

От мучительных размышлений, из-за которых все валилось из рук, ее отвлек стук в дверь.

На пороге стояла хрупкая молодая блондинка в пиджаке и джинсах. В руках она держала папку с документами.

– Добрый день, – сказала она. – Римма Борисовна Романовская?

Женщина кивнула. И та открыла перед ней официальные корочки.