Resert/Delete/Restart

– Ну, да, конечно, я понимаю, доктор.

– Если понимаете, то как-то странно весело рассказываете об этом. Это разве смешно?

Да, тут уместнее блажить, как Ярославна на стенах города Путивля, и еще чтоб, знаешь, сопля пузырем надувалась из ноздри, и опухшие глаза. Но я смеюсь, жестикулирую, ведь

моя мама украла моего кота. И это была заранее спланированная спецоперация.

*тут должно быть и было много отборного мата* оставляю тебе на додумывание в меру своей…

Мурзика завели старшему, долго выбирали на сайтах «отдам в добрые руки», покупали кошачьи приблуды и туалет, ехали за ним в область далеко и долго радовались, когда запустили в квартиру.

Но у мелкого начались внезапно бесконечные сопли и кашель. Тест на респираторную аллергическую панель вынес Мурзику приговор: реакция на кошачий эпителий. Большой хотел бы сдать малого, но это осуждаемо обществом и матерью, поэтому решили Мурзика отвезти в деревню к свекрам. Готовились морально и организаторски. Большой страдал, переживал, а я ждала хоть какого-то начала принятия. Я понимающая натура.

И еще я та самая маленькая девочка Женя, которая нихера не умеет расставлять границы семьи и только учится держать рот закрытым. Я сетовала маме, как трудно приходится, как обидно и горько расставаться с Мурзиком. Я надеялась на сочувствие, а получила готовое решение.

В субботу, когда дома был только мелкий и его отэц, я была на своей учебе, а Лев на своей, эта гениальная и дерзкая женщина, у которой тоже с границами плоховато, прям как у Мексики и США в президенство Байдена, провернула свою спецоперацию и вывезла Мурзика в неизвестном направлении…

Ну, сказать, что по приходу домой я отдупляла событие часа три, лежа в немых соплях и слезах, мордой в подушку (малой-аутист и реагирует непредсказуемо на истерику его взрослого) это ничего не сказать по сравнению с тем, что произошло со страшим, когда он вернулся из музыкалки.

Мой материнский инстинкт почти стер выражение его лица, когда я сообщила ему эту страшную новость:

– Баба Лена кота нашего увезла, Лев.

Мы прыгнули в тачку, и вот мой первый штраф за превышение скорости за 4 года. На середине пути по шоссе в область по предполагаемому направлению кот-нэппинга стало ясно, что Мурзика нам не найти. Переговоры с ОПГ «Мои родители» не удались.

Я припарковалась у заправки, чтобы понять порядок действий дальше. Большой вышел на улицу.

Таймлайн: март-2023, моя семейная жизнь накрывается известным женским органом, самое начало ужаса без конца…И вот сверху на меня нахлобучивается гнев большого: дикий ор, разбитые о сугробные льдины на обочине шоссе кулаки и битое стекло бутылок на зачищенном асфальте площадки возле заправки.

Я медленно умираю, держась за руль.

Не знаю, что делать, кому звонить, куда ехать.

Сижу в тачке и жду большого.

Вера, что он сейчас сядет обратно, зыблется маревом над горячим капотом.

А у меня по классике неотложки: нет сознания, нет дыхания.

Нельзя, потому что…Осознать и продышать произошедшее, потому что это дикий сюр, долбаный белый кролик, куда ты меня увёл.

Я открываю дыхательные пути и проверяю наличие дыхания повторно:

10 секунд по алгоритму базовой СЛР.

Кажется, это божэнька???

– Ну, чё там? Чёт пульса нет у неё. Эээммммм....

Сердце, почти разруиненное к этой дате отцэм мало́го, моя собственная мама аккуратными пальчиками окунула в емкость с азотом, и оно превратилось в красную ледышку. Представь: пшшшшш, парок пошел, веет холодом.

Совсем скоро по нему тюкнет, бзынькнет мой физически близкий мурррщина, и оно рассыпется к херам…

Под ожидающим немигающим бескомпромиссным взглядом душевного доктора опускаю глаза говорю себе:

– Женюш, вытащи себя из контекста, че ты ржешь, ведь не смешно, это страшно. Страшно, когда маме позволено решать, кого убрать из твоего дома, а кого оставить…

Тот, кто знает все твои трещинки, пользуется этим, позволяет себе взять за шкирдос твоего условного кота и вынести из условно твоей жизни.

И моё лицо воплощает собой картину «Крик» Эдварда Мунка. На заднем плане которой, вот эти двое: мама и муж.

Я тру глаза и щёки, и, когда прекращаю балаган и беру себя в руки, доктор выписывает мне рецепт. И я понимаю, это фиаско, братан (с).

Я думаю тогда, это оно? То самое дно-днище, можно толкаться и всплывать? Или рано еще и это всего лишь иловая трясина? Если опустить ноги, она, аппетитно хлюпнув, засосет еще глубже?

Я это проходила очень давно. В период моего первого студенчества в Академии в Твери, когда поставленный моей мамой на паузу пубертат пятнадцати лет меня догнал и накрыл в девятнадцать. И я к третьему курсу с головой ушла в тусовку музыкального андеграунда, местный кумарный бомонд. Мой невероятный дедуля тогда сказал маме:

– Леночка, вот увидишь, она достигла дна и оттолкнется от него, чтобы сделать глоток воздуха, это непременно произойдет.

Да, тогда это было точно оно, дно.

Я запомнила, как будто не поставили на мне крест, как будто есть шанс вынырнуть. И теперь, в 2023, стараюсь нащупать ногами дно в этом мутном вонючем иле, что окружает меня, а легкие уже горят в отсутствии кислорода. И вот эти двое, мама и муж, пробоиной в том самом дне, обозначили мне место, куда поставить ноги.

И я толкнулась.

НеГлавная НеГероиня

Я по рождению и воспитанию "человек-простите-за-беспокойство". И так было всегда. Меня так учили: думай, чтобы никому не причинить неудобств, не обидеть, не мешай, не задавай вопросов, не отсвечивай.

Как арбуз, выращенный в коробке, принимает форму куба, а не шара. Так и эти императивы формируют постуру на жизнь. Жизнь под флагом «Лишь бы всем было удобно»: и ты вся такая как карельская убогая березка скривилась под выступы чужих границ и заборов.

Потом в мою ойкумену пришёл Вова и меня выпрямило, выправило, исправило.

Вова очень часто ведет себя вызывающе в общественных местах. В принципе со стороны это похоже на обычную истерику ребенка, которую легко любому взрослому прекратить. Но я-то знаю, что инструментов по прекращению Вовиной истерики нет. Его нельзя отвлечь, договориться, пристыдить, купить, наказать или пригрозить. Он открывает рот и орёт, бесяво, громко, надрывно. Раньше можно было взять на руки и утащить. Но теперь он большой, подрос выше метра давно.

Истерик люди не любят наблюдать. Учить любят и поосуждать. И так было постоянно.

Ну, норм. Приняла, сглотнула.

А еще Вову знает весь мой район. Потому что он заглядывает в лица всех прохожих и со всеми здоровается. И этого тоже не все любят. Не всегда эта открытость и прилипчивость нравится.

И это тоже норм. Приняла.

Постепенно от одной общественной истерики к другой у меня появилось специальное лицо: в идеоматическом словарике имени меня «Московское» называется, или «сейчас всеку». Кому, словарик не уточняет…

Оно суровое, заостренное и злое, как радиоактивный гранит. И оно оказалась хорошей профилактикой даче советов, осуждению или выражению брезгливости по отношению к моему нетакому ребенку, да и ко мне в целом.

Двумя словами портретно классически не описать эту особенную внешность. Например, глаза зеленые, волосы средней длины, рыжие, широкие азиатские скулы, нос кнопкой и ямка на подбородке. Нет, это не портрет героини, это то, как она себя подаёт в пространстве, её постура.

Я стою перед зеркалом и медленно надеваю свое Московское лицо на лицо девочки Жени, не умеющей ставить границы и говорить нет. Эротично звучит и устрашающе, такая пасхалка к культовому «Без лица».

Москва лично и очень настойчиво помогла сформировать это лицо, регулярно провозя мою вечно удивленную задницу по неструганым доскам.

Опадает это лицо иногда, в отпуске в основном, вне границ московской жизни, вне работ, вне вечной беготни от врача к логопеду, из бассейна на конюшни, с танцев на пение и в моей личной стае взрослых на спортивной секции дважды в неделю.

Вот и сейчас я еду в Москву в поезде из отпуска, а, может, выхожу из квартиры по делам, на работу, на концерт и все мои рецепторы кожи лица сигнализируют: оно наползает!!!

Московское лицо – это вторая кожа. Она наросла и смимикрировала под ритмы Третьего Рима, под его дьявольскую степень освещённости до гулкой беззвездности ночного неба, под вечный несмолкаемый гул строек, грохот и лязганье ненавистного метро и лепета гастарбайтеров из дружественных стран СНГ.

Московское лицо – это моя защита. Стоит мне начать возвращаться в рутинные реалии моей жизни, это лицо стремительно наползает сверху на обычное. И к моменту нашей встречи имеет следующий вид.

Брови и лоб равнодушно расслаблены.

Взгляд не выражает ничего, ни за что не цепляется, направлен вперед в какую-то неведомую даль… Наверное, так какой-нибудь полководец

века девятнадцатого смотрел бы в туман будущего поля сражения, раздумывая о тактике предстоящей битвы. Нет фокуса, смотрю рассеянным взглядом, абсолютным ничем.

У тебя есть во взгляде такое: абсолютное ничто? Умеешь его рассеивать, а?

Нижняя губа поджата до отпечатков зубов на слизистой.

Жевательные мышцы в стиле рашн-деревяшн.

Валера

Но однажды в очередном выколачивании чего-то для Вовы или доказывания, что оппонент просто меня за лоха держит, и мне положен это предмет нашей встречи, мое Московское лицо облачило меня от макушки до ног и назвало себя – Валера.

И обрело своё место в реальности на равных со мной правах, поскольку было названо.

Моё альтер-эго. Очень удобно оказалось и явило себя миру и вовремя. Я так никогда не умела, мне всегда было стыдно, неудобняк и всё такое…

А Валере нет.

Потому-то теперь он, а не я являет себя в реальность и жмет желваки на углах нижней челюсти, спихивая со сцены мою основную личность: а, ну, слабак, подвинься, ща-все-порешаю-по-красоте, чей-там-голос-из-помойки и слезами-своими-умойтесь. Задвигает меня ногой паццтол, иногда приглашает своего дружбана Олегана (ну, это совсем трэшовый поц), и вот они живут от моего имени в этом мире. Они вывозят все разборки с медучреждениями и образовательными инстанциями, какими-то рандомными хамами и «неравнодушными». Под мышки вытаскивают меня, когда я в тупом ступоре смотрю на положняк и застываю с недоуменной миной:

– Эээто что было? Это мне сейчас? Точно? Отказываете? Хамите? Советуете?

– Ща-порешаем-по-красоте, – открывая створки грудной клетки, высовывает скуластое обветренное лицо Валера.

Вот недавно, например, тоже «парни» подъехали, порешали, чтобы в наше психиатрическое на Вовкин очередной рехаб мы-таки прошли и нам улыбались.

Когда люди видят это мое специальное лицо, то я физически чувствую, как окружающие плавятся, теряются, мнутся. Они или обходят нас по-быстрому или улыбаются Вовке в ответ, или извинительно неудобняцки улыбаются мне.

Мне пофиг, меня устраивают оба варианта.

Потому что теперь мы Веном. И мы можем делать всё, что захотим. (с)

И да.

Если во мне и жили демоны, то они просто ждали, когда придет их время. Время, чтобы быть вместе, стать рядом, подать свои когтистые чешуйчатые лапы и вытащить меня из бесконечного падения.

Оказывается, не надо их из себя изгонять. Не надо лечить, заговоры заговаривать, крутить у виска, ложиться в больнички, петь в церковном хоре.

С ними надо дружить. Они помогут. Они мой симбиот.

Столько времени прошло, и теперь я с ними подружилась. Даааааа, не без посторонней помощи. Ну, как посторонней…По ту сторонней, ага.

То есть с той стороны, с которой совсем не ждёшь.

Одновременно с душевным доктором ты, человек, научивший меня дружить с ними, вошел в летящую по направлению к глобальному известному женскому причинному месту гремящую колымагу моей жизни под гимн Славы КПСС «Катафалка», такой же невротичный и дёрганный, как весь этот тречок.

Это как минимум странно, трудно представляемо, и песочницы у нас разные и время, и вообще нифига не может быть такого. А нет, он (помогатор этот) есть: вот стоит в коридоре у поста отделения, вполне себе плотный и реальный человек. Задирает меня, подначивает, смешной.

Смотришь, слушаешь, возражаешь, ведешь какой-то около профессиональный спор и брови ползут вверх так интенсивно, что пришлось уколоть ботулотоксин наконец. Созрела.

Потому что ну, не может быть такой «соприродности», таких совпадений в чувстовании, эмоциональном опыте, в оттенках иронии, колкости сарказма и уровне интеллекта при такой абсолютной разнице во всех жизненных обстоятельствах времени, места и действия формирования твоей личности…Хм…

И я стряхиваю кошачью шерсть с твоей хирургички, а сама приглядываюсь: точно шерсть или кто-то бородой своей вселенской тряхнул.

Я стою в этой точке и не знаю, что делать с этим глубоким абзацем… И не делаю ничего…Просто внемлю везению своему на людей и тихонько радуюсь внутри.

И недоумеваю, как же тебе так ловко удалось окунуть меня в моё то, что давно погребено на пыльных антресолях моего мульти уровневого чердака. Так ненавязчиво, что сегодня я не просто стою и ничего не делаю, я перевариваю и усваиваю то, что прожила пару жизней назад:

то, за что было бесконечно стыдно,

то, что казалось крайне нелепым, неудобным, больным, странным, диким,

то, за что осуждали и гнали, не принимали и исПравляли.

И ты оказался мне нужен в этой связи. Ты тоже, пожалуйста, не делай ничего и дальше, просто будь. И я буду учиться у тебя бесстыдно называть все своими именами.

Теперь у меня не только есть мои демоны, у демонов моих есть имя, а это ого-го сколько значит в человеческом мире. Тем более, когда их имя это мое имя. Мое настоящее имя. И я теперь есть, потому что меня назвали.

То есть мы есть. Ахахах.

И мы разрешаем себе вам не нравиться.

Я тащу тебе очередную книгу из поездки и рассыпаюсь в благодарности, а ты смотришь, как на идиотку:

– Я же ничего не сделал.

Да, да, я помню, что тебя бесит, когда я выдаю нагора что-то из контекста мысли или чувства и считаю, что ты всё понял. И вот ты снова бесишься, а я поясняю:

– Иногда ты считаешь, что ты просто есть, сам по себе, никаких активных действий в понимании направленного целеполагания с твоей стороны, но твое ничего неделание в моем пространстве иногда придает императив пониманию или важный толчок к разрешению внутреннего конфликта, оно вот так получается не спецом, само. Это ж волновая функция, прикинь…

Опять смотришь устало и хмыкаешь:

– Отстань, работы нет что ли. Пошли дневники писать.

Я сажусь за сестринскую документацию, а внутри хлопаю себя по лбу: точно есть работа, одно не законченное дело там, в городе, в который я решила никогда не возвращаться, нажала Ctrl+Alt+DELETE и перезагрузила систему пару десятков лет назад.

Еще один демон, бигбосс даже, затаившийся где-то на самой высокой антресоли памяти в 180 км и 20 годах от Москвы. Страшный всё это время

Но не теперь.

Теперь я, приняв своих мелких демонов и добрую порцию смелой воды, решила, что достаточно сильна и бесстрашна (ну да, ну да) для встречи с тобой, мой персональный демон с вполне себе человеческим ФИО, и «Ласточка» за какие-то два часа перенесла меня туда, в мою застрявшую на пыльной антресоли Твери не самую приглядную, но достаточно объемную часть.

Встретились на привокзалке. Ты выглядишь вполне себе как любой рандомный чел: обычная человеческая курточка, никакой чешуи и шерсти, не когти, а сэмки в горсти. Мне протягиваешь. Но я терпеть не могу семечки.

Идем пешком по городу. Нет не по городу, по моей памяти шагаем.

Несколько жизней назад, ты разбудил меня, как оказалось в буквальном смысле, но я обрела суперспособность: научилась хорошо забывать, переписывать воспоминания и перепрограммировать события прошлого с выгодой для себя. Сознательно, как мне надо.

Себя такой тогда слабой перед тобой и перед событиями того настоящего.

Идём, вспоминаем. Надо же, это оказалось не так страшно, как я считала все эти годы, даже приятно было вспомнить. И принять тебя, впитать до самой твоей сути. Ведь ты не изменился.

Ты говорил… Столько слов, камон! Наверно, больше, чем за все эти прошедшие годы в твоей неизвестной мне жизни, а уж за те, прожитые вместе пять (Пять лет, Карл, пять!!! Я-то умеючи помню только три из них) тем более.

Вот ты мне показывал дома и дворы, где зависали в тусовках, а я в своём параллельном мире стою, как стояла маленькая, когда мама решила, что мне непременно надо обливаться холодной водой.

Ты говорил, говорил, говорил, просил не перебивать.

А я:

Я стою голая в чугунной эмалированной ванне после того, как потопталась босая по снегу перед подъездом (по системе Иванова, йоу), а передо мной таз с ледянючей водой. И вот эти 10 литров абсолютного холода я сама себе обрушиваю прямо на лоб. Тыыыыдыыыыц!!!! Обожгло! Вдыхаю через широко открытый рот и…

Тумблер клинит.

Перезагрузка операционной системы.

Я открываю глаза:

Ты идешь рядом и диву даешься моей дичайшей парамнезии. И ты не понимаешь, как это я так вывернулась. Ха! Да, долго ли умеючи.

А теперь… знаешь, что я умею теперь? Ооооо!!! Я прокачала все свои скиллы. Считай, теперь скилловая, котик.

Мне больше не надо забывать, я умею переваривать и усваивать. Абсолютно ффффсё!

И тебя, ууууу, особенно тебя, мой главный, самый дорогой и родной демон, я больше не забуду, я тебя усвою, разложу на белки и аминокислоты и усвою.

Потому что мы Веном, и мы можем делать всё, что захотим…

Жить, как захотим…без оглядки на постоянно повторяющийся вопрос попутчиков: зачем?

Это «зачем», дурацкое, звучит как пустая вагонетка: гулко, низко, протяжно, ржаво. Боооооооммммм! Оказывается, можно просто не отвечать. И это не будет не вежливо:

Что с тобой не так?

А что тебе с того?

Даже больше! Сегодня таким «нетаким», как ты и я, можно не косить больше под NPC, чтобы слиться и не выделяться. Ха-ха! Хотя это мне можно, ведь и так всегда был собой, но не я.

Мне нужны были тогда эти маргинальные тусы, девиантные афтерпати, чтоб уйти в отрыв. Отрыв от чужой реальности, в которой текла обыденность.

А сегодня мы больше не притворяемся и не упиваемся сэмом в хлам, чтобы заглушить внутренний конфликт личности (горсть оправдательного пафоса, ага).

Просто, потому что стало ультраФиолетово на этот вечный вопрос: что с тобой не так? А зачем ты, тебе, делаешь, идешь, говоришь…

А еще всем на всех стало плевать. Ох, как это удобно!!! Врубаешься? Я, да, прям тащусь от этого массового безразличия.

И, да, мы можем себе позволить всё, в рамках морали и закона, разумеется. Ты ж помнишь, что убивать нельзя, мой неадекватный агрессивный приятель?

01 апреля 2024 года

Нельзя убивать, но мне в моем недавнем бесконечном трэше можно хотеть убивать. Это адекватно положняку. Да, мне так доктор сказала. И как только я это осознала, я пошла туда.

Ставить большую жирную точку, крест, печать и что там еще по штамповке литературного жанра принято ставить в этом ужасе без конца.

Суд….Не процесс, а большое серое здание-крепость со строгими стражами на входе. Спрашивают у меня:

–Балончики, колющее, режущее имеется?

Я твердо говорю:

– Нет.

Ведь в здании суда нельзя убивать. Людей много, есть еще с автоматами. Очень сдерживающий фактор.

Я отсиживаю на скамейке у зала суда уже больше часа вместе мерзотным отморозком, не демоном даже, год назад поднесшим с пролетарской ненавистью горящую спичку к моей густо налаченой жизни, и она вспыхнула и превратилась в тлен.

Она пылала и плавилась, и стекала по лицу, шее, по голому животу. Такой high level боли, когда ты уже обуглилась и ничего не чувствуешь, просто отмечаешь, что дааааа, ну вот это, видимо, очень больно.

А потом месиво этого уродливого слайма застыло…и себя было удобно убрать в коробку и задвинуть на антресоль.

Сижу и не смотрю на него.

Слушаю музыку, чатики со значимыми для меня сегодня людьми, в наушниках лекция про трахеотомию под УЗИ контролем.

Всё для того, чтобы отогнать мысль зарядить вертуху. Боты у меня сегодня зачётные для этого, инерция будет будь здоров. Такие, в тренде, кожаные, темно бирюзовые, цвета бухты на Черном море, подошва мощная, толстая, 3 см плотной резины.

На боты стараюсь не смотреть.

Я есть спокойствие гранита.

А эту коробочку отчаянного гнева я потом распакую. Обязательно потрясу всем тем, что в нее сложила сегодня и за весь прошедший год.

Потом, когда перестану хотеть убить…

Отступление

Размер был мне явно мал. Эти ботинки сжимали меня со страшной силой, но я их носила.

8 лет.

Сначала не замечала, что жмёт, потом образовались мозоли.

А потом, когда эти ботинки спрыгнули с меня, взяли в руки чемодан и ушли, как дети в школу, я вдруг почувствовала, что ноги мои легки, свободны, мозоли ненужные эти…

Не сразу, конечно, сперва было дико больно, как будто ноги "отходили" от тесноты этой. Вот прям ломало буквально

Ничего мозоли скоро отвалятся. И ноги будут девственно мягки. Может, даже я куплю себе туфли. А может, так и буду ходить босая. По жизни. И только подошвы стоп сделаются толстокожими, грубоватыми, но невосприимчивыми к химозе московских асфальтов и щебеночных посыпок.

Босая и свободная. Только немножечко злая из-за ботиночного предательства.

Божественная ирония

Судебное решение от 1 апреля…Только меня можно разводить первого апреля. И я разведусь. В тот день Марс зашёл за кольца Сатурна, и меня дважды на каршеринге по дороге в торговый центр за утешением тормозили гайцы, и я в истерике трясла решением суда, проявляя феерическое непонимание, чего надо-то блюстителям ПДД, ведь одного развода в день квайт энафф. Даже если это День дурака.

Эта странная бумага содержала данные только обо мне, как будто вторая сторона не дала согласие на обработку своих персональных данных: прочерки в дате и месте рождения, прочерк в гражданской принадлежности.

«Наша встреча была ошибкой» проскрипел пенопластом по кафелю ванной он тогда, больше года назад. Мдя….Ошибкой. Была.

Потому что теперь эту ошибку исправили в соответствии с правилом Борна: вселенная реализуется в том виде, в котором она максимально разумна и упорядочена. Как бы там это не выглядело. Есть, значит правильно.

Посему.

REWIND BACK. DELETE. RESTART

Загрузка системы…

… Вышла из МФЦ свободная. Моросит.

Подмигиваю небу: где-то там сидит и пост иронично хихикает в усы Млечного пути мой персональный божэнька. Ну, мы поняли друг друга.

В такие моменты я понимаю, что он меня зовет в гости. Мол, Евген, вот давно ты что-то не захаживала в дом мой, давай, ведь помнишь…

Да, я помню, как мне представился шанс преставиться, хаха. И, возможно, в какой-то еще менее разумной и упорядоченной вселенной, которая не очень дружит с квантовыми законами реальности, он реализовался.

Закрываю глаза, и он показывает мне мир без меня.

Вот люди недоумевают, потом качают головами, цокают языками: вот жэж, мол, в самом расцвете сил, дети остались, жалко-жалко-жалко. От старшего отскочит, божэнька крепкую психику даровал, мелкий вообще не вкурит. Типа я просто уехала и не приехала. Привыкнет быстро, как привык к отсутствию отца.

Потом стирается ежедневная память обо мне, потом память только по случаю тоже исчезнет, потом мои вещи растворятся в потоке шмотковорота. А мои книги домашней библиотеки старший непременно продаст. Это были хорошие инвестиции. Может, книги попадут в добрые руки.

«От меня остаются только фотки, только видео».

И те никто не смотрит, ценность их в количестве их утрачена, нивелирована.

Мне становится интересно, кто будет просто иногда по вечерам штрихпунктирно вздыхать о том, что неплохо было бы сейчас поболтать со мной… Даже не знаю. Нет незаменимых людей.

Вернуться из "мира без меня" заставляет только одно: кроме красного смещения там для меня ничего нет. Я это точно знаю. Чессн. Вакуум и вечно разбегающиеся мертвые звезды и системы. Разбегающиеся до определённого момента.

Потом божэнька хлопнет в свои космические ладоши и всё начнётся сначала.

Для кого-то....

И я встаю.

И иду к нему в гости.

В одно необыкновенно место на Софийской набережной, наполненное смирением до самого неба, в которое упирается крест на куполе колокольни. Аккурат напротив него через речку Кремль. Эдакая географическая координата смирения.

И еще одна координата, где меня совсем не осуждают, где меня ждут 100% принятия и понимания.

Пространство для запросов, где обитает спец по запутанности мыслительной функции, воплощенный в человеке инструмент моего божэньки для коллапсирования волновой функции вселенной. Место, где я оказываюсь в том самом нормальном варианте вселенной, разумной и единственно возможной для нашей реальности.