«Ты Королева» и другие рассказы

SD-карта

В Петербурге было пасмурное утро, что, на мой взгляд, самое подходящее световое условие для архитектурной съёмки. В тот день, о котором идёт речь, я шёл сдавать объектив для фотоаппарата, который брал в аренду. Прокат находился в центре города, и я шёл к нему, проходя мимо Казанского собора. Сколько бы я ни гулял здесь и ни делал бы свадебных снимков в качестве нанятого фотографа, постоянно удивляюсь, что можно находить новые и новые ракурсы для интересных кадров, кружа вокруг архитектурных сочленений этого каменного гиганта. В этот раз мне был интересен вид между колоннами на купол соседнего католического храма. Недолго думая, я расчехлил свою фотосумку и решил сделать несколько снимков объективом, который нёс сдавать обратно. В общем, это был обычный день, по крайней мере, всё так начиналось.

Мне позвонили с пункта аренды – уточняли, успею ли я сдать технику вовремя, хотя до назначенного времени оставалось ещё прилично. Звонили как раз, когда я подстраивался для снимка к крайней колонне храма. Ненавижу, когда отвлекают в такой момент – ты только собрался с мыслями и отбросил все отвлекающие факторы, как тебя резко вытаскивают из этого состояния, как из тёплой постели, и окутывают чем-то холодным. Подобного не может случиться на моей основной работе: съёмка груды одежды, кроссовок, бижутерии и прочего хлама для интернет-магазина – секонд-хенда, где тебя тоже могут отвлечь звонком или сообщением, но ты, так же машинально, как и до этого, сможешь продолжать штамповать кадр за кадром мёртвые объекты бывшего пользования. Здесь же властвует миг, который ты стараешься уловить (иногда часами). Иногда он сам ловит тебя совсем не в подходящее время, вот как сейчас, неожиданно, как кирпич на голову, который, как ты думал, никогда не падает. И тут ты ничего не можешь поделать, ты становишься заложником по своей воле и не останавливаешься, пока не получишь тот самый снимок или целую серию снимков, которая более или менее удовлетворит тебя, ведь хороший фотограф знает, что такой миг капризен, и если уж он пришёл сам – бери его, даже если неудобно, даже если не ко времени и не к месту.

В телефоне звучал мужской молодой голос, принадлежавший, видимо, администратору сегодняшней смены. Сказав, что уже иду, я запихнул камеру обратно в сумку и с недовольством человека, прерванного на завершении важного дела, направился к зданию аренды. По дороге я начал настраивать себя на рабочий лад. Я вспомнил, сколько гигабайт отснятого вчера материала ожидает меня на компьютере, и попытался адекватно рассчитать, сколько времени мне понадобится, чтобы разгрести этот рабочий хлам перед загрузкой его на сайт интернет-магазина, отчего холодные краски моего настроения начали постепенно сгущаться. Не желая дальше развивать своё внутреннее недовольство, я снова решил вернуться в мыслях к своим интересным ракурсам, только что увиденным у Казанского собора, и обдумать по дороге до офиса аренды, как бы я выстроил кадр в следующий раз. Длинный фокус, выдержка, глубина резкости… Вряд ли эти знакомые фразы будут такими понятными простому обывателю. Наверное, у большинства где-то дома завалялся зеркальный фотоаппарат, купленный с предвосхищением предстоящего с ним баловства, но лишь единицы читают маленькую толстую книжицу с подобными фразами – инструкцию к нему, обычно идущую в комплекте. Хотя её как раз было бы и достаточно для самого начала, чтобы научиться уверенно держаться с камерой. Вместо этого людям удобнее смотреть обучающие видео на Ютуб, но и это большинство быстро бросает.

Кроме меня, когда я зашёл внутрь, в небольшом зале аренды фото- и видеотехники уже было двое молодых парней, стоящих у стойки №1. У соседней стойки девушка в объёмных штанах, кофте на спортивный манер и очках большой формы (якобы модной) медленно проверяла выданную ей технику. За стойкой приёма и возврата стоял спиной ко мне как вкопанный мужчина в плаще, и тоже в очках, только маленьких, в отличие от девушки, и прямоугольных. Ему было лет сорок–сорок пять. Очень плотного телосложения, о чём больше всего можно было судить по его полным щекам, которые ещё больше выпячивались, когда он немного поворачивал голову в сторону. Его глаза из-под очков с немного затемнёнными линзами, в сочетании с жидкими зарослями из бороды и усов на лице, доходящими высоко до щёк, когда он один раз повернул голову в мою сторону, мне успели показаться такими безвредными, и даже добрыми, что я был немного смущён. Дело в том, что если взять каждый элемент его внешности (плащ, тёмные очки, растительность на лице), то «отдавать» каждый из них будет, ну, никак не доброжелательностью. Получается, что глаза его были как бы спрятаны в защитный панцирь, чтобы, не дай бог, их кто не обидел. Как будто слишком добряком быть не очень выгодно. Но больше всего бросался в глаза именно его старомодный коричневый плащ, доставшийся от какого-нибудь дяди, умершего ещё в Советском Союзе. Легко представить, сколько дискомфорта он доставляет ему в такой тёплый день – видимо, мужчина не рассчитал, что так распогодится. А может, в нём и не жарко, и мне так только кажется – у меня никогда не было плаща.

Те двое молодых ребят и девушка явно работали на свадьбах, это сразу видно. Понимать такое учишься не сразу, а когда, вот так вот, в очередной раз сидишь в очереди и краем уха слушаешь их заказ по пунктам. Потом слушаешь их рассказы о том, как реагировали клиенты во время съёмок, придирчивая ли была невеста, подвела ли карта памяти в этот раз, пригодился ли фильтр, дополнительная батарея, вспышка – в общем, всё, о чём имеется понимание у тех, кто смотрит обучающие видео на Ютуб и читает инструкцию к фотоаппарату до конца. А потом, глядя на внешность нового вошедшего за арендой техники посетителя, уже понимаешь, кто он, какую технику и для чего именно, будет сейчас просить.

Двое парней чувствовали себя очень расслабленно, видимо из-за того, что были вдвоём (так было веселей). То и дело они перекидывались шутками между собой и с работником, что обслуживал их. Девушке тоже не было грустно, но когда она поворачивалась иногда в мою сторону, в её профиле читалось выражение немного уставшего от рутинной съёмки свадеб и праздников фотографа. Наверное, с таким сталкивается каждый, и в таких случаях рекомендуют переключаться на другой жанр или больше делать снимков для себя, но, похоже, у этой девушки было другое мнение. Либо она была слишком глупа, чтобы понять это в себе и что-нибудь предпринять, либо просто устала в край, что даже не хотелось ничего менять. Что тоже бывает. Я даже мог бы предположить, чем может закончиться её день: она возвращается к себе домой, падает в кресло, не удосуживается перекинуть сделанные снимки на ноутбук, а вместо этого садится на балконе, курит одну за одной и болтает одновременно по телефону.

Мужчина же в плаще явно брал технику для своего пользования. Не считая того, что так одевающегося фотографа могут заказать лишь люди в возрасте, например, для семейного портрета с пожилой парой посередине, по его серьёзному выражению лица читался человек, ни с того ни с сего вдруг увлёкшийся фотографией. И фотографией уличной.

Я сел на мягкое квадратное кресло-кубик без спинки, обтянутое чёрной гладкой кожей, пришпиленной к нему кнопками, равноудалёнными друг от друга. Такие кресла я встречал раньше только в недорогих парикмахерских, когда был школьником, где сидишь, ожидая своей очереди. Прежде чем сесть, я взял распечатанный талон, когда нажал на терминале у входа кнопку «сдать». На талоне было жирное число 6 – мой порядковый номер на сегодня. В зале, как обычно, играла ненавязчивая музыка – то ли радио, то ли сборник любимой музыки работающего здесь персонала. Музыка было ничего. Она была подходящей. Но мне бы хотелось, чтобы она играла громче обычного, чтобы её громкость заглушила все диалоги клиентов с персоналом. Мне не хотелось слушать их весёлые разговоры, несмешные шутки, всякие их взгляды на технику и бренды. Видимо всё из-за того, что меня прервали во время съёмки у этих соборных колонн и не дали поснимать на арендуемый объектив ещё немного – снять что-то лично для себя. Лучше бы я пошёл от метро другой дорогой и спокойно бы вернулся домой к своим поношенным джинсам, футболкам, кардиганам и, может быть, уже к семи часам освободился от рутинной обработки и был бы свободен для своих дел. Но, похоже, сегодня вернуться домой придётся совсем не в рабочем настроении.

Мужчина в плаще, девушка в очках и те двое парней так и стояли каждый у своей стойки. Казалось, что они и не собирались их покидать, и как будто им даже нравилось здесь находиться и болтать с обслуживающим их персоналом, как будто, отмени сегодня их свадьбы, которые они собирались снимать, они были бы самыми счастливыми фотографами во Вселенной. И работники, которые принимали и выдавали им технику, казалось, совсем не торопятся. С другой стороны, куда им было торопиться, всё равно им заплатят за этот день столько же, сколько заплатили бы, если бы они спешили как на пожар.

Я подошёл к кулеру с водой, налил себе полный одноразовый стакан и сел с ним обратно на своё парикмахерское кресло. Музыка всё также играла из подвешенных в углу колонок, и я постарался смешать её вместе с диалогами, доносящимися с клиентских стоек, и на некоторое время у меня действительно получилось. Когда музыка перемешивается вместе с чьей-либо речью, то ты не улавливаешь смысла слов, и они перестают тебя отвлекать, но когда другого шума нет, твой мозг начинает машинально улавливать определённые слова и фразы говорящего рядом, даже если ты этого не хочешь. Вот поэтому я так ненавижу, когда кто-то, например, в транспорте или в кафе, совершенно не стесняясь, разговаривает по телефону, не думая, что насильно заставляет всех вокруг слушать о своей заурядной жизни или жизни своей собаки. Я подумал, что действительно никогда еще за свою жизнь не столкнулся с чужими разговорами, которые были бы по-настоящему интересными, которые было бы приятно и интересно слушать, как будто по-настоящему интересные люди, наоборот, молчат и специально ничего не рассказывают при всех по телефону, даже когда им неожиданно кто-то позвонит.

Примерно в этот момент я заметил, что в зале, кроме меня и четырёх людей у стойки с персоналом, был еще один человек, что сидел недалеко от меня на таком же стуле. Это была девушка с длинными волосами светло-русого цвета, среднего роста, может быть, даже чуть больше среднего. Она показалась мне совсем незаметной, на вид даже более непримечательной, чем девушка в очках и одутловатой одежде у второй стойки. Только та, как я уже говорил, ехала на свадьбу или подобную фотосессию для какой-нибудь пары. Эта же девушка, казалось, вообще берёт технику не для себя. На первый взгляд – обычная внешность, достаточно симпатичная, с немного пышными формами бёдер, которые не смогли скрыть даже чёрные свободные брюки; с маленькой округлой грудью и привлекательно спадающими на плечи и доходящими до низа лопаток волосами. Крупность бёдер говорила о переходном периоде, который бывает именно у девушек такого возраста – уже не подросткового, а набирающего полные обороты юношеского. Обтягивающая светло-сиреневая толстовка, наоборот, стройнила её руки и плечи. Минимальный макияж на лице, насколько я успел заметить, служил лишь для подчёркивания глаз, то ли голубых, то ли серых, и для корректировки достаточно густых от природы бровей. Девушка не стремилась быть красавицей, как будто она принимала себя и своё естество, но и не избегала возможности подрихтовать свой образ то тут, то там. Никаких отличительных черт современной молодёжи тоже не нашлось: ни тату на шее, ни мелированных прядей, ни броской серьги в одном ухе. Обычная одежда – молодёжная, но без заявок. Не просто внешность её была, скажем, не особо яркой, а весь её внешний облик в этом здании был каким-то прозрачным и незаметным, будто она попала в место ей совсем не подходящее, будто она должна быть сейчас не здесь, а там, где нет никаких свадеб, торжеств, съёмок с низким бюджетом или, как в случае со мной, никакой предметной съемки китайских футболок, часов и всякой другой ерунды.

Я попытался представить, что бы она могла взять в аренду. Может быть, она второй оператор на каком-нибудь дипломном фильме выпускника института кино и телевидения. Фильм ужасов или мистический триллер, где мало событий, но много затянутых сцен с намёком на глубокий философский замысел, после которых зритель, скорее всего, будет плеваться и жалеть о потраченном времени. А может быть, она ждёт кого-то, кто сейчас придёт и всем своим видом сразу разъяснит всю не складывающуюся пока картину. Нескладывающуюся, по крайней мере, для меня.

Необъяснимая девушка достала из своего рюкзака фотоаппарат на лямке, большим пальцем включила его и, как я понял по движению её правой руки, начала листать снимки, просматривая их на экранчике. Иногда она останавливалась на каком-то снимке дольше других, иногда наклоняла голову вправо – видимо, когда снимок был сделан вертикально. В её руках был Canon 70D. Полупрофессиональная зеркальная камера, не совсем для новичков, но и совсем не для профессионалов. Сенсор 20 мегапикселей, 7 кадров в секунду, 19 точек автофокусировки. Ей очень шло, как она сидела, закинув ногу на ногу, и листала кадр за кадром, то и дело наклоняя голову и роняя пряди ровных волос на левую щёку. Я дал бы ей на вид лет 19. И именно столько. 18 было бы уж слишком мало (да и мне от этого было бы не очень комфортно – впритык к несовершеннолетию), а 20 – какая-то слишком серьёзная и круглая дата для её образа. Неожиданно я понял, что равнодушный её взгляд напоминал об оставшейся ещё в ней подростковой застенчивости, которая скрывается за этим защитным равнодушием у многих стеснительных девушек. За этой холодной стеной, ими выстраиваемой, всегда прячется уязвимость и неготовность быть открытой к окружающим людям, в особенности к парням её возраста, к которым ещё не выработалось достаточного доверия. Мне это всегда нравилось в молодых девушках – так они, сами того не осознавая, сохраняли за собой загадку. Но привлекло меня в ней не это. Или не только это, хотя для меня не особо привлекательны девушки сильно моложе меня. Загадка была в том, что я не мог раскусить её интересов.

В зал аренды зашёл новый человек: парень лет семнадцати (хотя в действительности ему могло быть и больше), в длинной черной толстовке нараспашку, что вкупе с его стрижкой «ирокез» делало его совсем юнцом, будто его только что одели, подстригли и вывели гулять под ручку с родителями. «И ведь тоже пришёл за техникой для какой-нибудь интересной съёмки в одной из новых фотостудий», – подумал я. Почему только я занимаюсь примитивной съёмкой, когда в это время какие-то юнцы щёлкают на огромные объективы интересные кадры с интересными моделями-любителями в интересных местах или с какой-нибудь начинающей Инстаграм блогеркой, или ещё что-нибудь в этом роде? Конечно, я понимал, почему только я занимаюсь всякой ерундой – должен же я как-то зарабатывать реальные деньги, а не гоняться за туманными проектами, вроде этого юнца, который всегда может вернуться в родной дом к своим родителям, если что-то вдруг пойдёт не так. А что-то обязательно вскоре именно не так и пойдёт. Конечно, я немного завидовал и отдавал себе в этом отчёт. Всё-таки мне уже 34, чтобы хорошо понимать свои чувства. Но больше всего я испугался, когда подумал, что он сейчас подойдёт именно к ней, что весь этот туман рассеется и ничего не останется, как только списать мою девушку-загадку на фотографа, участвующего в какой-нибудь Instagram фотосессии вместе с ним от скуки или для практики. Но вместо этого молодой человек обежал глазами весь зал, подошёл к терминалу и, скорее всего, нажал кнопку выдачи, а взяв талон, встал недалеко от входа, подперев плечом стену.

Моя девушка равнодушно окинула нового посетителя взглядом и продолжила контакт со своей камерой. А я продолжил размышлять о том, что может быть на её снимках. Что на её SD-карте? Что происходит сейчас на том маленьком экранчике Canon 70D? Меня даже посетила дурацкая мысль подбежать и вырвать у неё камеру, оставить ей свою и убежать восвояси. Конечно, не помешало бы взять у неё почтовый ящик, чтобы переслать всю проделанную ею работу. Может быть, даже я доплачу за все неудобства, хотя моя камера поверх её и так покрыла бы все расходы наперёд. И, что интересно, я не чувствовал себя глупо из-за того, что хочу все её кадры, даже не зная, что будет на них. Наверное, также не глупо себя чувствовали первооткрыватели новых островов и необитаемых земель, когда отправлялись в опасные плавания, что было глупо само по себе. Но их тянуло что-то неизведанное, что-то связанное со страхом, что-то неправильное.

Если подумать, то на её карте памяти могло быть всё что угодно: от простых уличных фотографий до банальных портретных снимков, от ню фотосессии до откровенной порнографии. Сейчас меня привлекала не возможность увидеть эротическую сторону её жизни, здесь было что-то другое. Явно не такая банальность, как эта. Мне и так хватило собрать в своё время небольшую коллекцию спонтанной эротики с помощью своего телеобъектива в 200 мм и соседних окон. Кто хоть раз в жизни пробовал вести такую фотоохоту, конечно, знает, насколько часто попадаются обнажённые сцены в вечерних окнах домов, как будто некоторые специально – для своего же удовольствия – не занавешивают свои спальни, кухни, залы. Поэтому и те, кто принадлежит к наблюдателям, никогда не оставят открытое окно, если решат заняться чем-то подобным сами. Редко кто из наблюдателей, таких как я, пожелает занять место предпочитающих поддаваться наблюдению. Одни не перетекают в касту других, и другие чуждаются примерить на себе совсем не свойственную им роль первых. Так устроен мир. Сама девушка явно не принадлежала к кругу эксгибиционистов, но и одновременно не поднялся бы язык назвать её «любителем понаблюдать за другими». Она скорее подходила для работы в библиотеке, для работы с литературой. Её аура казалась мне более глубокой, что ли. То ли дело было во взгляде – она казалась мне очень умной. Да простят меня все фотографы, но такого выражения глаз я не встречал у людей с фотоаппаратом в руках. Вместо этого я легко представлял её выдающей студентам книги из хранения в читальном зале библиотеки какого-нибудь маленького городка. В ней она уже прочла каждую книгу и знала её месторасположение наизусть. Получи я абонемент, я боялся бы сделать что-то слишком громкое, чтобы нарушить тишину читального зала, которого она была стражем и госпожой, боялся бы получить от неё громкое замечание при всех. Но в глубине души мне бы, наоборот, хотелось нарушить тишину специально, представляя, какое наказание за это от неё можно было получить.

Я никогда не ошибался в своих представлениях о людях, завязанных на творчестве, особенно о тех, которые мне понравились. Но по поводу неё, её фотоаппарата, её позы, взгляда, движений, у меня была какая-то нестыковка. Оттого мой интерес к ней и желание прикоснуться к тому, что она делает, получить разгадку, возрастало ещё больше. Мы часто преувеличиваем желаемое. И я, скорее всего, преувеличивал ценность её снимков. Но вот так сидеть и представлять, что эти пальцы прикасаются к чему-то ранее мне неизведанному, чему-то сокровенному, куда нет доступа никому, кроме их создателя, и вдруг попадают к тебе… Хорошо зная себя, я понимал, что всё это уже перетекает в навязчивую идею, и что оклемаюсь я только к вечеру, и весь рабочий день уже точно будет насмарку.

В воздухе раздался монотонный голос, как голос робота женского пола на космическом корабле. Так, к стойке выдачи и приёма позвали клиента с талоном номер пять. Моё сердце тревожно задрожало, и я не сразу понял почему. Только потом мне стало очевидно, что моё подсознание подсказывало, что голос, скорее всего, позовёт её. Моя девушка, не торопясь, повесила ремень от фотоаппарата себе на шею, встала и подошла к стойке, от которой уже отходило двое парней. Теперь она оказалась ко мне спиной, и ремень от фотоаппарата сзади затянул её волосы на шее, что мне почему-то напомнило американских девушек хиппи с поясками на лбу. Но я быстро отбросил этот образ – он совсем не подходил ей. Я немного повернул голову в сторону, где она сидела, чтобы левым своим ухом лучше услышать её слова и разговор с работником у стойки (теперь музыка в зале была явно лишней). Но как только я это сделал, всё моё внимание переключилось на стул, где она до этого сидела. На этом чёрном приплюснутом кнопками стуле лежала SD-карта. Видимо, одна из них выпала незаметно для неё, когда она вытаскивала из сумки свой фотоаппарат. Я на какое-то время застопорил свой взгляд на этой карте, как будто она мне что-то говорила, а я её внимательно слушал. Потом я перевёл взгляд с карты на девушку, с девушки на карту, с карты на других обитателей зала и снова на карту. А потом решил сделать вид, будто ничего не заметил. Благодаря этому напряжение немного спало, и я начал теребить в руках свой отрывной талончик, потом посмотрел за окно, потом на циферблат настенных часов, прошёлся взглядом по недавнему юнцу, плитке на полу, коричневому плащу и работникам. А шею девушки всё также покрывали волосы, плотно прижатые ремешком фотоаппарата. Не просвечивало сквозь волосы ни шею, ни уши. И как будто лица её уже не существовало, и не существовало её взгляда. Мне вдруг стало ясно, что уже не помню отчётливо её лица. В моей воображаемой библиотеке, на страже которой возвышалась моя девушка, потухли одна за другой лампы, выключался главный свет, и все книжные полки, столы и стулья окутывал мрак. Никакой библиотеки с её таинственной атмосферой больше не существовало. Мне стало страшно всего лишь на мгновение, что не увижу её больше, что никогда не найду эту библиотеку с секретной комнатой и так и не разгадаю никакой её тайны. Как будто это у меня внутри выключали поочерёдно все лампочки, и мой мир тоже погружался в беззвучную темноту.

Музыка в зале как будто заиграла после долгой паузы, как граммофон, на котором только что сменили пластинку. Я встал с кожаного стула и, крепко держа свою сумку в одной руке, подошёл к стулу девушки, взял SD-карту другой рукой, засунул себе в карман джинсов и направился к выходу. У двери я смял свой талончик и выкинул в урну.

Я ехал в метро, как будто ничего и не произошло. Удивительно, как наш мозг может всё моделировать самостоятельно, чтобы не травмировать нас, а быть нашим соучастником. Вот мой фотоаппарат, вот моя карта памяти, я еду домой. Дома опять эти шмотки, ретушь, переписка, правки. А никаких потерянных вещей я нигде не находил. В аренду я, конечно, позвоню, скажу, что не дождался своей очереди, опаздывал и ушёл, что продлеваю свою аренду ещё на сутки. Всё равно таких объективов там хватает. Да и пусть работников больше наймут, в конце концов.

Так! Сначала надо принять ванну. Это одно из моих любимых занятий, когда появляется некая творческая дымка внутри – какая-то тонкая прослойка туманной материи, не дающая пока видеть отчётливо конечный результат, но которая окутывает тебя и влечёт создавать нечто. Я был в этом тумане сегодня с тех пор, как увидел эту девушку. Было сразу понятно, что день закончится по-другому. И сейчас нужен был некий фиксатор этих ощущений. Горячая вода, пена, пар, и в мире как будто ничего не существует.

Нет. Сначала лучше поработать, хотя бы доделать вчерашнюю поставку. Напишу своему координатору, что всю остальную ретушь вышлю завтра к вечеру. Если нужно будет, и спать, и есть не буду, но точно вышлю. Но только завтра. Надо в McDonald's сначала забежать – в холодильнике практически ничего не оставалось, а для магазинов и готовки сейчас не время. Или всё-таки сначала принять ванну? И уже потом…

Дома я разложил свою одежду по своим местам, оделся в домашнее, поставил купленный бургер с картошкой в микроволновку, в общем, всё старался делать плавно и без суеты, но всё равно разбил одну из кружек, скопившихся у раковины, когда решил помыть посуду. Оставил посуду и решил сразу набирать ванну. Бургер с кофе и картошкой можно взять с собой в ванну.

Всё было готово. Меня ждала согретая еда, наполненная ванна с пеной, отключенный телефон. И всё-таки сначала я решил хотя бы положить её на виду. Я подошел к шкафу, протянул руку к аккуратно сложенным джинсам и, не распрямляя их, залез в левый карман. Медленно вытащив спрятанную от всего мира SD-карту, я подошёл к компьютерному столу и так же медленно положил её у клавиатуры.

В ванной комнате весь мой день плавно исчезал из памяти. Напоследок мимо меня проплывали колонны Казанского собора, где-то вдалеке слышались звуки затвора диафрагмы и мелодия из зала аренды. Работники, посетители, люди с улиц – всё исчезало за стенами ванной комнаты, пока окончательно не испарилось и не оставило меня наедине с собой. Бетонные стены еле слышно отражали звуки шипящей пены, глухих капель, падающих из крана, и моего неторопливого пережёвывания фастфуда. Лёжа в ванной, не отдавая себе отчёта о проделанных за сегодня манипуляциях, я наслаждался ощущением обладания чем-то, чего нет у других. У меня был ключ в секретную комнату, куда можно зайти и побыть там немного без всякой ответственности за что-либо. Мне уже было хорошо, даже просто держа в руках ключ. Продолжая лежать под слегка розоватой облачной пеной, мне начали вспоминаться сцены из первого эротического фильма, который я увидел ещё в первых классах школы. Однажды на выходные все родные уехали к друзьям на дачу с ночёвкой, оставив меня одного. Этой глубокой ночью, по одному из каналов, должны были показывать какой-то (не помню) фильм для взрослых. С трудом поднявшись по будильнику чуть ли не под утро, я с дрожью в сердце ждал начала сеанса, продолжая преодолевать дикую сонливость. Ожидание было уже каким-то стыдным само по себе, не говоря уже про страх. Почему же всегда нужно испытывать этот дискомфорт, прежде чем получить удовольствие? Может быть, поэтому запретный плод так сладок – потому что мы платим за него большую цену, позволяя бичевать себя страху, сомнению и стыду.