Беспощадный учитель: педагогика non-fiction

Кризис сциентизма с его изначальной верой во всемогущество научно-технического прогресса афористично, с присущей ему едкой иронией выразил И. Губерман:

Дорога к истине заказана не понимающим того,Что суть не только выше разума, но вне возможностей его.Толпа естествоиспытателей на тайны жизни пялит взоры,А жизнь их шлет к… матери сквозь их могучие приборы[13].

Значит ли это, что правы те, кто призывает притормозить прогресс, а в деле воспитания детей и юношества опереться на традиционные ценности? О горьких плодах просвещения в Отечестве нашем размышляют не первое столетие. Поэтому аргументы противников прогресса, устраивают они нас или нет, заслуживают рассмотрения, хотя бы потому, что они избавляют от избыточного педагогического романтизма.

Горькие плоды просвещения

С появлением на свет ребенка каждый взрослый человек неизбежно сталкивается с педагогическими проблемами. Решает он их чаще всего на уровне здравого смысла и детских впечатлений, воспроизводя по отношению к собственному чаду поведенческие реакции своих родителей, а также бабушек и дедушек, которые традиционно выполняют у нас роль семейного МЧС, приходя на помощь неискушенным молодым парам.

Поначалу, пока речь идет о вскармливании и выхаживании, этот освященный традициями подход срабатывает, но по мере взросления ребенка все больше обнажается разрыв в представлении разных поколений о стиле и методах воспитания. Развитая индустрия обслуживания раннего детства меняет образ жизни родителей, диктует иное свободное поведение. Современная молодая женщина уже не чувствует себя обязанной уйти в затвор минимум на три года, отдав на этот период всю себя без остатка ребенку. Зачем лишаться простых радостей: посещения театров, выставок и кафе, когда малыш преспокойно дремлет за спиной у мамы в рюкзачке, пока она получает удовольствие на очередном вернисаже? Удобная переносная люлька при молчаливом осуждении бабушек и дедушек торжественно водружается на свободный стул в шумном ресторане, где все семейство, включая недавно появившегося на свет нового члена, весело проводит праздничный вечер. Налицо явный прогресс с сопутствующими ему материальными удобствами и психологическим комфортом. Свобода родителей – залог свободного воспитания ребенка? Со стороны это так и выглядит.

Но не будем спешить с выводами. Внешние атрибуты меняющейся жизни не так быстро, а главное – не столь глубоко проникают в сознание. По мере возмужания ребенка и параллельного взросления его родителей проступают до боли знакомые черты «бабушкиной» педагогики, по сути своей авторитарной и охранительной, что отчасти объяснимо возросшими угрозами, которые несет детям современная цивилизация. Недаром при выборе для своего ребенка школы на одно из первых мест родители выдвигают фактор безопасности. Наркотики, СПИД, школьное насилие со стороны педагогов или сверстников, компьютерная зависимость – вот далеко не полный перечень опасностей, подстерегающих сегодня неокрепшие детские тела и души. При таких рисках вполне понятно инстинктивное влечение людей к педагогическому традиционализму, которое лишь отражает одну из причин роста фундаментализма в общественном сознании. В свою очередь, антизападная риторика средств массовой информации подогревает эти настроения, окрашенные двумя красками: печалью об упадке нравов и твердой уверенностью в том, что, опираясь на традиционные ценности, мы найдем свой особый путь выхода из нравственного кризиса, который затем укажем всему человечеству.

Бегство от свободы – так в своем классическом труде определил Э. Фромм тот сдвиг в индивидуальном и общественном сознании, свидетелем которого мы в очередной раз являемся. Ситуация действительно не нова.

В отечественной истории каждый раз, как только страна вступала на путь модернизации, немедленно раздавались голоса об утрате нравственности и национальной идентичности. Достаточно вспомнить потаенное сочинение М.М. Щербатова «О повреждении нравов в России». Он не был одинок: критику петровских реформ с позиций «старинной нравственности» разделяли такие известные деятели, как И.В. Лопухин, Н.И. и П.И. Панины, Д.И. Фонвизин. Все они мечтали о движении к будущему «через прошлое», о реставрации патриархальной нравственности и старинных институтов, ее поддерживавших.

В эпоху реформ Александра II подобные взгляды отстаивали М.Н. Катков, К.П. Победоносцев, Д.А. Толстой. Вскоре после трагических событий 1 марта 1881 года М.Н. Катков призывал постом и молитвой искупить нашу вину по отношению к воспитанию настоящего поколения:

«Не будем самообольщаться, не будем сваливать всю вину на ничтожную кучку ошалелых мальчишек; виноваты они, но еще более виноваты мы. Мальчишки – это наши дети, и не только по плоти, но и по духу, и что бы мы ни говорили, нам не отвертеться от правдивого укора. Мы вскормили эту среду, среди нас она взросла, мы ее поддержали нашей дешевой насмешкой, легкомыслием, детским отношением ко всем основам общественной жизни; мы сами в ослеплении помогли расшатать один за другим все нравственные устои общежития. Говорили ли мы с нашими детьми языком искренним, правдивым, твердым, как прилично взрослым, опытным людям? Были ли мы авторитетными руководителями нашей молодежи? К стыду нашему должно признаться, что мы оставили наших детей на произвол всяких веяний и нашим молчанием давали этим вздорным веяниям укорениться; хуже того: мы часто лицемерно одобряли нелепости, гаерствовали заодно с мальчишками, рукоплескали нравственной и умственной разнузданности. Могли ли мы при таком положении сохранить свой законный авторитет? Естественно, нет; мы выпустили его из рук, и он перешел к болтунам, фразерам, якобы несущим нам последнее слово науки и прогресса; и чем менее смысла и нравственного достоинства имело это слово, тем казалось оно истиннее, патентованнее. Гоняясь за разными видами либерализма, не понимая сущности свободы, мы попали в рабство, и притом в самый худший из видов его – в духовное рабство со всеми его последствиями»[14].

Приведенные выше высказывания, принадлежащие издателю «Московских новостей» и «Русского вестника», выглядят так, как будто взяты из обзора некоторых современных изданий или выступлений иерархов РПЦ, призывающих в деле воспитания подрастающего поколения бороться с «чужемыслием» и «зломыслием».

Все эти деятели, бичевавшие пороки своей эпохи, писавшие об изгнанной добродетели, идеализирующие старину, не были людьми темными, невежественными. Думать так было бы непростительным упрощением. В 1770-х годах критик российского прогресса М.М. Щербатов задавался вопросом: «Во сколько бы лет, при благополучных обстоятельствах, могла Россия сама собой, без самовластия Петра Великого, дойти до того состояния, в каком она ныне есть в рассуждении просвещения и славы», и выходило, что вместо сорока петровских лет понадобилось бы двести десять и страна лишь в 1892 году достигла бы петровских результатов, если б «не помешали внешние обстоятельства»[15].

А тот самый К.П. Победоносцев, который по слову А. Блока «над Россией простер совиные крыла», издавал журнал «Новая школа», где освещались самые передовые для того времени западные педагогические системы. Признавая их неприменимыми для России, он, тем не менее, считал необходимым ознакомить с ними специалистов-педагогов.

Разумеется, консервативная традиция, в очередной раз набирающая силу, опирается, в первую очередь, на заветную вековую мечту правящей российской элиты (в каком бы веке она ни действовала): попытаться как-то сочетать технологические выгоды просвещения, позволяющие не отстать от Европы, с рабством в экономике и политике. Но есть и другая, психологически важная сторона, оправдывающая в глазах людей охранительные старания власти. Плоды просвещения действительно имеют горький привкус. «Повреждение нравов» неизменно сопутствует прогрессу.

Извечный вопрос о моральных издержках прогресса особенно остро встает в традиционных обществах, для которых Запад стал символом разрушения духовной иерархии. Неслучайно некоторые специалисты называют Иранскую революцию 1979 года «антипорнографической». При достаточно приличных показателях экономического развития страны, ориентированной на Запад, произошел взрыв. Мусульманское сознание было возмущено стремительной экспансией пошлой космополитической цивилизации. И выбор между секс-шопом и паранджой был сделан в пользу паранджи.

Нет нужды идеализировать Западную цивилизацию с ее свободой чувственных наслаждений, неизменно срывающейся в своеволие. О мировоззренческой бездомности западного человека, его духовном кризисе, произошедшем вследствие разрушения ценностной вертикали, размышляют сегодня классики современной литературы: Майкл Канингем («Дом на краю света»), Филип Рот («Американская пастораль»), лауреат Нобелевской премии Дж. М. Кутзее («Железный век»). Их беспощадный анализ трагедии экзистенциального вакуума (смыслоутраты), которую болезненно переживает Запад, не идет ни в какое сравнение с поверхностной антизападной риторикой наших традиционалистов. Погружаться в эти тексты страшно, от них веет апокалипсисом. (Подробней об этом – в главе «Литература non-fiction как педагогический источник».)

Между тем, выбор между паранджой и секс-шопом – ложная альтернатива. Мы все-таки должны трезво оценивать то обстоятельство, что, однажды открыв Америку, ее уже нельзя закрыть, иными словами, невозможно отгородиться от тенденций мирового развития со всеми их плюсами и минусами.

Но, с другой стороны, следует признать, что просвещенческая парадигма, восходящая к семнадцатому веку, по большому счету провалилась, а человечество, по слову Бердяева, по-прежнему находится в двух шагах от варварства. Где же выход?

Это и есть главный открытый вопрос, который затрагивает образование. И не просто затрагивает, а задевает его главный нерв, ибо всеобщий разброд в умах и смута в сердцах зачастую ставят педагога в отчаянное положение, заставляя его в своей практической деятельности решать, казалось бы, отвлеченные, а на самом деле насущные культурологические проблемы. Ибо от ответа на этот открытый вопрос зависит отбор содержания образования и педагогических технологий и, что еще важнее, – выбор приоритетов в воспитании детей и юношества.

Глава III

Битва на культурологическом Олимпе

Как слово наше отзовется?

К сожалению, ответ на этот вопрос учителю приходится искать в накаленной общественно-политической атмосфере, в которой просматриваются две непримиримые позиции.

Позиция первая.

Во имя сохранения идентичности необходимо всеми силами сохранять и преумножать накопленные веками отечественные культурные достижения. Что толку включаться в общую гонку за лидерами мировой экономики, коль скоро Западная цивилизация, основанная на культе потребления, трещит по швам? Отсюда – спрос на концепцию особого пути, прочерченного величественной исторической традицией. Таким образом, первая позиция опирается на носителей традиционного сознания. К ней сегодня склоняются немало педагогов, что вполне естественно, поскольку одна из их главных профессиональных задач состоит именно в передаче традиций вступающим в жизнь поколениям. Фундаменталисты различного толка (от евразийцев до православных сталинистов) предлагают дать отпор Западу с его потерпевшими фиаско цивилизационными приспособлениями: мультикультурализмом и политкорректностью. Философ А. Дугин настаивает на том, что Россия во все времена обречена примериваться к великой роли, поэтому ее судьбой управляет рок: либо великая, либо никакая.

Позиция вторая.

Подлинная модернизация невозможна без изменения взглядов людей на мир и на самих себя, без освоения ими новых передовых практик. Для сторонников модернизации очевидно, что традиционная российская культура критически утратила свою эффективность, она превращается в фактор, снижающий конкурентный потенциал ее носителей. Следовательно, необходимо выбросить за борт корабля современности все, что мешает освоению нового. Такого рода лишним грузом объявляются русские народные сказки, в которых жизнь можно изменить не ценой собственных напряженных усилий, а по щучьему велению или по милости золотой рыбки. Таким же чемоданом без ручки, который нести неудобно, а выкинуть жалко, предстают многие идеи и образы русской классической литературы XIX века, поскольку они находятся в неразрешимом конфликте с окружающим современного человека миром. А раз так, то зачем молодому человеку весь этот багаж? Он лишь мешает ему, предлагая цели, ценности, критерии оценки и способы действия, неприложимые к реальности. Потому-то тинейджеры всеми силами сопротивляются знакомству с русской классикой. Сегодня, когда языком международного общения стал английский, сторонники модернизации призывают образование выйти, как они говорят, из гетто русского языка.

«Для трансформации культуры, критически неадекватной вызовам времени, придется ломать старую систему норм и ценностей. Иначе – уход российской цивилизации с исторической арены»[16].

Отсюда исходит стратегия разделения общества на людей вчерашних и сегодняшних. Вчерашним предлагается создать условия пристойного доживания. Сегодняшним – предоставить пространство саморазвития, дистанцированного от исчерпавшего себя исторического качества. Беспощадный вердикт, вычеркивающий едва ли не большую часть ныне действующих российских педагогов. Если даже признать его прагматическую целесообразность, возникает резонный вопрос: чьими силами модернизаторы собираются решать проблему трансформации ментальных основ молодежи или, попросту говоря, кем заменить учителей, отправленных на пристойное дожитие в обнимку с их устаревшим багажом норм и ценностей? Нет ответа.

* * *

Школа – не комбинат по предоставлению образовательных услуг потребителям, хотя именно такая трактовка места и роли образования сегодня внедряется в массовое сознание. Ее временно не закроешь на переучет ценностей. Педагог по определению – ведущий ребенка. Он постоянно должен ощущать безусловную ценность своей миссии и сокровенный смысл педагогического труда. Только такой подход к деятельности поднимает его в собственных глазах над рутинным существованием, не позволяет скатиться к ремесленничеству, в какие бы новейшие информационные и технологические формы оно ни облекалось. В силу специфики своей профессии, он не может отказаться от веры в рациональность и исторический прогресс. Однако, как уже отмечалось выше, эта вера оказалась подорвана.

Правда, тогда мы вынуждены признать, что та же участь постигла и религиозную парадигму. Разве почти две тысячи лет существования христианства спасли человечество от ужасов ГУЛАГа и Холокоста? Увы, многие, слишком многие из тех, кто до поры считал себя добропорядочным христианином или хотя бы культурным и образованным человеком, достаточно быстро и, что характерно, преимущественно добровольно превратились в палачей. (Подробнее об этом – в главе «Пусть долгим будет разговор».) Таких энтузиастов насильственного переустройства мира были не единицы, но миллионы! Только в СС в разное время служило до пяти миллионов человек. Наверняка среди них встречались отъявленные садисты, но отнести всех эсэсовцев без исключения к психопатологическим личностям невозможно. В большинстве своем это были рядовые обыватели, получившие среднее, а то и высшее образование, посещавшие по воскресеньям католические соборы или протестантские кирхи. Скорее, здесь уместно говорить о патологии культуры.

Неслучайно Ф. Бухман, основавший после войны движение «Теология после Освенцима», утверждал, что Холокост – это не столько еврейская, сколько христианская трагедия, ибо христиане ее допустили. А нидерландский адвокат Авель Херцберг, испытавший на себе ад нацистских лагерей, отвечая на вопрос слушательницы, что делать, чтобы наши дети снова не стали жертвами насилия, ответил: «Это неправильная постановка вопроса. Правильная: что делать, чтобы наши дети сами не стали палачами».

Все это – сложнейшие культурологические проблемы. Тем временем, пока высоколобые интеллектуалы ведут дискуссии на культурологическом Олимпе, учитель ежедневно входит в класс. Кто может помочь ему в решении насущных проблем?

Философы и культурологи – люди искушенные. Но здесь вступает в силу важное субъективное обстоятельство, затрудняющее уравновешенный подход учителя к решению открытых вопросов, на перекрестке которых он оказался, – беспощадный интеллектуализм научной элиты, включающей людей, безусловно, сведущих, оснащенных разнообразными инструментами анализа, но пренебрегающих сакраментальным вопросом: как слово наше отзовется? Абсолютная внутренняя свобода, беспристрастность оценок, мужество додумать мысль до конца, даже если выводы, к которым она приводит, не внушают оптимизма, – все эти качества подлинного ученого, наряду с железной логикой, не могут не вызывать уважения.

Но именно скрежет железа смущает более всего. Работая в своем дисциплинарном пространстве, решая проблемы общетеоретического уровня, культурологи зачастую пренебрегают такой «мелочью», как духовная жизнь конкретного человека. Отсюда их выводы, неизбежно окрашенные в багровые политические тона, часто звучат как окончательный приговор, не подлежащий обжалованию. За каждой из высказанных позиций стоит своя логика, отражающая разные стороны духовной реальности. Возможно ли их совмещение, предполагающее преодоление страстной односторонности? (метафора Г.С. Померанца).

Диалогика – уход от конфронтации

Между тем, обе парадигмы – религиозная и просвещенческая – виноваты в нынешнем кризисе мировой цивилизации. Веками велись религиозные войны во имя разных символов веры. И сегодня мировая цивилизация сталкивается с террором во имя Бога справедливого. Личностный и социальный протест сотен миллионов представителей голодного большинства, созерцающего сладкую жизнь Запада, соединяется с религиозным изуверством, порождая изуверский ответ на кощунство.

Но в то же время обе парадигмы принесли и много полезного. Человечество в одинаковой степени нуждается как в просвещении, так и в сохранении духовной иерархии. Совмещения этих двух подходов, к сожалению, пока не происходит. Это грандиозная кросс-культурная задача, неразрешимая при жизни одного поколения. Попытки спастись от нравственного одичания, залечить цивилизационные травмы средствами народной медицины (по средневековым рецептам) обречены на провал. Нас нельзя отрезать от мира. Требуется интеллектуальное мужество, чтобы осознать реальное положение дел. И в первую очередь это необходимо сделать педагогам.

Яростный спор о путях развития Отечества, к которому, по сути дела, сводится весь массив обсуждаемых проблем, затрагивает глубинные эмоции людей. Логические доводы здесь чаще всего не работают, уступая место страстям. Страсти эти порождаются страхом утраты своего духовного центра, боязнью потерять содержание духовной жизни, пусть даже оно соткано из иллюзий, мифов и фантомов: религиозных, исторических, коммунистических, либеральных, демократических.

Современный российский педагог имеет дело не с чистой доской, с которой сравнивали сознание ребенка отцы-основатели парадигмы просвещения в XVIII столетии, но со всем спектром жизненных установок, ценностных ориентаций и чаяний, которые ребенок несет из семьи. Вполне вероятно, что в одном классе сегодня окажутся юные стихийные фундаменталисты и глобалисты, верующие (разных вероисповеданий) и атеисты, либералы и консерваторы, демократы и сторонники авторитарных способов построения светлого будущего. Проекции этих семейных установок будут неизбежно отражаться на усвоении учебного материала, приятии или отторжении предлагаемых преподавателем трактовок различных духовных и культурных феноменов. И что прикажете делать учителю: недрогнувшей рукой навязывать свою единственно правильную позицию? Но он и сам не инопланетянин, а значит, тоже захвачен страстями.

Игнорировать эту страстную односторонность опасно. Противоположности, вопреки утверждению Гегеля, не столько сходятся, сколько провоцируют друг друга, вдохновляя на истребительную войну до победного конца. Попытка резкого слома старой системы норм и ценностей на основе макрокультурологического подхода грозит породить еще более опасные эксцессы. В этом смысле прав питерский писатель А. Мелихов:

«Потребность чувствовать себя красивым и значительным – базовая черта всякого народа, а потому склонить какой угодно народ отказаться от какой угодно части его национального достояния совершенно невозможно без целых океанов лести. Обличать же и стыдить его дело не только бесполезное, но и просто опасное – ничего, кроме озлобленности, оно не приносит. Либеральные обличители национализма тоже бывают сеятелями или, по крайней мере, катализаторами фашизма. Отнестись рационально к своим землям, к своим преданиям для народа означало бы рассыпаться при первом же испытании (выделено мной. – Е.Я.) – не один рациональный аргумент ничего не может сказать о том, почему одна территория предпочтительней другой, один язык предпочтительней другого, один эпос предпочтительнее десятка других»[17].

* * *

Итак, назад в будущее под религиозными знаменами, конвертируя естественное сыновнее уважение в предписанное официальными идеологами умиленное обожание? Но не всё в прошлом заслуживает поклонения. Или безоглядная, как выражаются подростки, «движуха» вперед по магистральному пути прогресса, сулящего комфорт и процветание ценой потопления корабля истории и культуры?

Если не упускать из виду главный открытый вопрос – как предотвратить одичание человека, блокируя его пещерные инстинкты? – обе позиции представляются сомнительными. Да, к сожалению, нацистская политика уничтожения евреев находила отклик у многих людей, считавших себя христианами. Но было и другое: были миряне и священники как в самой Германии, так и в других странах, спасавшие евреев, прятавшие их, причем, помимо естественного нравственного чувства, у них присутствовало и осознание такого поведения как христианского долга.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Тимофеевский А.П. Гамлет в красном поясе. М.: «Время», 2013. С. 134.

2

Эткинд А. Кривое горе. М.: Новое литературное обозрение, 2016. С. 41.

3

Дубнов С.М. Книга жизни. М.: Мосты культуры, 2004. С. 622.

4

Эткинд А. Указ. соч. С. 62–63.

5

Кларин М.В. Инновационные модели обучения: Исследование мирового опыта. Монография. М.: Луч, 2016. С. 13.

6

Йонас Г. Принцип ответственности. Опыт этики для технологической цивилизации. М.: Айрис-пресс, 2004. С. 30–31.

7

Там же. С. 32.

8

Мечников И.И. Этюды оптимизма. М.: Наука, 1964. С. 137.

9

Там же. С. 269.

10

Шаламов В. Воспоминания. М.: АСТ, Олимп, 2001. С. 80.

11

Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога. М.: Прогресс-традиция, 1995. С. 169.

12

Там же. С. 170.

13

Губерман И. Гарики на каждый день. М.: ЭКСМО. С. 106.

14

Катков М.Н. Империя и крамола. М.: ФИВ, 2007. С. 241–242.

15

Щербатов М.М. Избранные труды. М.: «Российская политическая энциклопедия», 2010. С. 132.

16

Яковенко И. «Образование новой России». Новая газета. № 29 от 16.03.2012.

17

Мелихов А. Броня из облака. СПб.: Лимбус пресс, 2012. С. 26.