Оzеро

– Поесть мы всегда успеем, – сказал он, покрываясь испариной, – а вот выпить на природе – это дорогого стоит. Верно говорю, Любовь Николаевна?

– Наверное, – ответила Любовь Николаевна, не знавшая уже, как себя вести. – Нам здесь не до этого.

– Во-от! Вот и пользуйтесь моментом! – захохотал Борис Петрович. – Пока я здесь, вам всё разрешено!.. В разумных пределах, конечно… – понизив голос, добавил он.

После нескольких стопок обстановка стала более благодушной: директор разговорилась с главой города; помощник депутата что-то рассказывал Наталье, от чего та смеялась, не умолкая; сидевшие за столом напротив тоже нашли темы для разговора. Борис Петрович всё своё внимание обратил на Любовь Николаевну.

– Люба, ты такая красивая баба, и работаешь завучем в школе? – дышал он ей в ухо, одновременно поглаживая её колени и, нет-нет, да прикасаясь к её грудям. – Это не твой уровень, Люба… – Он крепко обнял её и шепнул: – Я заберу тебя в Москву, хочешь?

– Не знаю, Борис Петрович, – отвечала Любовь Николаевна, пытаясь аккуратно, чтобы не обидеть, увильнуть от вездесущих рук депутата. – У меня родители здесь, куда я поеду?..

– Ничего, Люба, ничего, – уже пьяно говорил Борис Петрович. – Я сделаю тебе квартиру в столице, возьмёшь родителей с собой… Запиши мой телефон… Я тебе позвоню на день шахтёра, приедешь ко мне…, мы с тобой, Люба, такое сотворим! Ты не смотри, что я старше, я ещё мужик о-го-го! Дай, я тебя обниму… – продолжал он её тискать, не обращая внимания на сидевших вокруг людей.

– Борис Петрович, неудобно, люди кругом, что они подумают о нас, – тихо возражала Любовь Николаевна, доставая свой телефон.

– Им не надо думать, Люба… Я здесь – Дума, мы за всех всё подумаем… Пиши.

Он назвал ей номер своего телефона, в свою очередь, записав её. Любовь Николаевна, понимая, что такая беседа может далеко завести, с каким-то страхом смотрела на Сергея Ильича, сидевшего напротив, глазами прося помощи. Сергей Ильич, видя, что депутат позволяет себе очень много, только смущённо пожимал плечами.

– А где музыка? – вдруг спросил Борис Петрович. – Мы с Любой танцевать хотим! Зинаида Павловна, организуйте-ка нам, милочка, музыку!

– Борис Петрович, да у нас дети вокруг, – ответила смущённо Зинаида Павловна. – Вы уедете, а нам с ними работать, а что они о нас подумают? Прошу вас, не надо музыки?

– И правда, Борис Петрович, обойдёмся без неё? – попросил Иван Игнатьевич. – Вам с Любовь Николаевной и так есть о чём поговорить, зачем время тратить на танцы, в такую жару? – добавил он.

– Люба, ты когда-нибудь танцевала с депутатом Госдумы? – спросил Борис Петрович, положив ей руку на плечи и крепко прижимая к себе.

– Успеется ещё, Борис Петрович, – пыталась улыбнуться Любовь Николаевна. – Мы же с вами увидимся ещё? Вот там и потанцуем, когда детей рядом не будет. Хорошо?

– Ладно, – согласился Борис Петрович. – Там мы с тобой не только потанцуем, Люба! Ты узнаешь, что такое настоящий мужик!

Люба, испытывая, с одной стороны, удовольствие, что на неё обратил внимание такой мужчина, а с другой стороны – смущение, опустила голову, чтобы не видеть, как на неё смотрят коллеги.

Наконец обед подошёл к завершению и гости стали собираться уезжать. Вспотевшие от жары и водки, все стали выходить из-за стола, а Борис Петрович громко объявил:

– Зоя Павловна!

– Зинаида Павловна, – тихо, как бы извиняясь, поправила директор.

– А…, ну, да – Зинаида Павловна! Я забираю у вас Любу, завтра она вернётся…– Директор, в замешательстве, промолчала. – Пойдём, Люба! – сказал он и, взяв её за руку, повёл на улицу.

Любовь Николаевна не на шутку встревожилась, оглянулась назад, не зная, что ей делать. Когда уже дошли до ворот, к ним подошёл Сергей Ильич, и, видя, что происходят не совсем уместные действия депутата, сказал, обращаясь к Любови Николаевне:

– Любовь Николаевна, вас срочно просят пройти в пятый корпус, там что-то дети в старшей группе не поделили. Быстрее, пожалуйста!

Она остановилась, попыталась освободиться от Бориса Петровича, крепко державшего её за предплечье, извиняющимся голосом сказала:

– Борис Петрович, ну, правда, мне надо идти! Мы с вами потом созвонимся, хорошо?

– Люба, нет, ты со мной поедешь…, в Москву, – ответил Борис Петрович заплетающимся языком.

– Хорошо-хорошо, – согласилась Любовь Николаевна, – обязательно поеду! Но сейчас мне надо бежать, извините меня, Борис Петрович, ну, пожалуйста!

– Борис Петрович, миленький, – вступилась Зинаида Павловна, – пусть Любовь Николаевна бежит? Дети её любят, они сразу успокоятся, если она придёт. А потом она вам позвонит, я сама за этим прослежу!

– А я тоже её люблю! – вдруг сознался Борис Петрович.

– Борис Петрович, нам надо ехать, – негромко, но твёрдо сказал ему помощник. – Может некрасивая ситуация выйти, – шепнул он ему на ухо.

– Ты думаешь? – негромко спросил, покачиваясь, Борис Петрович. – Да кто мне что скажет? – спросил он, отпустив Любовь Николаевну. Она, едва он выпустил её руку, быстро, не попрощавшись, ушла вглубь лагеря. – Эти, что ли? – не глядя назад, махнул он рукой… Ладно, поехали… – вдруг сменил он тон. – Дорогие хозяева, спасибо вам за встречу…, будем считать, что у вас всё замечательно!

Он, громко икнув, сел в машину, предупредительно открытую Иваном Игнатьевичем, за ним сели оставшиеся гости. Милиционеры снова взяли под козырёк и машина тронулась.

Любовь Николаевна забежала в свою комнату, взяла полотенце с мылом и быстро пошла к умывальнику. Лицо её горело, то ли от выпитого, то ли от жары, то ли от стыда. «Господи, стыдоба-то какая, – сердилась Люба. – Всю облапал, живого места не оставил! Слуга народа…, – ругалась она, тщательно намыливая руки. – Вот, кобель! В Москву… Ага, сейчас, только шнурки поглажу и поеду с тобой! Завтра же сменю симку, пусть звонит, на деревню дедушке…»

– Любовь Николаевна! – послышался сзади мальчишеский голос. – А что, вы в Москву уезжаете? Мы слышали, как этот дяденька говорил, что вы с ним в Москву поедете!

Любовь Николаевна оглянулась, сердито сказала мальчишке:

– Я вот уши кому-то пообрываю, чтобы не подслушивали! Ты с какого отряда? С третьего, по-моему? Сейчас я к вам приду, проведу беседу!

Мальчишка, впервые увидев Любовь Николаевну такой разгневанной, посерьёзнел и быстро сиганул в кусты.

В комнате её уже ждали все члены администрации лагеря. Люба, войдя в комнату, вспыхнула и, не глядя ни на кого, прошла, села на кровать, отвернулась. К ней подсела Наталья, тихо сказала:

– Ну, что вы, Любовь Николаевна? Да, не переживайте вы так! Мы же понимаем…

– Любовь Николаевна, – сказала директор, – не надо корить себя. Никто ничего плохого о вас не думает, вы держались замечательно, и спасибо вам за всё. Теперь мы дальше можем работать спокойно.

Люба молчала.

– Люба, да брось ты париться! – сказал Сергей Ильич. – Да тебе гордиться надо! Не какой-нибудь мужичонка, сам депутат Государственной Думы твои…, извиняюсь…, перси в руках держал! А ты?!

Люба встала с кровати и, подойдя к нему, шутливо замахнувшись, сказала:

– Как дам сейчас! Будут тебе – перси… – Затем, чуть успокоившись, сказала: – Спасибо тебе, Серёга, спас ты меня! А то, точно, увёз бы меня и поминай, как звали…

– Ну, вот! Это по-нашему! Зинаида Павловна, давайте по стопочке коньяка за успешно проведённое мероприятие примем? Стресс-то снять надо?

– Никаких стопочек, – ответила директор. – Не забывайте – мы работаем с детьми. И так лишнего позволили себе.

– Ну, может, тогда после отбоя? – попросил Сергей Ильич.

– Правда, Зинаида Павловна, – поддержала его Любовь Николаевна. – я такого натерпелась, меня до сих пор трясёт всю.

Директор посмотрела на неё, кивнув головой, произнесла:

– Ладно. Только смотрите у меня – после отбоя, после двенадцати, – поправилась она. – И здесь, при мне, понятно?

– Вот это я понимаю, настоящий руководитель, с пониманием, – бросил «леща» Сергей Ильич.

– Ох, и льстец… – улыбнулась Зинаида Павловна. – Иди-ка, льстец, пройдись по лагерю, посмотри обстановку, пусть девочки отдохнут немного, в себя придут.

– Слушаюсь! – подскочил со стула Сергей Ильич и вышел на улицу.

– Ну, что я говорила! – вдруг воскликнула Наталья, видя, что Любовь Николаевна, наконец-то, успокоилась. – Говорила я, что он на тебя глаз положит? То-то! Слушайте меня, старые перечницы! – засмеялась она.

Зинаида Павловна улыбнулась, сказала:

– А что ж ты-то, молодая и красивая, осталась не у дел? Нет, Наталья Васильевна, ничего-то ты ещё в жизни не смыслишь! Смеёшься ты, конечно, заразительно, но вот женственности тебе ещё ой как не хватает.

– Пойду, пройдусь немного, – сказала Люба и вышла на улицу.

Голова шумела от пережитого, мысли путались. Она ушла в дальний, поросший высоким березняком, конец лагеря, где можно было немного побыть одной. Люба шла по затенённой дорожке, по пробившейся всюду сквозь старый асфальт траве, и думала.

«Нет, что и говорить, приятно, когда такие люди обращают на тебя внимание. Никуда я, конечно, не поеду, ни на день шахтёра, ни, тем более, в Москву, но побыть любовницей депутата – это было бы очень даже интересно. Хотя… Бред пьяного мужика, тут и думать нечего. Но… А если позвонит, может, и вправду закрутить с ним? Что я, в конце концов, теряю? Я свободная женщина, кто мне что может указывать? Субботин, что ли? Так я ему всё сказала, как есть. Захочет быть со мной, пусть терпит и ждёт. А не захочет, его право. Привязался со своей любовью как банный лист. Лучше бы уж женатым был, всё меньше проблем. – Она дошла до ограды, села на лавку у дорожки. Где-то вдалеке слышались ребячьи голоса, играла музыка, а здесь было прохладно и тихо. – То ли глухой он, то ли и вправду так влюблён, что ничего слышать не хочет? Говорю же, что не нужны мне серъёзные отношения, ну зачем усложнять себе жизнь? Ладно бы был видным мужчиной, что-то представлял из себя… А так… Приедет, позвонит, так и скажу ему: если не успокоится со своими чувствами, пусть вообще забудет про меня. А я одна ещё никогда не оставалась. Есть мужчины и посолиднее, и поспокойнее».

Она, наконец, встала, довольно потянулась и, как человек, принявший важное решение, бодрым шагом направилась в лагерь. Шум в голове так и не утих.

Глава 6

Замыкая круговой маршрут своего путешествия, от Телецкого озера до дома Субботин доехал за пять дней. В последнюю ночь он снова ночевал на берегу неширокой речки, той же, на которой спал и в первую ночь, только значительно выше по течению.

Ночью наступил август. Когда Егор вылез утром из палатки, то сразу же ощутил, что воздух стал иным, с трудно объяснимым, но очень выразительным, каким-то особенным запахом приближающейся осени. Он всегда замечал эту перемену времён года именно первого августа. Никакой перемены, наверное, и не происходило, но в его голове, точно – была. Это, как встреча Нового года: с наступлением первого января ведь никакой перемены в природе не происходит, но в ощущении окружающего мира для людей почему-то всё меняется, будто открыли новую страницу жизни. Так и здесь. И хотя впереди был ещё целый летний месяц, но участившиеся с наступлением августа утренние туманы, плотные – не прорубишься – говорили, что осень не за горами.

Субботин любил это ощущение. Может потому, что любил саму осень: и волнительный, наполняющий душу светлой печалью, запах её, и краски её, шелест опавшей листвы, окончание летней суеты, наступившую умиротворённость, отсутствие комаров и мошки… Но, до этого было ещё не меньше месяца…

Туман в то утро стоял такой густой, что невозможно было сориентироваться, где что расположено, лишь шум машин, проезжавших по трассе, помогал определить, где дорога. Даже велосипед, стоявший буквально в трёх метрах от палатки, был едва различим.

Время было около восьми утра. Егор, поёживаясь, всё же разделся и спустился к речке, ногой потрогал воду. Вода казалась теплее парного молока. Он быстро скинул с себя одежду и, пока не все комары успели накинуться на него – нырнул. Стало хорошо. Туман, плавая над головой ватными кусками, придавал происходящему какую-то таинственность, загадочность. Течение было едва ощутимым и Егор минут пять поплавал, побултыхался, наслаждаясь и прогоняя сон.

Через час – полтора где-то, доев последнюю кашу и остатки сухарей, он стал потихоньку собираться. Солнце быстро сглатывало остатки тумана, проявились, как на фотографии, прибрежные кусты; вот и дорога стала видной, и вскоре туман рассеялся, исчез до ночи.

Егор упаковал свой скарб на багажник, посмотрелся в зеркало: в отражении на него смотрело загорелое, будто прокопченое, исчерченное вдоль и поперёк морщинами, поросшее яркой, видимой проседью, щетиной лицо старого человека. «Ого! – подумал Субботин. – Лет семьдесят дал бы! «Да, ребятишечки, – передразнил он себя, – когда я был ишшо молодым, ох и шустёр же я был, о-ёй! Куды вам-то до меня, вы-то совсем обмельчали… О-хо-хо, девку-то, и то поди, обуздать не смогёте по-людски, а не то, шо километры-то педалить на лисопеде». Однако, Георгий Петрович! Не товарный вид у вас, ох – не товарный! Видела б тебя сейчас Любовь Николаевна, не дай бог» – усмехнулся он и тронулся с места. Почувствовав что-то неладное, Егор посмотрел на колёса: оба колеса были спущены.

– Твою дивизию! – вслух выругался он. – Друг мой, что ж ты подвёл-то меня так? В последний-то день? – спросил он у велосипеда, но велосипед, сдувшись, молчал.

Субботин достал велоаптечку, ключи, занялся ремонтом. Переднее колесо он заклеил, а на заднее поставил новую запасную камеру. Едва тронувшись в путь, он снова обнаружил, что заднее колесо опять спустило.

Выматерившись от-души и пропотев насквозь – солнце уже палило нещадно, Субботин наложил заплатку на старую камеру, а новую, оказавшуюся бракованной, выбросил со злостью в речку, костеря, на чём свет стоит, китайских тружеников. Закончив, с горем пополам, ремонт колёс, он опять спустился к речке, и, раздевшись донага, плюхнулся в воду.

Наконец, ополоснувшись и охладив свой пыл, он собрался, потрогал колёса – держали – и, довольный, повёл велосипед на трассу, внимательно поглядывая на тропу – проколол где-то здесь.

До города оставалось чуть меньше тридцати километров, когда Егор понял, что сил не остаётся совсем. Ноги с большим трудом давили на педали; каждый, даже небольшой подъём в гору, давался всё с большим усилием. Хотелось есть, но в рюкзаке, кроме воды и бутылки молока, купленной в попутной деревне, не было ничего.

Он снова остановился, допил молоко и подумал: «Эх, попалась бы мне ещё раз девушка с пирогами… Я бы не стал ждать, когда она придёт в палатку…». Он снова сел и медленно покатил дальше. Не проехав и километра, Егор действительно увидел впереди девушку, стоявшую на обочине. Подъехав к ней, он остановился. Девушке на вид было лет двадцать. Невысокая, одета в блузку и короткую светлую юбку, одна рука, чуть ниже локтя, была забинтована.

– Привет! – как можно доброжелательнее поздоровался Егор. – Попутку ждёшь? А то, садись, подвезу, – улыбнулся он.

Девушка внимательно осмотрела туриста, ответила:

– Привет. Да, жду уже целый час, наверное.

– Далеко едешь? – спросил Субботин.

– В Новосибирск, – ответила девушка, всё ещё разглядывая Егора.

– О! Не близко… Я вот тоже умотался, сил уже нет, – сказал он, слезая с велосипеда. – Пойдём, отдохнём, что ли? – сходу предложил он. – Глядишь, потом и уедешь сразу.

Она кивнула головой и ответила:

– Пошли.

Егор воспрянул духом и они спустились с трассы к берёзовому колку. Он с готовностью быстро достал спальный мешок, постелил на траву, предложил:

– Садись. Хочешь пить?

– А есть? – спросила она, осторожно присаживаясь на спальник. – Очень хочу.

Субботин достал бутылку с водой, открыл, подал девушке. Пока она пила, он успел разглядеть, что она была довольно привлекательна, с хорошей грудью и заметной талией. Бёдра её, выглядывавшие из-под юбки, были загорелые, гладкокожие и до того соблазнительные, что не прикоснуться к ним уже не было никакой возможности. Егор решил, что надо действовать без промедления. Он сел рядом, спросил, понизив голос:

– А что у тебя с рукой?

Девушка, оторвавшись, наконец, от бутылки, ответила:

– На турбазе была, представляешь, а там пожар случился: придурок один зажигалкой шторы поджёг – пошутить захотелось… Вот и обожглась немного.

– Дай-ка, посмотрю, – с участившимся сердцебиением, спросил он, чувствуя, что рот его наполнился густой слюной и он начинает терять и голос, и рассудок.

Взяв её забинтованную руку, он другой рукой обнял её и, притянув к себе, поцеловал в губы. Девушка не сопротивлялась. Егор, не отрываясь от её солёных, как ему показалось, губ, торопливо положил её на спальник и другой рукой стал гладить её бёдра, поднимаясь выше и выше. Нежно, ласково пожимая и поглаживая их, он провёл ладонью по её гладким трусикам, коснулся бугорка и, чуть спустившись рукой вниз, просунул пальцы под узенькую полоску ткани…

Муравьи с рядом расположенной муравьиной кучи, будто ошалев от непрошенных соседей, всем скопищем двинулись по спальнику и дальше, путаясь в волосатых ногах одного человека и беспрепятственно бегая по ногам другого. Комары набросились на обнажённые тела, не опасаясь, что их ждёт гибель – было понятно, что этим двум существам, оголённым до неприличия, было вовсе не до них. И даже когда тела затряслись в непонятных для насекомых конвульсиях, никто из них не торопился покидать такое пиршество – не часто такое счастье выпадает им в их придорожном лесочке…

– Ох и комары злющие! – весело говорил Егор, одеваясь. – Всю пятую точку искусали. Ты как, в порядке? – спросил он.

Девушка, без тени смущения, тоже оделась, с улыбкой сказала:

– Ну ты зверь… У меня такого ни разу ещё не было.

– Тебе понравилось? – спросил с притворным безразличием Егор, упаковывая спальник.

– Это было нечто, – с восхищением ответила она.

Егор, довольный и оживший, сказал:

– Это точно. Ты мне тоже очень понравилась, я будто век не видел женщину. Жаль, что времени у нас мало… Хотя… В этом и есть изюминка, так ведь? – спросил он, почёсывая ягодицы.

– Наверно, – с долей сожаления ответила она. – Что, идёмте? – вдруг перейдя на «вы», предложила она.

– Да, пойдём, пожалуй, – согласился Егор. – Мне ещё крутить да крутить до дома.

Они вышли на дорогу и Егор, пожелав её счастливого пути, сел на велосипед и, чувствуя необыкновенный прилив сил, весело покатил дальше. «Вот это подарок! – с удовлетворением думал он, нажимая на педали. – Даже имя, правда, не спросил! – усмехнулся он. – Люба, убить меня надо, да? Убей… Но пойми меня правильно, – с настроением рассуждал он, – если бы ты меня ждала дома. А так? Я приеду домой, и что? Кто меня, кроме котяры моего, ждёт там? Никто, так ведь? А когда мы с тобой встретимся? Неизвестно… А до дома надо ещё доехать, Люб. А на чём, на каком топливе? А теперь – я в порядке, тридцатник – легко!»

Егора обогнал «КамАЗ» и он увидел, как из окна кабины ему машет рукой его нежданное спасение – девушка. Он с улыбкой помахал ей в ответ и помчался вслед им.

Дома, как ни странно, был полный порядок и идеальная чистота. На столе лежала записка: «Егор, как приедешь, сразу позвони! В холодильнике пельмени и всё остальное, мы тебе взяли, а то, пока ты придёшь в себя, с голоду опухнешь! Ждём звонка! Галя».

Егор, отогнав прилипшего к ногам кота, открыл холодильник: действительно, проблем с едой не было – батон ещё мягкого хлеба, яйца, пельмени, овощи, колбаса и минералка – всё, что нужно человеку. В дверке стояла бутылка пива и бутылка водки. «Какие вы молодцы!» – с благодарностью подумал о друзьях Егор, и достал пиво и колбасу с помидоркой. Порезав продукты крупными кусками, он быстро достал телефон, включил на зарядку, затем сел за стол и, открыв бутылку пива, стал жадно глотать холодную, божественно вкусную хмельную жидкость, заедая ароматной колбасой и невыразимо душистым помидором.

– Ну что, котяра рыжая, рассказывай, как ты тут без меня хозяйничал? – спросил он кота, сидевшего у печки. Кот, поняв, что спрашивают его, подошёл и запрыгнул Егору на колени. – Бурька, иди-ка ты на место, дай отдышаться, – сказал, прожёвывая колбасу, Егор и столкнул кота на пол.

Чуть «заморив червячка», он встал и стал раздеваться, чувствуя, как по телу пошла волна усталости и умиротворения. Он всё же заставил себя пойти и затопить баню. Затем, не в силах смотреть на себя в зеркало, стал бриться. Звонить Любе и друзьям он не торопился: надо было привести себя в порядок, а одновременно – привести и мысли в порядок, хоть относительный. Возвращение в эту жизнь, полную проблем, забот, печалей, одиночества и ожиданий – всё это как-то сразу комом легло на душу, и переключиться на эту жизнь – требовалось время. Все предметы, окружавшие его, – и дом, и кот, – всё казалось ему каким-то лишним, каким-то неестественным, ненужным и выдуманным. Мысли его всё ещё находились там – в лесу, на озере, в дороге.

После бани Егор ожил. Настроение не сказать, что было отличным, но терпеть было можно. Он взял телефон, прошёл в комнату и, упав на кресло, стал звонить. Телефон Григория был вне зоны доступа. «Наверное в поездке» – подумал Егор и позвонил Галине.

– Галка, привет, моя хорошая!

– Егор! Ну, слава богу! А мы испереживались все, мало ли что могло случиться! Ты как, давно приехал?

– Да нет, Галь, пару часов назад! – радостно отвечал Егор. – Только с бани пришёл. Галка, спасибо вам за продукты! За пиво – особенно!

– Ну что ты, Егор! Это Гриша надоумил взять, говорит, мужик обезвоженный приедет! – засмеялась она.

– Точно угадал! Где он, Галь, на работе?

– Ну да, утром должен приехать.

– Так приезжайте завтра, посидим, расскажу-покажу, где был, что видел! Приезжайте, Галь!

– Обязательно приедем, к вечеру ближе, – ответила Галя. – Баню натопишь?

– Да в чём проблема? Конечно, натоплю! Часам к пяти приезжайте, всё будет намази!

– Ладно, договорились. А, может, на речку куда выедем, на шашлыки? – вдруг предложила она. – Или тебе природа надоела за две недели?

– Да как же она может надоесть, моя ты красота? – восторженно спросил Егор. – Давайте выедем! Короче, Галь, завтра созвонимся и всё обсудим!

– Хорошо, Егор. Отдыхай, давай, набирайся сил, – сказала она. – А то все жиры по дороге растерял небось? Кстати, – после короткой паузы спросила она, – а ты не уедешь в свой М-ск? А то сорвёшься сходу, не успеешь прийти в себя. Я-то тебя знаю!

– Это вряд ли, Галь. Люба же в лагере сейчас, ей не до меня, – с некоторым сожалением ответил он. – Ну, всё, пока!

– Пока, Егор, – ответила Галина и разговор прервался.

Он посидел несколько минут, подумал: как начать разговор с Любой, что она скажет ему? А вдруг она уже и не ждёт его? Ему хотелось как можно быстрее позвонить ей, но и тревога, и страх услышать плохие новости сдерживали его. Время было около одиннадцати часов, за окном было совсем темно. Он встал, включил в комнате свет, походил, разминаясь, и, не садясь, нажал кнопку вызова. Прошло несколько секунд и в трубке послышался знакомый, слегка уставший голос Любы:

– Алё-ё… Егор, приве-ет. Давно приехал?

– Привет, моя роднушечка! – воскликнул он, плотнее прижав трубку к уху.

– Ночнушечка… – послышалось в трубке.

– Что? – не понял Егор.

– Ночнушечка, говорю! – ответила Люба. – Ты меня называешь, как старый дед.

Егор было осёкся, но быстро пришёл в себя.

– Да ладно тебе, Любаш! Видела бы ты меня сейчас, я точно на старого деда похож, – попытался пошутить он.

– Ага? – спросила она безразличным, ничего не выражавшим голосом. – Ну и что, как съездил? Всё в порядке?

– Да как тебе сказать? – несколько сникнув, ответил Егор. Он был обескуражен её обыденным тоном, таким, будто они не разговаривали всего несколько часов. – Нормально съездил. Как у тебя дела, Люба? Знаешь, я уже не могу терпеть, можно, я приеду, хоть на полчаса? Мы полтора месяца не виделись, Люб! Я уже чумею без тебя.

– Егор, я тебе говорила, что мы вряд ли сможем увидеться летом. Так что терпи, ещё месяц остался, – ответила Люба спокойно. – Ты сейчас приведи в порядок свои воспоминания, запиши, что ли куда-нибудь. Займись чем-нибудь…

Егор не выдержал, прервал её:

– Люб, ну неужели даже часа нельзя выкроить? Я же не прошу день или ночь? Хоть взгляну на тебя, хоть вдохну один раз, и мне хватит! Думаешь, легко мне без женщины столько времени?

Люба, усмехнувшись, ответила:

– А я разве тебя заставляю терпеть? Егор, я ничего не имею против того, чтобы у тебя были женщины. – Егор, ошалев, слушал и молчал. – Я же не говорю тебе, чтобы ты начинал новые отношения, но зачем же мучить себя? Я тебе разрешаю…

– Даже так? – наконец вымолвил Егор, почувствовав, как задрожали его пальцы. – Люба, но мне известно, что когда разрешают такие вещи кому-то, на самом деле – они разрешают это себе. Разве не так?