Безумный свидетель

– Что вы можете о нем сказать? – внимательно глянул на собеседника майор.

– А чего говорить-то? – с некоторым удивлением спросил Панкрат Иванович и тут же ответил: – Мужик как мужик. Ничего такого примечательного я в нем не заметил. Разговорчивый. Деловой. Заводной бывает. Ну это когда малость переберет.

– Он сильно выпивает, до женщин охоч? – уточнил Виталий Викторович.

– Ну, нашли что спросить?! А кто баб да выпивку не любит? Какой-то ущербный разве что, – с веселыми искорками в глазах посмотрел на майора милиции Черных. – Вы, что ли, не любите баб и пивко по воскресеньям?

Майор, конечно, отвечать на такой вопрос не стал. Хотя, если честно признаться, пропустить стопочку-другую в компании привлекательной женщины он был бы совсем не прочь. Естественно, строго в нерабочее время…

– Вы слышали, что произошло в воскресенье, пятнадцатого февраля? – снова поинтересовался Виталий Викторович.

– Так все у нас в слободе слышали, – отозвался Панкрат Иванович. – Это ведь не тайна какая-то. Матрену Позднякову убили. Жалко девчонку… Правда, убили-то ее в субботу вечером, говорят. А вот обнаружили в воскресенье.

– Верно, – согласился со словами Черных майор, – убийство произошло в субботу вечером. А вы, случайно, не видели, не приходила ли в контору артели в ту субботу в восемь или в девятом часу вечера худощавая женщина с саквояжем и в демисезонном пальто?

– С саквояжем?.. – раздумчиво протянул Панкрат Иванович.

– Ну да, с саквояжем, похожим на докторский, только немного поменьше, – внутренне напрягся Виталий Викторович. Примерно такое же состояние находило на него, когда во время рыбалки вдруг начинала клевать рыба и он, собравшись, выжидал подходящий момент, чтобы ее подсечь.

– Видел, – прозвучал ответ, оправдавший ожидания майора Щелкунова. – В точности в восемь или в девятом часу я ее и видел. Потому как в это время возвращался из дома своего однополчанина Игната Ферапонтова, проживающего на улице Нариманова. Женщина эта стояла на ступеньках между первым и вторым этажом артельного дома, – добавил Панкрат Иванович. – Беседовала с Матреной…

– Вы с однополчанином выпивали? – пристально посмотрел на хозяина дома майор Щелкунов.

– А то! Как же без этого? – с удивлением посмотрел на Виталия Викторовича Черных. – Ребят павших помянули… Много их под Славянском полегло.

– Вы уж меня извините за откровенность, так, может, вам просто показалось с пьяных глаз? – выдвинул предположение майор Щелкунов.

– Я, конечно, был выпивши… Так не возбраняется, выходной был, – заявил майору Панкрат Иванович и твердо добавил: – А потом я все соображал и отчет своим словам и действиям вполне отдавал. Ничего мне не показалось! Видел я ее. Именно такую, какую вы и описали: худощавая, лет тридцати, в худом демисезонном пальто… Скорее осеннем, нежели зимнем, и с саквояжем в руке. Если бы она была так себе, может, я и не обратил бы на нее внимания, но что-то в ней такое было… Трудно даже объяснить что. Может, диковатое что-то. Не знаю!

– А не видели вы, куда она потом пошла?

– Не видел, извиняйте… Шел прямым курсом домой!

Виталий Викторович от Панкрата Черных вышел в крайне задумчивом состоянии. Конечно, майор Темирзяев, расследуя это дело, все сделал правильно и дотошно, кроме одного: уперся в одну-единственную версию о виновности председателя ювелирно-художественной артели Николая Волосюка и увидеть что-либо другое не пожелал. А ведь в деле имелись показания Михаила Возницына, одного из тех двух мужчин, что самыми первыми вошли в воскресенье утром, пятнадцатого февраля, в помещения конторы артели и обнаружили труп Матрены Поздняковой. Этот самый Возницын показывал, что самолично видел, как в субботу, четырнадцатого февраля, в районе восьми часов вечера или в начале девятого Матрена Позднякова стояла на ступенях, ведущих на второй этаж дома. Стояла и беседовала о чем-то с худощавой женщиной в плохоньком, не по зиме, пальто и с саквояжем в руке, похожим на докторский, только немного поменьше. Но майор Темирзяев, поглощенный своей версией, не обратил на эти показания должного внимания. Он вообще никакого внимания на это не обратил… А он, майор Щелкунов, отыскал еще одного свидетеля, который видел эту женщину, беседующую о чем-то с Мотей. А два свидетеля, говорящих одно и то же, – это уже непреложный факт. И отмахиваться от него для работника органов непозволительно. Этого свидетеля мог бы найти и Темирзяев. Но не нашел. Поскольку не захотел, считая свою версию о причастности к убийству Матрены Поздняковой Николая Волосюка железобетонной. Однако и железобетонные версии следует проверять…

Неизвестную худощавую женщину с саквояжем непременно следует отыскать. И розыск следует поручить оперуполномоченному Валентину Рожнову. Этот упорный парень найдет даже иголку в стоге сена, а не то что тридцатилетнюю худощавую женщину в плохоньком демисезонном пальто и с саквояжем в руках. Если она причастна к убийству Матрены Поздняковой, то она в своем саквояже вполне могла унести половину выставленной на витрине продукции, но почему-то этого не сделала. Испугалась звона бьющегося стекла? Но его вряд ли кто услышал бы за полуметровыми стенами купеческого дома, строившегося для себя, а значит – на совесть. Почему же, если это было ограбление, она взяла только золотые часы и шестьсот восемьдесят рублей, что обнаружила в ящике председательского стола? А ведь в выставочных шкафах было изделий на многие тысячи рублей! И как она, худощавая и явно недоедающая женщина, могла унести на руках Матрену Позднякову в ее комнату и после убить? Может, тащила девочку волоком? Тогда должны были остаться хоть какие-нибудь следы волочения в прихожей и коридоре. И почему бы этой неизвестной худощавой в плохоньком пальто женщине, если она все же пришла грабить, не убить Матрену тут же в прихожей или в коридоре? Зачем для того, чтобы убить, ее надо было тащить в дальнюю комнату? Или эта женщина с саквояжем была не одна в конторе, а с подельником? И это он утащил Матрену в жилую комнату и уложил на диван, чтобы совершить с ней половой акт? Впрочем, наличие второй версии не дает права отметать первую – о виновности Николая Григорьевича Волосюка.

И, кажется, настало самое время, чтобы с ним побеседовать…

Глава 8

Нежданная гостья

После того как Алевтина Васильевна нанесла визит в прокуратуру и нажаловалась на майора Темирзяева, она стала дожидаться из следственного изолятора возвращения мужа в полной уверенности, что милиционер, которому перепоручили расследовать дело ее супруга, быстренько разберется в свершившемся преступлении, отыщет истинного убийцу, а главное – докажет, что ее Коленька ни в чем не виноват. И тогда мужа сразу же отпустят домой.

Однако Николая Григорьевича почему-то продолжали держать в заточении. Как еще помочь мужу, Алевтина Васильевна не представляла. И если бы не ее встреча с одной женщиной, она бы просто отчаялась – перестала ждать и надеяться. Но повстречавшаяся женщина подала ей дельную мысль. И Алевтина Волосюк за нее ухватилась…

Женщину эту звали Гортензия Петровна. Свое высокопарное имя она приобрела благодаря деятельному отцу, дослужившемуся до чина титулярного советника и получившему вместе с этим чином личное дворянство. А ежели он дворянин – считал Петр Самсонович Сысоев, – стало быть, должен выделяется из общей массы населения Ямской слободы, а его отпрыски должны как-то выгодно отличаться от остальных местных граждан. Поэтому двоих своих сыновей Петр Самсонович назвал Фалалеем и Менандром, а дочь – Гортензией.

Сыновья, несмотря на свои напыщенные имена, ничем особым не выделялись среди своих шаловливых сверстников. Разве что, когда подросли, горькую могли пить в любое время дня и ночи да пробавляться случайными заработками, почти тотчас пропиваемыми. Зато Гортензия Петровна была, несомненно, личностью незаурядной. Шагнув в девичий возраст, она крепко задумалась о своем будущем, а позже ее единственным устремлением было – как удачно выйти замуж. Слово «удачно» включало в себя весьма значительный смысл. Означало, что барышня хочет все иметь за счет мужа, естественно не работая и числясь домохозяйкой.

Задуманное у Гортензии Петровны получилось, и в одна тысяча девятьсот тридцать шестом году в возрасте двадцати неполных лет Гортензия вышла замуж за деятеля местного «Росглаврасжирмасла», то есть чиновника средней руки из Управления маслобойно-жировой промышленности Исламбекова Закира Рустамовича. Три года она прожила, ни в чем себя не ограничивая. Про таких говорят: «Катается как сыр в масле». А в тридцать девятом Закира Рустамовича поймали за руку, когда он занимался хищениями денежных сумм в особо крупных размерах. Деятель местного «Росглаврасжирмасла» получил пятнадцать лет лагерей с конфискацией имущества, и Гортензия Петровна как-то в одночасье «обнищала». Пришлось ей вернуться в родной дом в Ямской слободе и сызнова устраивать свою жизнь. Но получалось крайне скверно. Брать ее на содержание – уже подурневшую, заносчивую, что было видно при дальнейшем знакомстве, – никто не хотел. Потом была война, когда надо было выживать и о хорошей жизни можно было только помечтать. Да что там о хорошей! Просто о нормальной жизни, когда имеется что покушать и во что одеться.

После войны личная жизнь не особенно наладилась. В течение последних двух лет у нее было трое мужчин, с которыми она сошлась на короткое время. От первых двух, пивших беспробудно, она ушла, а вот третий, угрюмый малоразговорчивый танкист, от которого она была без ума, сам ее оставил. Гортензия Петровна продолжала жить ожиданием, хотя прекрасно осознавала, что время ее уходит.

В середине февраля по Ямской слободе пронесся слух, что в помещениях конторы ювелирно-художественной артели Волосюка убита девочка Матрена Позднякова четырнадцати лет, в чем обвиняется сам Волосюк. Мало того что председатель артели обвинялся в убийстве, ему еще вменялась попытка изнасилования несовершеннолетней.

Мысль воспользоваться ситуацией пришла к Гортензии Петровне не сразу. Вначале она подумала, что богатею Волосюку пришла расплата (а в слободе все жители небезосновательно считали его, руководителя артели, зажиточным человеком), большие деньги просто так не приходят, наверняка на людском горе наживался. Стало быть, теперь будет расплачиваться… Потом вдруг подумалось, что неплохо было бы извлечь какую-нибудь выгоду из этого столь нашумевшего в городе дела. Следовало только крепко подумать, что именно нужно предпринять. И вскоре на нее снизошло озарение: а что, если она придет к жене Волосюка и заявит, что видела, как ее супруг, Николай Волосюк, сидя на постели в одном сомнительном месте, обнимал и целовал Матрену Позднякову, явно собираясь зайти в своих намерениях дальше? Как в таком случае квалифицировать его действия, если не растление малолетних? А видела она их, к примеру, в окошко гостиницы «Столица» (как стали зваться бывшие «Номера Фетинкина» на улице Баумана), когда проходила мимо. И она может рассказать об этом случае в милиции, что, несомненно, усугубит положение гражданина Волосюка. Но может и не рассказывать об этом, если получит за свое молчание некоторое вознаграждение, скажем, две тысячи рублей. А лучше – три!

Медлить со своей затеей Гортензия Петровна не стала и сразу по принятии решения отправилась на улицу Ухтомского к дому артели. Когда она постучала в дверь квартиры четы Волосюк, то уже не сомневалась в осуществлении задуманного предприятия. И уже прикидывала в уме, как и на что потратит полученные три тысячи.

Когда Алевтина Васильевна открыла дверь и вопросительно уставилась на гостью, Гортензия Петровна сахарно улыбнулась и произнесла:

– Вы знаете, а я к вам.

Алевтина Васильевна от удивления несколько раз моргнула. Она не раз видела эту женщину, знала, что проживает та в слободе, и даже припомнила ее имя: Гортензия. Впрочем, неудивительно, что такое редкое имя запомнилось. Однако ее приход был более чем неожиданным. Их совершенно ничего не связывало.

– У меня к вам небольшое дельце, – промолвила Гортензия Петровна, продолжая улыбаться. – Вы мне позволите пройти?

– Входите, – не понимая пока, в чем заключается ее дело, неохотно разрешила Алевтина Васильевна. В душе ворохнулись какие-то нехорошие предчувствия.

Гостья вошла, осмотрелась и присела на ближайший стул:

– Дело в том, дорогая Алевтина Васильевна, что я явилась невольной свидетельницей того, как ваш муж обхаживал несовершеннолетнюю девочку, ту самую, что утром в воскресенье, пятнадцатого февраля, нашли убитой и изнасилованной.

Алевтина Васильевна испуганно заморгала, не зная, как реагировать на ошарашивающую новость. Прошла долгая минута, прежде чем наконец она возразила:

– Никакого насилия не было.

Гостья лишь криво усмехнулась и произнесла в ответ:

– Возможно. Однако, насколько мне известно, имела место попытка изнасилования. А это, сами знаете, тоже карается законом…

– Про попытку тоже еще не точно, – глухо отозвалась хозяйка квартиры и весьма недоброжелательно посмотрела на непрошеную гостью.

– Пусть так, – согласилась с Алевтиной Волосюк Гортензия Петровна. – Что же касается меня, то я являюсь свидетельницей растления вашим мужем малолетней девочки, что не только усугубит положение вашего мужа, но и отметет всякие сомнения в том, что попытка изнасилования все же предпринималась. Он ставил своей целью именно овладеть девочкой. Ну а потом что-то пошло не так, ваш супруг разозлился, что не получает желаемого, и в ярости и крайнем озлоблении убил девочку. Мои показания, которые я могу дать, только подтвердят намерения вашего мужа лишить девочку невинности, а косвенно подтвердят и то, что именно он убил Матрену Позднякову. И отправится наш многоуважаемый Николай Григорьевич валить лес в Магаданскую область весьма надолго. Там как раз нужны крепкие и здоровые руки!

– Вы не могли видеть ничего подобного, – не очень твердо заявила гостье Алевтина Васильевна. И добавила: – Попрошу вас немедленно покинуть мою квартиру!

– Ну, во-первых, хочу уверить вас, что я видела то, о чем говорю, собственными глазами… И было это незадолго до убийства девочки, – твердо заявила Гортензия Петровна, и улыбка медленно сползла с ее тонких злых губ. – Ваш муж снял на первом этаже номер в гостинице «Столица», надо полагать на чужое имя или вообще не называя никакого имени, ведь за деньги можно сделать и не такое. И заманил каким-то образом в этот номер несмышленую девочку-подростка с конкретной целью, которая, надеюсь, вам уже известна. Ну а то, что вы о ней догадываетесь, – это точно, – самоуверенно добавила незваная гостья. – После чего стал совершать с ней действия растлевающего характера, явно желая совратить бедную девочку и овладеть ею. Я случайно проходила мимо и все видела.

– Все это вранье! – не удержавшись, выкрикнула Алевтина Васильевна. – Как вы все это могли видеть?! Они что, занимались всем этим напоказ?

Гостья снова улыбнулась. Нервы у Алевтины Васильевны, как оказалось, не железные. Дрогнула. Значит, несмотря на все показное недоверие к ее словам, жена Волосюка все же вынуждена ей поверить, иначе не сказала бы свою последнюю фразу…

– Я видела все это в окошко, – с некоторой долей сочувствия (естественно, показного) произнесла гостья. – Ведь номер находился на первом этаже. Потом ваш супруг занавесил окно. Но то, что я успела увидеть, вполне достаточно для того, чтобы сделать единственно правильный вывод: Николай Григорьевич привел в номер гостиницы Матрену Позднякову, чтобы лишить девочку невинности. И уже начал действовать… И во-вторых, – после недолгого молчания продолжила Гортензия Петровна, – я могу рассказать о произошедшем в милиции. И мне поверят, даже если это будет, как вы сказали, вранье. Но я говорю вам чистую правду.

Лицо Алевтины Волосюк болезненно скривилось. Каждое сказанное слово незваной гостьи достигало цели. И сил сопротивляться попросту не оставалось.

– И еще скажу вам, что я могу и не ходить в милицию… – со значением произнесла Гортензия Петровна после специально выдержанной паузы. – Но это целиком и полностью будет зависеть от вас, – добавила гостья, и ее тонкие губы снова растянулись в любезной улыбке.

Алевтина Васильевна уже прекрасно понимала, с какой целью к ней пришла эта циничная гостья. Если бы она хотела справедливости, она бы прямиком отправилась в ближайшее отделение милиции и не распиналась бы столько времени перед ней, рассказывая недоброе про мужа. Значит, эта Гортензия Петровна попросту хочет нажиться на чужом горе.

– Сколько вы хотите? – без обиняков спросила Волосюк.

– Три тысячи, – последовал немедленный ответ.

– И никто и никогда не узнает про то, что вы только что рассказали мне? – глянула в глаза гостье хозяйка квартиры.

– Никто и никогда, – выдержала взгляд Алевтины Васильевны Гортензия Петровна. – Обещаю вам!

– Может, хватит и двух тысяч? – предприняла попытку поторговаться Алевтина Волосюк. – Это большие деньги.

– Три, – отрезала гостья.

– Хорошо, подождите.

Алевтина Васильевна вышла из комнаты и через полминуты вернулась, держа в руках пачку купюр.

– Вот, – выдохнула она, протягивая аккуратно сложенные банкноты.

Гортензия Петровна старательно пересчитала деньги, благодарно взглянула на хозяйку квартиры и произнесла:

– Спасибо. Очень надеюсь, что у вашего мужа все будет хорошо.

После чего покинула квартиру.

Алевтина Васильевна вздохнула и устало опустилась на стул, на котором только что сидела непрошеная гостья. Расставаться с деньгами бывает довольно тяжко. Особенно когда ничего не приобретаешь взамен, то есть ни вещей, ни удовольствия. Ну разве только молчание, которое пообещала эта гостья. Возможно, что это тот самый случай, когда молчание дорогого стоит…

Алевтина Волосюк молча уставилась в пол. Неужели мужа засудят? И как она будет без него? И кому перейдет артель? Он, конечно, тот еще кобель, но чтобы кого-то убить… Нет, это на него не похоже!

Мысли в голове путались, мелькали, ни за одну из них не удавалось зацепиться и додумать до конца. А эта, Гортензия, оказалась довольно бойкая бабенка. Три тысячи рублей за несколько минут разговора. Надо признать, очень неплохой заработок. Иным на заводе за такие деньги полгода приходится вкалывать. Зато она будет молчать… Стоп! А если попытаться отыскать человека, который, наоборот, будет рассказывать о том, что поспособствует освобождению мужа? Например, он может поведать следователю, что видел, как Коленька вышел из конторы, постоял малость на ступенях и пошел не обратно в контору, а направился домой. Посулить ему за показания денег, те же три тысячи, и отдать их после того, когда он покажет, что муж в контору не возвращался, а стало быть, и не убивал.

Посетившее Алевтину Васильевну озарение придало сил и вселило некоторую уверенность, что судьба к Николаю будет помилосерднее. Действовать следует без промедления. И не самой, а через кого-то. Если что-то пойдет не так, как планировалось, то она останется в стороне. Вот только где отыскать такого человека, на которого можно было бы всецело положиться? Может, попробовать действовать через двоюродного брата Василия? Нет, не подойдет… Он для такого дела слишком болтлив. Проговорится кому-нибудь – и все предпринятые усилия пойдут насмарку. А потом ведь и ее могут привлечь за подстрекательство к ложному доносу… Может, старик Демичев подойдет? Он всех в слободе знает, с отцом Николая был дружен. Хотя… в последнее время старик сам не свой. Выйдет из дома, а вернуться не сможет. Дорогу и адрес позабыл. Порой не вспомнит, что минуту назад происходило. Тоже не годится… А вот Любка Соболева! Она вполне подходит. И язык за зубами умеет держать, и в слободе практически всех знает, кто и что собой представляет. Эта деваха нужного человечка сможет отыскать без особого труда, можно даже не сомневаться…

Как только кандидатура доверенного лица была определена, Алевтина Васильевна собралась и пошла на улицу Посадскую, где в самом ее конце недалеко от дамбы проживала Любовь Михайловна Соболева, давняя подруга Алевтины Волосюк, с тех пор еще, когда Волосюк была Алевтиной Потаповой. Потом, правда, пути их разошлись, но при нечастых встречах они искренне были рады друг другу, и если бы одна из них попросила рубль, то другая отдала бы последний. У женщин подобная дружба встречается реже, нежели у мужчин, поэтому и ценится она по-особому. Словом, выбор Алевтины Васильевны был вполне осознан и оправдан.

…Соболева была дома, когда Волосюк постучалась в покрытое изморозью окошко. Конечно, Любовь Михайловна была несколько удивлена, поскольку друг к другу подруги давно уже не ходили, но вида не показала. Подумав, вероятно, что если Алевтина Волосюк пришла, следовательно, случай особый. К тому же о том, что произошло в конторе артели на Ухтомского, которой заведовал муж Алевтины Васильевны, было известно в слободе от мала до велика.

– Я к тебе, моя дорогая подруга, по делу, – буквально с порога заявила Волосюк. – Чаем-то угостишь? – Протянув небольшую сумку, добавила: – А я к чаю мед с печеньем принесла.

– Годится! Ставлю чайник на плиту, – ответила Соболева и предложила снять верхнюю одежду. В том, что Алевтина пришла не просто так, сомнений не оставалось. Подруга пришла надолго.

Пока кипятился чайник, поговорили о разном, включая трагедию, приключившуюся с Матреной Поздняковой, и неожиданный арест Николая Волосюка.

– Все-таки я не верю, что Николай Григорьевич мог такое сделать, – заявила Любовь Михайловна и участливо посмотрела на подругу.

– Вот и я не верю, Любаша. Я же с ним не один год прожила, он никогда руки не распускал. А тут такое! Бывает, гаркнет, конечно, когда что-то ему не нравится, но так все мужики поступают… Вот с тем к тебе и пришла, – изрекла Алевтина Васильевна. – Помощи просить хочу.

– Слушаю тебя, – пододвинулась поближе Соболева, пока что совершенно не понимая, чем может помочь подруге.

– Тут вот какое дело, – начала Алевтина Волосюк. – В слободе ты почти всех знаешь. Кто чем дышит, кто что собой представляет… Надо найти кого-нибудь, мужчину или женщину, неважно, чтобы смог дать показания, оправдывающие моего Коленьку. Противозаконного здесь ничего не будет, уверяю тебя, – быстро произнесла Алевтина Васильевна, видя, что подруга хочет что-то сказать, и опасаясь с ее стороны каких-либо возражений или неприятных вопросов. – Он ни в чем не виноват, это я тебе точно говорю…

– Но показания эти будут все же неправдивыми, – сдержанно заметила подруге Любовь Михайловна.

– Да, – прямо и открыто посмотрела на Соболеву Алевтина Васильевна. – Но ведь это – во имя правды! Чтобы не засудили невинного человека. Кроме того, – промолвила Волосюк со значением, – за такие показания будет и неплохое вознаграждение. Три тысячи рублей.

– И правда, неплохое, – в некоторой задумчивости произнесла Любовь Михайловна и добавила: – Хочешь, я сама такие показания дам? Скажи только, что надо говорить.

– Я об этом уже размышляла, – глянула на подругу Алевтина Васильевна. – В первую очередь о тебе и подумала. Но потом решила, что ты не подходишь. Понимаешь, – продолжая смотреть на Соболеву, произнесла гостья, – надо, чтобы этот человек меня не знал близко, как ты, к примеру. Чтобы связать его со мной было бы невозможно. Иначе такому свидетелю не поверят, да и на меня подозрение падет. Еще и привлекут…

– Что ж, это разумно, – заметила Любовь Михайловна и добавила уже тоном человека, принявшего предложение собеседника и решившегося его исполнить: – Пожалуй, я попробую.

– Спасибо тебе, – искренне поблагодарила подругу Алевтина Васильевна.

– Да покуда не за что, – отозвалась Соболева. – Давай чай пить наконец, а то все болтаем и болтаем. Наговориться не можем! Редко ты ко мне заходишь, подруга, а надо бы чаще, – проговорила хозяйка, разливая чай по чашкам. – Помнишь, как у нас раньше бывало? Ночь напролет не могли наговориться.

– Это так, скучаю по нашим посиделкам, – отпив глоток душистого чая, сказала Алевтина Васильевна.

Взяв на кончик ложки меда, Любовь Михайловна его попробовала, аппетитно причмокнув:

– А мед-то какой у тебя вкусный. Я такой только перед войной ела.

После ухода подруги Любовь Михайловна принялась перебирать в уме своих знакомых. Это занятие заняло с четверть часа. Наконец, выбрав несколько подходящих кандидатур, с которыми стоило переговорить в первую очередь, она надела зимнее ватное пальто, повязала на голову шаль и поспешно вышла из дому.

Глава 9

Допрос Волосюка

Майору Щелкунову было известно, что Николай Григорьевич Волосюк, против которого было выдвинуто обвинение в покушении на изнасилование несовершеннолетней и в последующем ее убийстве, виновным себя не признает. Поэтому допрос Виталий Викторович решил построить так, чтобы сама форма его ведения подспудно указывала допрашиваемому, что он виновен, и если так, то лучше вину признать. Впрочем, ставку на получение признательных показаний Виталий Викторович не делал: он ставил себе задачу как можно тщательнее разобраться в этом затруднительном деле. И если Волосюк виновен, доказать совершенное преступление. А если невинен, найти настоящего злоумышленника.