скачать книгу бесплатно
предадутся безумной жестокой охоте
и устроят в отместку отстрел подлеца
или стерву злорадно утопят в болоте.
Эта ссора – война, в ней гуманности нет,
как в бою рукопашном не быть состраданью,
а признанья в любви – суета из сует,
если веры им нет, пусть заслужат изгнанья.
Здесь добро не в почёте и в плен не берут,
и словами распишут, как мат на заборе,
здесь презреньем измажут и грязью польют,
и добьют ненавидящим взглядом за горе.
И зажмурится совесть и память убьёт,
забренчит мелочишкой в кармане, как нищий,
но душа всё равно на свиданье придёт,
чтобы прошлым согреться…
На пепелище…
Судьба
Он пил беспробудно и яростно, пил
дешёвый портвейн и палёную водку,
он только её в этой жизни любил
за цвет малахитовых глаз и походку.
Он помнил вкус слёз и дрожание ресниц,
тепло её губ, озорную улыбку
и голос, наполненный щебетом птиц,
и день без неё выносил, словно пытку.
Он запахи тела её сохранил,
как помнит собака все запахи дома,
который уютом её поманил,
где всё в этом доме ей было знакомо.
Собаке потом показали на дверь,
которую вслед, навсегда, и закрыли…
Как будет она без хозяйки теперь,
когда на любовь к ней надежды лишили?
Он помнил её заразительный смех
и родинку точкой под левою грудью,
и тел упоительный трепетный грех,
подвластный любви и её право судью.
Она была смыслом его бытия,
последней надеждой влюблённого ло?ха,
который, смысл жизни в любви обретя,
был верен любви до последнего вздоха.
Классической драмы окончен сеанс,
судьба беспощадно его наказала,
ему для любви не оставила шанс:
«Ты – стар, есть моложе!» – прощаясь, сказала…
Кусочек торта
Жизнь, как кусочек свадебного торта,
но рай теперь совсем не в шалаше,
порою больше хочется комфорта
не только телу, но уже душе.
Не радуют награды и подарки,
с плеча чужого кажется пиджак,
и письма из руки, как листья в парке,
упав бесшумно, на полу лежат.
Желанья нет повысить голос в споре,
чтоб истины банальные гласить,
вновь выбрать путь, который был проторен,
и для души прощенья попросить.
Готов прощать другим свои обиды
и покаяньем искупать грехи,
сложить с себя весы и меч Фемиды,
чтоб отделить зерно от шелухи.
Дни, как назло, становятся короче,
а ночи каждый день ещё длинней,
похожие на строчки многоточий,
одна другой щемящей и грустней.
И расстоянье мнится бесконечным,
а каждый шаг, как в гору на подъём,
всё чаще взор в Пути блуждает Млечном
и замирает, оставаясь в нём.
Союз непрочен выдоха и вдоха,
как будто надо что-то им делить,
никто из них не ведает подвоха,
себя пытаясь паузой продлить.
Блуждая в те?нях старого офорта,
как капля ртути, жизнь ещё дрожит…
Сухой кусочек свадебного торта
на блюдце недоеденным лежит…
Дед
Он так хотел внезапно умереть,
что водку пил, курил до посиненья,
а чтобы ум свой верою согреть,
в ближайший храм ходил по воскресеньям.
Молился на иконы, как и все,
и перед ними зажигал он свечи,
чтоб, наконец, на белой полосе
закончился грядущий поздний вечер.
Всё в этой жизни он познал давно,
любовь и страсть, измены и разлуки,
а дочь, которой было всё равно,
как он живёт, его продляла муки.
Он помнил её маленькой совсем,
когда катал в прогулочной коляске,
и жизнь была, как шоколадный крем,
когда читал он на ночь дочке сказки.
Ей объяснял пропорции секрет,
по физике учил решать задачи,
теперь её и внуков рядом нет,
теперь он для неё ничто не значит.
Жена ушла, рукой махнув: «Адью!» –
а с ней и дочь, чтоб покорять столицу,
признав в себе третейскую судью,
при этом посчитав себя истицей.
Дочь замужем давно, и внуки есть,
но кто они, он до сих пор не знает…
Чужим разлуку проще предпочесть,
кто не успел взлететь, тот опоздает.
Быть может, он не потянул с «ай кью»,
как в сельском магазине продавщица?
Так проще всё повергнуть забытью,
чем продолжать есть едкую горчицу.
Хотя он сам не гол – обут, одет,
на пенсии, над головой есть крыша,
но ждёт звонка и слов: «Ну, здравствуй, дед!» –
или что дочь письмо ему напишет.
Жестоки люди, близкие – вдвойне,
свои лишь зная беды и заботы,
а до других, то здесь, как на войне,
им дела нет, всем, кроме них, нет льготы.
Всё… Жизнь прошла… Каков её итог?
В ком он теперь свою продолжит душу?
Одна надежда – не откажет Бог,
что не заставит долго бить баклуши.
Он так хотел внезапно умереть,
что тот, кто наверху, пошёл навстречу…
Ведь если может только смерть согреть,
пускай он будет хоть в надежде вечен…
Позёмка
Смеркалось… Позёмка по полю мела,
и ветер взывал, словно дьякон с амвона,
ты снега белее и мела была,
смущённо с порога взглянув на икону.
Сняла капюшон, как фату, с головы,
вошла и присела на краешек стула,
давая понять, что теперь мы на «вы»,
по-детски в озябшие пальцы подула.
Не глядя в глаза, подбирала слова,
волнуясь, как будто себя предавала,
сидела чужой, ни жива ни мертва,
но с духом собравшись, мне всё же сказала:
«Прости, что так вышло, как ты не хотел,
чтоб стала женой я кому-то другому,
но, видно, костёр наш с тобой прогорел
и пеплом накрыл прошлой страсти истому.
Да знаю, что горько… но всё же скажу
и правдой закончу последний наш вечер,
наверно, пора – замуж я выхожу,
я верю – ты сильный, и время всё лечит.
Ты знаешь, с тобой не смогла бы я жить,
чтоб счастьем своим без забот наслаждаться,
но если ты хочешь – мы можем дружить
и изредка снова, как прежде, встречаться…»
Себе не лукавя, я ждал их давно,
её откровений, что надо расстаться…
Бессилье душило… Открыл я окно…
Закончился день, начинало смеркаться…
Смеркалось… Позёмка по полю мела,
как будто полой своего балахона…
