Судьба бастарда

– Эрвин, – проговорил как-то магистр, оставшись с мальчиком наедине после очередного урока письма, – твои знания, твой подход… У тебя редкая способность видеть суть вещей. Где ты научился так анализировать тексты?

Я на мгновение задумался. Так и подмывало ответить ему, что в одном очень престижном университете России-матушки. Вот бы он удивился. Но всё же решил ответить уклончиво.

– Мне кажется, я просто многое понимаю интуитивно. Я часто представляю себе слова как части чего-то большего, как элементы одной большой картины.

Магистр молча кивнул, разглядывая меня с лёгким недоумением, словно неизвестную доселе диковинку но, казалось, ещё больше зауважал за такие слова.

Каждый день добавлялись новые предметы – история, основы математики. Я, обладая знаниями из своей прошлой жизни, буквально с лёгкостью ежедневно восхищал магистра Теодора. Однако мои успехи явно не радовали Лизу, которая наблюдала за процессом обучения с всевозрастающим раздражением. Она постоянно писала отцу письма, где жаловалась на мою бесполезность и утверждала, что я слишком медленно схватываю материал, что ленив и невнимателен.

Но когда письма возвращались обратно с небрежным комментарием отца, что обучение моё идёт успешно, Лиза становилась всё более раздражённой. Она то и дело устраивала мелкие пакости – оставляла на парте грязные чернила, прятала перья или подкупала слуг, чтобы в учебной комнате пропадали необходимые книги. Я, видя все её старания, не раз задумывался над тем, стоит ли мне самому проучить негодницу или рассказать отцу правду. Но каждый раз, видя взгляд Алана, напоминающий мне о терпении, решал молчать.

Во время одного из уроков магистр Теодор заговорил о древней истории их королевства. Он рассказывал о битвах, в которых участвовали их предки, о союзе с другими государствами, и об удивительных людях, которые своим умом и доблестью завоёвывали уважение не только на полях сражений, но и при дворе.

– Эрвин, – сказал Теодор, отложив книгу в сторону, – мне кажется, у тебя врождённый талант к пониманию истории. Ты слишком быстро схватываешь то, что многие изучают годами.

Я лишь улыбнулся, стараясь скрыть искру радости, которую вызывали во мне такие слова. Похвала, она, знаете ли, и кошке приятна.

– История интересна, магистр, – ответил я сдержанно. – Это не просто сухие факты, это… понимание того, что было до нас, понимание сути исторических событий. Это уроки, которые мы должны усвоить.

Теодор приподнял бровь и улыбнулся. Не каждый день услышишь такие слова от маленького мальчика.

– Возможно, – сказал он, – когда-нибудь ты сможешь стать мудрым правителем, если захочешь. Многое зависит от тебя.

Я лишь кивнул, неожиданно чувствуя внутреннее тепло от того, что меня поощряют, что мой труд и способности замечены. Я знал, что в этом имении мне предстоит многое вынести, и сестра станет для меня проверкой на выдержку и терпение. Но поддержка Алана и признание моих успехов со стороны магистра придавали мне сил.

Тем временем Лиза, казалось, не желала прекращать свои пакости. Она продолжала настаивать на том, что отец должен отправить меня в глухую деревню, где, по её мнению, мне самое место и, не дождавшись ответа, всё более остервенело нападала словесно. Особенно её бесило то, что я никак не реагировал на её выпады и пакости.

– Ты – никто, Эрвин, – как-то сказала она, глядя на меня с презрением. – Даже отец видит в тебе не более, чем временную игрушку. Запомни это.

Я лишь спокойно встретил её взгляд и прошёл мимо, думая о том, что многое ещё предстоит преодолеть, но, зная, что ни одно её слово не сможет подорвать мою решимость.

Спустя несколько месяцев я смог убедить Алана разрешить иногда ездить в городок Лидорн, который находился на берегу спокойной реки Далмир. Город оказался гораздо живописнее, чем я ожидал. Узкие улочки с мощёнными камнем дорогами, мосты через мелкие каналы, а где-то вдали виднелись высокие дымовые трубы мастерских. Жизнь здесь текла размеренно, но чувствовалось, что это место – сердце местной ремесленной культуры.

Каждый раз, как только карета подъезжала к городу, я с удовольствием погружался в изучение местных мастерских. Особенно я любил навещать часовую лавку, где старик-мастер часами рассказывал мне о механизмах. Стены лавки были уставлены полками с десятками часов – больших и малых, с кукушками и маятниками, старинных и новеньких. Меня буквально очаровывали зубчатые колёсики, изящные пружины, стрелки, двигающиеся с точностью, отмеряющей время в этом мире, таком похожем и в то же время таком ином.

– Посмотрите сюда, юный господин, – говорил мастер, показывая мне внутренности огромных часов с удивительно сложным механизмом, – здесь каждая деталь, каждый винт имеют своё место. Здесь каждый зубчик имеет точно такую форму и размер, чтобы обеспечить точную работу всего механизма. И если хоть в одном элементе будет даже совсем крошечное, не видимое глазу расхождение, то либо часы не смогут показывать точное время, либо вообще перестанут работать. Поэтому всегда нужно уделять внимание каждой детали. Ведь даже от самой крошечной мелочи многое что зависит. И это верно не только в часовом деле, но и во всех делах, за которые вам предстоит браться.

Больше всего меня, конечно же, поражали паровые машины, которые были здесь повсеместно распространены. И я говорю не только про городок Лидорн, а вообще про этот мир. Здесь всё приводилось в движение силой пара. И если в моём прошлом мире век пара был не так уж и долог и сменился бензиновой гарью, то здесь паровые машины были в ходу уже пару сотен лет. А всё было очень просто. Нефть здесь хоть и была, но в крайне малом количестве, и залегала она на очень большой глубине. Это я смог выяснить, задавая наводящие вопросы. Бензин здесь был, но его продавали как средство для обезжиривания и как пятновыводитель. И никому и в голову не придёт использовать его как-то иначе. Уж очень дорогое удовольствие получится. А вот угля здесь было очень и очень много, и его активно использовали.

В кузнечной мастерской, куда мы заглянули, как раз и работала одна из таких мощных паровых машин, приводя в движение огромные молоты, бьющие по раскалённым металлическим болванкам. Здесь шум стоял такой, что в первый момент я закрыл уши, но вскоре привык. Меня по-настоящему увлекла сама атмосфера кузницы. Стук металла, жар от плавильной печи, запах угля – всё это переплеталось, создавая необычную мелодию, пробуждающую во мне жажду к открытиям.

Однажды, гуляя с Аланом по Лидорну, мы набрели на небольшую, но уютную книжную лавку. Я остановился, заметив у входа старинную карту, развёрнутую на стене. Подойдя ближе, я с замиранием сердца увидел очертания огромного материка. Империя Арканта, окружённая соседними государствами, занимала центральное место на карте, но моё внимание привлекли и другие регионы: необъятные леса на юге, заснеженные земли на севере и загадочные неприступные горы, где, как гласили местные легенды, жили странные существа. Сама карта была настоящим произведением искусства с красочными изображениями диковинных зверей, ветров и всей прочей атрибутики, присущей старинным картам. Она была, конечно же, достаточно современной и очень подробной, но стилизованной под старину. В этом мире были четыре материка. Наш, где располагалась империя Арканта, простирался почти от экватора на север до полярных широт, ещё один примерно такой же по площади в южном полушарии, и два поменьше. Один в северном и один в южном полушарии. На полюсах были покрытые вечным льдом моря. Также было множество островов и несколько довольно крупных островных архипелагов.

В восхищении я протянул руку, чтобы рассмотреть карту поближе. И в этот момент ощутил странное чувство – насколько этот мир отличался от того, что я когда-то знал. Всё вокруг казалось таким же, но в то же время чужим. Земля в моём прошлом имела одну луну, но здесь… Я иногда выходил по ночам на балкон и с удивлением видел на небе две луны. Одна – белая, словно покрытая снежным саваном, другая – багровая, испещрённая тёмными пятнами. Они следовали по небосводу друг за другом, совершая свой вояж между совершенно незнакомыми мне созвездиями. Да, наверное, я только сейчас окончательно осознал, что это совершенно другой мир. И мне предстояло изучить его и раскрыть все его тайны. И от осознания этого просто дух захватывало.

В один из дней, направляясь на прогулку, я заметил нечто странное – до меня доносились звуки музыки, которые хоть и прерывались, звучали с искренностью, напоминающей мне мои юношеские годы. Любопытство взяло верх, и я пошёл на звук и с облегчением узнал инструмент: утончённый облик и ровные чёрно-белые клавиши – это было не что иное, как рояль, только здесь он назывался иначе и выглядел чуть массивнее. Музыка прерывалась, потом возобновлялась, и то и дело Лиза сбивалась, сбрасывая руки с клавиш и расстроенно вздыхая.

«Ну и что у нас здесь…» – я тихонько хохотнул, глядя в щёлочку. Вдруг меня осенило: у меня здесь – как у настоящего «попаданца» – появился свой собственный рояль. Да, не в кустах, но что-то схожее! Не сдержав усмешку, я оставил Лизу и ушёл, решив, что однажды и сам попробую этот инструмент.

Несколько дней спустя я направился в музыкальный салон. Присев к инструменту, осторожно поднёс руки к клавишам, словно приветствуя давнего друга. И заиграл. Это был Шопен – нежная мелодия, изящная и сложная, будто сотканная из ностальгии и величественной тишины. Сначала я был немного неуверен, но вскоре, погрузившись в музыку, забыл обо всём вокруг. На миг я снова ощутил себя тем юношей, который с отличием закончил музыкальную школу.

Да, был в моей биографии и такой эпизод. Я рано остался без родителей и старался пореже показываться на глаза семье тётки, которая взяла меня на воспитание. Было время, когда я просто шлялся по дворам или с пацанами сидел в подъездах, когда на улице было холодно. Там, в этих самых подъездах, я научился вполне неплохо играть на гитаре и однажды моё бренчание услышал наш учитель музыки, которого у нас в школе все уважали. Уж не знаю, что ему удалось там расслышать, но он буквально за шкирку притащил меня в музыкальную школу. К сожалению, места остались только по классу фортепиано, и меня, не слушая мои горестные вздохи, туда и записали. И неожиданно мне это понравилось. Оказалось, что и слух у меня есть, и способности.

Погружённый в воспоминания, навеянные музыкой, я не заметил, как в дверях появилась Лиза. Она стояла, потрясённая, вслушиваясь в мелодию. Едва последние ноты растворились в воздухе, как я услышал позади её тихий шёпот:

– Что это было?

Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Она стояла поражённая и её и без того большие глаза стали совсем анимешными. Было видно, что она потрясена не только самой музыкой, но и тем, что эту прекрасную музыку играл тот, кого она ненавидела и презирала всей своей душой. На мгновение задумавшись, я ответил:

– Это… я сочинил. Когда прогуливался в парке.

– Но это… Это просто чудесно, – Лиза от восхищения не сразу подобрала слова. – Этого просто не может быть, но я сама, своими глазами это вижу и слышу своими ушами. Это просто чудо!

Лиза подошла ближе, её взгляд смягчился. Она не стала ни дразниться, ни спрашивать больше. С тех пор отношение Лизы ко мне начало постепенно меняться. Она словно увидела нечто новое, и со временем мы начали собираться в музыкальном салоне всё чаще.

Наши совместные встречи у инструмента стали маленькими праздниками. Лиза, пусть и сдержанно, но всё же проявляла ко мне тёплое отношение. Однажды она предложила сыграть в четыре руки. Мы уселись рядом, и я с удовольствием отметил, как смешно её рука путалась с моей на клавишах, и как иногда, смеясь, мы сбивались, создавая мелодию, похожую на дружеский диалог.

Так, через музыку, между нами возникло едва заметное понимание, тёплое, неявное, но крепнущее с каждым днём. И Лиза, казалось, наконец-то увидела во мне не просто чужака, а того, с кем можно было провести время, делая то, что оба любили.

Прошёл почти год с тех пор, как я начал обучение и погружение в новые жизненные реалии. За это время я успел не только освоить необходимые для своего возраста предметы, но и изучить больше, чем требовалось. Учитель, прибывший из столицы, был поражён моими способностями и вскоре пришёл в настоящий восторг от любознательности, рассудительности своего ученика и стремления узнать как можно больше.

Лиза же, несмотря на перемены в нашем общении, постепенно перестала отправлять отцу письма с жалобами на меня, однако и не писала ничего хорошего о моих успехах, и это настораживало герцога. Его мысли о сыне оставались неопределёнными. Он не знал, как тот справляется с учёбой, но опасался, что в письмах Лизы всё-таки была доля правды. Ему становилось всё тревожнее, и, отложив все дела, он решил навестить Эрвина, чтобы лично убедиться в его успехах.

Я узнал о его предстоящем визите от Алана, который, похлопав меня по плечу, прошептал:

– Готовься, парень. Завтра сам герцог приедет. Хочет проверить, как ты справляешься с учёбой. Ну и с Лизой заодно поговорить.

Я напрягся, не зная, что думает обо мне герцог, и не был уверен, что отец поверит моему учителю. Год занятий прошёл плодотворно, но я прекрасно понимал, что сестра не упустила возможности создать обо мне туман сомнений в глазах отца.

– Понял, спасибо, Алан, – коротко ответил я, слегка кивая.

На следующий день герцог прибыл, о чём возвестили звуки копыт лошадей и шум кортежа. Отец въехал на территорию имения с усталым и сосредоточенным лицом. Как только он сошёл с лошади, к нему подбежала Лиза и, стараясь скрыть своё волнение, сказала:

– Отец, добро пожаловать. Как я рада, что ты приехал. Я так волновалась за Эрвина, за нас обоих.

Герцог едва заметно кивнул, окинув дочь взглядом. Он лишь сказал:

– Дай мне немного времени, Лиза. Я хочу поговорить с учителем. Он должен рассказать мне, как идут дела у твоего брата.

Приказав Лизе подождать, он отправился в учебную комнату, где мы с Лизой по очереди изучали свои предметы. Несмотря на вроде бы нормализовавшиеся взаимоотношения, она предпочла учиться отдельно от меня. Учителя, впрочем, у нас с ней были одни и те же.

Учитель, пожилой мужчина с седыми волосами и добрыми глазами, встретил герцога с лёгким поклоном.

– Ваше сиятельство, – сказал он, приглашая герцога присесть.

Герцог сразу перешёл к делу:

– Скажите честно, как обстоят дела с обучением моего сына? Я получил от Лизы… неоднозначные сведения. Она прекратила писать о его неудачах, но и не сообщала ничего хорошего. Я надеюсь, что вы скажете мне правду.

Учитель, слегка удивлённый тоном герцога, ответил уверенно:

– Ваше сиятельство, боюсь, у вас неверные сведения. Эрвин – один из самых усердных и талантливых учеников, с которыми я когда-либо работал. Он не только освоил полный курс начальной школы, но и значительно продвинулся в ряде предметов. Он в совершенстве владеет грамматикой, отлично пишет и разбирается в истории на уровне, достойном старшего ученика.

– Так он действительно… – герцог слегка наклонил голову, едва сдерживая эмоции, – настолько хорош?

Учитель закивал, радуясь, что может сказать правду.

– Да, это так. Он необычайно сообразителен и усидчив. У него дар к обучению, и я бы сказал, что он – тот ученик, о котором любой преподаватель может только мечтать. Ваш сын умен и дисциплинирован, и это несмотря на его столь юный возраст.

Герцог сидел в своём кабинете с выражением глубокой задумчивости на лице. Он не мог избавиться от неприятного осадка, который оставил разговор с учителем. Нет, от Эрвина учителя были в полном восторге, чего не скажешь о Лизе. Училась она с явной неохотой, да ещё и плела интриги против своего брата. Выйдя из кабинета, он столкнулся с дочерью, которая уже выглядела обеспокоенной, словно предчувствовала предстоящий разговор. Он отозвал её в сторону, и когда они оказались наедине, герцог тихо, но твёрдо начал:

– Лиза, я поговорил с учителем Эрвина. Я знаю, что ты писала мне о его «недостатках» и неспособности к обучению, при этом умалчивая о своём истинном отношении к учёбе. Но выяснилось, что он замечательный ученик и превосходит все мои ожидания. Расскажи мне, почему ты вводила меня в заблуждение?

Лиза нервно переминалась с ноги на ногу. Внутри неё бушевал настоящий ураган противоречивых эмоций. С одной стороны, Эрвин ей действительно начинал нравиться – его увлечённость и усердие, его тонкое чувство музыки и даже его простая доброта к ней не могли не тронуть её. Но предрассудки о его происхождении, о том, что он всё же бастард, а также мучительная ревность заставляли её с недоверием относиться к его присутствию в семье.

– Отец… – начала она, тщетно пытаясь подобрать слова, которые могли бы объяснить её поведение. – Я… думала, что он не сможет так просто вписаться в нашу жизнь. И, признаться, не знала, как принять его. Я боялась, что…

Герцог, уставший от уклончивых оправданий, покачал головой.

– Лиза, я не жду от тебя оправданий. Я хочу, чтобы ты поняла одно: Эрвин – мой сын, как и ты моя дочь. Ты не обязана любить его, но ты обязана быть справедливой. Ревность, предубеждения – всё это пустое. Я верил тебе, когда ты писала мне, и теперь я вижу, как я ошибался.

Лиза сглотнула, чувствуя себя униженной. Герцог отвернулся от неё, его голос стал холодным:

– Ты вернёшься в столицу, таково будет моё слово. Возможно, это даст тебе время осмыслить свои поступки и найти то, что на самом деле тебе важно. Надеюсь, ты задумаешься о своих действиях.

Лиза молча кивнула и ушла, не осмеливаясь больше возражать. Её сердце сжалось от досады, но было уже поздно что-то менять. Её отец был непреклонен.

Когда Лиза вышла, герцог, сидя в одиночестве, долго размышлял о своих детях, пока наконец не принял решение поговорить с Эрвином. Он призвал Алана и велел тому привести мальчика в кабинет.

Я вошёл осторожно, не зная, чего ожидать. Однако герцог улыбнулся мне и кивком головы указал на кресло напротив себя.

– Присаживайся, Эрвин. Я хочу поговорить с тобой.

Я сел, слегка взволнованный, и герцог, склонившись вперёд, начал:

– Учитель рассказал мне о твоих успехах. Он в восторге от того, как ты усердно учишься. Я очень горжусь тобой.

Я улыбнулся и, смущённый, взглянул вниз. Было приятно, что герцог заметил мои старания, и я тихо сказал:

– Спасибо, отец. Я просто стараюсь делать всё, что в моих силах.

Герцог слегка приподнял брови и продолжил:

– Я хочу, чтобы ты знал, что твоя усердная работа не остаётся незамеченной. Ты талантливый юноша, и я хотел бы дать тебе возможность развивать свои способности дальше. Я решил со временем отправить тебя в Императорский кадетский корпус, где ты сможешь получить достойное образование и стать лучшим в том, чем захочешь заниматься.

Я выпрямился и удивлённо посмотрел на отца. Кадетский корпус – место, о котором можно только мечтать, место, где обучают будущих лидеров. Своего рода социальный лифт. Это было одновременно вдохновляюще и пугающе.

– Отец, я… не уверен, что заслуживаю такой чести, – начал я, слегка запинаясь от волнения. – Я всего лишь…

– Ты мой сын, Эрвин, и это самое главное, – ответил герцог, слегка улыбаясь. – Ты доказал мне, что обладаешь умом и смелостью. Я уверен, что ты справишься. В кадетском корпусе ты откроешь для себя новые горизонты.

Я кивнул, чувствуя, как радость переполняет меня.

– Спасибо, отец. Я постараюсь не разочаровать вас, – произнёс я, чувствуя, как тепло разливается по сердцу.

– Главное всегда помни, что ты – мой сын, Эрвин, – герцог тепло улыбнулся.

– Отец, могу я попросить вас об одном одолжении? – осмелился я.

– Хм! – герцог удивлённо посмотрел на меня. – Излагай и, если это возможно, я сделаю всё, что в моих силах.

– Я прошу не отсылать Лизу из имения.

– Вот как? – герцог чуть склонил голову набок и слегка прищурился. – А ты знаешь, что она писала мне о тебе в письмах?

– Я полагаю, что хорошего в них было очень мало, – я смотрел прямо в глаза герцогу. – Но если вы, отец, отправите её в столицу, то у нас так и не будет возможности стать настоящими друзьями и она так и будет плохо относиться ко мне. А здесь у нас уже появились общие увлечения, мы начали вполне нормально общаться.

– М-да… – герцог едва заметно покачал головой. – Я и не заметил, как ты, Эрвин, вырос. В тебе появилась настоящая мудрость. Хорошо! Я выполню твою просьбу и оставлю Лизу здесь. Можешь идти, Эрвин.

Уже выходя из кабинета я услышал произнесённую герцогом чуть слышно фразу: «Моя кровь!»

Глава 3

Герцог всё-таки исполнил мою просьбу и оставил Лизу в имении. Не знаю, что мной руководило в тот момент – возможно, простое желание избежать конфронтации, а может, нечто большее. Как бы то ни было, я понимал: если Лиза останется моим недоброжелателем, спокойной жизни мне не видать. А мне этого очень не хотелось бы. Отношения так или иначе нужно налаживать. В конце концов, она начала проявлять интерес к музыке, и я решил, что это может стать мостом между нами. Раз уж я музыкой владею неплохо, поклон моим учителям, которые заставляли разучивать произведения классиков, и матушке-природе, наделившей меня хорошим музыкальным слухом, почему бы не использовать это в своих целях?

С тех пор я всё чаще стал заходить в музыкальную комнату, ту самую, где однажды услышал её первые неловкие попытки сыграть на рояле. Там, среди звуков инструментов, наши отношения начали постепенно меняться. Мы разучивали новые мелодии, порой довольно сложные, и это всё больше сближало нас. Кстати, Лиза взялась обучить меня местной нотной грамоте. Здесь ноты записывались несколько иначе, чем в моём прошлом мире, но всё же вполне узнаваемо. Наверное, во Вселенной есть два универсальных языка, понятных любому её обитателю из любого уголка. Это язык математики и язык музыки.

Как-то, сидя за роялем, я задумался, а почему бы не воспользоваться тем, что мне уже знакомо? Музыка, которую я знал из прошлого мира, была здесь совершенно неизвестна, и уж точно никто не стал бы меня уличать в плагиате. И вот в конце концов я наплевал на какие-либо угрызения совести и стал выдавать чужие композиции за свои. В этом мире, как я себе напоминал, с меня никто не спросит про авторское право. А мне жить как-то надо. Нет, можно, конечно, жить тихо-мирно, довольствуясь своим положением хоть и бастарда, но тем не менее сына герцога. Но мне хотелось большего. И раз уж я не помню устройство автомата Калашникова и не смогу на коленке собрать здесь «ядрён-батон», то почему бы не использовать для своих целей музыку. Тем более что я прекрасно помнил все мелодии, которые когда-либо слышал. Видимо, моё попадание в этот мир сыграло свою роль и память стала близка к идеальной.

Впрочем, музыку и своё умение играть как на рояле, так и на гитаре в своих, так сказать, личных интересах использовать уже приходилось. Очень уж это впечатляло девушек в моей прошлой жизни. Да и на жизнь на первых порах я зарабатывал себе именно музыкой, играя классику на рояле в одном из достаточно фешенебельных ресторанов. Повезло попасть туда работать.

Иногда, когда я исполнял что-то сложное – допустим, Шопена или Бетховена – Лиза смотрела на меня с таким восхищением, что совесть, если не грызла меня, то слегка покусывала. Она думала, что всё это – моё творение, а я ловко утаивал правду. И хотя я иногда пытался убедить себя, что делаю это ради блага наших отношений, внутри всё-таки было немного неловко.

– Эрвин, это просто потрясающе! – однажды сказала Лиза, когда я закончил играть ещё одну «свою» композицию. – Как ты смог сочинить такую глубокую мелодию?

Я на мгновение замер, но, улыбнувшись, постарался скрыть внутреннюю неловкость.

– Ну, знаешь, иногда просто вдохновение находит меня в самых неожиданных местах, – сказал я, пытаясь звучать загадочно.

– Ты, наверное, часами сидишь за роялем, сочиняя? – её глаза блестели от восторга.

– Да, можно и так сказать, – пожал плечами я, чувствуя, как совесть вновь напомнила о себе. Но быстро подавив это чувство, я предложил: – А давай попробуем сыграть это в четыре руки?

– В четыре руки? – Лиза слегка нахмурилась, словно не была уверена, что это под силу. – Думаешь, у нас получится?

– Конечно, получится. Мы же уже играли так с тобой, правда мелодии попроще, так что с этим точно справимся, если постараемся, – с уверенностью ответил я.

Мы уселись рядом, и наши руки начали плавно скользить по клавишам. Поначалу Лиза немного путалась, но потом музыка захватила нас, и её пальцы стали двигаться всё увереннее. Я чувствовал, как ритм начинает нас объединять, словно все преграды и предрассудки, что нас разделяли, постепенно исчезали. После очередной совместной репетиции я впервые за долгое время ощутил, что мы с Лизой стали ближе.

– Эрвин, – как-то раз сказала она, когда мы отдохнули после исполнения, – у меня появилась идея. Почему бы нам не устроить концерт? Только представь: мы могли бы сыграть для всех в имении. Это было бы великолепно!