Террабелла

По опыту я знал, что в таких случаях всё обычно заканчивается паническим пробуждением от невозможности совладать со сборами, от тщетности попыток успеть на рейс. Со временем, контролируя сны, я научился забивать на чемодан и выбегать из дома, прихватив только рюкзак, но успеть на самолёт в этих снах всё равно не удавалось никогда. Напрягая все силы в попытке бежать, ты передвигаешься, словно под водой на дне, продираешься с великим трудом сквозь упругий кисель, почти ложишься на него, будто на сильный встречный ветер, цепляешься, выгребаешь руками, но не продвигаешься ни на шаг, и каждый раз что-то отвлекает и мешает достичь аэропорта.

Окончательно обессилив, осознав, что снова не успеваю, я дёрнулся, хлебнул шумно воздуха и очнулся в своей палате. Датчик на пальце. Повязки на руках. Игла в вене.

У наглухо задрапированного пластиковыми панелями окна, уткнувшись в телефон, стоял Доктор.

«Который час? В палате ни часов, ни окон. Когда меня сюда привезли?».

– Пробудился? Вот и славно!

Доктор сунул телефон в карман, пружинисто подошёл к мониторам, глянул на показания и, отсоединив систему с капельницей, присел на стул у кровати.

Я вывернул тяжёлую голову и посмотрел на экран – давление слегка повышено, пульс почти в норме, ничего необычного. Голова шумит. Пятно перед глазами совсем небольшое и уже не искрит – зрение почти в порядке. Я откинулся на подушки.

– Ну что же, дорогой мой! – отреагировал Доктор. – Всё у нас идёт, должен сказать, замечательно! Так скоро глядишь, и правда, на выписку! – он весело рассмеялся.

Я постарался улыбнуться:

– На выписку… Сегодня?

Он слегка нахмурился, взял в руки карту, раскрыл её.

– Торопиться в таких вещах не нужно, – мягко сказал он.

Из карты развернулась простыня розовой миллиметровки и белые листы, заполненные столбцами цифр. Он достал из карты небольшой конверт, вытащил из него карту памяти и вставил в ноутбук, развернув ко мне экран.

– Мне передали результаты утренней диагностики. Могу сказать, что всё гораздо, гораздо лучше, чем я ожидал!

Он заговорчески потёр руки, подмигнул и принялся листать тёмные снимки.

На экране стал мелькать мой череп в разрезе. Мозг сначала составлял жалкую щепотку, потом увеличился до пригоршни, потом до блюдца.

– Структура тканей не нарушена. Новообразований, аневризмов – нет. Седло и сосуды в порядке. Слегка увеличено внутричерепное давление, но в целом всё пределах нормы, – комментировал Доктор.

Я заворожено глядел на собственные извилины.

Вот ведь, как всё это выглядит!

Ведь в этих-то завитых кривулях и рождаются, и блуждают мои беспокойные мысли.

А вот погляди-ка, мелькнула какая-то совсем хилая и перекрученная извилинка. В ней-то, наверное, и родилась в прошлом году мысль скинуть всё разом, чтобы откупиться потом по сорок один… Или в позапрошлом?

А вон там во фронтальной коре, наверное, где-нибудь хранятся воспоминания, моя память! Я вдруг вспомнил, что Мите надо отдать книгу перед выпиской.

– Так, значит сегодня? – я приподнялся на локоть.

– Лежи, лежи.

Дверь в палату открылась, тётя Анна вкатила тележку с подносом. Она осторожно закрыла дверь и подкатила тележку к кровати. Рядом с подносом лежала какая-то синяя папка.

– Сегодня? – оживился Доктор. – Хм… Вот об этом-то я как раз и хотел сегодня с вами поговорить, дорогой вы мой человек! – начал он, переходя вдруг задушевно на «вы».

Тётя Анна переставила поднос с тележки на тумбочку. Налила молоко в стакан.

Доктор приподнял крышечку керамического горшочка, стоящего на подносе и с азартом заглянул:

– Потрошки. Обожаю!

Разнёсся дразнящий аромат.

Он вернул крышку на место и снова посмотрел на меня.

– Так куда же вы, милейший, отправитесь после выписки?

– В Главк! – горячо ответил я. – За направлением!

– В воскресенье? Ха! И что же, даже к себе в номер не заглянете? – он улыбнулся, оглядев мою пижаму. – Ведь вас забрали из постели в одном, так сказать, белье. Это-то вы помните? И документики ведь ваши, надо полагать, тоже там остались…

Я слегка поник, растерявшись. Верно… Вроде помнил, но забыл. Странно как-то получилось.

– Чтобы попасть в Главк, нужен пропуск, – добавила тётя Анна строго.

Доктор пододвинулся ко мне и заговорил ласково и проникновенно:

– Послушайте! Кое-кто из моих коллег считает и, возможно, небезосновательно, что последствия инцидента были всё-таки чуть обширнее, чем поначалу думалось… Возможно, некоторые осложнения затронули отдельные участки памяти. Консилиум полагает, что, вероятно, ещё не все функции нервной системы и мозга восстановились в должной мере. И предстоит ещё немного поднапрячься, поработать.

– Нужен толчок, – кивнула тётя Анна.

О чём они говорят, я не мог понять…

Над чем поработать? Не хотят отпускать, чтобы перестраховаться? Гиппократы хреновы. Да ведь всё уже давно в полном порядке… Сколько я здесь ещё буду валандаться, пока там уже расхватят все интереснейшие задачи на проектах?

Доктор достал из нагрудного кармана халата какую-то пластиковую карточку и медленно протянул её мне, зажав двумя пальцами.

Я потянулся, взялся за карточку, но он её не отпустил и посмотрел мне в глаза пристально:

– Анна Никодимовна права – чтобы передвигаться по территории, нужен пропуск, – сказал он тихо.

Он отпустил карточку и откинулся на стуле, наблюдая за мной.

Я поднёс карточку к глазам поближе.

Подвигал её, стараясь найти положение, при котором всё ещё слегка мерцающие пятна не будут мешать прочесть надписи. И обнаружил довольно странную физиономию на пропуске: «НИИЭКВП. Код доступа 701. Только для сотрудников».

Я пригляделся к фотографии, напрягаясь. Батюшки, не поверил я глазам! Это же…

Э-э… Ведь это же…

Боже правый! Да ведь это же… я?!

Мои фамилия и имя на пропуске. Дата рождения моя.

Поначалу даже захлестнула радость, вот так сюрприз! Значит, уже дали статус и есть даже пропуск!

Но… я растерянно посмотрел на Доктора и потом снова сощурился на карту. С фотографией что-то было не так. Что-то было с ней совсем, чёрт возьми, не так!

Это – я? Реально? Когда я делал это фото?! Убей бог, если я мог вспомнить эту рубашку. А это что? Бабочка? Никогда не носил бабочек! А очки? Атас! Что это за очки? Роговая оправа, отродясь у меня такой не было. И морда вроде как чуть пощекастее. Такой слегка располневший сукин сын, на меня прямо очень сильно похожий!

Я ослаб, откинулся на спину. Что происходит? Мысли спутались. Я не знал, как реагировать, что ответить.

Спорить, убеждать, что здоров? Требовать выписать немедленно? Глупо как-то получается. Горячиться, доказывать? Подумает: и впрямь, человек нездоров, не контролирует совсем ситуацию… Полный привет! Что за фотография – я реально не мог вспомнить! Что если он прав? Подводит память? Препираться – так только выставить себя идиотом. Навалилась страшная усталость. Я не мог принять никакого решения. Совершенно потерялся. Дико спорить с лечащим врачом, верно? Я закрыл глаза.

«На частоте водорода пусто!» – раздался вдруг в голове чей-то голос.

Я открыл глаза удивлённо.

– Пойми! – добродушно продолжил Доктор, снова переходя на «ты», – нет никаких поводов для беспокойства. Сейчас мы уже совсем рядом с результатом. Нужно просто ещё немного поработать. Ты должен вспомнить всё сам, – он достал фонарик и посветил мне в зрачок, ослепив. – Да и зрение восстановится полностью не сегодня завтра. Сколько пальцев? – он показал козу-победу.

– Два, – неуверенно протянул я, щурясь.

– Вот и славно!

Он снова заулыбался и, захлопнув ноутбук, поднялся:

– Значит, до завтра, богатырь? Отдыхай. Набирайся сил! – он похлопал меня по коленке, накрытой больничным халатом. – Мой телефон, если что – на стойке у дежурных. Девочки за тобой присмотрят.

Тётя Анна взяла с тележки синюю папку и протянула ему.

– Ага, что там у нас новенького?

– Поступил турист с перевала Дятлова, – сообщила она. – Гипоксия с осложнением. Состояние стабильное.

– Что ещё?

– Огнестрельное ранение в ногу.

– С огнестрелом? Почему к нам? – удивился Доктор.

Анна Никодимовна что-то прошептала ему на ухо.

– Любопытно. На четвёртом? Идёмте!

Тётя Анна положила на тумбочку салфетки, толкнула вперёд опустевшую тележку и вышла вслед за Доктором в коридор.

Потрошки томились в горшочке, источая ароматы. Но аппетит пропал напрочь.

Я обессилено лежал на кровати. В звенящей голове метался неуправляемый рой мыслей.

Так сегодня воскресенье? Дни недели спутались. Нехорошо.

Остаться ещё на денёк? Сегодня на ужине реванш: «Дубовой – Корнеев». Битва титанов, жалко пропустить. В понедельник к себе в номер за документами – переодеться и в Главк! Какого чёрта, что я должен вспомнить? Что он несёт? Нафотошопили дурацкую картинку на пропуске, разыгрывают – типа, проверяют память? У совершенно здорового человека!

Я немного полежал расслабленно. А Доктор не так прост! Конечно – ему же нужно убедиться, что всё действительно в порядке. А я так облажался, стушевался на ровном месте. Значит, завтра надо будет ему вот так ответить…

Я погрузился в горячий внутренний спор, который, впрочем, быстро утомил. Что-то во всём этом было глубоко неправильное, что-то неуловимо тревожило и смущало.

Я взглянул ещё раз на пропуск, на фотографию. Что за чертовщина? Я прибыл две недели назад и попал сюда в отделение в первый же день с отравлением. Стал вспоминать – проходная, временный пропуск, секретариат: «Ваш домик на краю участка, второй этаж, отдельный вход. Общее собрание завтра». Ключ на стойке. Ваза с цветами на столе у секретарши. Старинные ходики на стене. Тёплый воздух колышет занавеску. Ветви цветущей сирени за раскрытым окном. Ветви сирени… Я прибыл две недели назад в разгар аномально тёплой весны.

Я медленно встал, взял с подноса нож и подошёл к окну. Стал ковырять пластину панели. Почему во всех палатах и переходах и даже в столовой наглухо занавешены все окна?

«Яркий свет мешает пациентам, восстанавливающим зрение!».

Яркий свет…

А я хочу видеть чёртов яркий свет!

Пластик с краю, наконец, поддался, треснул, я отломил широкий кусок панели. Показалось покрытое инеем окно и морозный сумрачный вечер за ним. Нарядная, переливающаяся огнями ёлка на площади перед входом в Госпитальный корпус. Сугробы. Ледяная метель. Позёмка. Отшатнувшись, я с трудом добрёл до кровати и свалился без сил, уткнувшись лицом в подушку. Голова словно разорвалась изнутри.

«Нужен толчок!» – громогласным эхом разнёсся в тишине металлический голос Анны Никодимовны.

Всё вдруг в глубинах сознания зашумело, закричало, поднялось, попёрло наружу. Заговорили, заспорили какие-то голоса. Вздрогнув, я отчётливо услышал звонкий девичий смех, и затем как будто кто-то сдавленно произнёс: «Выключайте скорее!». Замелькали фигуры, образы, лица. Будто открылась дверь, будто провернулся вентиль и хлынуло!

Проснувшиеся вдруг незнакомые доселе воспоминания стали катить бессвязным потоком, жгучей лавой. Меня оглушило, я на мгновенье отрубился. Затем всё стихло.

И тут сквозь проступающую темноту я увидел людей в большом зале. Услышал мерный гул. Общее собрание второго дня! А это кто? Это кто?! Господи, пресвятые угодники, да это же – я! Я был на проклятом собрании! Я на нём был! Стало страшно… Значит, я провёл на территории «Купола» по крайней мере полгода и не помню об этом ровным счетом ничего! И почему я здесь? И куда делась моя жизнь?!

От ужаса я заорал. Когда в палату вбежали девочки-санитарки, я уже почти ничего из окружающей действительности не воспринимал, не видел и не слышал.

Глава 4. Большой парад

– Колонну формировать отсюда, – парторг указал на линию на полу. – Движение начнём через пять минут. Сначала нужно пропустить ребят с Дальней базы. Им потом ещё на электричку бежать.

– Вечно все носятся с этими выскочками! Хватает того, что у них зарплата на пятьдесят сантиков выше нашей!

– Так то – за особые условия! Хочешь поменяться с ними местами? Они же там все облучённые!

– Я слышал, им в еду что-то от радиации сыпят!

– Враки! Не говорите, чего не знаете. У меня там тесть на буровой служит. Это просто надбавка за низкое содержание кислорода. На Дальних базах дефицит воздуха. Все ждут грузовики с новыми генераторами.

Лодыгин получил плакат и встал в первую линию. К нему подтянулись девчата из Третьего корпуса и Тимофеев из Нижнего бункера. Около ста человек из нашего блока выстроились плотными рядами, быстро разобрав транспаранты и лозунги. Я приладил барабан и встал впереди колонны.

– Ровней, ровней, товарищи! – парторг суетливо забегал вокруг. – Где горнист?

– Горнист заболел. С утра «cкорая» забрала под капельницей!

– Пить меньше надо! Мало его на прошлом собрании песочили? Раппорт напишу!

– А где палочки? – я обнаружил, что на ремне нет палочек.

– Ладно, так иди! Палочки пришлют с Земли скоро. Я заказал давно. Почта задерживает, как обычно. Всё, товарищи! Приготовились!

Послышался шум и барабанный бой. Из правого коридора на Главную аллею повалила праздничная многолюдная колонна. Зардели флаги и полотна. Запестрели над головами флажки и шарики. Протяжённая процессия стала медленно втекать на Главную площадь. Под сводами Центрального купола разлилась бравурная музыка, замигали гирлянды огней. Апостолы на трибуне взметнули руки.

– Приветствуем работников Добывающего сектора!

Репродукторы и колонки стали громогласно разносить фамилии Ударников производства.

– Ура! Ура! Ура! – троекратно покатилось в ответ над рядами.

– Глянь, Чумакина из бухгалтерии вырядилась-то! А на голове? Ты глянь! – девчонки рядом с Лодыгиным зашушукали.

– У неё брат с допуском в европейский сектор. Ездит туда раз в месяц за запчастями, ну и привозит шмотки.

– А причёска-то?

– А что? Сейчас там все так носят.

– Ну, не знаю. Как-то слишком уж вызывающе.

– Мальчикам нравится. Мальчики, вам же нравится?

Лодыгин пожал плечами. Тимофеев что-то неопределённое буркнул.

Парторг взметнул руки:

– Всё пошли! Пошли! Пошли!

Мы двинули рядами. Я мысленно стал отбивать такт:

«Там та-ра-рам! Там та-ра-рам! Там та-ра-ра, та-ра-ра, та-ра-рам!».

Все ряды подняли транспаранты и плакаты с изображениями Апостолов. Повсюду всё зажглось праздником. Ухнул марш. Репродукторы грянули:

– Приветствуем работников Научного сектора! Да здравствуют наши достижения в освоении Глубоких пластов залегания! В текущем году мы гордимся многократным увеличением…

Мы поравнялись с Пантеоном Лидера. На бортике стояли Апостолы с ленточками на груди. Они подняли руки в приветственном салюте. Я ощутил волнение трепещущего сердца. Казалось, они смотрят прямо на меня. Казалось, это прямо мне они передают пламенеющий жар бьющего пульса. Во мне всё клокотало и ревело в такт их движениям:

«Там та-ра-рам! Там та-ра-рам!».

– Ура! – понеслось раскатами над головами.

Солнце освещало за стеклом купола земной шар, бросая лучи на Апостолов.

– Клянёмся трудиться отвержено ради общего блага! Клянёмся!

Очнулся я только на выходе с площади. Парторг отлавливал всех: как бы кто не уволок домой плакат. Некоторые умельцы мастерят из них теплицы на гидропонике в жилых боксах.

Я сдал барабан и присел в скверике к ребятам на лавочку. Вокруг люди разбредались по компаниям. Все наши уже собрались.

– Все инбоксы в гости к нам! Привет латышам! – скаламбурил Тимофеев, махнув кому-то рукой.

Он выудил из портфеля две настойки и портвейн. Лодыгин нарезал колбаску и стал выкладывать ножом из консерв рыбу на хлеб. Две девчонки из столовки Нижнего яруса достали из сумок котлеты. Светка из медпункта ломала пироги. Махнули по первой. Закусили. И сразу по второй. Лодыгин взял головку зелёного лука и стал задумчиво жевать. Тимофеев разглядывал дно пустого стакана:

– Ты заметил, Сашка? – он глянул на Лодыгина.

– Что? Что заметил?

– Апостолов сегодня было не двенадцать…

Лодыгин пожал плечами:

– Не было Стручкова.

– Ходят слухи, он оказался Врагом поселения. Сообщат вроде как после праздников. Планировал взрывы на шахтах.

– Мне он никогда не нравился. Не удивлюсь.

Светка встрепенулась:

– Из Девятого блока пропал Романевский. Говорят, ночью там видели дроидов из Первого отдела.

– Романевский? Надо же!

Выпили ещё по одной.

– Я всё-таки, Саш, не понимаю… – Тимофеев отломил хлеба. – Почему Апостолы стоят на Пантеоне? Ведь там же лежит Лидер! Это же как-то… – он помялся, – ну, как-то неуважительно, кощунственно что ли. Это же… могила, в конце концов.

– Апостолам можно. Они его верные ученики.

– Не могила, а криогенное пристанище, – добавила Светка. – Временное. Скоро мы научимся возобновлять жизнь по ДНК, и он снова будет с нами.

– Благодаря ему, мы здесь!

– Я в прошлом году племянника водила внутрь посмотреть.

– А я соскучилась по Земле, мальчики, – сказала Светка.

– Билеты слишком дорогие! Да и корабли пока не ходят.

– Говорят, в следующем году пассажирские снова пойдут.

– За мир на Земле!

Светка достала планшет и поводила пальцем по экрану:

– А помните, как всё начиналось?

«Несмотря на многочисленные запреты врачей, Лидер нации посетил сегодня с краткосрочным визитом одну из Юго-Восточных лунных баз Федерации», – начала читать она всем знакомую хронику. – «Выступая перед поселенцами, он в очередной раз подчеркнул, что нашим партнёрам из-за Океана Бурь не удастся с помощью санкций подчинить себе свободолюбивые суверенные колонии. “Кратер Циолковского и Море Изобилия были присоединены в результате свободного референдума, мы не имеем отношения к действиям повстанцев в области Моря Спокойствия”, – заявил он в ходе выступления».

– Да, было время. В жизни всегда есть место подвигу! – выдохнул Тимофеев.

– Это и подкосило его здоровье, – пробурчал Лодыгин.

– Да что ты! – зашукали девочки.

– За Лидера! За здоровье!

Все потянулись чокаться. Я посмотрел в глаза Светке. Какие у неё красивые глаза. А ресницы…

Внезапно показался парторг. Он приблизился к нам в два шага. У него глаза были… Боже, таких испуганных глаз я никогда, наверное, не видел.

– Селиванова! Всех медсестёр срочно собирают на пункт.

– Что? Что случилось?!

– Только тихо! На Нижнем ярусе авария в вентиляционных шахтах. Седьмой код! Есть пострадавшие!

– Седьмой код? Опасность разгерметизации?!

– Только тихо!

Мы моментально собрались и ринулись за парторгом к пневмолифтам. Дверь грузовой кабины открылась, все быстро вошли. Парторг нажал кнопку, лифт пошёл вниз и стал набирать скорость. Через минуту где-то внизу внезапно раздался мощный взрыв. Кабину тряхнуло, она резко замерла, встав с жутким стуком. Свет погас. В темноте послышались стоны и крики. Я, видимо, стукнулся виском о поручень и тихо стёк на пол на чьи-то тела.

Глава 5. Квакушки

– Саня! Иди сюда!

Я поднял руку и помахал Лодыгину, отходящему от кассы.

– Здесь есть место!

Бросил журнал на стул напротив. Лодыгин, увидав, развернулся и пошёл с подносом в мою сторону. Мне показалось, он как-то странно движется. Чай в стеклянном стакане прыгал от его шагов, он держал поднос на вытянутых руках перед собой. Опять что ли травму на тренажёрах получил? К столу подскочил Ракитин из Шестого блока. «Занято», – извинился я. Ракитин фыркнул и пошёл искать место дальше. В обед всегда в столовке не протолкнёшься. Я предпочитаю ходить позже, но мы сегодня к трём ждём комиссию из Главка. Говорят, сам Лидер приедет отсматривать достижения. Впрочем, это вряд ли. Начальство, наверняка, просто пугает, чтоб не расслаблялись.

Лодыгин добрался и, словно радикулитник, склонившись прямой спиной, поставил поднос на стол. Выпрямился. Оглядел стул и сделал шаг к нему.

– Салют! Ты чего? На тренировке опять долбанулся? – я взял с тарелки сухарь и погрузил в суп.

Лодыгин подвигал стул, пялясь вниз, и сел прямо на журнал, сохраняя спину прямой.

– Как там у вас с Полиной? Разрулилось?

Он промолчал и, уставившись в поднос, стал трогать столовые приборы.

Поднял ложку, рассматривая её. Она вывалилась и упала на пол со звонким стуком. Он наклонился и стал шарить рукой, чтобы её поднять.

Я человек деликатный. Но иной раз лучше действовать напрямик, ради блага товарища. Я, конечно же, сразу понял в чём дело. Тренировки тут были ни при чём. С этим давно пора было кончать.

– Послушай! Давай отведём тебя к целителю на Нижний ярус, – начал я вкрадчиво. – Сейчас кодируют без проблем. Не могу смотреть, когда ты с такого бодуна. Похмелье убивает тебя, старик. Надо бросать уже!

Лодыгин поднял ложку с пола, выпрямился и положил её на стол. Взял вилку.

– Да и Полина наверняка из-за этого нервничает. Поэтому-то у вас и проблемы каждый раз, а?

Он молча ткнул вилкой сосиску. Зелёный горошек разметало по тарелке.

Я бросил сухарь на стол:

– Будешь отмалчиваться?

Меня стало разбирать зло. Вчера он куда-то сунул инструменты, до сих пор найти не можем. Третьего дня перепутал пробирки. Сазонова теперь ходит с опухшим лицом. На той неделе уронил стеллажи. Его пьянство тянет нашу ячейку на дно трудовых соревнований. Страдают все.

– Как знаешь! – я кинул салфетку и поднялся. – Только не обессудь, когда тебя потащат песочить на собрание. Коллектив тебя спасать не станет!

Пусть делает, что хочет. Сколько можно это терпеть…

На выходе столкнулся с Тимофеевым. Он был сильно взволнован. Схватил за локоть и прижал к стене:

– Старик, выручай! К нам в отдел сегодня приведут Лидера! Горим!

– Да ты что! Они же к нам вроде собирались?

– Переиграли всё! Хотят показать ему новых андроидов!

– Каких ещё новых андроидов?

– Долгая история! Там всё под секретным грифом! – он помялся в панике. – Ими занимается наша группа. Профессор, в общем, запустил новую программу. Полгода назад мы создали Квантовый искусственный интеллект и оболочку для него. Новые андроиды. Квантиты! Мы их «квакушками» называем.

– Погоди, погоди, – я не мог въехать сразу. – Вы что? Создали квантовый мозг? Это же сенсация!

– Всё засекречено пока, пойми ты!

В этот момент в столовую вошёл Лодыгин. Я застыл, глядя на него. Он подошёл к нам.

– Я ему уже рассказал, – предупредил Тимофеев.

Я перевёл взгляд в зал.

Другой Лодыгин за нашим столом уронил вилку на пол и полез за ней под стол.

Тот Лодыгин, что стоял рядом, вытащил из нагрудного кармана рацию: «Зал номер семь. Столовая на Третьем ярусе!».

– Старик, нам очень, очень нужна твоя помощь! – Тимофеев взял меня за лацкан спецовки.

Лодыгин повернулся к нам:

– Утром трое покинули лабораторию. Умные, сукины дети! Подобрали криптоключи к замкам.

Парни схватили меня под руки и потащили по коридору. Мы пошли быстрым шагом. Лодыгин рассказывал:

– Профессор сделал оболочки со сканов сотрудников. Хрен отличишь. Но двигаются они пока резковато. Двоих поймали на Нижнем ярусе в квартале Красных фонарей, в кофешопе.

– Губа не дура, – Тимофеев кивнул. – Профессор будет в восторге!

– Проститутки вызвали охрану. Сейчас и этого возьмут.

Мимо нас в сторону столовой по коридору пробежали двое из Спецотдела в полной экипировке. Я представил, как они врываются в столовую и вяжут Лодыгина. Господи, что за бред!

Мы забежали в лабораторию. Я сел у стены под стендом и вытер лоб.

– Слушай внимательно! Этих троих должны были показать сегодня Лидеру, – отдышался Тимофеев. – Перед побегом они пережгли себе все контролирующие нейроны. Они не управляемы. Мы горим! Через полчаса здесь будет комиссия!

Я недоумённо уставился на них:

– А от меня-то вы что хотите?

Лодыгин посмотрел на меня:

– Ты друг или как?

Тимофеев поддакнул и кивнул.

– Да ни за что! – я поднялся.

Они усадили обратно:

– Один из них был сделан с твоего скана! Он-то и потащил второго в кофешоп! Они успели укуриться! Удолбали свои квантовые мозги! – стал сипеть Тимофеев.

– Хотел бы я видеть их томограммы в этот момент, – задумчиво произнёс Лодыгин.

В пустом зале у стены в полутьме тихо поскрипывали серверные установки. Холодноватое сидение в центре было не особо удобно, трёхмерный скан делали с меня, проходящего рамку контроля, а когда я сижу, слегка горблюсь. Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, вошла большая группа с репортёрами.

Я резко выпрямился.

Лидера я заметил не сразу. Давно ходили слухи, что роста он весьма невыдающегося. Но взгляд его сразу будто пронзил меня насквозь. Во рту пересохло.

Все подошли и полукругом окружили кресло. Профессор вышел вперёд:

– Позвольте, Ир Мирович, представить вам уникальный экземпляр. Квантит! Опытный образец андроида на квантовом интеллекте. Наши сотрудники ласково называют его «квакуша».