скачать книгу бесплатно
Секачев заходит в купе, поезд кренится на ходу. Иностранка его пропускает, скользнув руками по бедрам, прижимается сзади. Дверь захлопывается. Ее ладони у него на груди, ныряют под пиджак.
– О! Пистолет? – рука спускается вниз.
– С ума сошла, – он пытается ускользнуть от чересчур откровенных объятий. – Мэри! Нельзя сейчас. Вечером! Ну? Хватит, прекрати. Ночь впереди!
Она его разворачивает, приникает телом, выставив ногу на сиденье, тем самым пресекая попытку к бегству. Недолгая борьба заканчивается страстным поцелуем. Он готов сдаться на милость победительницы, тянет руку к двери, чтобы повернуть стопор, но женщина отстраняется.
– Оставь чемодан! Иди. Я денег дала, попутчиков не будет, – она разжимает его объятия. – Вагон пустой. Приходи вечером, я в ресторан. Кушать хочу.
Секачев вздыхает, глаза блестят. Полотенце валяется на полу.
– Хорошо, – он открывает дверь. – Мы в купе пообедаем.
– Я тоже тебя люблю, – с игривым смешком она подталкивает его в спину. Он удерживает дверь, в награду получает полотенце. Дверь с шумом закрывается, щелкает стопор. Мимо проходит проводница, Секачев приглаживает влажные волосы, возбужденными глазами ищет номер своего купе.
•
Офис крупной компании на площади с фонтаном. На углу летнее кафе под навесом. Джонсон в темных очках сидит за столиком. Чашка кофе, сигарета, терпеливое ожидание. Наконец, к зданию подъезжает двойной кортеж, выскакивают охранники, открываются дверки. Из лимузина выбирается Тагиров, в окружении охраны поднимается по ступеням. Из красной спортивной машины выходит Элла Александровна. Джонсон нажимает кнопку вызова. Она открывает сумочку, подносит к уху телефон. Тагиров скрывается за стеклянными вратами. Джонсон слышит в трубке женский голос.
– Вас слушают. Кто это?
– Здравствуй, Йога. Это Джонсон. Не оборачивайся, отойди в сторону.
– Джонсон? – Элла Александровна отходит по ступеням от охранника на входе.
– Повторяться не буду, соображай. Встретимся через час, на кладбище.
– На кладбище?
– На могиле Леонида Ермакова. Поняла?
Элла Александровна вертит головой, смотрит в направлении кафе.
– В деревне? Это далеко. Может быть, вечером.
– Твоя дочь мечтает тебя увидеть.
Элла Александровна роняет руку с телефоном, снова подносит к уху.
– На кладбище через час. Не успею, пробки в городе. Полтора!
– Чтобы не теряли, придумай что-нибудь. – Джонсон делает паузу. – Приведешь охрану или полицию, дочь не увидишь. Никогда. Сейчас она в полном порядке. До встречи!
•
Деревенское кладбище на опушке, с шоссе съезжает красная машина, останавливается с краю могил. Элла Александровна в черном платке с двумя гвоздиками в руках выходит из машины, оглядывается по сторонам. Среди сосен и могил бродит старик в брезентовом плаще. С другой стороны кладбища, спрятавшись за густым подлеском, стоит «Москвич». Не закрывая машину, она отходит в сторону к старым могилам. Рукой раздвигает стебли осота, смотрит на крест без опознавательных знаков, кладет цветы по соседству, на покосившийся столик.
– Заросла могилка-то, – старик подошел незаметно. – Леньку ищешь?
– Допустим. – Она вглядывается в старика. – Вы местный? Здравствуйте.
Старик поправляет очки с выпуклыми линзами.
– Кошек развелось. Рыси ходят! Денег не надо, ухаживать не буду.
– Ухаживать? – она ждет продолжения.
– За могилой ухаживать. Нет его тут! А привет имеется, от дочери.
– Где Джонсон?
– Тебя Джонсон или дочь интересует, – старик укоризненно качает головой. – Или Ленька Ермаков?
Элла Александровна пристально разглядывает старика.
– Вот что, дедуля. Если деньги, говори сколько.
– Подумаешь, дамочка городская, приехала тут, – старик поворачивается, чтобы идти прочь. – Будьте здоровы! И начальнику вашему не хворать, недолго ему осталось.
Она достает из сумочки револьвер с коротким стволом, но внушительным калибром.
– Дедушка! Дай прицелиться.
Старик оборачивается, смотрит без опаски, вдруг стукает клюкой по кресту.
– Черный платок одела, клеща посажу! Дочь подкинула? Не вымолишь теперь!
Элла Александровна возвращается к машине, в чувствах швыряет сумочку с пистолетом на пассажирское сиденье, садится за руль. Красная машина отъезжает, оставив сумасшедшего старика потрясать клюкой. Перед выездом на шоссе она притормаживает, смотрит в зеркало, видит лицо Джонсона в темных очках, от неожиданности резко бьет по тормозам, оборачивается.
– Здравствуй, – приветствует незнакомец. – Не узнала? Это я.
1992
Деревенский дом Меркулова, морозный день. Снежное поле, горы на горизонте, солнечно и ветрено. Компания в телогрейках расположилась на открытой веранде с перилами. Меркулов смотрит в бинокль на белое пространство, где чернеет одинокая рыбацкая палатка. Находит воткнутую лопату с надетой на черенок рукавицей, словно мертвец высунул руку из проруби. На подветренной стороне мороз не ощущается, а вот по озеру стылыми дорожками тянется поземка, вставая на дыбы и устраивая солнечные завихрения. Рядом с Меркуловым стоят трое друзей, смотрят на озеро. Брезентовый домик различается хорошо, а вот лопата с варежкой похожа на портновскую иголку, воткнутую в простыню. В руках Лосева снайперская винтовка с глушителем, он ее рассматривает.
– Витя первый, – Меркулов поворачивает голову назад, удерживая бинокль на месте. – Леня, расстояние выставил? Около 300 метров.
Лосев пытается пристроить локти на перила.
– Неудобно, локти не умещаются.
– Ты ствол положи, – азартно советует Секачев, подвигая табурет сзади. – Вот тебе стульчик! Садись, Сохатый, винтовку на упор, и целься спокойно. Главное, уверенность!
– Так любой дурак попадет, – Лосев ставит один локоть, смотрит в прицел. – Где она? Вот.
– На выдохе. Помнишь, как учили?
– Толя! Не мешай, – Меркулов смотрит в бинокль. – Атака.
Винтовка вздрагивает, затворный механизм выплевывает гильзу. Окутанная сизым дымком, она катится по веранде. Секачев ее по-ребячески ловит, подбрасывает на ладони.
– Горячая.
Лосев выпрямляется. Меркулов опускает бинокль.
– В молоко. Анатолий, твоя очередь.
Секачев сует гильзу в карман, ставит табурет на подходящее расстояние. Берет винтовку, ищет задом сиденье, кладет ствол на перила, корпусом подбирает высоту, ловит в прицеле сопку на горизонте, смотрит на Меркулова.
– Взводить не надо?
– Она автоматическая.
Секачев прилаживается щекой к прикладу. Лосев делает замечание опытного стрелка.
– Не дави на резинку! Искривление будет. Держи на расстоянии! Видел, как я?
– Видел, как ты промазал. Не учи ученого! – Секачев тщательно целится.
Выстрел, гильза падает. Секачев смотрит снизу-вверх на Меркулова.
– Я попал! Да?
Тот в сомнении опускает бинокль.
– Вроде зацепила. Или ветром качнуло. Будем считать, попал. Леня, твоя очередь!
Секачев поднимается. Ермаков встает боком, бедро вперед, плечо назад, поднимает винтовку и, не пристраиваясь к перилам, стреляет. Гильза катится по веранде. Ермаков опускает винтовку.
– Ну что, идем в дом, – Лосев вздыхает. – Мог бы и прицелиться для приличия.
– Лопата упала, нет ее! – Секачев взволнованно показывает рукой на озеро. – Вот это да!
Меркулов опускает бинокль, смотрит на Ермакова.
– Или от ветра упала. Секачев, Лосев! Сходите. Ящик, пешню, бур, соберите там все. Лопату не забудьте, посмотрим на варежку.
– Варежка цела, – Ермаков рассматривает винтовку, гладит приклад. – Ремингтон.
– Чего? – Лосев смотрит на товарища. – Варежка цела?
– Я в черенок стрелял.
– Не может быть! – Секачев подпрыгивает. – Я сбегаю!
– Идите оба. Одному не унести. Задача понятна?
– Я тоже схожу. Помогу им.
– Нет, Леня! Мы дровами займемся. Давай винтовку, убрать надо.
Ермаков с неохотой передает винтовку, как мать младенца, ревниво смотрит. Меркулов ее механически разбирает, складывает в чемодан, окликает уходящего Лосева.
– Витя! Палатку оставьте. Все остальное тащите во двор, под навес. Керосинку не забудьте! Сопрут. Колесико прикрутите, вонять будет.
Лосев и Секачев идут через сугробы по снежной тропе. Покосившийся забор, калитка. На озере тропинка переходит в неровную цепочку следов. Нелепые фигуры в ушанках и ватниках выглядят карикатурно. Один высокий, другой маленький, как клоуны-недотепы, изображающие заключенных.
•
Бревенчатая баня с пристройкой, крыша под одеялом снега, из трубы вьется пробный дымок. Вдоль забора навес, под ним поленница. Ермаков выворачивает массивный чурбан на середину двора, снимает телогрейку, вешает на столб, берет колун. Из предбанника выходит Меркулов.
– Леня, оставь! Рубщики справиться не могли, витая древесина. Покурим? Баню я затопил, часа через два нагреется. Париться любишь? Дай сигарету.
– Я русскую баню люблю. – Ермаков достает из фуфайки сигареты, угощает Меркулова.
– А я про что, – тот чиркает спичкой, делает руки домиком, прикуривает. – Веники есть, березовые.
– Вы не поняли, Игорь Валентинович. У вас печь дачная, каменка открытая, железо. Это ерунда. Русскую баню топят, угли горой, заслонку закрывают, и выстаивают. Не только камни, кирпич нагревается, стены. Такой пар кости лечит, а железо горячее, пока дрова горят.
– Сразу видно, парень деревенский. Ты где так стрелять научился? Дырку сделал, лопату испортил.
– Почему испортил. Шнурок продеть, на гвоздь повесить, чтоб лопата место знала.
– Во как! – Меркулов удивляется.
Ермаков надевает рукавицы, примеривается к чурбану.
– Леня, не мучайся! Его бензопилой надо брать.
– Делов-то.
Колун взлетает и падает на массивный чурбан, откалывая боковину. Ермаков не колет через центр, идет по кругу. Скалывает очередное полено, делает шаг, поворот, следующий удар. Он поворачивается и кланяется, словно отвешивает усердные поклоны в пояс. Поленья с визгом отваливаются одно за другим, ложатся веером. Колун взлетает, словно работает паровая машина, чурбан худеет на глазах, сверкает белая древесина, в воздухе пахнет свежей березой. Через пару минут чурбан разделан под орех, раскрыт как розовый бутон, распластавшись поленьями во все стороны. Ермаков как будто не запыхался, только глаза блестят.
– Высохнут, от комлей угли самые жаркие.
– Значит, ты в деревне вырос?
– В деревне родился, потом в город переехали, – отставив колун, Ермаков начинает перебрасывать дрова под навес, работает со сноровкой, поленья летят с обеих рук, и ложатся в одну кучу. Ермаков даже не смотрит, куда кидает.
– А служил где? – Вопрос повисает в воздухе. Поленья продолжают летать. – Ребята сказали, в Афганистане?
– Было дело.
– Шрам оттуда? Уши изодраны. Осколками?
Дрова перестают летать. Ермаков не спеша выпрямляется, бросает взгляд на Меркулова, молчит.
– Школа ГРУ?
