скачать книгу бесплатно
Цугцванг
Евгений Бугров
Сплелись воедино отцы и дети, внуки и прадеды, криминал и разработки спецслужб, «кроты» в органах и агенты под прикрытием, «лихие 90-е» и день сегодняшний, полковники и уголовники, словом, контрасты нашей жизни, без прикрас и смягчений. Есть любовь и дружба, измена и предательство, погони и перестрелки, и даже философия, скучать не придется никому.
Евгений Бугров
Цугцванг
Совпадение имен и событий фильма с реальными именами и событиями являются случайными.
Zugzwang (нем.) «требование хода» – положение в шахматной партии, когда игрок вынужден делать заведомо невыгодный ход.
1 СЕРИЯ
2016
На пленника с шумом выплескивается ведро воды. Пустырь посреди городских развалин. По периметру растянута кольцами «спираль Бруно». Въезд на пустырь, самодельный шлагбаум, часовой в чалме. На выезде пикап с минометом в кузове. Во дворе несколько боевиков с автоматами, лица прикрыты пестрыми шарфами. Пара глиняных сараев, дощатый навес. Под навесом группа разношерстных мужчин в штатском. Посреди двора недвижно лежит пленник в армейских брюках и мокрой насквозь тельняшке. Рядом грязный халат. На заднем плане ржавая цистерна, араб вешает на кран пустое ведро. Над пленником стоят двое мужчин. Бородатый командир в форме боевика, с ним разговаривает мужчина (лет 50) в европейском костюме, на голове клетчатая куфия под ободком, темные очки. Далее на усыпанной битым камнем площадке виден армейский вертолет с белой звездой в круге и обозначением USS. Они разговаривают по-английски (закадровый перевод).
– Видите, сэр? Даже не шевелится. Русский пограничник.
– Как его взяли?
– Чалму надел, халат арабский, а снизу штаны армейские. Его узнал один из туристов, – бородач кивает в сторону навеса. – Лазутчик! Стоит за ограждением, глазеет. Тут бродяг много шатается. Дезертиры, беженцы. А этот стоит, на вопросы не отвечает, хотел уйти. Его по-русски окликнули.
– Кто окликнул?
– Вон тот, рыжий который, – бородач кивает на навес. – Земляк, наверно. Этот побежал, скрылся в развалинах, обложили. Двух подстрелил! Диверсант тренированный. Из пустыни пробрался, арсенал имел. Пришлось гранатометом ударить. Почти мертвый. Как прибыл, зачем? Не допросить, без документов. Мистер Джонсон! Разрешите? Голову отрезать. Новобранцам наука?
– Ты идиот, Юзеф. Эсминец на рейде. Надо было беженцев на него выгнать. Или туристов, они без оружия. Русские по гражданским лицам не стреляют, тем более по землякам.
– Виноват, сэр. Не догадался.
Джонсон разглядывает пленника.
– Как считаешь. Есть шансы?
– Сэр, – Юзеф качает головой. – Ноль процентов.
Джонсон поворачивается к навесу.
– Туристы эти. Давно здесь?
– Прямо из аэропорта. Как вы просили, я сразу сообщил.
– Я не просил, Юзеф. Из какого региона?
– Как приказывали! Уральский регион. Сейчас посмотрим, – бородач поправляет фуражку, открывает потрепанную тетрадь. – Вот, по списку. Системный администратор, программист. Электрик с допуском, инженер есть. Водитель трейлеров, сразу на бензовоз пойдет. Возраст от двадцати до сорока лет. Выбирайте, сэр! В основном бегут от проблем. Кредиты, личная жизнь, долги. Кто вам нужен?
Джонсон снимает очки, подходит к навесу, осматривает группу.
– Пилоты есть? – спрашивает он на чистом русском. – Подрывники, саперы? Профессионалы.
Туристы переглядываются, пожимают плечами. Джонсон надевает очки, указывает на пленника, лежащего посреди двора.
– Этого парня кто знает? Два шага вперед.
– Бегом! – командир прикрикивает. – Ты, рыжий!
Белобрысый крепыш в пестрой футболке выходит из-под навеса.
– Я знаю.
– Как зовут? – спрашивает Джонсон.
– Рядовой Филимонов!
– Да не тебя, мудак, – ругается Юзеф с акцентом. – Этого парня! Платоном зовут, да? Ты кричал.
– Так точно. Платон Ермаков!
– Ермаков? – Джонсон отводит Филимонова к лежащему среди двора пленнику. – Не обознался, точно он?
– Так точно, – Филимонов мнется. – Мы в одном дворе жили, в школе учились, в футбол играли. Он в институт поступил, уехал куда-то. А я так. Срочную отслужил, решил завербоваться. Тенгиз говорит, тут хорошие деньги зарабатывают.
– Тенгиз. Это кто такой?
– Авторитетный чувак. Бандит вообще-то, – Филимонов беспокойно оглядывается. – Тенгиз Тагиров. Ночной клуб держит, посоветовал в Сирию ехать. Я денег должен, он сказал, здесь хорошие деньги дают. Правда? Двадцать тысяч. Я понимаю, что не в рублях. Меня устраивает.
– Ночной клуб. Как называется?
– Алиби паб. Тенгиз вопросы решает. Я к нему обратился, сказал, готов отработать. Тенгиз сказал, в Сирии заработаешь, потом отдашь. Вот, приехал.
– Вы тут все из одного города? – Джонсон смотрит под навес.
– Не могу знать. Разговаривать запретили. Нас в Турции собрали, в аэропорту. – Филимонов заглядывает в непроницаемые очки. – Скажите. Документы, телефон, потом вернут?.. Смотрю, Платон за проволокой стоит, в халате. Наверно, дезертировал. А кормят здесь нормально?
Джонсон достает пистолет, передергивает затвор.
– Хорошо кормят, Филимонов. Домой позвонить разрешу, маму успокоить. Только заслужить надо. Значит, Тенгиз посоветовал ехать? Людей убивать за деньги. Вот тебе ствол. Убьешь Платона? Он твой друг, земляк. Будет тебе питание, деньги, телефон, а мне нужен надежный парень. Платон все равно умрет. Убьешь друга?
– Почему друг, – парень в сомнении смотрит на пистолет. – Мы знакомы просто.
– Хорошо. Под навесом выбирай любого, кого не знаешь. Если сюда приехал, по-другому нельзя. Решайся. Возьму в серьезную команду. Раззвонил дома, что поехал в Сирию?
– Нет, что вы. Никто не знает. Только Тенгиз. Он предупредил. Секретность, я понимаю.
– Видишь, как бывает. Платона встретил. Долги надо отдавать! Решайся.
– Причем тут Платон, – парень смотрит на раненого. – Я должен Тенгизу.
– Тогда почему его не убил, сюда приехал. Платона окликнул, он разведчик. Ты его выдал. Ему умирать под пытками, голову отрежут. Завершай дело, Филимонов! Докажи, что серьезный парень. Тогда будем работать. Ты приехал людей убивать, незнакомых, у них тоже есть друзья, родители. Будешь стрелять или нет?
– Буду! – парень протягивает руку за пистолетом.
Тут же раздается выстрел. Филимонов падает, раскинув руки и ноги, удивленно смотрит в небо. Из пестрой футболки на груди бьет алый родничок, пятно расплывается по узорам. Боевики вскидывают автоматы, собака лает. Подбегает бородатый Юзеф, придерживает фуражку рукой.
– Что случилось, сэр?
Джонсон прячет пистолет, достает бумажник, вынимает пачку купюр.
– Это плата за двоих. В вертолете носилки! Грузите раненного, аккуратней.
– Сэр? – Юзеф прячет деньги в карман. – Он же дохлый. Зачем он вам?
– Бегом за носилками! И аптечку принеси.
Юзеф кричит по-арабски, боевики бегут к вертолету. Джонсон подходит к пленнику, присаживается на корточки, пальцем щупает артерию на шее. Юзеф приносит ящик с крестом, ставит под рукой.
– Потерпи, сынок. Анестезию сделаем, сам поставлю, – Джонсон откидывает крышку, достает тюбик, зубами срывает колпачок, вкалывает раненому в плечо. Тот разлепляет глаза, шевелит разбитыми губами, смотрит на Джонсона, блаженно улыбается.
– Папа.
Глаза раненного закрываются. Арабы перемещают пленника на носилки, несут к вертолету. Джонсон поправляет очки, смотрит на погрузку. Юзеф уносит аптечку, возвращается.
– Где твоя тетрадь? Быстро. Быстро! – Джонсон крутит пальцем над головой, подавая знак пилоту. Лопасти начинают вращаться. Юзеф протягивает раскрытую тетрадь. Мельком глянув, Джонсон вырывает последнюю страницу, сворачивает, убирает в карман, говорит по-английски.
– Забудь про этого парня, Юзеф. Совсем забудь! Этих туристов распределить в разные группы. Иначе прилечу, и отрежу голову. Сам отрежу! Тебе лично. Ты меня понял, Юзеф?
– Так точно, сэр! Уже забыл.
– Тогда прощай.
– Сэр, разрешите… Что он сделал?
Джонсон поднимается в вертолет, поворачивается, смотрит поверх Юзефа. Боевики волокут за ноги труп Филимонова, подхватывают с двух сторон, качнув, забрасывают в кузов пикапа. Крупным планом лицо Джонсона в темных очках. Седые виски, мелкие шрамы на скулах.
– Нельзя предавать друзей, Юзеф! – кричит он. – Их мало. Иногда вообще нет. Пошел! Go!
Дверь задвигается. Вертолет, заложив вираж, уходит на крутом крене.
•
Черная кошка сидит на столе, наблюдает за хозяйкой. Марина Сергеевна (лет 50), очки сдвинуты на лоб, в домашнем халате работает за настольным компьютером. Раздается дверной звонок. Кошка спрыгивает на пол, вопросительно оглядывается. Марина Сергеевна, близоруко сощурившись, смотрит на настенные часы, выходит в прихожую, перед трюмо снимает очки с головы, открывает дверь. На пороге симпатичная девушка (года 24) с пакетом в руках.
– Здравствуйте, теть Марина. Можно к вам?
– Кристина! Не предупредила. Здравствуй, дорогая.
Кристина подает пакет. Они обмениваются символическим поцелуем.
– Пирожные! Очень вкусные. Чаем угостите? – гостья проходит в комнату, разглядывает фото Платона в форме, тот смотрит с улыбкой. – А у вас все по-прежнему! Ничего не изменилось.
– А чему меняться! – хозяйка идет на кухню. – Чайник поставлю. Присаживайся!
Кристина садится в кресло, гладит подошедшую кошку.
– Тася помнит меня! За советом пришла, теть Марина. Слышите?
– Да, я сейчас. Подожди! – Звякают чашки, кухонная возня… Хозяйка ставит на столик блюдце с пирожными, присаживается на диван. – Чайник горячий, быстро закипит. У такой красавицы все должно быть прекрасно. Чем занимаешься? В университете училась. Личная жизнь?
– Все вместе, и все плохо.
– Вот как? Выкладывай.
– Вы, наверно, не знаете, – гостья вздыхает. – С мужем развелась, ошибка юности. Что Платон пишет, часто звонит?
– Два месяца ничего, тут сообщение. Мама, купил билет, позвоню. Целую, и все. Номер не определился, перезвонить не могла. Как встречать, когда?
– Не переживайте, Марина Сергеевна. Я Роме звонила, он тоже говорит, должен приехать, сообщение получил. Вот увидите, скоро приедет, обниматься будете.
Марина Сергеевна бросает взгляд на фотографию сына.
– Ты с Ромой общаешься?
– И с Данилой. Мы же в одном дворе росли. Нет, не видимся, только по телефону. Ошибку я сделала, Марина Сергеевна. Простите меня.
На кухне свистит чайник, хозяйка встает.
– О чем ты? Сейчас, подожди.
Хозяйка выходит. Кристина наклоняется, берет фотоальбом с полки под столиком, открывает наугад. С интересом разглядывает снимки, возвращается Марина Сергеевна.
– Чай в пакетиках, зеленый, другой не держу. Может, кофе?
– Лучше чай. Какой он милый! – Кристина смотрит в альбом. – В коляске. Старые фотографии. Обожаю! Сейчас все в компьютерах, а мне такие вот нравятся, черно-белые. Лоб. Лоб как у министра. И пустышка во рту, смешной, на Черчилля похож, – Кристина проводит пальцем по снимку. – И вы тут молодая. Красавица! Телефонная будка на углу. Это же ваш дом, да?
– Так, о чем ты, – Марина Сергеевна наливает кипяток.
– Замуж я вышла, – Кристина закрывает альбом. – Платон мне нравился. Я школу закончила, в институт поступаю, он учится. То тренировка, то футбол-волейбол. Меня воспринимал как подругу. В футбол с ними играть? И мама тоже! Платон маленький, найди парня постарше. Вот и нашла. Влюбился, замуж позвал. Зачем? Дура я, теть Марина.
– Тебе семнадцать, ему и того меньше, дети. Но он к тебе серьезно относился, сам не понимал. Я говорила, не груби! С девочками так не разговаривают. И со мной, бывало, спорит, готов об стену кулаки разбить, лбом стукался, упрямый. Я молчу. Знает, что не прав, а все равно. Ладно, все в прошлом. Чего ты?
– Я ему до свадьбы изменила, сказала ему. Думала, ревновать начнет, замуж позовет. А он не стал разбираться, повернулся и ушел. Институт закончил, сразу в армию, ребята говорили.
– А я гадала, чего разбежались. Ты взрослая девушка, поймешь. Что с нами случается, выше нас. Мы подчиняемся желаниям, иногда наперекор рассудку! Так и надо. Как мама, папа поживают?
– Папа умер.
– Мои соболезнования, извини. А что случилось?
