Триада

План сработал. Они без значительных ран и повреждений впечатались в каменную основу, правда толстяк был слишком измотан попытками держать себя на плаву и не мог сделать ни малейшего телодвижения. Камни со временем уже не были теми твёрдыми глыбами, которым не страшна ни одна волна, теперь это были потрескавшиеся и стёршиеся в некоторых местах остатки их былой славы, но сейчас это как раз кстати – можно зацепиться и карабкаться вдоль моста. Альберт отдышался после бодрого заплыва, а ледяная водица вернула тело под контроль прокурора. Он снова стал единым целым физически и духовно. Левой рукой придерживал еле дышавшего толстяка, который не подавал больше никаких признаков жизни, кроме то поднимающегося, то сдувающегося живота. Альберт попытался привести того в чувство, ведь если тот не сможет уцепиться за мост, то они оба не выберутся. Прокофия почему-то не хотелось просто кинуть в воду на корм рыбам – жаба внутри душит.

– Эй! Ау! Кто-нибудь! На мосту! На мосту! Помогите! Спасите нас!– Нет ответа.– Вы там все оглохли, что ли?! Тут люди тонут, а вы ржёте, словно кони! Господь вас покарает! Остолопы, спасите хоть этого, такого же!– но, несмотря на все усилия докричаться до людей сверху, не было и намёка на выручку…

Пока Альберт кричал, то заметил, что держится за камни обеими руками. Пробежала дрожь уже не от воды, а от незнания того, что же он всё-таки натворил. Медленно, словно боясь правды, он поворачивал голову в сторону, где был толстяк, а может и никогда и не было…

Мокрый след на мосту.

«Неужто утонул? Вот так, собака, сгинул?»– спрашивал вслух Альберт, перебирая руками и двигаясь к берегу. Добравшись до земли, прокурор упал без сил на зелёную травку, растущую вдоль реки. Тут случилось то, чего никто никак не ожидал, то, что, казалось, не случится никогда и вовсе – Альберт проронил слезу. Было ли этом вызвано потерей давнего врага, который на самом деле был куда ближе, чем он думал, или потому, что не свершилась его мечта об имении собственного дома с золотой рожью и мельницей – этого мы не знаем.

***

Для всех время на кухне остановилось: солнце застыло на небе и светит только в одном направлении, не покидая своего места; чайник, поставленный Бог знает в каком столетии, всё никак не закипал; ложка, выскочившая из рук Игната, так и не достигла пола – исчезла где-то на полпути. Даже друзья застыли, будто сосульки, свисающие с крыши. В воздухе изредка слышалось чьё-то дыхание, которое давало понять, что жизнь всё ещё идёт. Наконец чайник закипел, а с ним проснулись и остальные. Чуриков пошёл за свежей порцией чая, а Витыч остался наедине с Игнатом. Эдуардович боялся проронить первым слово, поэтому он старался не смотреть на Виталия, а куда-то в сторону.

Но и тут не без изъянов – в углу всё в той же позе стояла та самая фигура незнакомца, вертевшего у себя в руках какую-то штуку. Что ему нужно от него? Замышляет ли чего? Стоит его опасаться или нет? Тогда Игнат повернул голову в сторону окна гостиной, перед которым профессор вчера закемарил. Вспомнилось всё: дождь, равномерно проливающий свои слёзы на стекле; огонь в камине, вычерчивающий своими языками различные театральные образы; тёплое одеяльце, нежно убаюкивающее любого, кто укрылся под ним: ясно, почему Игнат уснул. Только он не вспомнил вой, от которого застывает кровь в жилах – сейчас ему это было не нужно. Посмотрев на часы, профессор изумился тому, что они показывали всего полдень, а точнее без пятнадцати с секундным хвостиком, значит у него ещё часа четыре в запасе.

Через минутку вошёл в комнату Чуриков, держа перед собой большой золотой самовар, не похожий ни на один из тех, которых удалось повидать профессору, а тот знал о них много, так как его бабка была страсть какой любительницей самоваров; но наша история не о том. Посмотрев на своего товарища, Эдуардович смекнул, что тому тяжело нести всё и подошёл к нему, дабы помочь, хотя гинеколог прошёл мимо крутящегося вокруг него Игната. Бухгалтер отодвинул опустевшую тарелку, на которой недавно ещё поднимали над собой пар и отливали золотом блины. После он попросил профессора сходить за конфетами и печеньем для чая. Вот и снова друзья сидели друг напротив друга за деревянным столом. Каждый налил себе по кружечке и взял по конфете. Охотники ждали, покамест Витыч продолжит свою историю, но он всё никак не начинал, а просто сидел и смотрел на самовар. Друзья обменялись недоумевающими взглядами. Так продлилось ещё несколько минут, как вдруг тишину пронзили такие слова: «Одна маленькая вещь, но с историей сравнимой с мировой".

***

Если бы меня спросили, что я увидел, то отвечу – ветер, оставляющий за собой бесконечно тянущийся мокрый след на земле. Тот, кто спрашивал, будет вынужден считать это истиной, потому что именно так предстал перед людьми полураздетый Альберт, который нёсся на всех парах домой, чтобы в последний, возможно, раз увидеть свою жену, будущего ребёнка и даже заботящуюся о его семье Маришу. Казалось, что такому человеку не ведом страх, но он вопреки предположениям боялся, был напуган грядущими на него плетьми. Спешил. Бежал, что есть мочи, и чувствовал – не успевает.

Не было времени ждать омнибус или пролётку. Всю его голову заполняло лишь одно слово – дверь. Конечно, стало интересно: почему именно это слово, а не какое-нибудь другое, например имя жены: всё очень даже просто и поверхностно, без какого либо скрытого смысла; расклад был таков – либо дверь открыта, так как в доме кто-нибудь есть, либо дверь заперта, о чём он не хотел думать и предполагать, но мысль об этом как пуля: не знаешь откуда, зато знаешь куда. А ведь и вправду, даже если брать жизнь, то тут будет та же картина: с утра у тебя может быть хорошее настроение, которое, кажется, ничто не сможет испортить, а час–два – секир-башка! Вот что отличает фантазии от реальности – пуля, под которой может подразумеваться любая случайность – и далеко не исключено, что ты окажешься её следующей целью.

У Альберта день должен был быть одним из лучших, ибо сама природа и обстоятельства сопутствовали тому: ясная тёплая погода, получение собственного участка, любимый кабак – однако…

Сколько он бежит: двадцать, сорок, пять минут или часов? Прокурор не знал. Он пытался различить знакомые места, чтобы хотя бы понимать, где тот сейчас находится. Сердцем чуял, что близко. Пот лил рекой. Его ботинки хлюпали, нос шмыгал, голова чесалась, бок колол, Альберт бежал, уставал, как вдруг открывалось новое дыхание. Спаситель уже не напоминал невидимый сносящий всё на своём пути вихрь, а скорее простого человека, вышедшего на утреннюю пробежку, правда в рубахе и портках, которые когда-то являлись дорогим и солидным костюмом. Ещё секунда и он упадёт!

Неожиданно показалась знакомая площадь, набережная, мост и… и то, отчего Альберту захотелось снова броситься в реку, только теперь не в роли спасателя, а в качестве Прокофия. Он встал посреди улицы. Перед ним возвышалась надпись: «Питейное заведение им. Фёдора Потапова». Альберт пал ничком.

Где он ошибся? Где был тот роковой поворот аль тропинка, приведшая прокурора к началу? Теперь уж точно ему не успеть домой раньше, чем это сделают органы – вот что было ясно, как солнце в небе, освещавшее тело подавленного человека и испепеляющее своими лучами-мечами. Почему именно он был выбран среди многих других, чтобы утолить чью-то прихоть не по своей воли? Всё кануло в небытие: будущая семья, возможность иметь свою землю с полями, усеянными чистым златом, жизнь, в которой бы его ждали новые знания и события, не виданные раньше.

Из-за не того поворота!

А, может, Альберт сам был виноват: не смог спасти Прокофия, дать семье шанс жить, быть с дядей Борей как можно дольше?.. Неужели сии жертвы происходили ради момента судьбы, когда она обрывалась напротив надписи названия таверны, но для более сладкого ухода – напротив любимой таверны. Если бы Альберт не допустил роковой ошибки, то, интересно, он бы так же очутился здесь или же нет?

Люди не замечали его, будто тот уже стал призраком прошлой жизни. Прокурор лежал и рассуждал у себя в голове.

«Я – дурак»,– понукал себя тот, бивши свою голову о дорогу, по которой он недавно, ступал радостной и победной стопой. «Ну, уж нет! Так я жизнь не кончу!»– воскликнул Альберт. Он поднялся на ноги, отряхнулся от прилипшей пыли, поправил намоченный воротник и вошёл на конечную станцию.

В кабаке народ, как и всегда, веселился и жил. В воздухе гуляла бодрящая песня, от которой даже у прокурора поднялось, казалось, канувшее в небытие настроение. За столиками сидели и шутили. Официанты бегали от одних посетителей к другим с подносами, либо же без них, но непременно на руках у них что-нибудь-то было. Неудачник подошёл к многострадальному столику, где недавно он мог получить всё, правда он не знал, что мушка пистолета была на него уже наведена, дабы судьба-пуля попала точно в цель. Вот что воистину странно – почему же улыбка на лице? Возможно, выстрела ещё не произошло, и в таком случае оставалось только ждать или же действовать. Если мы уже писаны на страницах истории, то можно ли изменить её изменить: вычеркнуть эту главу, вместо неё вписав новую, свою, в которой всё происходит, как и задумывалось, без ошибок и без жертв? Разве тогда не возникнет новое писание, которое будет также предопределять судьбы людей? Неужели прошлого не воротишь? Действительно ли невозможно изменить ход истории? Альберт отошёл от места подписания бумаг и облокотился о стойку бармена.

– Альберт, Вам…

– Замолчи,– перебил наш герой хозяина кабака, чтобы он не сказать чего лишнего: слишком дорогой иначе выставят счёт.– Налей-ка ты мне чего-нибудь покрепче кваса.

– Вина?– спросил бородач.

– Нет! Помнится мне, что когда-то ты рассказывал о своём хвалёном самогоне. Помнишь?– Науськивающим голосом говорил прокурор.

– Да, помню! А как же…– Альберт посмотрел на него теми же глазами, что скинули толстяка в реку, и бармен, испугавшись, умолк,– сию минуту!

Ему принесли стопочку высокого градуса, запах которого учуешь за километр.

– Что это?

– Самогон.

– Я спрашиваю, что это?– Указал руками Альберт на всё целиком.

– Стопка с самогоном,– повторил бармен, избегая демонских глазищ.

– Верно. Почему, твою мать, стопка, Федя!? Неси бутыль или то, в чём его хранишь!– Не выдержал прокурор и накричал на старого товарища.

– Ладно, хорошо. Так понимаю, день неудачный. Ничего сейчас твою хандру, как скалкой по тесту.

Потапов вернулся на этот раз уже с наполненной до краёв деревянной кружкой.

– Может, огурчику? Собственно солил-с, не пожалеешь! И тебе тем паче легче будет.

– Не, спасибо. Мне бы за воротник,– прикусив губу и облизав рот языком, Альберт ответил отказом на предложение бармена.

– Твое житие – делай, что считаешь нужным,– подмигнул тому Бородач и подошёл к другому заблудшему, что сидел и закуривал трубку в одном локте от Альберта.

***

Лёгкий ветерок сменился быстрыми и холодными порывами. Солнце изредка пробивалось из-за серого полотна, сшитого скоплением мелких плоских тучек. Моросило. Земля под сапогами хлюпала, а грязь прилипала, словно жвачка. Игнат достал из своего кармана сувенирную трубку, высыпал из кисета немного табаку и уселся на том самом месте, где ещё вчера они с Чуриковым скрывались от непроглядного ливня. Ухнув, поднёс к губам чубук и закурил.

Мельница вращала своими лопастями, словно бы великан, размахивающий огромными ручищами, прям как в «Дон Кихоте» у Сааведры. От дождя воздух был бодрящим. Тем временем Саша и Витыч работали, то и дело было слышно: «Давай ещё один!», «Надави чуть сильнее! Вот, так хорошо! Ну, куда?», «Пошла мука, пошла родимая!», «Саша! Поднимись-ка ко мне!» – и в таком духе, а Эдуардович отдыхал, размышляя не только о рассказе друга, но и о своих житейских мелочах. Перевернулся на другой бок, после чего к нему вывалился из дверей Чуриков, пыхтевший, как паровоз, и потный, словно искупался.

– Фух, запарился я что-то,– пропыхтел врач.

– Да уж, и впрямь работка не из лёгких, даже для нас троих! Вот что значит, когда физик-теоретик встречается с практикой, а он-то один и как-то справляется,– усмехнулся Эдуардович, описав своей трубкой всю мельницу.

– На работе я бы это обозвал, как впихнуть не впихиваемое. Молодец дядька. Что думаешь об охоте?

– Хех, всегда беру с собой не рюкзак, а два!– подхватил смех Чурикова профессор.

– Виталий! Айда, к нам!– позвал Саша бухгалтера, который уже выходил, как испугался громкого зова, адресованного ему.

– Господи! Не пугай так, а то придётся тебе свои врачебные навыки на мне применять!– Чурикова охватила улыбка, причину которой он раскрывать не стал (она довольно-таки проста и пошла).

Игнат нашарил у себя розочку, которая волшебным образом оказалась утром у него в руках. Достал и провертел пару раз меж пальцев.

– Говоришь – конец?– спросил Витыча Игнат.

– Конец. Мне ж эту историю бабка рассказывала…

– Ольга?– перебил того Эдуардович.

– Верно. Только полностью поведать её не успела,– прикусил губу бухгалтер.

– А ведь всегда интересна история семьи Мне бы тоже этим стоит как-нибудь заняться.– Встрял в их разговор остывший Чуриков.– Жаль, что конца не услыхали…

– Почему же?– хлопнул гинеколога по плечу профессор.– Где ты сегодня ночевал? Работал сейчас?

– Это-то да, но как же всё-таки у них получилось, если, казалось, их обманули и обошли?– не переставал задавать вопросы Саша.

– Пробились, значит,– подмигнул тому старик.– Ладно, мы здесь всё, что от нас требовалось, сделали, теперь мельница уж сама. Я так думаю, пора в дом, пока ещё моросит. Пойдём, пойдём! У меня там борщ в холодильнике есть,– подгонял своих друзей хозяин дома.

– А мои первые предки по слухам в Крымской войне сражались…

– Что?

– Да так… Ничего,– затянулся Игнат.

Чуриков с Витычем пошли, а Игнат сказал, что ещё чуть-чуть воздухом подышит. Врач и бухгалтер зашли в дом, и Эдуардович уж было засобирался, как вдруг услышал возле себя знакомый голос.

– Тоже смотришь на лес?– Спрашивал тот.

– Что-то меня в нём беспокоит – какое-то чувство, которое шепчет мне, что там моя цель,– изъяснялся перед неким знакомым профессор.– Я так понимаю ты – Альберт…

– Да, тот самый.

– От этой новости час от часу не легче, даже я бы сказал пугающе. Ты же, вроде как, должен быть мёртв, а я с тобой вот разговариваю. Временной парадокс.

– Но как видишь…– Альберт потянулся и вытянул ноги, точно два огромных гибких шеста.– Если тебя это успокоит, то знай, что я не плод твоего воображения,– подбодрил Игната.

– Хах, ну, тогда я курить ещё не бросаю,– ухмыльнулся тот.– Чего тебе от меня надобно, старче?

– А ты не догадался ещё?– Указал сначала пальцем на карман штанины, в котором лежал чудесный цветок, а затем приподнялся на одно колено и плавным движением руки направил взгляд профессора на темнеющий с каждой минутой лес, где недавно проходила охота.

– Хочешь меня в чащу заманить, Леший?– размышлял Эдуардович.– На кой мне ты сдался и тем более, зачем тебе верить?

– На, вот, держи!– Протянул кулак прокурор.

На ладони лежала пуля, точно та, что использовалась для перезарядки ружья, которое брали с собой друзья.

Игнат выпучил глаза и подавился от смеха табачным дымом.

– Думаю, слова излишни,– сказал он, разглядывая пулю и почёсывая пальцем затылок.– Можешь гарантировать, что вернусь домой без увечий?

– Этого никто обещать не может, зато даю слово, что домой ты вернёшься в срок,– подметил небольшой игрой слов призрак прошлого.

– Эх!– прокряхтел Эдуардович.– Чем быстрее это закончится, тем раньше буду спокоен. Пошли!

– Верно. А теперь, пока мы идём, доскажу тебе свою историю. Видел, ты был заинтригован ею и хотел бы знать конец,– предложил Альберт.

– Оговорился! Ты не смотрел, а подглядывал,– заметил профессор и навострил уши на развязке всей этой, пока что, чепухи.

Тропа вела туда, в неизведанное. Никто не знает того, почему же Игнат Эдуардович согласился пойти с незнакомцем. Возможно, у него есть на это свои мотивы, или мы ещё слишком мало знаем о природе бытия…

«ПУТЬ К ПРОСВЕТЛЕНИЮ ИЛИ КАК Я СЪЕЛ САРДЕЛЬКУ»

Ехал наш герой домой на трамвае первого мая две тысячи восьмого года из медицинского. Он вовсю готовился к сдачи последних выпускных экзаменов, курсовых и прочих в те недели. Каждый вечер возвращался полумёртвым и лишь успевал приготовить большие блюда, чтобы с полным пузом лечь до завтрашнего утра, а затем опять по накатанной. Его товарищ по квартире той же беды человек, с разницей лишь в том, что тому не нужно писать треклятый диссер, и в глазах сожителя казался тот свободною птахой, которую лишили всяких забот и дел, поэтому всякий ужин видеть довольную рожу (простите, Мастер!) друга осточертело донельзя! Но не в этот день…

Сегодня Саша поменялся с сожителем местами: теперь наш герой пускался в вольный полёт, хоть и на несколько часов, зато честным трудом заработанных в непрекращающихся мероприятиях и на сонных лекциях балабола-профессора, который пока доберётся до сути, уж скорее Тесла додумает свои «лучи смерти». Была причина отдыха, да ещё какая! Поздним вечером играла любимая команда виновника рассказа – Бавария Мюнхен, по иронии судьбы, по иную сторону ворот с командой из города, где жил сам Чуриков – с Зенитом. Сей факт того не пугал, наоборот подливал масла в огонь. Такое событие он пропустить никак не мог, тем более поставил на победу немцев ни много ни мало, а сумму в размере тысячи рублей да поспорил с сокурсниками на баньку. Строго между нами: большинство последних составлял в основном женский коллектив. Чуриков зарубился ещё и на ставку более интимного характера. Ныне Сашка ехал стоя, вжавшись в уголок, на родном «55-том» по Тихорецкому проспекту вдоль величественной «Сосновки».

Ему чуждо всё вокруг, к сердцу ближе лишь футбол и мысли, опережающие будущее. Всё это буквально распирало героя изнутри. Чуриков направил свой зоркий взгляд по длинному проспекту в сторону дома, что находился вблизи метро «Проспект Просвещения». Оставалось скользить по рельсам уже менее пятнадцати минут.

Как же он себе воображал… Представлял пустую квартирку, находящуюся полностью в его распоряжении, новый телевизор с лучшим качеством, банка свежего кваса и полосатики, и сушёные кальмары, и сухарей две пачки – готов на все сто! Сам восседает на длинном диване за небольшим деревянным раскладным столом. Картина выстроилась чёткой, оставалось превратить её в реальность. К тому же продукты куплены и шуршат рядом в пакетах у ног героя.

Дорога растянулась от института им. Отта до самого Шостаковича. В дороге он читал, либо же в редких случаях трудился над домашним заданием и повторял пройденное. Весной Чуриков начал водить пальцем по строкам «Белой гвардии» Булгакова. Его внимание сразу же привлекло любимое описание обстановки: ты сидишь, укутавшись в тёплый плед перед камином, пока за окном бушует вьюга, с чашкой чая, немного согревающий природу. Более того наш герой увлекался историей, что многое говорит о предпочтениях студента. Следующая перевёрнутая страница вызывала мурашки у гинеколога. Читал он исключительно пожелтевшие с годами книги, ведь они словно обладали волшебной аурой, которая манила и окунала в происходящее целиком.

Только вот Чуриков закрыл чтиво, уложил в передний карман ранца, схватился за ручки пакетов и подошёл, держась локтевой ямочкой за поручень, к стальным дверям. Двери распахнулись перед ним. Он сошёл с «55»-го и перешёл через дорогу к памятнику человеку, чьему имени принадлежит данная улица. Дом уже был недалеко!

Спустя три заворота и семь лестничных пролётов Саша ожидал увидеть нечто иное! То ли от гнева, то ли от разочарования, то ли от солянки всех чувств Чуриков выронил пакеты и бросился барабанить в чёрную деревянную дверь с глазком на уровне глаз врача, приговаривая, не скупясь на самые грубые и воистину творческие выражения. Двадцать четыре раза он послал соседа на «три советские», семь чего-то про мамку сожителя, пятнадцать изящных прилагательных на букву «ё» или «е» да всяких гинекологических терминов в придачу, лишь единожды прозвучало: «Кобель!» Подставленный в такой день, Сашка прильнул спиной к стене и перечитал написанное на бумажке, что сорвал герой с ручки: «Дорогой мой дружище, не серчай! В отличие от тебя у меня женщин не так много, а дык эта просто загляденье! Прости. Знаю про футбол, потому зарезервировал тебе столик в баре по адресу ***. Там хороший большой экран, чёткая графика да и еды сколько захочешь. Ещё раз прошу прощения, мой друг!»

Хорошо, что Чуриков со второй попытки добрался до конца. Напряжение потихоньку спадало, правда мысли о предстоящем прекрасном вечере разбились вдребезги, затем остатки сожгли, а пепел развеяли по ветру. Спасибо хоть на том, что, пока что, друг позаботился мало-мальски о нём. Вот место для того заказал, особое обслуживание. С другой стороны, накупленные продукты можно будет есть на протяжении пары троек дней и не ходить в магазин. Найденное драгоценное время можно потратить действительно с пользой и написать диссертацию…

– Напишу хоть ему, что продукты оставил возле двери,– произнёс вслух Чуриков, доставая телефон.– А этот олень не догадался позвонить?

– День не задался?– послышался добрый, спокойный голос мужчины Чуриковых лет.

– Даже и говорить не хочу. Друг, с которым мы делим каждый день одну кастрюлю супа, да и, в принципе, всё, вставил мне в задницу такооой!– Странные жесты руками.– Хоть о вазелине позаботился,– дописывал сообщение Саша соседу.

– Я тебя прекрасно понимаю. Однажды мне тоже человек, знакомый по большей части, плюнул в жизнь, от чего та пошла под откос,– поддержал ноту разговора незнакомец.

– А у тебя что?– Слегка оживился гинеколог.

– Случай нас свёл дважды: в первый – я, а во второй – он. История длинная, ты не захочешь слушать.– После небольшой паузы продолжил.– К тому же мне выходить надо, на футбол хочу успеть.

– Бавария – Зенит?– уточнил Александер.

– Погляжу, что и ты собираеш…лся его посмотреть?– На последних словах, парень полез в карманы, откуда вытащил два глянцевых билетика в солидный ресторан.– Я должен был идти с девушкой, но у той дела кропотливые, вся в работе по какому-то проекту у себя в университете на меде,– с досадою проговорил незнакомец.