Театр трагедий. Три пьесы

Маркиз Парадиз:

Ты пытаешься, опорочить ангела,

Что прислана мне самими небесами,

как утешенье за вечную печаль.

Я не верю изреченному тобою слову, ты лжец или глупец.

И раз Анетт убийца, так почему же ты остался жив,

под взором святого правителя?

Знай же, я не поставлю под твоими словами ни подпись, ни печать.

И может не она, а ты, тот, пресловутый выдуманный жнец?

Старик:

Мой господин, поверьте, от этого зависит ваша жизнь и ныне,

Поверьте, не рассчитывайте на легкомысленную удачу.

Скорее уезжайте, так необходимо, послушайте старика.

Мой господин, поверьте, этой вечной причине.

Я знаю, что для этого мира я ничего не значу,

Но вы; постойте, не уходите…

* * *

Но я его уже не слушал; поднялся по лестнице наверх,

а из темницы раздавался тихий гул.

Был не зол; но обеспокоен; одурманен любовными женскими духами.

И духами посланниками обескуражен;

боролся с невидимыми врагами.

Вышел в холл; направился в свой кабинет,

не покидая парадоксальных дум.

О том, что мы, люди, ходим под одинаковыми небесами,

Но поступаем, все, иначе, наделены разными по применению руками.

Сон клонил меня в постель,

в сновидения бескрайних безоблачных степей.

Глаза слипались; вот коридор, портреты, словно клоуны улыбались.

Дай им волю, они бы посмеялись надо мной, ничтожным существом.

Иллюзии закружили канитель,

и в мыслях старика водовороты страшных пугающих речей.

В комнату вошел, хотя очи мои давно смыкались.

Лег на кровать, рассужденья растворились,

и я поглотился долгим сном.

Мне снились горы и каменные равнины.

Камни надгробья были, без надписей, имен.

Средь них искал я свой, где похоронен изгой или герой.

Но не нашел, и тут заметил каштаново-пурпурный дуб,

на холме одной вершины.

Землю пронзали могучие коренья, без гербов, знамен.

Решил раскопать, и узнать,

что спрятано за древесной вековой корой.

Ветви дуба извивались по повелению ветра; я копал.

От любопытства изнемогал; сырая земля была пропитана кровью.

Отыскал, и отпрянул в ужасе от находки.

Чужие останки откопал.

Вдруг сновидение наполнилось нечеловеческой болью.

От крика собственного проснулся,

и от видения остались лишь наброски.

Глава IV

Искусство – словно публичные дома и залы, где художник в образе вульгарной дамы, где весь его порок, обрамлен в контуры золотой рамы.

* * *

И рядом, спящую, со мною на одной кровати, увидел я девушку.

Протирая глаза ото сна, разглядел, то была Анетт.

Все в том же черном платье, но выглядела вовсе иначе.

Окна занавешены шелковыми коврами,

между которыми не пролететь даже перышку.

Не проникал из окна Божий свет,

и поэтому нельзя было разглядеть ни один предмет.

Будто ослеп, но видел ангела, тем паче.

О, милая Анетта, ее лицо светилось лунным ночным заревом.

Очи закрыты, губы поджаты, словно у ангела с соборной капеллы.

Волосы как всегда изящны, а руки,

будто всю ночь прижимали меня к себе.

Нет изъяна в ее юном теле, творение, созданное небесным Создателем.

Плоть открыта, душа таинственная и каменная,

словно греческая стела.

Ее трепетное тепло я вдруг почувствовал на себе.

Разве она может быть убийцей?

Что за вздор! – думал я, пытаясь, гнев свой обуздать.

Старику хороших манер бы преподать, но ощутил покой.

Когда лег рядом с ней, я стал клубком, а она спицей,

И вместе мы могли любовь вечную связать.

И знал, что в жизни моей не будет другой.

Спал должно быть долго, подтвердила вывод каждая кость.

Но тогда это было безрассудно, но не важно,

восседало на троне сердце

И било ирландский такт.

Анетты невинные проявленья, душили былую злость.

Черно-белые ковры немного бросали блики,

значит за окном светило солнце.

С нетерпением, я ждал судьбы следующий последний акт.

Старик оказался в одном прав, в замке поселилась мертвая тишина.

Не шаркают и не причитают слуги, духи не готовят загробный бал.

Мыши в шкафах не сторожат скелеты,

сверчки не распеваются перед выступлением.

Будто, кто-то или что-то послужил для них гонением;

неужели это сделала она?

Прочь, дурные мысли – сказал себе я,

но звуки так и не наполнили внизу пустой зал.

К счастью, я обладал незаурядным терпением.

Прошло несколько часов,

но пронеслись на гнедой повозке мимо меня словно минуты.

Все также я не мог наглядеться на бесценное истинное чудо,

На принцессу похищенную драконом, что лежит возле его крыла.

Хотя эти легенды, как всегда раздуты.

Но в реальности, иногда, происходит точно также, неоспоримое чудо.

Не верил, но надежда была жива.

Занавески налились красно-огненным отливом.

Так происходило, когда вечно пасмурное небо

омывалось кровяным заливом; закат.

Анетта лежала в той же несравненной позе,

на животе, словно в моем лучшем сне.

Желая поклясться ей в любви перед всем миром.

Нас связывала узами ни нить, а канат.

Вдруг подумал – может, я нахожусь во сне.

Но немного погодя, Анетт, открыла глазки, потянулась,

Она проснулась; а я, с ума сошедший, смотрел завороженный.

Шелк кожи ее бледнее, чем обычней, словно лепестки белой розы.

Словно птичка встрепенулась; от вечности очнулась.

Поняв ошибку, тут же я вскочил с постели,

встал пред ней словно приговоренный.

Развеялись в один миг все мои неистовые грезы.

Маркиз Парадиз:

Анетт, это недоразуменье.

Как могло произойти, спал, так долго, что солнце должно уже уйти.

И ночь вскоре снизойти, тогда мы с вами станем править.

Примите мое покаянье.

И сегодня же мне с вами придется уйти.

Ведь в замке поселился зверь,

убийства, которого начинают его лелеять и славить.

Анетта:

Маркиз, в вас нет вины, я пришла, чтобы вас успокоить.

Ведь вы кричали, стонали, будто меня звали,

И когда я вас со всей нежностью обняла,

вы биться в судорогах перестали, а дальше

Я, должно быть, заснула; вы собираетесь уходить?

Но зачем, ведь мы нашли друг друга за этими стенами.

Мы половинки одной скрижали, ни больше, ни меньше.

Маркиз Парадиз:

Мадмуазель Анетт, случилось необъяснимое, в замке поселилось зло.

Старик предположил – что это вы, но это вздор, ведь вы столь милы.

Разве эти кукольные ручки могут совершить убийство!

Но я всё ж верю и боюсь за вашу бесценную жизнь,

невинное чистое добро.

Мы уйдем, и наши души не станут никем посрамлены.

Слепое человеческое судейство!

Анетта:

Маркиз, но как же, ваш Замок Парадиз; пропадет

Всё то, что вы годами сооружали.

Все оставите на съедение времени?

Мечты, соблазны, замыслы, пороки, все в бездну разом упадет.

Из этого вы словно фараон себе гробницу воздвигали.

Сможете ли вы нарушить покой бремени?

Маркиз Парадиз:

Не сомневайтесь, все, что нас окружает, всего лишь прах,

Пиратский сундук, в котором поселился страх; ничто.

И что дороже мне всего, так это вы Анетт.

Всё, что вы сказали, этого нет, а значит, не наступит этому крах.

Я живу на земле словно монах; я никто.

Но, повстречав вас, теперь у меня есть смысл;

даю вам вечной верности обет.

Анетта:

Ваши слова, словно оперное пение, заставляют содрогаться.

Но если вы решили, то пусть будет по-вашему.

Пойдем по пути крайнему; я согласна.

Уважаемый маркиз, эти слухи меня неволят ужаснуться,

Но может быть, вы с решением поспешили; поперек будущему.

Помните, моя судьба только вам подвластна.

Маркиз Парадиз:

Так вы согласны?! Признаюсь,

не рассчитывал я на положительный исход,

Будьте отныне моим ангелом хранителем,

Станьте; будьте.

Я тотчас прикажу подать карету, и мы начнем наш сказочный поход.

Но, кажется, мои труды напрасны, кучер мертв,

вместе со своим отравителем.

Надеюсь, он с небесным покровителем, но не отчаивайтесь, постойте.

Анетта:

Есть истина одна, что из любых ситуаций есть выход.

Господин, внемлите, взгляните дальше, чем видят ваши очи.

Ведь есть еще лодка, в которой я сюда приплыла на ночлег.

Близ замка, где по приданию окончился

при странных обстоятельствах аристократов род.

И после заката, когда время будет тяготеть ближе к ночи.

Вам нужна лишь ваша сноровка, и мы уплывем:

убийца не нападет на след.

* * *

Передернуло больное тело, душа перевернулась,

словно во сне младенец.

Горящий, нежный взгляд ее в безразличии не оставил,

но от страха не избавил.

Сейчас боялся я не шипов, меня пугал дурманящий бутон.

В воздухе повисли ласки пор; вопросы закружили танец.

Но слишком слаб, хотя в себе я бы ничего не исправил.

Ведь для этого пришлось бы родиться вновь,

но палитра жизни сохранила тот же окрас и тон.

Разве мог я подумать,

все мои слова больше походили на стук бьющегося сердца.

На лаянье бешеного пса, но это было только внутри.

Придя в себя, немного поразмыслив, вынес свой вердикт.

Когда говорил, как обычно бледное мое лицо,

становилось краснее жгучего перца.

Руки дрожали, но манеры всё также черствы.

Обратился я к Анетт,

вместе со своим влюбленным внутренним органом в такт.

Маркиз Парадиз:

Анетт, думаю, вы правы, выход есть.

Вы и я, мы поплывем, зло оставим здесь, не заберем.

А дальше, нас вынесет судьбоносное озеро на другой берег,

На коем начнется для нас новая жизнь и счастья горсть.

Вы и я, мы покинем, мы уйдем и точно не умрем.

Нужно не забыть взять с собой немного денег.

Анетта:

Маркиз, мне воистину приятно это слышать,

поверьте, всё будет так.

То, что происходит, непременно знак,

предначертанное должны мы исполнить.

Не оборачиваться назад, и не ползать по дну, словно морской скат.

Наконец огласим горестям шах и мат.

Замок Парадиз будет наше прошлое покоить.

Но подождем, когда окончит выступление закат.

Глава V

Красоту нужно поддерживать, продлевать, сохранять, но уродство всегда остаётся неизменно.

* * *

Около часа мы говорили; о жизни и, конечно же, о смерти.

Другой бы на моем месте, обескуражил,

заворожил бы деву в тот же час,

Разнообразил, окрасил весь разговор пустой.

И мы бы пылали в объятьях, словно нас жарили черти,

Кто-то произнес – я люблю – кто-нибудь из нас.

Увы, так надо, без уловок, без масок; я другой;

я был самим собой.

Занавес от внешнего мира почернел,

значит, сыграл последний аккорд закат; и

Обещание, данное мною, выполнено, и совесть ныне чиста.

Сегодня я не умер и она жива; но вдали виднелся путь.

Возвышенный ее голосом я, всё больше желал мечту спасти.

Начать с чистого листа,

Свечу горящую от яда зла раз и навсегда задуть.

Анетт прикоснулась к моей грубой высохшей руке

И я словно феникс, рожденный в золе, воскрес из собственного пепла.

Она была смиренна, мой облик ее не ужасал;

почему, почему, я не знал.

Но теперь я повел принцессу не в замок, не в пещеру, не в могилу,

а по дороге к своей мечте.

Я чувствовал ее, мы были на расстоянии меньше метра,

По Парадизу с утопией и агонией шагал.

Дамы и синьоры не прятались, а прощались,

Махали веерами, захлебывались редкостными балами.

Кланялись, не ведя бровями, заигрывали с одной из моих муз.

Когда-то живописцами мастерами изображались.

Писались целыми вечерами, не думая, о том,

что портреты вскоре зазвенят бокалами

Или затопчут в гневе ногами,

или у графа во время игры выпадет из кармана припрятанный туз.

Постепенно освободился, оковы и ключи к ним,

были те женские изящные фаланги пальцев.

Что были кусками льда, кузнечные заготовки; холодны и жарки.

На море мое сердце сразу бы склевали чайки,

ведь выбраться оно пытается на волю.

Наверное, я был похож на тех северных бесстрашных горцев.

Движения вольны, но робки, шаги не уверенны, но бойки.

Надеюсь, гробовщик не забыл снять с нас мерки,

ведь мы спастись старались, побег выпал на нашу долю.

Парадиз, что был кристально чистой тьмой,

стал позади черным камнем.

В замке мы не встретили ни души,

ни одного живого иль полумертвого существа.

И старик исчез, плохих вестей верный посол.

Держал я за руку и следовал за судьбоносным

ночным воспоминаньем.

Познав все чары и привороты ее истинного колдовства.

И вечер исчез, и на небе остались полоски красно-темных смол.

Обернувшись, с поместьем попрощался я, без слез, старался.

Ведь покой мой нарушен, словно раскопали старую могилу.

Прощай, находясь вместе, мы жили порознь.

Прощай, смирись с этим, как я смирился.

Произнеся в душе все эти изреченья,

замок видел теперь только мою спину.

А его всё также обнимала ветхая поросль.

* * *

Маркиз Парадиз:

Анетт, постойте, мы бежим, словно за нами гонится стая волков

Или инквизиции сотня полков; позвольте перевести дух.

Вы тоже чувствуете свободу, словно зверь вырвался из клетки.

Значит, судьба снова перебирает четки,

но на этот раз освобождает от оков.

Мы легки и непринужденны, стали, словно летний пух.

И, спасибо, за то, что ваши руки по-прежнему цепки.

Анетта:

Маркиз, каждая минута, приближает нас к неминуемой смерти, но,

Рядом с вами я в безопасности, ощущаю теплоту ваших усталых рук.

Да, усталость, вами правит и лишь время и любовь исправит.

Жизнь изменит, и наши печальные души сольются в одно.

И мы не будем ведать тягость земных мук.

Пусть Господь нас от них избавит.

Маркиз Парадиз:

Теперь, мадмуазель, я полон сил, идемте же навстречу счастью,

Но помните, нас впереди повстречает зыбкое болото

И лес, что тенями могучих деревьев от света навеки скрыт.

Не волнуйтесь, мы проделаем этот путь с честью.

Вы слышите, за нами следят, кто-то…

Но кто бы он ни был, не последует за нами на Озеро русалок,

сегодня путь для чужаков закрыт.

* * *

Лес, болото, всё смешалось, бес, позолота,

в глубине темного водоворота.

Туман устилал почву, словно земля где-то случайно разверзлась.

Дикий, спокойный, загадочный, кроткий, этого края дворецкий

Был тот лес, в мир фей, энтов, леприконов, открывал ворота.

В страну реальных фантазий дверь отворялась,

И пустил гостей, а с ними и дух французский.

Болото бурлило, скрипело, будто жило.

Несчастных путников ворожило, и потом губило,

к себе мать земля забирала

На веки, что довольно коротки, словно узы по расчету брака.

И легкое свечение, было предписанием знака, будто знамение было.

Но моя спутница любому бы голову вскружила

И обольстила неведомыми чарами в мгновение ока.

Мы шли по бурьянам, перешагивали через топи,

не было конца в пути изъянам.

Анетт, была уверена в каждом шаге, и я следовал за ней.

Вслед за светом ее морских очей, они будто мотыльки летели.

Кипело болото, и пар отходил, шепча бежавшим изгоям

И взывал к душе своей, как будто ныне не моей.

Так мы в никуда спешили.

Показалось озеро, царство белокурых утопленниц русалок,

Причудливых рыб, тритонов и чешуйчатых созданий.

Где воздух второстепенен, а конец, водной чертой очерчен.

Луна появилась, над звездным небом воцарилась,

и отразилась в гладе без помарок.

Не требуя от людей ни чинов, ни званий,

Без корысти преподнесли ночной пейзаж,

где свет только луне подвластен.

Когда земля под ногами стала тверже,

Я огляделся, но мадмуазель была спокойна,

и я перестал нарочно трепетать.

Здесь лодка была, запуталась в шпаговидных камышах.

Тогда, я посмотрел себе на пояс, шпагу не забыл,

нужно было вести себя строже.

Теперь, зная, что мог себя защитить,

на дуэлях честь предков подтверждать.

Подойдя к берегу, зашел по пояс в воду,

и освободил лодку Анетт, что находилась в озерных шипах.

Схватив за борт, дотянул до песчаного берега

Лодку, что была небольшой, но определенно для двух особ.

Весла были и легкое одеяло; взглянул на Анетт, она рядом стояла.

С позволенья, взял на руки ее,

чтобы не замочились платья леди кружева.

Принес и положил русалку в деревянный гроб,

Она как прежде светочем мистики сияла.

Вскоре и я запрыгнул в судно, и мне показалось будто,

Передо мной мертвых перевозчик,

нужно только было подать ему несколько монет.

Таинственная и великолепная Анетт; я взялся за весла.

Стал грести, мы поплыли, моя спутница,

напротив, с печальным по обыкновению взором, будто,

Перед ней немой судья и придется ей выдать потаенный свой секрет.

Жила дева столетие, не считая, не помня числа.

Русалочье озеро жило своей многообразной жизнью.

Величественные травы, принцы-жабы и жабы-принцы,

стаи ядовитых медуз,

Неведомые создания глубин, белокурые девы с хвостом рыбы.

Они живут в воде с единственной мыслью,

Что там, на суше, другие озера, моря, океаны,

которые полностью из соленых слез.

И не сковывает эти воды даже мороз,

поэтому существа с ногами сделаны из злобы.

Но нет в этом их вины, слишком много пустой возни,

Они глубоко ошибаются, ведь передо мной находился ангел,

не рыба и не человек.

Девушка обхватила себя руками

и ласкала меня неизвестными словами,

Сирена, с голосом лиры, моряки разбивались о скалы,

с ужасом невидимой войны.

Но слышали чудесный голос,

даже когда огонь в глазах воинов померк.

Убивали сирены сладкими речами.

Анетта:

Бесстрашный рыцарь, вы отважны и храбры,

Вы слышите чужие причитанья и мольбы,

и словно вас убивает горе.

Не ропщите на себя, ведь душа, только ваша, воистину красива.

Маркиз Парадиз, остановитесь на минутку,

возле той плывущей дерева коры.

Поверьте это часть судьбы, для меня озеро стало морем.

И вода обжигает словно крапива.

* * *

Посреди озера остановились, на том самом месте,

где отражалась луна.

И мы словно в центре вселенной, одни, две одинокие звезды,

Неясные огни, в созвездии искренней любви.

По сторонам оглядевшись,

мой взгляд привлекала и притягивала только она,

Воплощение беспросветной, бездонной бездны,

В которую я готов был падать целую вечность

во имя нашей искренней любви.

* * *

Маркиз Парадиз:

Анетт,

Мы свободны, львы, что дики, прогнули клетки,

Наши когти цепки, не отпущу я вас даже перед смертью взором.

Вы мой обожания предмет.

Словно гадалка, я предсказываю счастье,

перебирая карт разноцветные метки.

Ночи здесь довольно зябки; простите,

если я говорю неподобающим тоном.

Анетта:

Ненужно больше слов, ведь всё закончится, так и не начавшись.

Закончится, точно ночь уйдем в королевство безветренных пещер.

Но выбор, всегда, пред вами предстает в неизведанном обличье.

Проливая слезы на земную гладь, печалилась улыбавшись,

Тому, кто всех родней, не зная цену многих вещей.

И в забытье, в неловкие те минуты, любви во мне не было в наличье.

Признаюсь вам, маркиз, я повинна в смерти десятка невинных душ.

Их крики, просьбы и молчанье, требуют мое покаянье.

Их души по-прежнему ходят за мною по пятам.

Во мне живет палач или мясник,

который не знает числу разделанных туш.

Вы скажите – рассудка помутненье.

Но прочтите правду по моим слезам.

* * *

Девушка закрыла глаза руками, всплакнула,

и на лице ее остался блеск соленых слез.

И по мне ударили с неба, словно тысяча гроз,

но словам ее я не мог никак поверить.

Я склонился, чтобы обнять, обиженную дочь.

Не верил и находился в тумане пуховых грез.

Анетт, также придвинулась ко мне и я,

почувствовав мороз, не мог бешеное сердце успокоить.

Пробубнив нелепый кич.

Почувствовав ее дыханье, дуновенье морского ветра,

Близко, так близко, что меня охватил безжалостный пожар.

Тот жар, притом, что я был довольно стар;

остудил старца холодный поцелуй.

Не описать, ничем не затмить, на холсте не изобразить; я жертва.

Низко, как же низко пал,

и провидение наслало на меня одно из ужаснейших из кар.

Осушил мою душу и обескровил сердце, первый в жизни поцелуй.

Затем она примкнула к уху и зашептала демоническим голоском.

Всё мое тело напряглось, страх, волнение, я превратился с ядом зелье.

Лодка качалась, не от волн, а от ветра.

Кто она? Русалка? Может, ведьма!

Все убийства шли обычным чередом?

Душа по своей воле заточилась, и ест гнилое с ее губ варенье.

Словно оказался в гостях у навязчивого пэра.

Анетта:

Бессмертие, подарю тебе, взамен за сердце.

Веками вместе, не зная боли и страданий.

Нужна мне лишь, твоя искренняя верность.

Будет мучить жажда, и испепелять ослепительное солнце

И станешь прятаться в тени угловатых зданий.

Маркиз Парадиз, впусти в свое тело вечность.

* * *

И ее губы коснулись моей шеи.

И ее зубы вонзились в мою обмякшую плоть.

Кровь заструилась по венам, она пила,

жизнь мою мерила глотками.

Тело стало легче самой маленькой древесной феи.

Душа, только она боролась, командовала, что нужно плыть.

Я умирал, в который раз,

но раньше я к смерти подбирался короткими шагами.

Безжизненно ослаб, но всё же я смог дотронуться рукой до ее волос,

Мягкие, но прочные, словно паучья паутина; она остановилась

Вкушать мой жизненный красный сок; разомкнула укус.

И отстранилась, и я увидел вокруг ее рта множество кровавых полос.

Но какой же невинный взгляд, тихая ундина; Анетт вернулась.

Я ощутил во рту металлический соленый вкус.

Душа моя на мгновение минут, вышла и вновь вернулась.

Должно быть, упал я набок, и лодка покачнулась, затрепетали волны.

Венецианское каноэ тут же перевернулось, оказались мы в воде.

Утопая, жизнь во мне от боли очнулась.

Воздух испарялся вместе с кровью,

они становились частью озера, давящего больше тонны.

Страх возмездия плыл повсюду и везде.

Я умирал, будто, но смерти не было, не пришло утопленника время.

Я видел лишь ее, русалку, рядом,

словно ребенка с нежной искренней наивною улыбкой.

Она утопала в бездне словно бремя,

и вскоре скрылась нимфа в темноте глубин.

Я знал, оттуда не выплыть, знал, даже не меря.

Не умирал. Почему?

ведь мое существование делалось для других лишь пыткой.

Тогда, собрав все силы, устремился вверх, легче всех перин.

Несколько движений; вдох; сразу закружилась голова, а тело онемело.

От нехватки кислорода, точно посинело; но я казался жив.

Ангел смерти не явился, жаль, значит, я недостоин, видеть свет.

Выплыв, направился к далекой суше,

но не обратно, туда, где за лесом светлело.

Но не мог осмыслить, понять, почему, она остановилась,

чуть было не убив?

Что за монстр ты, Анетт?!

Мозаика сложилась в искусный барельеф.

Старик безумен, но оказался прав, она, она убийца.

В своем доме пригрел я кобру в облике милейшей дамы.

Усомниться в фактах я не посмел,

Но в горле, словно сверлила острая с ядом спица.

Укусила змея, от клыков кровоточили глубокие на шее раны.

В забвении, лишь отрывки, сошел на влажный несчастный берег.

Дотронулся до шеи, но крови нет,

неужели настолько сильно помутнел мой рассудок.

Что за чудеса, и им нет конца; не мешкая, побрел вперед.

Сырой до нитки, без здоровья и без денег.

Но с любовью в сердце и со шпагой; путь предстоял довольно зыбок.

И зная, что не продлится, ни мой, ни ее несчастный род.